Возможностью поехать в Крым воспользовались почти все. Только Борисов отправился писать этюды за Полярный круг. В этом году он хотел побывать на Новой Земле.
Все, кто ехали по маршруту, предложенному Архипом Ивановичем, встретились, как договорились, в Бахчисарае.
Аркадий Рылов рассматривал город с большим любопытством. Вое увлекало его: кривые улицы с выбитыми мостовыми, двухэтажные белые дома с узкими окнами и черепичными кровлями; остроконечные минареты с полумесяцем наверху, возвышавшиеся над красными крышами и густыми садами; с них муэдзины взывали к правоверным, приглашая в мечети. Продавцы кричали на улицах, расхваливая свои товары, плавно двигались женщины, закутанные в покрывала, важно шествовал мулла.
Запасшись в Бахчисарае воем необходимым для бивуачной жизни, ученики Куинджи наняли проводника с арбой и ранним утром отправились в путь. Они шли пешком по дороге, шутили, смеялись. Позади них, немного отставая, поскрипывала нагруженная арба, на козлах дремал флегматичный проводник. Рылов вздохнул полной грудью.
- Вот только теперь я понял, за что так любит Архип Иванович степь. Я ведь из Вятской губернии, никогда не видал такого простора!
- Еще бы, - подхватил Химона, - что может быть лучше степи? С детских лет стоит у меня перед глазами один пейзаж, и, знаешь, не могу решиться начать - вдруг мастерства не хватит! Все жду, когда по-настоящему буду писать. Понимаешь, бесконечная степь, весенняя высокая трава, ветер гонит темные тучи, и только где-то на краю неба немного косо прорывается солнечный луч, ярким пятном освещает траву, наклоненную ветром!
Рылов удивленно слушал, - оказывается, Микола Химона, этот шутник и непоседа, способен втайне годами грустить о ненаписанном пейзаже.
А Химона действительно был непоседа: то он рядился со встречным о покупке фруктов, то с разбегу прыгал через придорожные кусты. На стоянке Микола запевал высоким приятным тенорком украинские протяжные песни, вызывая умиление местных жителей.
Каждое утро перед друзьями открывалась дорога то по степи, то в скалистых ущельях, то между бахчей. На пятый день поздно ночью пришли к земле Куинджи - Кекенеиз.
На горизонте поднимались большие лохматые тучи, ветер доносил морскую влагу; гроза пронеслась стороной, над морем, и к полуночи на темном прозрачном небе медленно и величаво плыла луна; как расплавленное серебро, спокойно сверкало море.
Путешественники разбили лагерь около пирамидальных тополей, расстелили войлоки и улеглись, но долго не могли заснуть: волновало величие незнакомой дикой природы, монотонная речь проводника - то печальная и тихая, то бодрая и живая. Он рассказывал длинную легенду о дружбе моря с горами.
Так чудесно было лежать под открытым небом и слушать народное сказание о больших и смелых людях, по-настоящему прекрасных и сильных. Аркадий Рылов в полусне представлял этих героев, и почему-то выходило, что они похожи на Куинджи, - у них, наверное, такие же лица, горячий взгляд, энергичные движения, веселая, открытая улыбка.
И сам проводник представлялся Рылову совсем другим, чем днем, - уверенным и смелым, как его голос, звучавший под тихий плеск равномерных, спокойных волн.
Утром осматривали окрестности: место дикое - заросли, скалы и море. Жилья поблизости нет верст на десять. Простор и свобода.
В этот же день они принялись за этюды. У каждого нашлись свои любимые мотивы. Богаевский забрался как можно выше, стараясь запечатлеть широкий, освещенный солнцем, горизонт. С высоты он увидел горные хребты, расщелины, спокойный, как зеркало, залив. Рылов сидел на берету и писал красками море. Калмыков рисовал пирамидальные тополя, Зарубин - прибрежные скалы.
Как-то вечером, когда Богаевский и Рылов возвращались с этюдов в лагерь, они увидели Чумакова и Зарубина, сидевших в сухой траве у палатки. Те приглушенно хохотали и делали им какие-то знаки.
- Тише, не шумите, послушайте, какое там представление идет!
Богаевский и Рылов прислушались.
Из палатки доносились голоса их профессоров. Репин и Куинджи уговаривали Айвазовского спеть.
Послышался старчески дрожащий голос действительного тайного советника, запевающий куплет цыганского романса. Было невозможно удержаться от хохота, до того правильно уловил Химона интонации важного старика.
Рылов рванулся посмотреть, друзья схватили его за ноги и зашипели:
- Не смей, нарушишь!
Из палатки послышался голос Ильи Ефимовича:
- А, знаете, я сегодня не в голосе, пожалуйста не просите. Ах, знаете, я никак не могу...
И вдруг отчетливо и громко запел Куинджи: - Эт-то, ах, эт-то надо помочь! Палатка затряслась от веселого хохота, из нее выскочили Калмыков и Химона. Друзья окружили их.
- Ну как здорово у вас получается! Мы тут от смеха чуть не лопнули. Айвазовский-то, Айвазовский! Ведь настоящий его голос... Репин... он всегда так говорит! А Куинджи! Бесподобно!
Быстро проходили дни. Всем жилось удивительно легко и просто. Только Рылов был опять недоволен своими этюдами: «Скоро приедет Архип Иванович, а что ему показать? И то плохо, и это не получилось. Пожалуй, совсем не показывать, - размышлял он, стараясь найти лучший способ их уничтожения. - Сжечь их на костре - товарищи увидят остатки, забросить подальше - еще найдут, пожалуй. Утопить!» - решил он.
Сидя на прибрежном песке, он аккуратно свернул этюды, приладил к ним камень, потом задумался и лег. Он долго и пристально смотрел на море: «Видно, никогда не быть мне настоящим художником...»
Работавший поблизости Химона, заметив плохое настроение друга, решил его развеселить. Подкрался поближе и только хотел подшутить, как обнаружил этюды с привязанным к ним камнем. Микола подкрался к ним, захватил зубами веревочку и осторожно потянул. Рылов увидел комическую фигуру друга, убегавшего на четвереньках. Он что-то уносил в зубах.
«Этюды!» - хватился Аркадий, бросаясь вдогонку.
- Только Архипу Ивановичу, - рычал тот, не разжимая зубов. Выпрямившись во весь рост, он убежал.
Наконец приехал Куинджи. Несколько дней он отдыхал после дороги, планировал будущие постройки. Потом собрал учеников и стал смотреть написанные этюды.
Многими вещами Куинджи остался доволен. Чувствовалось, что люди столкнулись с настоящей натурой - природой и многое поняли. Правдивей и проще стал колорит, внимательней выписаны детали первого плана. Значит, не зря он затратил большие средства на их поездку. Злополучными этюдами Рылова Куинджи остался доволен. Он похвалил их и расхохотался над юмористическим рассказом Химоны о их спасении.
...- Чем же, Архип Иванович, писать такое небо? - спросил однажды Костя Богаевский, когда они лежали вечером на берегу.
Пылающее, огненное солнце до половины уже опустилось за море, небо горело от заката.
- Надо красной охры взять, без примеси, и от неё писать все остальное. Вот и я думаю взяться за такую картину.
На следующий вечер, сидя на большом прибрежном камне, Куинджи спросил учеников:
- Кто сколько сегодня сделал?
Начали показывать этюды. Чумаков произнес торжественно:
- Десять!
У Зарубина было четыре, у остальных по два, по три, у Рылова - один.
Просматривая работы, художник делал замечания. Позднее всех пришел усталый и молчаливый Богаевский.
- Показывай, - налетели друзья, - сегодня всеобщий смотр.
- А я ничего не сделал, - рассеянно сказал тот. - Архип Иванович, вы знаете, я все присматривался - вот море и утес... хотел начать, вдруг вижу - облако плывет, красивое, необычайное, освещено все - перламутр... Смотрел, смотрел... так и день прошел. Но завтра я буду писать облака над морем, теперь «заело», как говорится!
Все засмеялись.
Куинджи встал, похлопал Константина по плечу.
- Как вы думаете: кто сегодня больше пользы получил? Чумаков ли своим десятком этюдов или Богаевский?
Ученики заспорили. Куинджи пояснил:
- Чумаков выполнил работу, но мало чему научился, а Богаевский до тех пор наблюдал, замечал и сравнивал, пока не нашел того мотива, который будет с увлечением писать. Я вполне понимаю его «заело».
Архип Иванович был искренне счастлив среди учеников. Он видел, как много нового появляется в их творчестве, как все они поздоровели и окрепли. И сам он чувствовал себя помолодевшим лет на десять. Он часто уплывал на лодке в море, на скалу Узунташ и подолгу работал там. Это были этюды каменистого берега с избегающими иа него небольшими волнами.
Художнику хотелось уловить равномерный ритм вечно бегущих волн, показать неизменность природы, ее величественное движение. «Вот и меня не будет, - печально, но спокойно думал он, - а природа останется такой же прекрасной. Так же будут плескаться о берег волны и светить солнце...»
Когда темнело, все сидели на земле у очага, выложенного из необтесанных камней, и слушали легенды о крымской земле. Обычно их рассказывал Химона, изредка Куинджи, - он передавал их так увлекательно, живо, что ученики слушали его, затаив дыхание. Порой возникали споры, и самым жарким, неуступчивым спорщиком всегда оказывался Архип Иванович. Создавалось особое возвышенное настроение, как в первую ночь прихода в Кекенеиз.
Осенью, когда Куинджи вернулся в Петербург, в Высшем художественном училище уже начались занятия. В мастерской его сразу обступили ученики.
- Здравствуйте, здравствуйте! - говорил он, приветливо щурясь. - Где же Борисов?
- Здесь я, - отозвался тот.
- Чумаков, Рерих и вы будете нынче писать дипломные работы, остальным придется подождать.
Годовая отчетная выставка прошла успешно для всех куинджистов. Летние этюды были отлично написаны, краски свежи и солнечны. Ученики Архипа Ивановича держались отдельной стайкой и сильно выделялись среди учащихся других мастерских - не всем довелось отдохнуть. И Куинджи был под стать своим ученикам, такой же смуглый, только ростом пониже, пошире да побасистее. Он помолодел, то и дело весело щурились его черные насмешливые глаза. Он открыто гордился своими «куинджистами», как их звали в академии.
Утрами Куинджи работал у себя в мастерской, потом шел в художественное училище на занятия, а вечерами наблюдал за работой учеников.
По пятницам он присутствовал на заседании академического Совета.
Еще часа за два перед этим Архип Иванович начинал волноваться, ворчать про себя:
- Опять заседают тяжелодумы, все равно будут следовать приказаниям почетных членов, сколько ни спорь!
А уж поспорить да настоять на своем Куинджи любил!
Сразу загорались глаза, прямо и смело смотря в лицо противнику, он быстро вскакивал со своего места, разводил руками, произносил сразу несколько своих излюбленных «эт-то»...
- Как можно допустить, чтобы столько денег тратили на ремонт профеосорских квартир? Можно сделать значительно проще - разделить эти деньги на пособия нуждающимся ученикам, а квартиры ремонтировать профессора могут и за свой счет. - Заметив нахмуренные лица, он продолжал еще громче: - Эт-то можно и должно сделать для учащихся, Иван Петрович, - повертывался он в сторону особенно недовольного профессора.
Тот возмущенно поднял глаза и поправил: - Иван Павлович.
- Не согласны? - переспрашивает Архип Иванович, ие замечая поправки. - Я же говорю, Ивана Петровича трудно уговорить. Когда дело касается денег, у него всегда готовое решение, строго согласованное с начальством.
- Ивана Павловича, - поправляет кто-то со стороны.
Куинджи удивлен:
- Что эт-то «Ивана Павловича»?
- Вы сказали Ивана Петровича вместо Ивана Павловича.
- Простите, - бурчал себе под нос Куинджи и снова путал отчество своего противника.
То один, то другой член Совета академии начинали считать себя оскорбленными Куинджи. Новый президент академии, великий князь Владимир, сменивший великую княгиню, еще меньше ее разбирался в искусстве. Все дни он проводил на военных парадах, смотрах, занимаясь делами Академии художеств между уроком фехтования и скачками, иногда в театре или перед торжественным обедом. И каждый раз ему не забывали доложить, что снова Куинджи был против всего Совета, что только Куинджи имеет особое мнение.
Услышав жалобу на непокладистого профессора, великий князь пожимал плечами.
- Не понимаю, - говорил он, - как об одном человеке так много можно разговаривать!
Смысл и тон фразы был настолько неясен, что ректор, профессор Томишко, приезжавший с докладом, не мог понять, в защиту ли Куинджи была сказана фраза или наоборот. «Может быть, она значит, что Куинджи настолько незначительная личность, что не стоит о нем говорить, а может быть, попрежнему при дворе его уважают за «Ночь на Днепре»? Но ведь этот упрямец на прошлой неделе отстаивал самые непозволительные вещи. Из-за него ремонт профессорских квартир решили только наполовину делать за счет академии, остальные деньги отдать на пособия!»
Вернувшись в академию, профессор Тимошко столь же неопределенно, как и великий князь, отзывался о Куинджи, и многим казалось, что упрямый художник имеет высокого покровителя.
Не прошло и двух лет, как Куинджи стал профессором академии, а весь Совет был уже восстановлен против Куинджи. Передвижников в Совете не осталось. Шишкин ушел год назад, Маковский часто болел, а Репин почти не бывал на Совете. Когда Илья Ефимович встречался с Куинджи, он безнадежно махал рукой и удрученно говорил:
- Прав был, пожалуй, Владимир Васильевич, когда предостерегал передвижников от неверного шага. Помнишь, он говорил: «не дадут вам распоряжаться без «высокопоставленных»? Да, многое предвидел старик, этого у него не отнимешь.
- Не согласен, - возражал Куинджи.- Надо бороться, не отмахиваться, не уступать, как поступили вы...
Куинджи понимал, что скоро с ним постараются расправиться. Тогда в Совете академии снова водворится прежний порядок, тишина и сонное спокойствие. Он не был удивлен, когда профессор Томишко заговорил с ним в примирительно-ласковом тоне:
- И что вы все недовольны, Архип Иванович, так в оппозицию и стремитесь? Не такое время сейчас, чтобы поднимать междоусобицу. Студенческие волнения поднялись по всей России: в Харькове, в Казани, в Москве, в Одессе. Вы же сами знаете, что творится теперь в Петербурге!
- Надеюсь, эти смуты не мною подняты? - отшутился Архип Иванович.
Томишко пожал плечами. - Всякие противоречия сейчас не к месту!
Архип Иванович усмехнулся: «Не поддамся седобородым! Я научился бороться за академию - сколько раз меня старались не «допустить», теперь не так просто меня отстранить!
В конце той же недели днем, подходя к своей мастерской в академии, Куинджи услышал непривычный шум и топот в коридорах. Мимо пробежал ученик, за ним другой. Они что-то сказали друг другу. «В анатомической...» - смог разобрать Куинджи.
В мастерской ни в первой, ни во второй комнате не было никого. Все оставлено наспех, открыты этюдники, на полу, рядом с уроненным стулом, валялись две кисти. Желтоватые стружки карандаша были рассыпаны по полу неровной полоской, будто их бросили в сторону двери.
Архип Иванович прошелся по мастерской. По коридору снова прозвучали шаги, на этот раз они приближались с другой стороны, медлительные, тяжеловесные. Кто-то остановился у двери, нерешительно дернул за ручку. Куинджи увидел старого служителя. Тот поклонился.
- Что случилось, Трофим? - спросил у него Куинджи.
- Господа в анатомической, много их там, пожалуй, что все. Они говорят, что у них сходка, как намеднись на фабрике было. - Он помолчал, потом с сомнением докончил: - Видно, теперь пойдет...
Остановившись у окна, Куинджи раздумывал, что предпринять. Так и не найдя окончательного решения, он вышел в коридор, спросил проходившего мимо ученика:
- Скажите, из-за чего началось?
- Ректор оскорбил нашего товарища, все требуют извинения.
Другой учащийся добавил на ходу:
- Сходка из солидарности университету, там нескольких студентов отдали в солдаты.
Куинджи задумался: «Как и тогда, семь лет назад, когда Дмитрий Иванович заступился за студентов. Но тогда волновались в глубине, тайно, а теперь сходка - в открытую!»
Поднимаясь по винтовой лестнице, Куинджи встретил служащего академии и обратился к нему:
- Расскажите мне толком.
- Да что, Архип Иванович, - сокрушенно ответил он, - вольная нынче молодежь пошла. Один ученик, проходя мимо господина ректора, не поздоровался. Тот закричал, сегодня же отдан приказ «исключить». Ученик - за объяснениями. Господин Томишко, уж не знаю, что говорил там, но когда дверь открылась, то в канцелярии слышали, как ректор крикнул: «Вон!» С тех пор началось светопреставление. Не надо бы ректору так резко, коли живем, как на бочке с порохом.
Дальше Куинджи узнал, что учащиеся послали делегацию, но ее отказались принять.
Архип Иванович подошел к дверям анатомической аудитории - самой большой и светлой во всей академии. Ученики стояли плечом к плечу. С кафедры доносился молодой твердый голос:
- Мы должны бастовать до тех пор, пока не получим удовлетворения.
Толпа одобрительно загудела. Куинджи присмотрелся: совсем недалеко от входа, не в состоянии протиснуться, ближе, стоял Аркадий Рылов - он внимательно слушал, в глазах светилось удивление и любопытство. Дальше, впереди него, расталкивал толпу Химона. Гордо подняв голову, Микола что-то кричал, явно поддерживая решение продолжать сопротивление. На лице Константина Богаевского, который находился много впереди, можно было прочесть уверенное одобрение, он как будто бы говорил: «Непременно надо держаться».
Других учеников не было видно, но Куинджи понимал, что они тут же, среди толпы. Только один из его группы не примыкал к бастующим - это был Рерих. Он стоял у двери, наблюдая сходку со стороны, явно не одобряя ее. Архип Иванович считал, что политика - дело совсем не художников, но у него невольно шевельнулось чувство неприязни к этому человеку с маленькой острой бородкой и какими-то искусственными усами, который не захотел смешаться с толпой учеников, предпочел отделиться и наблюдать. «Словно нарочно встал у самой двери, чтобы при малейшей опасности юркнуть в нее, покинув остальных», - подумал Архип Иванович.
К Куинджи подошел посыльный.
- Вас немедленно просят явиться на заседание Совета академии в конференц-зал.
Когда Куинджи пришел туда, все члены Совета были уже в сборе. Профессора навытяжку стояли около своих мест и слушали «повеление» высокого покровителя академии князя Владимира, которое, запинаясь, зачитывал конференц-секретарь. Тут же, несколько в стороне, стояли жандармы.
Волнение охватило старого художника - жандармы в Академии художеств, в том парадном зале, где больше чем сотня лет проходили все торжественные церемонии. Жандармы в храме искусств!
Куинджи понял - выгонят из академии лучших учеников, а самых талантливых сошлют в солдаты или на каторгу. «Надо скорее их предупредить, уговорить, спасти их как-нибудь».
Заседание окончилось быстро. В повелении великого князя значилось: «Бунтовщиков разогнать, зачинщиков арестовать».
Архип Иванович подошел к месту конференц-секретаря, весомо, значительно положил свою небольшую, но крепкую руку на зеленое сукно стола.
- Нельзя полицией, - с волнением начал он, - позвольте мне, я уговорю их разойтись! Я эт-то сделаю!
Не дожидаясь ответа, он направился к двери, потом в коридор, на лестницу. Он шел все быстрее - только бы не затопали сзади жандармы, только бы послушались ученики...
- Дайте мне слово! - произнес он громко, появляясь в анатомической аудитории.
Ученики посторонились, узкая дорожка раскрылась в толпе до самой кафедры, и сразу, как только проходил Куинджи, толпа смыкалась за ним теснее.
Стапый художник шагнул на кафедру, схватился за ее кпяя. Руки от волнения дрожали.
- Друзья, прошу вас, вы знаете их жестокость... - Ему захотелось сказать, что там у парадного входа, стоит отряд полиции, он его только что видел, когда проходил по лестнице, но не сказал, сдержался: они могли все ринуться навстречу оружию. - Приступайте завтра к занятиям, иначе закроют академию, начнутся аресты. Прошу вас, немедленно расходитесь! - властно закончил он.
В эти мгновения быстро работала мысль: «Неужели они не послушают, неужели, безоружные, рванутся сейчас туда, где ждут их жандармы? Как сказать это? ..»
Толпа качнулась, заколебалась, громко прозвучал молодой решительный голос:
- Профессор прав. Начальство вызвало жандармов. Расходитесь!
Учащиеся академии сначала поодиночке, потом потоком направились к запасному входу и переулками вышли на набережную Невы.
«Послушали», - радостно промелькнуло в сознании Архипа Ивановича. Он продолжал стоять неподвижно, обеими руками держась за края высокой кафедры, дождался, когда разойдутся ученики, потом и сам ушел через эти же двери, даже не известив Совет академии.
Медленно брел он по улице к дому, наблюдая за тем, как по всему Васильевскому острову гарцевали конные жандармы.
С Куинджи расправились просто. Когда великому князю было доложено, что Куинджи предупредил бастующих студентов и потому зачинщики остались невыявленными, великий князь на этот раз повысил голос:
- Не понимаю, как об одном человеке так много можно разговаривать!
Теперь смысл этих слов оказался ясен. В тот же день был отдан приказ о домашнем аресте профессора и об его увольнении из числа профессоров Высшего художественного училища.
Не спав всю ночь, на следующий день Куинджи решил идти в академию. Он отпер дверь, но на площадке лестницы увидел полицейского. Тот пояснил, что профессору, господину Куинджи,- не велено уходить из квартиры и что к ним никого не велено пускать.
- Эт-то называется домашним арестом, так, что ли? - спросил Куинджи, зло прищурившись.
- Так точно, - невозмутимо ответил полицейский.
- А надолго? - не унимался художник.
- Не могу знать.
Куинджи захлопнул дверь. Только часом позднее ему принесли письменный приказ о домашнем аресте на семь суток.
Архип Иванович был разъярен, готов был бушевать, но выхода не было. Он вслух произносил одну и ту же фразу: - Эт-того еще недоставало!
Вера Леонтьевна, перепуганная появлением полиции, тихо спросила:
- А что же ты такое наделал, Архип Иванович?
- Я ничего, а что они теперь там наделали, трудно представить! Ты не беспокойся, Веруня. Со мной ничего плохого не будет.
Он ушел к себе и долго ходил по мастерской, безнадежно пытаясь отыскать какой-нибудь разумный выход, - неразумных находилось достаточно: даже вылезти из окна в столовой по водосточной трубе. Но все это не подходило. Сидеть так он тоже нe мог. Его, всегда горячо отстаивавшего личную свободу, посадили под домашний арест!
Во второй половине дня в дверь постучали. В переднюю вошел Менделеев.
- Приветствую арестанта, - с улыбкой сказал он, как-то особенно ласково поглядывая на Куинджи. - Долг платежом красен, но пригласить вас в Парголово, к сожалению, не имею возможности, - шутя сказал он, оглядываясь на запертую дверь.
- Что там? Как в академии? - допытывался Куинджи.
- Ворота академии закрыты, в здание никого не пускают, на углах стоят городовые. Вое ученики считаются уволенными до новых заявлений о приеме! - гневно сказал Менделеев. - Но этот семьдесят девятый год им даром не обойдется: так раз за разом - то студенты, то рабочие... Во всех больших городах России волнуется молодежь...
- Да, атмосфера накалена, - подхватил Куинджи. - В городе беспорядки, так они, как дорогую им персону, меня решили охранить, чтобы не побеспокоили...
В комнату вошла Вера Леонтьевна; здороваясь, она взволнованно сказала:
- Спасибо вам, Дмитрий Иванович, за неожиданный визит, настоящий вы друг Архипу Ивановичу.
- За что спасибо? - удивился Менделеев и, улыбаясь, добавил: - У нас с ним старые счеты...
- Как же вас к нам пропустили? - спросил Куинджи.
Менделеев задумался, потом громко рассмеялся.
- Должно быть, полицейский по длинным волосам принял меня за священника. Решил, что богу молиться в такое время самое милое дело. Даже перед смертной казнью не отказывают в отпущении грехов. Самодержавие все перепутало: атеистов за священников принимают, а передовые мысли - за крамолу.
Через три дня вместе с газетами Архипу Ивановичу принесли письмо, пересланное по городской почте. Распечатав, он прочитал про себя несколько строк, написанных неясным и быстрым почерком:
«Горжусь вашим поступком. Не падайте духом. Вы поступили, как подсказала вам ваша честная душа. Будет время, когда правда восторжествует. Я верю в это, как верил много лет назад». Подписи не было.
Куинджи прочитал еще раз, подумал: «Кто бы это мог быть?» Повторил вслух последнюю фразу письма: «Я верю в это, как верил много лет назад».
Вспомнились две маленькие каморки под крышей, топот жандармов в ночной тишине. «Антон! Неужели Антон? Значит, он жив, в Петербурге, да еще совсем где-то близко?»
Куинджи захотелось сейчас же разыскать его, но адреса на конверте не было, да еще четыре дня Архип Иванович не имел права выходить из квартиры. Полицейского убрали, но с художника взяли расписку, что он подчинится приказу.
Когда разрешили выходить, он встретился со своими учениками. Они собрались поблизости от его дома в маленьком дешевом ресторане.
- Вы должны подать прошения, чтобы вас приняли обратно, - сказал им учитель.
- Мы не хотим оставаться без вас, - ответил Богаевский, - это наше общее решение.
- Великий князь уволил меня от должности профессора, но я остаюсь действительным членом Совета академии. Этого у меня не отнять. В Совет выбирают пожизненно. Вы должны подать прошения, прошу вас, я так хочу! - заволновался он. - А то выходит, что я зря вас учил, все зря делал. Вы ведь мой единственный выпуск.
Тогда решили писать дипломную работу, не пользуясь казенной мастерской, отказавшись от всяких пособий. До выпускных экзаменов оставалось полгода.
Помогая ученикам, чем только было возможно, Куинджи не переставал думать о письме, присланном ему во время домашнего ареста. И чем больше он думал, тем больше проникался уверенностью, что оно было написано Антоном. Архип Иванович пробовал наводить справки, но оказалось, что в городе Никольского не числится.
И вдруг Никольский как-то вечером явился сам. В первую минуту Куинджи его не узнал - в дверях стоял старый, сгорбленный человек, и только что-то знакомое в выражении глаз привлекло внимание Куинджи.
- Антон, голубчик, эт-то ты! - бросился он к старику, вглядываясь в его лицо.
- Я. Очень хотел тебя повидать, - ответил тот, окая.
Куинджи проводил его в комнату, запер дверь. Теперь, при освещении, можно было узнать Антона, прежнего крамольного студента Петербургского университета.
- Я пробовал тебя искать, когда получил письмо.
- Неужели ты сразу понял, от кого оно? - обрадовался гость. - Я побоялся написать свою старую фамилию, у меня ведь теперь другая.
Куинджи приподнял удивленно брови, но ничего не спросил.
- А помнишь, как жили? - Никольский засмеялся, лицо сразу стало моложе и как-то роднее.
- Я долго не мог расстаться с той комнатой. О тебе тогда справлялся у студента, что часто к тебе заходил, помнишь его?
Никольский задумался, помолчал, а вспомнив, печально улыбнулся.
- Хороший он был. Умер в нарымской ссылке.
- Он тогда сказал мне, что ты в Астраханской губернии.
- Был и там. Бежать пробовал, поймали, еще дальше сослали, за Иркутск. Потом южнее, в горах был. Когда вернулся, ты уж стал прославленным живописцем! Все эти годы я следил за твоими успехами, потом ты будто исчез. Ни картин твоих на выставках, ни статей о тебе в журналах. Сколько лет прошло, вдруг в газетах, при опубликовании нового устава академии, смотрю - «Куинджи», - жив старина! Прошло три года, снова недавно слышу - бунт в академии, один профессор защищал бунтующих студентов. «Кто?» - спрашиваю, говорят - «Куинджи». Вот тогда я и написал письмо. Я ведь знал, что ты такой - непокорный! - Он посмотрел на Куинджи внимательным, любящим взглядом: - А ты еще молодец - вон грива какая, да и силы, наверно, не занимать! Рад я тебя видеть, ты ведь тогда как родной мне был...
- Почему же раньше, когда из ссылки вернулся, ко мне не зашел?
- Я, знаешь, привык ощущать за своими плечами двойную тень, свою и чужую. Только сейчас меня как будто оставили в покое. Думают, от старика вреда не будет. Ну, об этом после когда-нибудь...
- А помнишь, - сказал Куинджи, - как ты меня впервые ночевать вел по каким-то дворам? Сколько ни ходил потом и днем и ночью, ни разу таких страшных дворов не видел!..
До поздней ночи проговорили они. Архип Иванович вспоминал события своей жизни, начиная с той ночи, когда Антон был арестован. Жизненный путь Никольского был тяжел, но рассказывал он о нем бодро. Говорил о том, что довелось перенести ему на каторге и в ссылке, и о страданиях товарищей. По-прежнему чувствовалась сила в Антоне, крепкая, закаленная сила. Куинджи дивился: больной, почти старик, а убежденность, воля стали еще сильнее, чем раньше! Прощаясь, Никольский сказал:
- Когда шел сюда, не знал, как примешь...
- Эт-то как же? Ты мне дорогой человек, эт-то свой ведь! - говорил Куинджи, обнимая его. - Будешь теперь приходить?
... - Буду, конечно, только по вечерам, днем и не жди...
Для учеников Куинджи приближалось время окончания Академии художеств. Архип Иванович зашел в мастерскую Рылова
посмотреть, как он заканчивает свою дипломную работу - картину «Печенеги» - из времен нашествий на русские земли.
Аркадий был раздражен. Еще немного, и он бы уже уничтожил свой более чем годовой труд.
- Я опять не справился с работой, - удрученно говорил он, - хочу ее сжечь...
- Раз взяли такую трудную задачу - написать картину из древней истории, надо ее обязательно выполнить. А то как же? - подчеркнуто спокойно говорил Куинджи, подходя к картине. Он посмотрел ее, тихонько посвистел, задумался. - А картина-то ведь закончена, осталось несколько маэков и только! Дайте-ка мне палитру. - Он долго смешивал краски. - Месяца тут не надо, мешает эффекту огня.
И месяц исчез под смелыми мазками старого художника. Потом он обобщил темным тоном траву на переднем плане, кое-где осветив ее слабым светом огня, одним мазком наложил красноватый отблеск на крупе передней лошади.
- Вот ведь просто как! А то - уничтожу, сожгу! - ворчал Куинджи...
Рылов смотрел, не веря своим глазам: от нескольких мазков великого мастера картина ожила, стала такой, как мечталось...
Микола Химона написал степь и луч солнца, проникающий через тучи, Богаевский дал грозу в Крыму, Борисов, получив с предыдущего года отсрочку, заканчивал громадную картину полярных льдов. За неделю до выставки Куинджи обошел учеников, многим помог: по его советам они завершали полотна, исправляли последние недоделки.
В день выпуска куинджисты собрались на выставке сплоченной группой и зачитали адрес своему учителю. Другой адрес был зачитан каким-то высоким человеком из публики перед картинами учеников Куинджи. Это была рассчитанная и достойная месть академическому начальству.
После торжественных дней особенно сильно почувствовалось одиночество. Куинджи снова проводил все время в мастерской над своими картинами.
Еще однажды с шумом и смехом ворвалась в его жизиь молодежь - целая делегация пришла пригласить Куинджи на академическую дачу, где работало много учащихся.
Приезд Архипа Ивановича для всех был праздником. Утром в его честь разыграли бой на озере: собрали флотилию лодок, провели состязания и гонки, закончили морской войной.
Архип Иванович пришел в азарт. Чувствуя себч молодым и счастливым, он стоял в лодке, опирался на весло и командовал всей флотилией. Глаза сияли, пышные седые волосы развевались по ветру, борода растрепалась, от быстрой гребли команды захватывало дыхание. Полотняный костюм потемнел от воды.
- Нападайте разом! - кричал Куинджи, сложив ладони рупором.
На озере началась война: нападали, переворачивали, кричали. Победой считалось взобраться на лодку и, закрепившись на ней, отбиваться от нападений.
На берегу сидели те, кто не умел по-настоящему плавать.
- Так их! Так, переворачивай! - кричали они в таком же азарте, как будто сражались сами.
- Посмотрите на Куинджи! Настоящий бог Посейдон, весло у него, как трезубец!
Отдуваясь и хохоча, Куинджи выбрался на берег. Сильно мучила одышка, но в пылу игры он ее не заметил. Отлежавшись в одной из комнат дачи, Архип Иванович весь вечер провел с молодежью. Устроили небольшой банкет в честь Куинджи: жгли бенгальские огни, пускали самодельные ракеты.
На следующий день Архип Иванович уезжал. Большая компания провожала его до вокзала. Шли за экипажем, пели песни, рвали полевые цветы. На прощанье внесли в вагон огромные букеты. Вечерний поезд увез Куинджи обратно в Петербург.
Искусство является уникальным явлением в жизни общества. Приобщаясь к искусству, ребенок учится смотреть на мир совсем другими глазами, учится видеть и беречь его красоту.
Роль народного искусства и традиционных народных промыслов в воспитании детей огромна. Помимо эстетического аспекта, народные промыслы обучают ребенка многим навыкам.
Ознакомление ребенка с живописью будет невозможно без проведения краткого экскурса в основные ее виды и жанры, к которым относятся портрет, пейзаж, натюрморт, интерьер.
Основная цель приобщения детей к искусству – это развитие их эстетического восприятия. У детей возникает интерес и формируется понимание прекрасного, развивается воображение.
Как научить ребенка рисованию? Готовых рецептов в данном случае нет и быть не может. Обучение рисованию – это не менее творческий процесс, чем само изобразительное искусство. Для каждого ребенка, для каждой группы необходимо найти индивидуальный подход. Есть лишь некоторые общие рекомендации, выполнение которых поможет облегчить задачу педагога.
Для занятий с детьми младшего возраста, которые еще только начинают учиться рисовать, лучше всего использовать нетоксичные водорастворимые краски – акварельные и гуашь. Преимущества этих красок очевидны – для работы с ними используется вода, они легко отстирываются от одежды, и, самое главное, не вызывают аллергии и пищевых отравлений.
Психологам и педагогам давно известно, что работа руками и пальцами развивает у детей мелкую моторику, стимулирует активность тех участков головного мозга, которые отвечают за внимание, память, речь. Одним из вариантов такого полезного детского творчества является оригами – создание различных фигурок из бумаги. Для этого нужны лишь бумага и ножницы
Очень важно, чтобы родители осознавали свою роль в формировании эстетических представлений ребенка, стимулировали его познавательную и творческую активность.
Для детского творчества используются два основных материала – глина и пластилин. Каждый из них имеет свои особенности в работе, преимущества и недостатки.
Плетение из бисера – это не только способ занять свободное время ребенка продуктивной деятельностью, но и возможность изготовить своими руками интересные украшения и сувениры.
Скульптура развивает пространственное мышление, учит составлять композиции. Рекомендуется обращать внимание детей на мелкие детали, важные для понимания сюжета.
Макраме уходит своими корнями в древнейшую историю, в тот период, когда широко использовалась узелковая грамота. Сегодня макраме выполняет декоративную функцию.
Плетение из проволоки стимулирует работу пальцев рук и развивает у ребенка мелкую моторику, которая в свою очередь стимулирует множество процессов в коре головного мозга.
При выборе имени для ребенка необходимо обращать внимание на сочетание выбранного имени и отчества. Предлагаем вам несколько практических советов и рекомендаций.
Хорошее сочетание имени и фамилии играет заметную роль для формирования комфортного существования и счастливой судьбы каждого из нас. Как же его добиться?
Еще недавно многие полагали, что брак по расчету - это архаический пережиток прошлого. Тем не менее, этот вид брака благополучно существует и в наши дни.
Очевидно, что уход за собой необходим любой девушке и женщине в любом возрасте. Но в чем он должен заключаться? С чего начать?
Представляем вам примерный список процедур по уходу за собой в домашних условиях, который вы можете взять за основу и переделать непосредственно под себя.
Та-а-а-к… Повеселилась вчера на дружеской вечеринке… а сегодня из зеркала смотрит на меня незнакомая тётя: убедительные круги под глазами, синева, а первые морщинки
просто кричат о моём биологическом возрасте всем окружающим. Выход один – маскироваться!
Нанесение косметических масок для кожи - одна из самых популярных и эффективных процедур, заметно улучшающая состояние кожных покровов и позволяющая насытить кожу лица необходимыми витаминами. Приготовление масок занимает буквально несколько минут!
Каждая женщина в состоянии выглядеть исключительно стильно, тратя на обновление своего гардероба вполне посильные суммы. И добиться этого совсем несложно – достаточно следовать нескольким простым правилам.
С давних времен и до наших дней люди верят в магическую силу камней, в то, что энергия камня сможет защитить от опасности, поможет человеку быть здоровым и счастливым.
Для выбора амулета не очень важно, соответствует ли минерал нужному знаку Зодиака его владельца. Тут дело совершенно в другом.
© Все права на статьи принадлежат авторам сайта, если не указано иное.
16 +