Однажды, когда Куинджи опустился из своей мастерской обедать, в столовой его ждал юноша со светлыми волнистыми волосами, в поношенной гимназической куртке. При виде художника он встал, в широко раскрытых серых глазах выражалось волнение.
- Молодой человек принес показать картины, - сказала Вера Леонтьевна.
Юноша смущенно произнес:
- Извините, может беспокою напрасно...
- Напрасно? - Куинджи прищурился и быстро посмотрел на посетителя.
Вера Леонтьевна хорошо знала эту привычку щуриться, когда из-под длинных ресниц нельзя понять выражения глаз; он словно прицеливался, что-то решал про себя, лотом высказывался метко, почти всегда безошибочно. Так он смотрел, когда знакомился с людьми или оценивал достоинства художественных произведений.
- Что ж вы, несите ваши картины! - весело и просто попросил Куинджи.
Через минуту в столовой, прислоненные к спинкам простых венских стульев, стояли небольшие пейзажи. Куинджи подолгу останавливался у каждого, отходил, возвращался опять, брал в руки, вглядывался, ставил обратно на стул. Юноша стоял у стены, взволнованно глядя на Куинджи. Его работу в первый раз смотрел настоящий художник.
Взяв один из этюдов, Куинджи заговорил:
- Не так надо было. Вот здесь немного не угадали, смазали, а в общем колорит хорош.
Он оставил пейзаж и подошел совсем близко к юноше.
- В картинах есть мысль, настроение и хоть не все, как надо, да исправимо. А зачем же так робеть? Тверже взгляд. Смелость - хорошая штука! - и, засмеявшись, добавил: - Заходите хоть завтра, я помогу, как сумею.
- Можно? Спасибо, Архип Иванович. Я так рад... А сейчас разрешите идти!
- Куда же вы, останьтесь обедать, - вмешалась Вера Леонтьевна.
- Спасибо, нет... разрешите, - окончательно смутился тот.
- Не смею неволить, - приветливо улыбнувшись, развел руками Архип Иванович.
Вера Леонтьевна пошла закрывать, и, когда уже щелкнул замок, в переднюю вбежал Куинджи.
- Где он?
- Ушел, - ответила жена. Архип Иванович распахнул дверь.
- Вернитесь! - громко крикнул он в пролет лестницы и сам побежал вниз, перепрыгивая через ступеньки.
Они столкнулись на площадке между вторым и третьим этажами.
Куинджи запыхался.
- Простите, как зовут-то вас?
- Петр Волжин, - ответил тот.
- Бегите, Петр, а завтра в десять приходите ко мне в мастерскую.
Когда Куинджи вернулся в столовую, Вера Леонтьевна спросила:
- Что ж не оставил его отобедать?
- Какой тут обед! Сегодня ему надо прийти в себя, успокоиться, надо силу свою почувствовать, без этого трудно работать.
Скоро Волжин стал своим в квартире Куинджи. Петра поражала трудолюбивость художника, преданность своему делу. Над каким-нибудь маленьким этюдом или одной деталью в картине он мог просиживать с утра до ночи и, десять раз переделав, добиться своего. Тогда он ходил довольный и его выразительное лицо светилось какой-то особенной, почти детской радостью.
Петр часто наблюдал за работой Архипа Ивановича. Вот он, невысокий, крепкий, с кудрявыми черными волосами, с красивым мужественным лицом, подходит к своей новой, недавно начатой картине «После дождя». В одной руке палитра, в другой кисть... Художник долго, сосредоточенно смотрит на полотно, думает, потом начинает быстро работать. И чем удачнее у него получается, тем увереннее двигается его рука... Но вот он снова в раздумье,- долгий внимательный взгляд, проверка на расстоянии, утомительно долгое смешивание краски, и снова работа с вдохновением и мастерством.
А когда произведение почти закончено, времени на размышление уходит еще больше, все реже на полотне появляются свежие мазки, но зато как они оживляют картину, придавая ей законченный вид!
Вот он смотрит на полотно то близко, то издали, медленно мешает краску, вдруг чуть мазнул кончиком кисти, и... глядь, на траве засверкали еще невысохшие капли дождя, в луже засветилось солнышко.
С восхищением рассматривал Волжин законченную еще до его прихода к Куинджи картину «Украинская ночь» и думал: «Вот так же, наверно, Архип Иванович работал над ней, смотрел, рассчитывал, сосредоточенно клал мазки. Может, так же одним из последних мазков в хате загорелся огонек...»
Эта картина особенно интересовала Петра потому, что на пятой передвижной выставке она заслужила всеобщее одобрение. Куинджи стал известен в Петербурге и в Москве. «Украинскую ночь» в 1876 году приобрел Третьяков, но временно, до приезда его из-за границы, она еще стояла в мастерской художника.
Юношу удивляло, что простой, до примитивности, мотив - белые хатки и мельница, освещенные лунным светом, притаились и дремлют у спокойной темной воды - мог так волновать. Хотелось смотреть и смотреть на нее, и на душе становилось тепло и радостно. Вся картина была наполнена торжественностью и покоем: как зеркало, неподвижна вода, не шелохнутся деревья, только в одной хате мерцает слабый огонек...
Когда Петр увидел эту картину в первый раз, ему сразу вспомнился Гоголь: «.. .Необъятный небесный свод раздался, раздвинулся еще необъятнее; горит и дышит он. Земля вся в серебряном свете; и чудный воздух и прохладно-душен, и полон неги, и движет океан благоуханий. Божественная ночь! Очаровательная ночь!»
Петр не выдержал и воскликнул:
- Это же гениально!
Куинджи с удовольствием потирал руки и лукаво улыбался...
Эту зиму Архип Иванович работал много и вдохновенно. Возникали новые сюжеты картин, разных по мотивам, но всегда отражающих широту и своеобразие русской земли.
Петру разрешалось бывать в мастерской во время работы художника.
- Учитесь, Петро, - говорил Архип Иванович, - только мне не мешайте и сами не сидите сложа руки. Рисуйте или трите краски...
Через несколько минут Куинджи уже не замечал присутствия Петра, а тот тихонько сидел в стороне и наблюдал с огромным вниманием за каждым движением кисти художника. При нем создавались новые полотна - от первых подмалевок до завершающих мазков, которые всегда удивительно ярко оживляли пейзаж.
«До чего прекрасно и талантливо! - думал Петр. - Мне никогда не суметь так. А говорит он о своих картинах просто и незначительно и так переживает при малейшей неудаче, что, наверно, не знает, как он велик, не понимает силы своего гения!» Когда Куинджи уставал писать, он потягивался и обращался к Петру:
- Ну как, дружище, не надоело смотреть? Пойдем обедать!
Он открывал дверь и, остановившись на верхней ступеньке лестницы, кричал:
- Веруня! Нашествие голодных идет! Покормишь?
И когда в ответ из кухни доносились условные удары о медный таз, Архип Иванович и Петр быстро спускались вниз.
Но если ответа не было, художник сокрушенно произносил:
- Не готов обед, придется еще поработать!
Но работать уже не хотелось. Куинджи, подтолкнув легонько Петра, вставал в оборонительную позу. Петр начинал нападать, напрягал все усилия, чтобы сдвинуть Куинджи с сместа. Где там! Крепко упершись ногами в пол, он стоял, не пошатнувшись, как кряжистый дуб.
У Петра краснело лицо, волнистые светлые волосы прилипали ко лбу, глаза загорались мальчишеским азартом. А Куинджи, раскатисто хохоча, отталкивал юношу. Ни разу не удалось Петру сдвинуть своего учителя с места.
Наконец внизу раздавались условные сигналы. Борьба прекращалась, и оба бежали вниз. За столом обсуждались приемы борьбы, не удававшейся Петру.
Вера Леонтьевна шутя защищала Волжина:
- Как маленький разыгрался! Разве сдвинешь тебя, такого силача!
- Надо упражняться, а то он прыгает вокруг, а столкнуть не может. Понимаешь, Петро, человек должен быть сильным!
Новая картина «Вечер на Украине» особенно полюбилась Петру. Вечерний пейзаж не был грустно-лирическим, увядающим, он звучал бодро, оптимистически. На высоком холме, заросшем фруктовыми деревьями, расположены несколько аккуратных хаток. Последние лучи жаркого пылающего солнца окрасили землю, хаты, пригорок.
Темные кроны деревьев силуэтами выделяются на фоне почти бесцветного восточного горизонта. Лиловатые отсветы на теневых сторонах стен и соломенных кровель подчеркивают боковое освещение и лепят объемы предметов. Во всей картине как бы лучится свет от напряженного и яркого заката, - о таком закате говорят, что завтра будет ветер.
В картине «Лес», за созданием которой тоже следил Петр, Архип Иванович так расставил стволы деревьев и так осветил их косыми лучами заходящего солнца, что достиг неповторяемой глубины и расстояния между деревьями.
Однажды в мастерскую зашел Шишкин и остановился пораженный внезапным впечатлением силы и могущества нового пейзажа, но, приглядевшись, недоуменно поднял брови.
Заметив удивление на лице гостя, Куинджи усмехнулся.
- А ведь хорошо, Иван Иванович?
- Ну, да, все хорошо, отлично, - растягивая и окая, говорил Шишкин, - но для березы стволы толсты, да и дубы такими не бывают. Из каких же деревьев роща?
- Эт-то деревянная и не роща, а «Лес», - отшутился Куинджи.
...За зиму Архип Иванович многому научил Петра: начиная с грунтовки полотна и подбора кистей для работы до сложных вопросов композиции и колорита в пейзаже. Но все же юноша ощущал какую-то сдержанность в руководстве, как будто художник что-то берег, прятал от него в своем мастерстве.
Сначала, пока он мало знал Куинджи, казалось, что мастер не хочет раскрыть ему свои приемы, боится сразу отдать другому то, что приобрел он за долгие годы труда. Но чем больше Петр привыкал, тем сложнее становилось отношение к Куинджи, тем яснее он понимал, что в этом скрывалось другое.
Чаще всего художник указывал на ошибки: «Вот тут плохо, искусственно. Подумайте, как лучше исправить».
Петр недоумевал: «Неужели он не может сказать, как это сделать? Или не хочет, но почему?»
Однажды Волжин принес небольшое, только что законченное полотно, на котором было изображено озеро, заросшее камышом, освещенное лучами заходящего солнца.
Вера Леонтьевна, смотревшая пейзаж еще в кухне, куда заходил к ней Петр, удовлетворенно сказала:
- Какой вы молодец, Петя, замечательно! Скоро вы будете настоящим мастером!
Но Куинджи оценил картину по-другому. Он взглянул, прищурился, потом отошел нахмуренным. Петр насторожился: «Неужели он действительно боится, что я смогу стать настоящим «мастером», как сказала Вера Леонтьевна?»
Обычно Куинджи быстро высказывал свое мнение, но тут молчал.
- Как? - не выдержал Петр.
- Плохо, - глухо буркнул Куинджи и громко на всю мастерскую закричал: - Плохо, я не хочу, я не позволю вам! ..
Петр стоял бледный, подавленный, чуть шевелились приоткрытые губы. В потемневших глазах был один лишь вопрос: «Почему?»
Архип Иванович остановился. Ему пришло на ум: «Он не так меня понял». Куинджи снова сорвался с места, подошел вплотную, взял за худые плечи и заговорил быстро, взволнованно, не заметил, как перешел на «ты».
- Постарайся правильно меня понять. Я сейчас тебе объясню. Я не позволю тебе, чтобы ты пел чужим голосом, понимаешь? Вышло то, чего я боялся. Ты видел мой «Вечер на Украине»? Помнишь эту картину?
Петр удивился: как мог он не помнить одну из лучших картин Куинджи?
- Конечно, помню, даже изучал.
- Не так изучал.
- Почему?
- Да потому, что тебе надо учиться не у меня, не у художника, а у природы. Художник дает мало: метод, прием, как передать то, это по-своему, как он воспринял природу, а может ты иначе поймешь, больше правды вложишь, а чужой-то прием и помешает. Другое дело, что в юности надо учиться тому, что уже найдено другими, - перспективе, передаче глубины, прозрачности. Но главное - нужно учиться у самой природы, учиться еще с детства!
Куинджи остановился, передохнул, отошел.
- Знаешь, что плохо в твоем пейзаже? В нем нет единого целого. А почему? - помешала моя картина. У меня южный закат, а у тебя природа-то северная. Твой закат получился какой? - зноем веет от твоего заката. А разве ты хотел этого? Ты писал петербургский пейзаж, а закат вышел не петербургский, не тот! Может, чуть туманной дымки не хватило, может, слабее свет, понимаешь, свет холоднее надо. И не сбила бы моя картина, вдумался бы сам, припомнил, подсмотрел и не ошибся бы. Вот и выходит, что я только порчу.
Петр взмолился:
- Что вы, Архип Иванович!
Они не заметили, как стемнело, не зажгли лампы. Куинджи все еще ходил по мастерской.
- Надо много учиться, наблюдать, пробовать. Воля и большая любовь к своей работе так же необходимы художнику, как и талант. Только это приводит к победе. Талантливый человек без большой любви и воли не способен ни на что!
Куинджи остановился у открытой дверцы затопленной печи. Прищурившись, он долго смотрел на синевато-оранжевые языки огня, танцевавшие по дровам. Он думал о том, как быстро проходит жизнь, вот и ему уже тридцать шесть... Пройдет как будто совсем немного времени, и Петру будет столько же... Он талантлив, к тому времени должен достигнуть расцвета. Может, меня уж не будет, но он продолжит, разовьет достигнутое мной, он справится и внесет свое новое, душевное, верю в него...»
Петр в это время сидел в углу, в единственном кресле, и смотрел на силуэт своего учителя, освещенный красноватыми перебегающими полосками света от догоравших в печи головней. Теперь он понял его, понял и полюбил еще больше. «Как хорошо, что я тогда осмелился к нему прийти... Он не только большой художник-новатор, как пишут в газетах со времени появления на выставке «Украинской ночи», он еще и чудеснейший человек...»
Ранней весной, когда только что стаял снег, Петр Волжин зашел проститься.
- Уезжаю на все лето к отцу, в Подмосковье. Архип Иванович обнял его, сказал:
- Учись, не забывай, что я говорил тебе.
Лето 1878 года принесло Куинджи большие творческие удачи. Настал черед для его «солнечных» картин, о которых он так давно мечтал. Что больше всего волнует в природе, дает человеку радость? Солнце и свет. К солнцу, к свету обратились сейчас все мысли художника.
Им уже создана картина «После дождя» - ветер уносит к горизонту сизые тучи, движется тень по земле, но пригорок уже освещен золотистым солнцем. От прошедшего ливня блестит трава и крыша ветряной мельницы. Картина полна ощущения промчавшейся южной грозы. Она удалась художнику. Куинджи любит ее. И, продолжая развивать живописные приемы, он работает уже над новой картиной.
Давно мечтал Архип Иванович написать березовую рощу, освещенную ярким летним солнцем. Постоянно возвращался он к этому замыслу, готовился к этой большой и трудной работе - писал этюды, эскизы, обдумывал композицию.
И вот создается «Березовая роща». В ней нет ничего лишнего, ничего случайного. Эта картина - синтез многих его наблюдений. Сюжет, как обычно, прост: среди березовой рощи залитая солнцем поляна, почти посредине нее - ручей, вода в нем неподвижна, покрылась зеленой ряской. Край поляны, что ближе к зрителю, в тени, зато там, чуть подальше, - яркое, манящее солнце.
Поляна небольшая, она замкнута со всех сторон стволами могучих старых берез, только кое-где сквозь густые ветви проникают солнечные зайчики, играя на белой коре. От этого ярче кажется день. Ни ветерка, ни тучки на небе... У ручья поблескивает сырая трава, она тоже тянется к солнцу...
Художник искренне радуется своей удаче: «Вот наконец-то создал... Хорошо!»
В начале следующей зимы вернулся Волжин, он привез огромную пачку карандашных зарисовок, акварелей, этюдов маслом. Вошел, как прежде, чуть смущенный, застенчивый, в той же старой гимназической куртке. Улыбнувшись, он разложил по столу пейзажи: это были виды подмосковных парков.
Куинджи хотел возмутиться: «Эти парки не пишут уже полвека даже в академии»; но пригляделся и похвалил. Петр смотрел на природу по-своему, в его пейзажах не было ни пышности, ни блеска, все просто: стволы столетних лип, прозрачная зелень листвы и светлоголубое небо. Он нашел свое, новое, еще не высказанное другими.
- Да мы с тобой, друг, по-разному работали, но над одним и тем же, - обрадовался Архип Иванович.
Зимой Волжин снова часто бывал у Куинджи. Он так гордился своим учителем - картина «Украинская ночь», едва отмеченная в печати, на Всемирной выставке в Париже получила бронзовую медаль. Но об этом почему-то не любил говорить художник.
С увлечением Архип Иванович рассказывал только о русском искусстве, о своих друзьях.
- Это более чем просто талант! - оказал он как-то о Репине. О Крамском он говорил много и с увлечением: - Он и художник и человек замечательный. Это разум передвижников. Сам вперед идет новой дорогой и другим освещает путь. Да и какой путь - осознанный, правдивый! ..
И Куинджи начинал рассказывать о том, как создавалась художественная артель, какое великое значение для развития русского искусства имела организация передвижных выставок:
- Все тогда заволновалось. Сам Салтыков писал в «Отечественных записках», что русское искусство отныне вышло из стен академии и стало достоянием народа. Иван Николаевич сумел собрать вокруг себя талантливых художников. Ведь посмотреть, - у него по вечерам кого там только нет! Все лучшее, все передовое. А кто за это ратовал? Все Стасов да Крамской!
Как-то Куинджи взял Петра на традиционный четверг Крамского. Ивана Николаевича Волжин видел и раньше, когда тот приезжал к Куинджи. Петр был тогда разочарован. Во внешности художника он не увидел никаких особых характерных черт для такого необычайного человека, «столпа», как говорили о нем многие. Ничего применательного не было ни в разговоре, ни в обращении. Усталое скуластое лицо, жидкая седеющая бородка, неяркие глаза - вот и все, что запомнилось тогда Петру.
Но в этот вечер, у себя, среди друзей, Крамской был другим: приветливый, оживленный, веселый. И было в нем что-то такое душевное, что притягивало к нему людей.
Архип Иванович торжественно представил Ивану Николаевичу Петра.
- Это наша смена, быть может будут посильнее нас.
- Дай бог, мы будем только рады, - ответил на это Крамской и, обращаясь к Петру, добавил: - Прошу вас, попросту, хотите - рисуйте, вон на столе бумага, а там, в углу на столике, альбомы.
Рассматривая большие альбомы, в которых были собраны рисунки многих художников, бывавших у Крамского, Петр в то же время с интересом наблюдал происходящее вокруг.
Художники уже собрались - одни сидели у большого стола, на котором лежали листы бумаги, карандаши и кисти, и рисовали; другие разговаривали, стоя у камина; третьи пили чай, приготовленный Софьей Николаевной в соседней комнате.
Незаметно рассматривая каждого из гостей, Петр старался угадать, кто это.
Шишкина он видел раньше в мастерской Куинджи. Иван Иванович напоминал ему знакомого лесного сторожа: широкоплечий, коренастый, с густой окладистой бородой. Во всех его движениях и в голосе чувствовалось что-то простое, широкое, русское.
Мясоедов, сидевший напротив, был ему полным контрастом: огромный гладкий лоб, с горбиной нос, холодные и умные глаза, саркастическое выражение рта, бородка клином, всегда одинаково сложены руки. «Как у Наполеона перед боем, - подумал Петр. - На какой же это картине?»
Пейзажист Клодт недоверчиво поглядывал на собравшихся через пенсне. «Так вот какой он! Должно быть, очень вспыльчив
и самолюбив!»
Недавно Архип Иванович рассказывал Петру, что пейзажиста Клодта Михаила Константиновича часто путают с его двоюродным братом - Михаилом Петровичем Клодтом - жанристом, тоже передвижником, и это его раздражает. И когда ему напоминают о дяде - известном скульпторе Клодте, он начинает сердиться. Ему, менее значительному из талантливой семьи Клодтов, зачастую кажется, что его славу ошибочно приписывают другим. Волжин вспомнил шутливое замечание Куинджи, завершающее рассказ о Клодтах: «И странно, как можно путать таких различных по характеру людей: Клодт-жанрист добряк, а этот - сущая колючка!»
Так и теперь - все передвижники шутили, смеялись, чувствовали себя на четверге у Крамского, как в родной семье, а на лице пейзажиста Клодта не исчезало выражение опаски - вдруг кто-нибудь нелестно отзовется об его картинах.
Прошел по комнате и сел поблизости к Петру высокий человек с большими печальными глазами. Он помолчал, потом прошел к Крамскому и присоединился к общей группе за столом.
- Давно не видели мы вас, Владимир Егорович! - сказал Куинджи.
- Я только из Москвы, - ответил тот. «Маковский», - понял Волжин.
- Ну, как там Репин?
- Подал заявление в члены Товарищества. «Царевну Софью» пришлет на передвижную.
Собрались и другие художники, всего человек восемнадцать. Куинджи, как и Крамской, был оживлен и весел. То в одной, то в другой группе собравшихся раздавался его баритон, звучало любимое словечко:
- Эт-то, друг, вы не правы. Если бы художники действовали, как говорят, «всем миром», многого можно бы достигнуть и для улучшения жизни и для творчества...
Художники разговорились о предстоящей выставке.
- Очень трудно все это устраивать. Правление Товарищества долго не могло найти хорошего помещения, картин предвидится уйма. Выставочных залов Академия художеств нам не дала. Там будет экспозиция Общества выставок, - говорил Крамской. - Я познакомился с составом их картин. Набрали, откуда смогли: итальянцы, австрийцы, финны, все, что угодно, но только не русские. И даже по количеству бедна их выставка.
- Как же быть? - встревоженно спросил Маковский из дальнего угла гостиной.
- Хорошо, что у нас академии две: отказала Академия художеств, значит обязательно поможет Академия наук, так уж не раз бывало, - ответил ему Иван Иванович Шишкин.
- Чиновники в мундирах стоят во главе Академии художеств, талантливых художников и педагогов там держат «в черном теле», на третьих ролях... - с досадой проговорил Маковский.
- Да, к сожалению, во главе академии все те, кто ищет легкой жизни, - снова отозвался Иван Николаевич, - ведь там казенный куш, квартиры, привилегии, звания.
- Существенно, - усмехнулся Мясоедов.
И этой злой усмешки было достаточно, чтобы Петр понял, как ненавидит Мясоедов старую академию.
- Мы себе выбрали трудную жизнь, то бишь независимую, но вперед мы пошли бы скорее, если бы художников не сковывала нужда, - проговорил задумчиво Маковский. - Посмотришь, как наш брат выбивается из сил, чтобы как-то заработать на семью, на мастерскую, чтобы написать картину.
- Верно, трудно, очень трудно, - заговорил Архип Иванович, стоя за спиной у Шишкина и облокотившись на спинку его стула. - Художникам помогать надо. Вот бы нам сложиться и купить бы где-нибудь дачу, чтобы все художники могли ездить на этюды и жить там бесплатно. Сразу сколько б людей выручили, и искусству бы польза была.
Но Куинджи не поддержали. Первым заспорил Мясоедов:
- Ну, батенька мой, одной дачей цивилизацию не спасешь, тут что-то покрепче надо.
Крамской безнадежно махнул рукой.
- Какая тут дача! На выставочное помещение собрать не могли. Каждый раз побираемся, не знаем, где выставку разместить: «Пустите бедных передвижников на месяц, если на месяц нельзя, так хоть недельки на две. Пустите, мы заплатим за залы не больше, чем сможем!»
Волжину стало жаль этого человека, который мог бы больше создать прекрасных полотен, а так вот ходит и просит для общего дела. Должно быть, и всем стало тоскливо от той безнадежности, которая невольно прозвучала в словах Крамского.
- Наша все-таки взяла! Посмотрите, - народ на выставки валом валит! - сказал, вставая с дивана, смуглый человек.
Он обвел всех взглядом, улыбнулся, и Петру показалось, будто светлее стало в комнате, до того этот взгляд был приветливым и теплым. Всмотревшись в него, Петр решил, что это Ярошенко. Если Крамского в Товариществе называли «душой», то Ярошенко был «совестью» общества. Всеми силами он отстаивал свободу и независимость передвижников.
Пряча свою приветливую улыбку в черные подстриженные усы, Ярошенко говорил с явной целью развеселить окружающих:
- Приехал из Парижа Леман, привез с собой несколько портретов. Портреты все не простые - заморские. Все с этакой хитрецой сделаны. Встретились мы у него в мастерской с поэтом Минаевым. Посмотрел он на один из портретов - «Дама под вуалью», - только плечами пожал. Лемана как раз куда-то вызвали. Минаев оборачивается ко мне и показывает на пустой угол: «А там вы ее видите?» Я не понял, спрашиваю: «Кого, Дмитрий Дмитриевич, «ее»?» Он отвечает: «Даму». - «Не вижу, говорю, никакой дамы». Он смеется: «И я тоже не вижу, добро б только в пустом углу, а то и на портрете не вижу!»
А когда мы вышли из подъезда в переулок, он вдруг продекламировал:
Мысль Лемана развить задумавши упрямо, Явилась у меня задача сумасшедшая: Картину написать на тему «Дама, Из комнаты ушедшая».
Все засмеялись, зааплодировали.
- Минаеву только попадись! Помните, он на мой портрет Ивана Ивановича тоже эпиграмму сочинил и также мимоходом? - заметил Крамской.
Ярошенко подхватил:
Когда к портрету только подойдешь, То крикнешь, в пафосе хохол свой теребя, Что более портрет на Шишкина похож, Чем сам оригинал на самого себя.
Шишкин засмеялся первым, громко, раскатисто, густым приятным басом, за ним и все остальные.
Глядя на то, как беззаботно и весело смеялся Архип Иванович, встряхивая своими черными кудрями, Петр невольно подумал: «Да, в таком коллективе художники могут не чувствовать одиночества».
Седьмая передвижная выставка открылась в воскресенье в светлых просторных залах Академии наук, и сразу волна народа заполнила ее. Петру хотелось скорее увидеть картины Репина, Мяооедова, Шишкина.
Из трех картин, которые Куинджи готовил к выставке, Волжин знал только две: «После дождя» - за ее созданием Петр внимательно следил и знал в ней каждый мазок, вторая - «Север» - Волжину нравилась меньше: чем-то надуманным веяло от одинокого силуэта вековой сосны, эффектно возвышающейся на фоне серебристого вечернего неба.
А что же еще покажет Куинджи?
Не останавливаясь, Волжин прошел несколько комнат, в которых не встречал картин, известных ему по рассказам.
И вдруг он увидел еще издали что-то необычайное, солнечное, свежее. Рванулся, почти побежал. «Как ярко светит солнце, как хорошо в тени! Так это же Куинджи «Березовая роща»! - несколько светлых стволов берез, залитая солнцем лужайка. Все просто, правдиво, и потому хорошо!
На всех пейзажах Куинджи был прикреплен ярлык: «Приобретено П. М. Третьяковым». И это в глазах Петра придавало большую ценность картинам. Ему казалось, что нет пейзажей прекраснее и значительнее этих.
Проходила публика, останавливалась, восхищалась. Позднее подошли Куинджи и Крамской. Еще издали Петр услышал взволнованный голос своего учителя.
- Вот эт-то выставка нынче, вот эт-то седьмая передвижная!
- Не иссякла казацкая сила, есть еще порох в пороховницах, смею вас в этом уверить! - произнес Иван Николаевич.
Петр смотрел на их лица - спокойное, улыбающееся у Крамского, по-детски счастливое у Куинджи. В его прищуренных глазах светились в одно и то же время радость и озорство.
От самых дверей через весь зал послышался громкий бас:
- Приветствую виновников торжества! - И Стасов, огромный, величественный, сильный, измерив комнату двумя шагами, был уже тут, у картин. Всмотрелся, отошел, снова подошел поближе. - Вы чародей, вы настоящий чародей! - басил он на всю выставку. - Ну, как отнеслись художники к вашим картинам?
- Пока помалкивают друзья-приятели, - лукаво улыбнулся Куинджи.
Стасов засмеялся.
- Зато публика как принимает! Необыкновенно поэтическое у вас чувство и взгляд. Вдруг взметнулись его большие руки, он обнял Куинджи, как будто сгреб.
- За такую поэзию и расцеловать не грех! Публика молча стояла вокруг, наблюдая за этой сценой, как обнялись и троекратно расцеловались великий русский критик и знаменитый художник. Один - огромный, мощный, бородатый, другой - ему только до верхней пуговицы жилета, широкоплечий и коренастый, с курчавой черной шевелюрой.
Петр видел такое впервые, он взглянул на Крамского и понял, что тот был тоже взволнован. Стасов степенно отодвинул Куинджи, долго смотрел на картину и сказал:
- Бодрости и свету принесли в жертву технику: стволы берез грубоваты, а в этой, - махнул он в сторону «После дождя», - превосходно впечатление пригорка, маленьких мазанок, блестящих, словно электрические искры среди мрака и тумана свинцовой атмосферы, но выписаны-то они небрежно.
Стасов нахмурился было, но сразу оживился и, повернувшись, обратился к Крамскому:
- Портреты ваши художника Литовченки и певицы Лавровской изумительны. Еще до открытия забегал, любовался. Вы и Куинджи нынче во главе всех тут. И ваш третий портрет - пожилой дамы тоже великолепен. Все чудесно, в особенности спокойное и простое выражение ее лица. Но лучше все же Литовченко, - он написан с необычайным огнем.
- Владимир Васильевич, а как вы Репина нашли? Ведь чудо!
- Да, «Царевна Софья» - вещь, выходящая из ряда вон! Жаль, что нет тут Ильи Ефимовича, совсем в Москве застрял. Ну, пусть его творит! На нынешний раз он взялся за задачу из русской истории - поле для него совершенно новое. Результатом вышла картина, своеобразная и полная таланта в разных частях исполнения, но не способная удовлетворить вполне, - сказал он как-то в раздумье. - Репин, мне кажется, по иным качествам своего таланта стоит в одном положении с Островским: как этому не удавались, не могли удаться ни Шуйский, ни Иван Грозный, ни Самозванец, так и Репину не могла удаться Софья. Оба эти таланта глубоко реальные, неразрывно связанные с одной лишь современностью, с тем, что сами видели собственными глазами, что пронеслось перед их разгоревшимся чувством. У обоих вовсе нет того воображения, которое способно перенести автора в другие времена и в другие места. Для выражения Софьи, этой самой талантливой, огненной и страстной женщины древней Руси, для выражения страшной драмы, над нею совершившейся, у Репина не было нужных элементов в его художественной натуре.
А Куинджи подумал: «Илья только что начал, в нем столько силы. Посмотрим, как он дальше покажет себя. Может, такое напишет, что и сам Стасов не ожидает!»
Высказывая свое впечатление, Владимир Васильевич направился в соседний зал, сопровождаемый художниками и собравшейся публикой, остановился против картины Репина, продолжая говорить:
- Софья вышла из своей кельи и увидела повешенных у ее окна стрельцов - ее сообщников. И что же? Она будто бы в такую страшную минуту только и сумела, что прислониться телом к столу и сложить спокойно руки? Да, спокойно,- он показал на картину. - Посмотрите на ее пальцы и забудьте на секунду про голову и лицо, вы подумаете, что это пальцы и руки мирно отдыхающей дамы. Я не верю, чтобы она в то мгновение остановилась. Софья бросилась бы стремительно к окну, все тело бы ее рванулось вперед, как зверь к решетке, к врагам. Время ли тут застывать!
Петр смотрел на него, слушал его взволнованную речь и чувствовал, что все - и выставка передвижников, и вдохновенная речь Стасова, и толпа талантливых художников вокруг - неподражаемо и ценно. Стасов умолк, достал из кармана большой платок, обтер лоб и, убирая его в карман, добавил простым, добродушным тоном:
- Вот что мне надо было сказать против «Софьи». Но я бы был сама неправда и сама несправедливость, если бы я не указал на те крупные достоинства, которыми блещет картина. Смотрите - голова Софьи, как она напоминает Петра! А как выписано серебряное византийское платье, торчащее лубом, и особливо разные подробности на рукавах и груди! Окно со впадиной, чернильница, разноцветная рукопись на столе - написаны с такою силой рельефа и жизненности, как может написать только великий, значительный талант!
Взяв под руку Крамского, он направился дальше, но остановился посреди зала, окинув взглядом выставку, насколько это было возможно через широкие двери академического здания, и, обращаясь к художникам, произнес внушительно, весомо:
- Сколько же вас, самородков российских, на земле русской!
Во вторую половину дня Волжин подробно осматривал всю выставку. Многое хотелось понять и запомнить. Обойдя все залы, Петр снова вернулся к пейзажам Куинджи. У картин стояли другие люди. Вот прошел Шишкин и кому-то сказал, указывая на «Березовую рощу».
- Это же не картина, с этого надо картину писать!
Петр обрадовался - единственное одобрение, оказанное пейзажистом. Другие придирались к мелочам, старались подчеркнуть недостатки. Степенно прошел Орловский, стараясь скрыть свое восхищение, но оно помимо воли отражалось на его лице. Несколько раз подходил пейзажист Клодт, - он был взволнован и раздражен. Петр вначале не понял, что с ним, но, приглядевшись, увидел, что люди, входившие в зал, где висели картины Куинджи, завидев «Березовую рощу», направлялись прямо к ней, пропустив ряд менее значительных картин по той же стороне выставки. Это и были пейзажи Клодта.
Выставочный день подходил к концу. Зрителей стало меньше. Постепенно зал почти опустел, только перед картинами Куинджи все еще стояли люди. Тогда Клодт, глубоко обиженный невниманием к своим пейзажам, неожиданно выступил против Куинджи:
- Он обманул вас своим эффектом, он лжехудожник, он недоучка!
Публика насторожилась, но слушала недоверчиво. Кто-то из толпы сказал:
- Пусть говорят, что угодно, но такую картину мог написать только великий жизнелюб!
Возмущенный происходящим, Петр с благодарностью посмотрел на этого человека. Он был высок, узок в плечах, с длинными седыми волосами. Умом и энергией светились глаза.
- Кто это? - тихо спросил Петр служителя, стоявшего в дверях.
Тот улыбнулся, с гордостью ответил:
- Менделеев, профессор химии.
Искусство является уникальным явлением в жизни общества. Приобщаясь к искусству, ребенок учится смотреть на мир совсем другими глазами, учится видеть и беречь его красоту.
Роль народного искусства и традиционных народных промыслов в воспитании детей огромна. Помимо эстетического аспекта, народные промыслы обучают ребенка многим навыкам.
Ознакомление ребенка с живописью будет невозможно без проведения краткого экскурса в основные ее виды и жанры, к которым относятся портрет, пейзаж, натюрморт, интерьер.
Основная цель приобщения детей к искусству – это развитие их эстетического восприятия. У детей возникает интерес и формируется понимание прекрасного, развивается воображение.
Как научить ребенка рисованию? Готовых рецептов в данном случае нет и быть не может. Обучение рисованию – это не менее творческий процесс, чем само изобразительное искусство. Для каждого ребенка, для каждой группы необходимо найти индивидуальный подход. Есть лишь некоторые общие рекомендации, выполнение которых поможет облегчить задачу педагога.
Для занятий с детьми младшего возраста, которые еще только начинают учиться рисовать, лучше всего использовать нетоксичные водорастворимые краски – акварельные и гуашь. Преимущества этих красок очевидны – для работы с ними используется вода, они легко отстирываются от одежды, и, самое главное, не вызывают аллергии и пищевых отравлений.
Психологам и педагогам давно известно, что работа руками и пальцами развивает у детей мелкую моторику, стимулирует активность тех участков головного мозга, которые отвечают за внимание, память, речь. Одним из вариантов такого полезного детского творчества является оригами – создание различных фигурок из бумаги. Для этого нужны лишь бумага и ножницы
Очень важно, чтобы родители осознавали свою роль в формировании эстетических представлений ребенка, стимулировали его познавательную и творческую активность.
Для детского творчества используются два основных материала – глина и пластилин. Каждый из них имеет свои особенности в работе, преимущества и недостатки.
Плетение из бисера – это не только способ занять свободное время ребенка продуктивной деятельностью, но и возможность изготовить своими руками интересные украшения и сувениры.
Скульптура развивает пространственное мышление, учит составлять композиции. Рекомендуется обращать внимание детей на мелкие детали, важные для понимания сюжета.
Макраме уходит своими корнями в древнейшую историю, в тот период, когда широко использовалась узелковая грамота. Сегодня макраме выполняет декоративную функцию.
Плетение из проволоки стимулирует работу пальцев рук и развивает у ребенка мелкую моторику, которая в свою очередь стимулирует множество процессов в коре головного мозга.
При выборе имени для ребенка необходимо обращать внимание на сочетание выбранного имени и отчества. Предлагаем вам несколько практических советов и рекомендаций.
Хорошее сочетание имени и фамилии играет заметную роль для формирования комфортного существования и счастливой судьбы каждого из нас. Как же его добиться?
Еще недавно многие полагали, что брак по расчету - это архаический пережиток прошлого. Тем не менее, этот вид брака благополучно существует и в наши дни.
Очевидно, что уход за собой необходим любой девушке и женщине в любом возрасте. Но в чем он должен заключаться? С чего начать?
Представляем вам примерный список процедур по уходу за собой в домашних условиях, который вы можете взять за основу и переделать непосредственно под себя.
Та-а-а-к… Повеселилась вчера на дружеской вечеринке… а сегодня из зеркала смотрит на меня незнакомая тётя: убедительные круги под глазами, синева, а первые морщинки
просто кричат о моём биологическом возрасте всем окружающим. Выход один – маскироваться!
Нанесение косметических масок для кожи - одна из самых популярных и эффективных процедур, заметно улучшающая состояние кожных покровов и позволяющая насытить кожу лица необходимыми витаминами. Приготовление масок занимает буквально несколько минут!
Каждая женщина в состоянии выглядеть исключительно стильно, тратя на обновление своего гардероба вполне посильные суммы. И добиться этого совсем несложно – достаточно следовать нескольким простым правилам.
С давних времен и до наших дней люди верят в магическую силу камней, в то, что энергия камня сможет защитить от опасности, поможет человеку быть здоровым и счастливым.
Для выбора амулета не очень важно, соответствует ли минерал нужному знаку Зодиака его владельца. Тут дело совершенно в другом.
© Все права на статьи принадлежат авторам сайта, если не указано иное.
16 +