В июне 1874 года Куинджи был уже за границей. Он почти не останавливался в дороге, мечтая скорее добраться до Парижа.
Репин жил на улице Верной в тех кварталах Монмартра, где в редком доме наверху не было устроено мастерских художников. В первых этажах помещались антикварные лавки, магазины красок, продавались костюмы для натурщиков и другие вещи, необходимые для живописцев.
Отыскав квартиру Репиных, Куинджи вбежал на пятый этаж в мастерскую. Хотелось скорее увидеть Илью, наговориться с ним за целый год разлуки.
Репин стоял на табурете, спиной к дверям, перед огромным полотном. Оглянувшись, он быстро спрыгнул, бросил на стол палитру и кисти.
Друзья обнялись.
- Не иссякла твоя богатырская сила, - смеялся Репин, стараясь вырваться из объятий. - Хорош! Ни телеграммы, ничего! Явился!
Куинджи хитро прищурился.
- Так к тебе торопился, что и телеграммы дать не успел! Да ведь неожиданная встреча приятней!
Илья был рад приезду Архипа, очень рад. Нигде так не веселит душу встреча с друзьями, как на чужбине! И Куинджи был счастлив, он всей своей широкой душой любил Илью.
- Вот ты какой! - не переставал он оглядывать друга. - Совсем заморским стал. И волосы по моде постриг, и костюм, как у настоящего художника: модная бархатная блуза!
- А разве я не настоящий? - будто удивляясь, спросил Илья.
- Не только настоящий, но и будущий великий русский художник! - в тон ему ответил Куинджи.
Он подошел к картине. Полотно было едва подмалевано. В нескольких местах, в особенности по краям, виднелись контуры, нанесенные углем.
- Что это?
- «Садко». Тут, на чужбине, мне вспомнился сюжет былины: на дне морском перед Садко проходят красавицы всех наций, а вдали, в самом конце - простая русская девушка. И смотрит Садко только на нее.
- Скучаешь по России?
- Конечно. - Илья улыбнулся: - Знаешь, я тут немного хотел закончить. Разрешаешь?
Архип уселся в старую качалку.
- Ну, как Париж?
- Париж меня сильно разочаровал, - сказал Илья, забираясь на высокий табурет.
- Этого и следовало ожидать, - подхватил Куинджи.
- Ладно, будет об этом. Сам-то ты давно из Петербурга?
- Еще с зимы. А что?
- Недавно получил от Крамского письмо. Он пишет, что ты оказался прав относительно академии. Она пошла в наступление против передвижников. Почти все профессора подписались под бумагой, где говорится, что передвижная выставка соблазняет, отвлекает молодежь от академии. Поэтому они решили запретить профессорам, и тем более пенсионерам, выставлять свои новые произведения где-нибудь, кроме академических выставок.
- Ведь ты собирался выставлять у передвижников свои картины и этюды? За это академия лишит тебя пенсионерства.
- Я написал Ивану Николаевичу, что не отказываюсь и теперь. Сюда они запрета не посылали. Ну, а ты академию так и не кончил?
- Бросил, - виновато усмехнулся Куинджи. - Понимаешь, у вас, жанристов, она воспитывает технику, знание человеческих форм, а пейзажных классов в академии нет, вот и приходится пейзажистам учиться только у природы - в степи, в лесу, у моря, чтобы понимать, чтоб чувствовать гармонию.
- А как добивался! - не утерпел упрекнуть Илья.
- Так ведь и добился! - с гордостью сказал Архип, потом задумчиво добавил: - Моряк один рассказывал на корабле: нашли ларец, богатый с виду, подумали, что там сокровища, трудились долго над замком, когда открыли, оказалось там - пусто, одна паутина.
Репин обернулся.
- Как ты сказал? Богатый с виду, а внутри лишь паутина? Ну, насчет академии я не совсем согласен, все же знания мы там получали... А ко многим современным западным художникам такое сравнение пойдет... Посмотришь, тут и техника, и колорит блестящий, а по существу - пусто, паутина, нет, мысли, нет души. Они не замечают, как опускаются... Для этих художников жизни не существует, она их не трогает. Идеи их дальше сбыта в картинной лавочке не поднимаются...
Вечером друзья вдвоем отправились гулять. Бульвары были заполнены народом. Центр Парижа бурлил, наслаждался, жил своей шумной вечерней жизнью. Горели тысячи газовых фонарей. Сверкали, отражали зеркала. «Пользуйтесь жизнью, прожигайте ее... Тратьте, тратьте, тратьте!» - звали ярко освещенные кафе и магазины.
Репин расспрашивал о родине, грустил и жаловался, что в этой сутолоке он словно разучился писать, что даже в «Садко» вместо фантастического подводного царства «выходит какой-то аквариум».
Когда возвращались домой, Куинджи начал говорить о Мариуполе. В немногих сбивчивых словах Архипа звучало счастье.
- Кто она? - неожиданно спросил Илья. - Рассказывай!
Архип широко улыбнулся. В этот момент он увидел прямо перед собой, освещенные желто-зеленым светом витрины, холодные зовущие глаза и густо накрашенный рот нагло улыбавшейся женщины. Он отвернулся, нахмурился и замолчал.
Репин сказал:
- Завтра я покажу тебе этюды к «Парижскому кафе», там я работал над такими типами лиц.
В следующие дни Куинджи осматривал город. Он обошел большинство салонов и выставок, побывал в Лувре. Вместе с Репиным они посетили посмертную выставку Марьяно Фортуни, о котором много говорилось в художественных кругах. Куинджи уже привык относиться с недоверием к европейским авторитетам.
- Смотри, одна мишура! - обратился он к Илье. - Если бы эту картину выставили у нас в России, ее бы не заметили. А тут вокруг каждой новинки устраивают ужасную шумиху. Почему это?
- Шумиха создается, чтобы продать дороже. Но ты не вполне прав, у Фортуни есть прекрасные вещи!
Архип поморщился.
- Тебя академия отравила. Это Нефф говорил: «Что в России - то плохо, что в Париже - то хорошо».
- Почему ты сегодня такой сердитый? - удивился Илья.
- Пустоты здесь много, звону, блеска, а души нет.
Архип остановился около небольшой картины Фортуни из африканского цикла.
- Вот, что тут написано, каков замысел художника?
- Африканка, - тихонько ответил Илья, почувствовав, что земляк своим громким голосом привлекает всеобщее внимание.
- Он технику свою показывал: вот, мол, как я умею! И все...
- Но ведь, согласись, прекрасно написано! - снова возразил Илья.
- Техника не плоха, согласен. Мысль, какая? А если мысли нет, то что же тут прекрасного?
- Сейчас я равнодушен к Фортуни, охладел. А вот если бы ты мне это сказал год назад, я б, наверное, тебя растерзал! - усмехнулся Репин.
Куинджи воспользовался этим признанием.
- А настоящее произведение искусства тем и отличается от подделки, что чем больше всматриваешься в него, тем больше видишь глубины, понимаешь художника, значение картины.
Репин смущенно похлопал его по плечу.
- Вот ты, брат, как заговорил! Значит, годы даром для тебя не пропали!
С выставки Куинджи ушел недовольным. Ему, искренне принявшему лучшие традиции передвижников, была совершенно чужда подчеркнутая красивость и пустая изысканность модного испанского художника.
Перед отъездом, прощаясь с Репиным на перроне, Архип уговаривал его скорее вернуться в Россию.
- Поедем домой, Илья! Вспомни своих бурлаков. Здесь ведь тебе так не написать.
Репин ему не ответил...
Куинджи уехал из Парижа в Марсель, затем в Рим, но и там оставался недолго. Его тянуло в Россию, с ее бесконечными просторами и тишиной полей и лесов.
И древний Рим, где на каждом шагу теснятся памятники искусства и старины, не задел Куинджи. Художник чувствовал себя затерянным среди постоянной сутолоки туристов всех национальностей, роскоши и нищеты, звона мелкой монеты и крикливого говора.
Навсегда осталась в памяти только Венеция с Дворцом дожей и мрачным сводом тюрьмы над спокойной водой каналов, то и дело менявшей свою окраску. С утра до поздней ночи Куинджи катался в гондоле, пристально вглядываясь в поверхность воды. Утром преобладали розовые, потом золотисто-сиреневые тона, отражалось яркое южное небо. На закате вода загоралась кроваво-красным огнем, казалась густой и вязкой, но скоро она остывала, превращалась в зеленовато-бурую. А ночью, когда поднималась луна, вода становилась свинцовой, металлическим блеском светились тяжелые капли, падавшие на поверхность с весла гондольера.
Почти не стихая и ночью, шумела пестрая оборванная толпа. Гондолы, торговцы фруктами, загорелые тела и лица, цилиндры иностранцев и нарядные зонтики дам, плывущие по каналам апельсиновые корки, непонятная напевная речь, - все это бестолковое, крикливое и чужое попросту раздражало Куинджи.
Гуляя по набережной, Архип случайно задел пожилого господина. Извинившись, прошел вперед, потом оглянулся. Тонкий аристократический профиль напомнил ему о чем-то давно прошедшем.
- Мишель! - невольно воскликнул Архип.
Это действительно был Дуранте, но совсем не такой, как прежде. На нем был модный суконный плед с кистями до самой земли, холодное, окаменелое лицо напоминало желтоватый восковой слепок, на котором изредка вздрагивали полуприкрытые веки. Когда-то яркие голубые глаза выцвели и потускнели. В них не осталось былой веселости и добродушия.
Вечер и ночь Куинджи и Мишель Дуранте провели на веранде маленького ресторана. Мишель расспрашивал, слушал и много пил,
Архип говорил о том, как шел в Петербург, как стремился попасть в академию, с каким трудом добивался, чтобы его приняли, и как разочаровался преподаванием.
- Я недавно видел твою картину «Снег» на Всемирной лондонской выставке. Какой путь! Поразительно...
- Я закончил ее больше года назад, тогда еще не был в Товариществе передвижников. На выставке в академии ее не заметили, а на Всемирной - бронзовой медалью наградили.
- Значит, расправляешь крылья? Куинджи открыто улыбнулся.
- Уже расправил... Собираюсь солнечную картину писать. Давно уж задумал...
- Значит, контрастом к действительности. Теперь ведь новая мода - тенденция к разоблачению. А ты прав - в жизни нет радости, так хоть в искусстве...
Куинджи посмотрел на него отчужденно, даже отодвинулся. После таких слов с другим бы не стал и разговаривать, но ведь Мишель был его первым учителем. Архип всегда вспоминал его с благодарностью.
- Нет, эт-то не так! - Он помолчал, подыскивая подходящее слово. - Это не будет контрастом... Хоть много плохого, но все же Россия родная прекрасна.
- А где радость увидел ты в русской жизни? - Мишель усмехнулся.
Снова чужой и холодной показалась Архипу эта невеселая гримаса. Горячая волна подкатила к сердцу. Куинджи уже не мог, он должен был доказать этому барину, как тот заблуждается.
- Русская действительность тяжела, согласен! Убогость деревень, нищета городов - знаю! Стоны слышал! Видел нагайки, аресты! Но сила в народе есть! Я верю в эту силу, крепкую, «солнечную силу», если хотите знать.
С волнением Архип Иванович взглянул на Мишеля, но тот остался спокойным, даже скучающим. Куинджи умолк - разве докажешь ему, сколько этой силы у простых людей? Разум и вдохновение у Репина - он ведь простой, Чугуевский; воля и твердость у Антона, радость даже в подневольном труде у мариупольского рыбака... Чувство веры в людей у Архипа было горячо, волнующе, но невыразимо.
Уже за полночь. Опустели на столе бутылки, за соседними столиками почти не осталось посетителей, а два русских земляка, такие различные по взглядам, по общественному положению, говорили, говорили без конца. Облокотившись на край стола, Дуранте задумчиво смотрел на темную воду канала, где, искрясь и пепеливаясь, плыли огни гондол. Он прислушался, попробовал насвистывать принесенную ветром чужую мелодию, потом заговорил опять, постепенно оживляясь. Но не мечта и бодрость, даже не печальная мудрость прожитых лет, а безграничная тоска и усталость от бесцельно потраченной жизни звучали в его словах.
В эту темную южную ночь, беседуя со своим соотечественником, известным художником, горячо любящим жизнь и искусство, Мишель невольно подводил итог своей неинтересной, бесцельной жизни. Поглядывая на возбужденного, смело отстаивающего свои взгляды Куинджи, Дуранте невольно завидовал ему. Ни богатство, ни путешествия, ни женщины - ничто не могло сделать его таким жизнерадостным, уверенным в своей правоте, как этот художник, когда-то бездомный мальчишка, бедняк.
Куинджи старался не смотреть в лицо Мишеля: безвольное, унылое, безразличное ко всему, оно вызывало у Архипа неприятное чувство. Выждав момент, он спросил:
- А где вы берете средства для жизни?
- Средства? Отец дает. Имение, конный завод, в Сибири какая-то фабрика. - Мишель поморщился и усмехнулся: - Приумножать я не способен.
От вина и воспоминаний порозовело лицо, заблестел и оживился потухший взгляд. Он посмотрел на Архипа, махнул безразлично рукой и добавил:
- А знаешь, странно, что именно тебе я рассказал то, о чем всегда молчал. Если бы мне твой талант, я был бы не таким сейчас.
- Нет, пожалуй, виноват не талант, - ответил ему Куинджи.
Утром они простились, и каждый отчетливо понял, что встречаться им больше незачем.
Возвращаясь обратно на пароходе, Куинджи старался решить вопрос: что погубило Мишеля и почему он не нашел себе места в жизни?
В последнюю ночь заграничного путешествия, уже перед самой Одессой, Куинджи долго оставался на палубе. На горизонте, за дымкой тумана, взошла луна и зажгла зеленоватым светом бегущие волны. Вдали разноцветными огнями заблестели маяки Одесского порта. Архипа охватило особенное волнение: он возвращался на родную землю! «Мишель позабыл свою родину, поэтому стал ненужным другим и себе».
Это был вывод из всех тех мыслей, что были передуманы на корабле.
В Петербург Куинджи приехал с женой. Они устроились в маленькой квартире на Четвертой линии Васильевского острова.
Вера Леонтьевна долго не могла привыкнуть к большому городу. Свободное время от домашних хлопот она просиживала за рукоделием, и сколько ни старалась Крамская, Верунька смущалась, робела, избегала знакомых и была совершенно счастлива, когда Архип по целым дням не выходил из мастерской, помещавшейся тут же над квартирой.
Куинджи в жизни пришлось испытать многое: тяжесть труда и минуты уныния. Горечь поражения долго жила в его душе. Знал он и радость: творческое вдохновение, отдых в общении с природой, долгожданный приход победы в творчестве.
Не было в жизни Архипа только настоящей любви. И теперь пришло это большое чувство. Как хорошо сознавать, что тут, совсем рядом с ним, близкий, родной человек, его тихая, нежная жена. И работалось Архипу, как никогда.
Задуманная ранее картина «Ночь», как называл он ее про себя, до поездки в Мариуполь еще не созрела в воображении. Чего-то еще не хватало - или умения, или необходимого для художника чувства, когда уже нельзя отложить, не писать именно этого сюжета, долго мучившего своей незавершенностью. И вдруг теперь, будто случайно, найдены необходимые формы для воплощения мысли и чувства на полотне.
Такой работой явилась для Куинджи «Украинская ночь». Это была вторая картина ночи на юге. Первая - «Татарская сакля при лунном свете», раскрывшая художнику двери в недосягаемую ранее академию, уже не удовлетворяла его.
Свежие впечатления после поездки на родину, много сделанных там удачных этюдов заставили его думать над новой картиной. Вспомнилось ему, как в Мариуполе, гуляя с Верунькой в степи, они не заметили внезапного наступления ночи. Темное небо стало как будто глубже, засветилось звездами. На земле все замолкло, лишь изредка перешептывались у воды камыши. И Верунька тоже притихла, стала милее ему и ближе.
И Куинджи молчал, всматривался в окружающий мир, не узнавая его, до того был прекрасен отдых земли!
Вот эту торжественную ночную тишину и захотелось художнику передать теперь на полотне.
Недавно пережитое восторженное чувство где-то в глубине сознания переродилось в творческий пафос, в желание создать картину. Она была задумана просто: у тихой воды высокие стебли камышей, дальше, за речкой, пригорок, на нем беленые мазанки, освещенные лунным светом. Особенно удалось Архипу передать глубину и прозрачность ночного неба, где светились яркие звезды.
«Украинская ночь» писалась легко и радовала художника.
Усталым, но довольным спускался Куинджи из мастерской в квартиру. И тут была радость. Он целыми вечерами просиживал дома, только изредка выбираясь к друзьям. Когда Вера Леонтьевна отказывалась пойти с ним, он не возражал, даже был рад в душе, - он старался уберечь ее от внешних влияний.
Так и повелось, что Куинджи снова повсюду бывал один. Сидя в гостиной Крамских, он рассказывал Ивану Николаевичу свои впечатления о Париже.
- Были с Репиным на выставке Фортуни.
- Производит впечатление? - лукаво спросил хозяин.
- Нет, это не по мне. Я говорю, что я не понимаю, чему французы удивляются. А какие большие деньги платят! Это красивость ради красивости.
- Вы там так и говорили?
- И говорил.
Крамской молчал, поперек лба легла глубокая складка. Зашевелились, задвигались тонкие пальцы обеих рук, расстегивая ворот бархатной блузы.
- Фортуни на Западе - явление понятное, хотя и не величественное, а поэтому мало достойное подражания. Ведь Фортуни - это последнее слово, но чего? Наклонностей и вкусов денежной буржуазии. Какие у буржуазии взгляды? Что она любит? К чему стремится? О чем больше всего хлопочет? - как бы спрашивал себя Крамской. - Награбив с народа денег, она хочет
наслаждаться, это понятно. Так подавай ей слащавую музыку, покорное искусство, удобную политику. За такое и баснословных денег не пожалеет. Разве ей нужно другое? Разве вы не видите, что более ценные произведения искусства оплачиваются дешевле?
Возвращаясь домой, Куинджи думал: «Илья, Илья, тебе ли, богатырю искусства русского, жить далеко от родины?»
Вскоре Куинджи узнал, что Репин просил в академии разрешения сократить ему шестигодичную поездку за границу вполовину, чтобы остальные три года иметь возможность ездить по России. Спустя еще полгода оказалось, что Илья уже на родине, в Чугуеве.
Среди зимы Архип Иванович получил неожиданно телеграмму.
- От Ильи, - сказал он взволнованно жене. - Видишь, приехал из Чугуева в Москву, шлет адрес, хочет видеть.
Вера Леонтьевна подошла сзади и осторожно провела рукой по его волосам.
- Так съезди, - тихо подсказала она, - ведь засиделся, все дома, все в мастерской. Да и Илья Ефимович будет обрадован.
- Дел много. Картину хотел закончить, - ответил Куинджи, взяв ее руки в свои.
- Поезжай.. И возвращайся скорее. Куинджи прищурился, засмеялся:
- Велишь, так поеду хоть завтра.
Москва его встретила приветливо. Несмотря на конец января, по-весеннему светило солнце, капало с крыш. По мостовой стучали колеса экипажей. Когда Куинджи проезжал на извозчике мимо базара, слышал, торговки кричали: «Калачей подовых, горячих!»
Куинджи усмехнулся: «Москва, Москва, живая, подвижная, откровенная, совсем как будто простая, по сравнению с официальным Петербургом».
Ехать пришлось через весь город. Художник смотрел и думал: «Как выросла Москва, что понастроили! Тут фабрика, там заведение... Нет, видно не лучше и тут», - решил он, увидев у старой церкви вереницу оборванных промерзших нищих.
Репина пришлось разыскивать у Новодевичьего монастыря, в той тихой, небогатой части Москвы, где в небольших домах сдаются этажи и доживает свой век обедневшая знать.
Илья Ефимович был рад приезду друга.
- А ну-ка покажись, каким ты стал! Известность твоя растет, знаю! - и тут же без передышки начал: - Третьяков-то, видел, какую коллекцию картин собрал? Я диву дался, когда приехал... Хочешь, поедем сразу? - Галерея открыта для всех.
- Устал, дай отдохнуть! - взмолился Куинджи, усаживаясь в глубокое кресло.
Репин посмотрел растерянно, потом вдруг замахал руками:
- Постой, сиди так! Я напишу с тебя портрет, еще в Париже думал.
- Да я же ненадолго приехал!
- Сиди, я быстро. Мы вдоволь так наговоримся, - и Репин тут же начал подготовку полотна...
После сеансов, обычно в сумерки, они бродили по московским улицам, вблизи Новодевичьего монастыря.
Репин рассказывал:
- От этих стен веет глубокой стариной, историей. Тут мне чудятся виселицы, на них стрельцы у окон заточенной царевны Софьи. Слышу я конский топот петровских потешных войск. А за стенами, в тесной келье, как у тигрицы в клетке, клокочет у царевны беспредельный, но бессильный гнев. Софья не может вырваться, но все помыслы ее об этом.
Проходили мимо высоких зубчатых стен. Где-то вдали послышался вечерний звон, ему вдруг басом отозвался монастырский колокол.
Репин вздрогнул от внутреннего напряжения.
- Неужели ты не чувствуешь, о чем я говорю?
- Я представляю, но едва ли так образно. Думаешь из этих времен писать?
- Уже начал. Затем я в Москве и поселился. Москву люблю я, как родную мать!
Архип Иванович давно наблюдал за Репиным и видел, как разгоралась и крепла в нем творческая сила...
Работа над портретом продолжалась. Быстро, с вдохновением Илья Ефимович выписал лицо Куинджи, не понравилось, задумал заново его переписывать, заколебался, не знал, что делать.
- Да ведь и так очень хорошо. Я против переделки, портрет же мой! - кричал Куинджи. - Эт-то, эт-то же варварство - уничтожать, что совершил!
Илья Ефимович нахмурился, отложил кисти.
- Будь по-твоему. Ну, а сейчас поедем к Третьякову!
В Лаврушинском переулке у дома Третьяковых Репин сказал:
- Вот тут я отдыхаю от исканий и в то же время нахожу, что искал.
По рассказам друзей, Куинджи знал Третьякова давно. Несколько раз встречал его на выставках, при покупке картин, но близко увидел впервые. Это был человек выше среднего роста, худой, на вид чуть педантичный, глаза смотрели прямо, остро, ни тени улыбки. Только с живописцами он оживлялся, встречая их, как дорогих гостей, приветливо и просто.
Илья Ефимович очень любил Третьякова, ему хотелось, чтобы и Куинджи проникся к нему уважением.
- Павел Михайлович кажется суровым, замкнутым. Это лишь внешне. Он горячий человек, одержимый одной целью. Создание национальной галереи увлекло его целиком, без остатка. В это дело он вкладывает душу, знания, все свое время.
- Да, великой души должен быть человек, - согласился Куинджи, - который на свои средства собирает у современников все лучшие произведения и создает сокровищницу русского искусства.
У входа в галерею художники встретились с Третьяковым. С каким-то особенным почтением и в то же время независимо он протянул им руку.
- Рад видеть вас! На той неделе привез из Петербурга картины. Они пока без рам, да, пожалуй, и развешивать некуда. Придется делать новую пристройку.
Поговорив еще, он отошел.
- Вы уж простите, дела! По галерее вас проводит мой служащий.
В недавно построенных залах было все приспособлено для размещения картин, а застекленный потолок давал спокойный, мягкий свет.
Художники ходили медленно, рассматривая каждую картину. Вот произведения Федотова - «Сватовство майора», «Свежий кавалер», Перов - «Чаепитие в Мытищах» и «Тройка», туркестанский цикл этюдов Верещагина, пейзажи Шишкина.
Особенно восхищался Репин портретами работы Ивана Николаевича Крамского.
- Смотри, Илья, - потянул его за рукав Куинджи, - в каком мы тут почете! - и он с гордостью показал на свои картины.
Репин долго смотрел на знакомые пейзажи друга.
- Да, тут картины не пропадут, их увидят потомки, - задумчиво проговорил Куинджи.
- Я здесь бываю всегда с особым наслаждением, Архип. Тут все интересно, значительно,- и мысль художников и мастерство. Положительно можно сказать, что русской школе предстоит огромная будущность!
- В чем же все-таки ценность художественного произведения? Почему одно переживает века, другое назавтра теряет свое значение? - вслух размышлял Куинджи.
- Мне кажется, - ответил Репин, - что только тому произведению дается серьезно привлекать внимание потомков, в которое вложена идея современности, способная отразить настроение времени.
- Это верно, - согласился Архип Иванович: - только та картина по-настоящему волнует, в которой выражена мысль, близкая и понятная душе.
Художники вышли из галереи и медленно пошли пешком по направлению к мосту. Наступал вечер. Было попрежнему тепло и сыро. По улицам непрерывно, двумя потоками, шли люди, катились экипажи, расплескивая лужи по мостовой. Думалось о проходящем и вечном, о случайностях и постоянном, о подлинном творчестве, как наивысшей цели всей жизни.
Куинджи взглянул на Репина, тот шел, рассеянно поглядывая по сторонам. Архип Иванович подумал: «Не те ли мысли и у него?»...
В Петербург Куинджи вернулся со своим портретом работы Репина. Он повесил его в столовой на самом освещенном месте стены. Портрет был с восторгом встречен Крамским. Иван Николаевич долго им любовался, старался глубже вникнуть во внутреннее содержание, так мастерски переданное Репиным, думал о манере письма, разглядывал каждый мазок.
- Эх, радостно видеть настоящее искусство! По работе чувствуется, что с вдохновением писал! - говорил он, не отходя от портрета.
- А вы вот напишите ему свои впечатления.
Крамской пообещал в тот же день послать письмо.
«...Этот портрет с первого же раза говорит, что он принадлежит к числу далеко поднявшихся за уровень. Глаза удивительно живые; мало того, они произвели во мне впечатление ужаса: они щурятся, шевелятся и страшно, поразительно пронизывают зрителя. Куинджи имеет глаза обыкновенно не такие: у него они то, что называют «буркалы», но настоящие его глаза именно эти - это я знаю хорошо. Потом, рот чудесный, верный, иронизирующий вместе с глазами; лоб написан и вылеплен, как редко вообще, не между нами только. Словом, вся физиономия - живая и похожая. Кроме того, фигура - прелестная; это пальто, эта неуклюжая посадка, все, словом, замечательно передает восточного симпатичного человека... Кресло решительно ему не идет. Вы его уберите и подложите ему бревно, камень, скамейку, что хотите, только не кресло. Убедившись в том, что Вы сделали чудо, я взобрался на стул, чтобы посмотреть кухню, и... признаюсь, руки у меня опустились. В первый раз в жизни я позавидовал живому человеку, но не той недостойной завистью, которая искажает человека, а той завистью, от которой больно и в то же время радостно: больно, - что это не я так сделал, а радостно, - что вот же оно существует, сделано, стало быть, идеал можно схватить за хвост. А тут он схвачен. Ах, как хорошо! Если бы вы только знали, как хорошо! Ведь я сам хотел писать Куинджи, и давно, и все старался себя приготовить, рассердить, но после этого я отказываюсь. Куинджи есть, да какой! Вот вам! ..»
Искусство является уникальным явлением в жизни общества. Приобщаясь к искусству, ребенок учится смотреть на мир совсем другими глазами, учится видеть и беречь его красоту.
Роль народного искусства и традиционных народных промыслов в воспитании детей огромна. Помимо эстетического аспекта, народные промыслы обучают ребенка многим навыкам.
Ознакомление ребенка с живописью будет невозможно без проведения краткого экскурса в основные ее виды и жанры, к которым относятся портрет, пейзаж, натюрморт, интерьер.
Основная цель приобщения детей к искусству – это развитие их эстетического восприятия. У детей возникает интерес и формируется понимание прекрасного, развивается воображение.
Как научить ребенка рисованию? Готовых рецептов в данном случае нет и быть не может. Обучение рисованию – это не менее творческий процесс, чем само изобразительное искусство. Для каждого ребенка, для каждой группы необходимо найти индивидуальный подход. Есть лишь некоторые общие рекомендации, выполнение которых поможет облегчить задачу педагога.
Для занятий с детьми младшего возраста, которые еще только начинают учиться рисовать, лучше всего использовать нетоксичные водорастворимые краски – акварельные и гуашь. Преимущества этих красок очевидны – для работы с ними используется вода, они легко отстирываются от одежды, и, самое главное, не вызывают аллергии и пищевых отравлений.
Психологам и педагогам давно известно, что работа руками и пальцами развивает у детей мелкую моторику, стимулирует активность тех участков головного мозга, которые отвечают за внимание, память, речь. Одним из вариантов такого полезного детского творчества является оригами – создание различных фигурок из бумаги. Для этого нужны лишь бумага и ножницы
Очень важно, чтобы родители осознавали свою роль в формировании эстетических представлений ребенка, стимулировали его познавательную и творческую активность.
Для детского творчества используются два основных материала – глина и пластилин. Каждый из них имеет свои особенности в работе, преимущества и недостатки.
Плетение из бисера – это не только способ занять свободное время ребенка продуктивной деятельностью, но и возможность изготовить своими руками интересные украшения и сувениры.
Скульптура развивает пространственное мышление, учит составлять композиции. Рекомендуется обращать внимание детей на мелкие детали, важные для понимания сюжета.
Макраме уходит своими корнями в древнейшую историю, в тот период, когда широко использовалась узелковая грамота. Сегодня макраме выполняет декоративную функцию.
Плетение из проволоки стимулирует работу пальцев рук и развивает у ребенка мелкую моторику, которая в свою очередь стимулирует множество процессов в коре головного мозга.
При выборе имени для ребенка необходимо обращать внимание на сочетание выбранного имени и отчества. Предлагаем вам несколько практических советов и рекомендаций.
Хорошее сочетание имени и фамилии играет заметную роль для формирования комфортного существования и счастливой судьбы каждого из нас. Как же его добиться?
Еще недавно многие полагали, что брак по расчету - это архаический пережиток прошлого. Тем не менее, этот вид брака благополучно существует и в наши дни.
Очевидно, что уход за собой необходим любой девушке и женщине в любом возрасте. Но в чем он должен заключаться? С чего начать?
Представляем вам примерный список процедур по уходу за собой в домашних условиях, который вы можете взять за основу и переделать непосредственно под себя.
Та-а-а-к… Повеселилась вчера на дружеской вечеринке… а сегодня из зеркала смотрит на меня незнакомая тётя: убедительные круги под глазами, синева, а первые морщинки
просто кричат о моём биологическом возрасте всем окружающим. Выход один – маскироваться!
Нанесение косметических масок для кожи - одна из самых популярных и эффективных процедур, заметно улучшающая состояние кожных покровов и позволяющая насытить кожу лица необходимыми витаминами. Приготовление масок занимает буквально несколько минут!
Каждая женщина в состоянии выглядеть исключительно стильно, тратя на обновление своего гардероба вполне посильные суммы. И добиться этого совсем несложно – достаточно следовать нескольким простым правилам.
С давних времен и до наших дней люди верят в магическую силу камней, в то, что энергия камня сможет защитить от опасности, поможет человеку быть здоровым и счастливым.
Для выбора амулета не очень важно, соответствует ли минерал нужному знаку Зодиака его владельца. Тут дело совершенно в другом.
© Все права на статьи принадлежат авторам сайта, если не указано иное.
16 +