Долго, очень долго готовился Куинджи к приемному экзамену в Императорскую Академию художеств. Его маленькая комната на чердаке была завалена рисунками с гипса, они лежали на столе, в углу, под окном, были засунуты за печку. Это был труд многих вечеров и ночей, когда Архип, пересилив неприязнь к невиданному им оригиналу какой-нибудь античной скульптуры, копировал с рисунка поворот головы, мышцы тела, изгибы руки.
В последнее время, особенно по вечерам за работой, начинало казаться, что цель достигнута - приобретено необходимое мастерство. Хотелось скорее сдавать экзамен. Архип был уверен, что будет удача. Но вдруг нападали сомнения, и он с раздражением бросал карандаш: «Ведь все равно не сдать, зачем же тратить время!»
С тревогой и волнением поднимался Куинджи по парадной лестнице в конференц-зал, где должен был проходить экзамен. Двери зала были еще закрыты. Около них стояла небольшая толпа.
- Обычно дают рисунки средней трудности, - говорил розовощекий юноша, стараясь скрыть свое волнение.
- Вряд ли, - возразил другой. - Преподнесут нам чего-нибудь покрепче, надо всего ожидать!
Архип внимательно прислушивался к разговорам, присматривался к людям, пришедшим на экзамен. Они были много моложе его. Неотступно мучила мысль: «А что, если действительно выставят сложный оригинал, я же готовился с рисунков, а не с самого гипса».
Двери открылись торжественно, без шума. Архипу стало не по себе. В центре зала на пьедестале высилась огромная гипсовая голова Александра Севера, которую надлежало зарисовать.
Минута волнения, суеты, движения стульев, наконец наступила напряженная тишина.
Куинджи взялся за работу. По плотной бумаге шуршал карандаш. Архип внимательно вглядывался в черты скульптуры, прикидывал, измерял. Вот на его листе обозначились контуры лица, характерный овал, поворот головы, шея и верхняя часть груди.
Первое ощущение бессилия исчезло. Волнение улеглось, штрихи становились смелее и тверже. Архип начинал уже верить в себя: «Ведь не зря работал!»
Когда рисунок был почти закончен, Куинджи отстранился, чтобы полюбоваться издали. Случайно он заглянул к соседу и замер, - все рухнуло: уверенность, хорошее настроение, надежда попасть в академию. Архип был поражен точностью пропорций, выпуклостью и чистотой чужого рисунка. Он всмотрелся в свою работу, - она показалась неумелой и детской.
- Да-с, молодой человек, вам еще рано-с поступать в академию, - произнес за спиной чей-то насмешливый голос, особенно подчеркивая слово: «рано-с».
Быстро оглянувшись, Архип увидел пожилого профессора, с нескрываемой насмешкой смотревшего на его рисунок. Сверкнула золотая оправа очков, и чуть прыгающей походкой профессор направился дальше.
Резким движением Архип положил карандаш и встал со своего места - ему незачем было дожидаться конца экзамена и решения академического Совета. Пришлось уходить.
Хмурился осенний день. Из-за Невы сквозь сероватый туман виднелся силуэт Исаакиевского собора. За мостом пыхтел причаливший пароход. По набережной опешили люди. Спокойно и гордо держали свей каменные головы египетские Сфинксы. Осмотревшись, Архип медленно пошел прочь.
«Значит, напрасно потратил столько труда. Все, все напрасно, не сумел, не смог... А как четко на гипсе ложатся тени, совсем не так, как на рисунках, с которых копировал. Вот, если бы сразу рисовать со скульптуры, давно бы научился».
Куинджи бродил по городу целый день, размышляя, где бы на время достать эту проклятую гипсовую голову. К вечеру он зашел поесть в кухмистерскую на Четвертой линии Васильевского острова, с давних пор называемую «Мазанихой».
Пробравшись в угол, Архип сел на свободное место. Дожидаясь, пока подадут, он наклонился к столу и смотрел в одну точку. За день Архип сильно устал: уже не чувствовалось ни ощущения провала, ни надежды, ни силы. Безразличие сковало мозг. На вопрос: «Что же теперь делать?» - он не смог бы себе ответить.
Место напротив занял темноволосый юноша с быстрым внимательным взглядом. Он несколько раз украдкой посмотрел на Архипа, потом осторожно спросил:
- Случилось что-нибудь?
Куинджи вздрогнул, внутри все сжалось в единый протест: «Жалеть? Меня жалеть?»
Он быстро взглянув в упор. На него смотрели застенчивые, умные серые глаза. Секунду назад готовый вспылить, Куинджи ответил спокойно и тихо:
- Да нет, так, - и его потянуло к этому чужому человеку, типичному провинциалу, не сумевшему или не успевшему стать заправским петербуржцем.
- Приезжий вы? - спросил Архип.
- Приезжий, - ответил тот. - С Украины, чугуевский. Но я давно уже тут, не первый год.
Узнав, что юноша учится в академии, Куинджи оживился.
- Я, эт-то, тоже там буду, вот подучусь и поступлю, - уверенно сказал он, но по лицу скользнула горькая улыбка и сразу исчезла. Архип отвернулся.
Оба долго молчали. Задумчиво смотрел чугуевец на четкий профиль с орлиным носом и бровью, изогнутой подобно крылу большой сильной птицы. Что-то упрямое и гордое было в этом восточном лице.
Возвращаясь домой, Архип шагал уверенно и твердо, - чугуевец обещал достать ему гипсовую голову Антиноя.
Так познакомился Куинджи с Репиным, а потом и с его друзьями, учащимися академии - Евгением Макаровым и Иваном Буровым. Они также приехали из дальних глухих губерний учиться живописи.
Для Архипа началась интересная, волнующая жизнь. Споры об искусстве, обсуждение каждой выставки, появление новой картины напоминали о цели. Архип много работал, а вечера проводил с друзьями в «Мазанихе», которая ничем не отличалась от десятка подобных заведений, разбросанных в разных концах Петербурга. Та же темная лестница в полуподвал, сырость, запах капусты и прогорклого масла. Но нигде не было так шумно и весело, как в этой низкой сводчатой комнате, насквозь пропитанной табачным дымом. Там собирались академисты, начинающие литераторы и прочие любители горячих споров. Обсуждались события дня, порядки в академии, политика, искусство.
В кухмистерскую доносились отголоски идей и мыслей передовых людей. Шепотом произносилось имя Чернышевского. Куинджи теперь понимал, как можно поплатиться за неосторожное слово. О судьбе Никольского он узнал от того же студента, который давал ему книги. Антон был выслан в глушь Астраханской губернии за участие в «политическом преступлении».
Компания друзей собиралась часам к восьми. Первым приходил Макаров. Он не посещал лекций обязательного в академии теоретического курса, предпочитая заниматься самостоятельно, тогда как Илья Репин присутствовал на всех лекциях. У каждого было что рассказать, чем поделиться с друзьями.
Однажды Репин, придя, как обычно, последним, вынул и развернул газету.
- Друзья! Сегодня в «Санкт-Петербургских ведомостях» есть статья Стасова «Славянский концерт господина Балакирева». Чудесно написано! И самое главное - Стасов умеет пробудить гордость за наше искусство. Концерт был устроен в честь приезда гостей из Сербии, Чехии, Польши. Слушайте, прочту концовку:
«...Дай бог, чтоб наши славянские гости никогда не забыли сегодняшнего концерта, дай бог, чтоб они навсегда сохранили воспоминание о том, сколько поэзии, чувства, таланта и умения есть в маленькой, но уже могучей кучке русских композиторов!»
- Хорошо, что Владимир Васильевич защищает русское искусство так вдохновенно и горячо, иначе и живопись и музыку заел бы и высушил академический Нефф,- привстал со своего места Евгений Макаров.
- Кто это Нефф? - спросил Архип.
- Нефф - это моль, которая заводится в добротном сукне и поедает его, - отозвался Илья.
На лице Архипа выразилось недоумение.
- Моль в академии?
- Не в здании академии, а в искусстве. Нефф - старый профессор, немец. Он не понимает русского искусства. Ходит по коридорам вот с такой миной. - Репин сделал выразительную гримасу, которая должна была означать надменность и тупость.
Все засмеялись. Илья и Архип были душой компании. Отсутствие кого-нибудь из них всегда ощущалось друзьями.
Репин, подвижной, остроумный, способный на разные выдумки, талантливо умел передавать характер и интонации любого из профессоров и художников, чем очень веселил компанию.
Куинджи, неповоротливый, очень правдивый, был крайне упрямым в спорах.
Евгений Макаров, огромный детина, всегда начищенный и приглаженный, «бывший барчук», как его нередко называли, не сердился на незлобивые шутки друзей над его чрезмерной аккуратностью.
Однажды Репин, рассказывая Архипу о воскресной прогулке, в лицах представлял смешное происшествие.
- Этот бегемот, - Илья кивнул на Макарова, - свалился с лодки в реку, плавать он не умеет... Так, думаешь, о чем он заботился, погибая? О спасении своих манжет! - Илья, подражая бульканью утопающего, присел на корточки, высоко над головой вытянул руки, потряхивая ими в воздухе. - Вытащили, он сел, молчит и манжеты сушит на солнце...
- Ты уж прикрасишь! Совсем дураком его сделал, - как всегда, пытался защитить друга маленький голубоглазый Ваня Буров.
А какие горячие споры бывали между друзьями!
Макаров любил и защищал творчество Карла Брюллова, восторгаясь точностью и тонкостью его рисунка. Однако он приводил в пример не классические композиции, а автопортрет, написанный Брюлловым быстро и вдохновенно, в реалистических тонах.
Куинджи, размахивая руками, кричал:
- Зачем брать обязательно автопортрет, здесь я не спорю! В большинстве полотен он академичен, для него всегда были святы классические каноны. Не трогает меня трагедия его Помпеи с ее тысячелетней давностью!
- Ты, брат, вовсе не понимаешь Брюллова, - возражал Илья. - Он великий художник! ..
Спор неизменно переходил на то, кто может считаться великим в искусстве, что надо понимать под словом «гениальность». Тут был зачинщиком Репин.
- Разные гении бывают, - доказывал он:- одни открывают эпоху; обычно их не признают, часто остаются они непонятыми при жизни. А другие завершают эпоху, раскрывают ее наиболее полно, всеобъемлюще. Их почти всегда признают и почитают. Вот Карл Брюллов был гением второго рода - он завершил академизм.
Так, в дружеских,спорах просиживали до полуночи. Первым уходил Архип. У него на ночь было оставлено несколько негативов, которые надо закончить.
Куинджи работал много и умудрялся зарабатывать лишний полтинник, чтобы в трудную минуту сунуть его Илье, который часто нуждался. Без помощи родных, без казенной стипендии Репин бедствовал почти непрерывно в течение всех семи лет обучения в академии. Куинджи доставляло удовольствие во-время выручить друга и потом, в «Мазанихе», с радостью наблюдать, как Илья веселел, становился разговорчивее, смешливее. Заработанных Архипом денег хватало ему на краски, холсты и кисти, на одежду, находилось всегда и на еду. Репин удивлялся:
- Как ты только, Архип, успеваешь столько работать и заниматься?
- Очень просто, - отвечал он, с удовольствием выслушивая похвалу своей трудолюбивости, - я, эт-то, днем занимаюсь, пока светло, ночью работаю. Я сильный, все могу вынести.
Наступило лето. Четверо друзей отправлялись за город к старому рыбаку писать этюды, на речку Ляхту.
Рано утром спустили на воду большую плоскодонную лодку. Широкоплечий и сильный, Евгений Макаров сел на весла. Ваня Буров правил рулем, задумчиво глядя вдаль ясными глазами. Архип полулежал на дне, лениво посматривая по сторонам, а Репин то и дело восторгался:
- Посмотрите, березки-то, березки какие стройные и легкие! У нас в Чугуеве берез почти не встретишь. Верно, Архип, жаль, что у нас на Украине нет берез?
- Зато акация белая есть.
- Да красиво-то как, посмотри!
- Красиво, - соглашался Архип. И эхо по воде далеко относило звуки его сильного голоса.
Лодка медленно проплывала мимо отлогих мшистых берегов, по которым небольшими группами стояли белостволые березы, покачивая гибкими ветвями, а среди них, как бы нарочно оттеняя залитую солнечным светом зелень, раскинули свои темные хвойные лапы пихты и ели. И над всем этим, над речкой, над лесом, стояла непробудная тишина. Полоска ржи, спускавшаяся к самому берегу, силуэт деревянной часовни, избушка с резными наличниками создавали впечатление старины.
«Вот она, древняя Русь!» - думал Илья, а Куинджи смотрел на освещенные солнцем березы, и ему казалось, что никогда так радостно и чисто не было у него на душе.
Макаров перестал грести и, закрываясь рукой от солнца, задумчиво глядел вдаль. Там, на холме, виднелись развалившиеся избенки, покрытые старой соломой.
- Эх, друзья, красиво, хорошо кругом, мы тут любуемся, а о горе народном забыли. Вот посмотрите, как живется людям!
Куинджи обернулся к Евгению.
- Я и сам недавно так жил. Думаешь, не понимаю? Людям помогать надо... А как? Вот что скажи!
Приближалось время обеда. Лодку давно повернули обратно. Она двигалась много быстрее вниз по течению. Гребли к избушке рыбака.
- Причаливай! - скомандовал Евгений.
Лодка остановилась, наткнувшись на берег, Куинджи качнулся, как будто сонный. Ему не хотелось вставать, все бы плыть и плыть вниз, по течению, глядеть бы на зеленые березы, слушать взволнованные слова Ильи.
- Архип, что ты сегодня бездельничаешь? Привяжи лодку, а весла внеси в сарай.
Друзья спрыгнули на берег.
- Куда вы? - спросил Куинджи, не трогаясь с места.
- Обедать, - донеслось издалека. Припекало солнце, чуть слышно плескалась о берег вода. Неровной сеткой колебалась на дне реки тень от мягкой, спокойной зыби, то светящимся, то теневым узором отражалась она на подводном песке. Пологий валун выступал v над водой. Архип долго смотрел на светлосерый камень, который в воде становился темным, зеленовато-бурым. Несколько горизонтальных полос проходило в том месте, где чаще плескалась вода.
- Архип, «приехали»! - послышался издалека голос Ильи. - Мы поесть и выспаться успели, а ты все едешь на одном месте!
Куинджи вылез из лодки и, лениво взяв весла, поплелся наверх.
Вечером друзья сидели на завалинке вместе со старым рыбаком. Прямо против избы, на обрыве, росла высокая сосна.
- Сколько ей лет? - спросил Илья.
- А кто ее знает, - задумчиво ответил старик. - Смолоду вижу, все такая стоит, разве чуть гуще стала.
- На нее и не влезть, пожалуй, - рассудил Евгений.
- Не влезть? - переспросил Архип, снимая пиджак.
Никто не успел ответить, как Куинджи уже карабкался по гладкому стволу. Шурша, осыпалась кора. Вот он добрался до первых ветвей и стал подниматься выше. Иглы кололи лицо, к рукам прилипала смола. Сучья становились все тоньше и начинали сгибаться.
- Слезай! - донеслось с земли.
Архип огляделся: кругом, куда хватал взгляд, расстилалась болотистая равнина, поросшая кустарником. Поблескивали озерки. Светлая, серовато-розовая, как вечернее небо, терялась вдали неширокая речка.
Куинджи вглядывался жадно, не мигая, забыв о друзьях. Его захватил необъятный простор и тишина. Уже потемнела земля, исчезли последние солнечные лучи, и только на самой верхушке сосны еще горели красноватые отблески...
До полуночи, лежа на сене в сарае, друзья смеялись над восторгом Архипа.
- Что ж ты там видел?
- Небо и землю.
- Стоило на небо лезть, чтобы землю увидеть!
- Да оттуда виднее. Я влез и дивлюсь, как эт-то земля без горизонта в небо переходит, одна туманность, - старался объяснить Архип.
Наконец успокоились все. Куинджи еще чудился силуэт сосны на серебристом фоне вечернего неба. Ему, всегда искавшему ярких солнечных образов, северная природа раньше казалась унылой и серой. Но в эту поездку он вдруг понял ее переливы, мягкость тонов и серебристую легкую дымку.
На лицо Бурова, спавшего рядом с Куинджи, падал бледный свет из маленького оконца.
- Иван! - громко позвал Архип. - Иван!
- Чего тебе? - ответил сонный голос.
- Ты понимаешь, я нашел...
- Где, что нашел?
- Там, на сосне...
- Ах, на сосне... - невнятно протянул Буров, повертываясь на другой бок. - Чудак! - и заснул.
Архипу стало обидно: «Зачем Илья забрался далеко в угол, он бы обязательно понял».
Еще два с лишним года ушло на подготовку в Академию художеств.
Перед самым экзаменом ясно вспомнилось ощущение первого провала. «Неужели не примут?»
Дожидаясь, когда откроют экзаменационный зал, Куинджи подошел к окну. Светило яркое солнце, но край неба закрывала тяжелая туча. На ее фоне солнечные лучи казались гораздо ярче, от их сияния - черней и угрюмее туча.
Так было и на душе: два противоположных чувства одновременно овладели им - уверенность и сомнение, радость и боязнь провала.
С этим же настроением он вошел в экзаменационный зал и качал рисовать. Поставили голову Антиноя, уменьшенную копию которой ему приносил Илья.
Куинджи рисовал уверенно и спокойно, ему казалось, что на этот раз рисунок удался.
Через несколько дней, когда конференц-секретарь, в парадном мундире, со звездами, зачитывал постановление академического Совета, Архип напряженно слушал. Одну за другой называл конференц-секретарь фамилии принятых с присуждением номеров по порядку за качество рисунка. Изредка раздавался чей-то облегченный вздох, и снова наступала тишина.
- Из тридцати одного экзаменовавшихся для поступления в Императорскую Академию художеств не принят мещанин Архип Куинджи, за неудовлетворительность рисунка.
Архип растерялся: «Как это не принят? Опять не принят? Неужели я хуже других? Ведь есть же талант у меня! .. Почему они так? ..»
Он вышел из академии с чувством растерянности и боли. В следующем квартале была «Мазаниха». Там его ждали друзья. «Что я скажу им?» Архип сделал еще несколько шагов и свернул в переулок. «Эх, уехать бы в Мариуполь!»
Куинджи вернулся домой. Тоска, открытая и неуемная, тоска по родным местам, по теплому мариупольскому солнцу захватила Архипа. Он рванулся к своим вещам: «Собрать все и сейчас же уехать!» Другая мысль тут же остановила его: «Уехать, напрасно затратив семь лет? Нет! Там и совсем не станешь настоящим художником, надо работать, учиться здесь, в Петербурге!»
Но мысль о доме не покидала его: вспомнилась Карасевка, беленая хатка, братья, потом дорога к Айвазовскому. Особенно ярко представилась ночь, проведенная в ауле: вот он проснулся, прислушался, приподнялся на локтях... Его взволновала торжественность ночи, величие спящей земли и моря, освещенного луной. Может, уже тогда рождалось смутное желание взяться за этот мотив для пейзажа.
Он будто снова видел темневшие вдали горы, плоскую саклю, прижавшуюся к скале, пирамидальные тополя и море, бесконечное, искрящееся под лунным светом. Тогда ему, упрямому мальчишке, казалось, что цель близка, стоит только дождаться утра, прийти в Феодосию, и он научится писать картины... А вот уже прошло десять лет, и только сейчас он почувствовал, что подходит к цели.
Так что же он делал все эти годы? Стремился попасть в академию, копировал антиков, а тому, что любил, - родному пейзажу, вынужден был отдавать совсем мало времени. И все-таки несколько маленьких этюдов, созданных за последние годы с натуры и по памяти, давали ему удовлетворение. За работой над ними он чувствовал вдохновение, радость труда. «А может, махнуть на академию, взяться в полную силу за пейзажи, выразить чувство, взволновавшее в юности, написать настоящую картину? Надо доказать, на что я способен!»
Картина была продумана до последней детали. И как только Куинджи взялся за кисть, явилась уверенность, что наконец это будет настоящее произведение. «Я напишу ее так, чтобы люди могли радоваться торжественной ночной тишине, и назову ее просто - «Татарская сакля».
С друзьями Архип был, как прежде, весел. Они старались не говорить об академии, только позже Евгений сказал:
- Сюда Айвазовский приехал, его, может, попросить, чтобы тебя приняли?
Куинджи задорно усмехнулся:
- Примут и так!
Втайне от всех он писал свою картину. После второго провала что-то окрепло в нем. Архип ощутил небывалую силу, желание творить. Бросив фотографию, он целыми днями просиживал у себя, почти не бывая даже в кухмистерской.
Утром и вечером слышался из коридора крикливый, но заботливый голос хозяйки:
- Архип Иванович, самовар-то готов, хоть бы чаю выпили!
Куинджи с увлечением работал, он понимал, что нашел что-то свое. Вглядываясь в полотно, он думал: «Для поэта это были бы звучные рифмы, для композитора - найденный мотив, который долго неуловимо пел внутри». И он начинал понимать внутреннюю гармонию - единство композиции, освещения, колорита, которое необходимо для настоящего художника. Архипу часто казалось, что стоит оставить кисть, как это с трудом найденное снова исчезнет.
Он работал сейчас, почти не отрываясь...
Около полугода Куинджи жил только этой картиной, нехотя урывая время для заработка. Не сразу удалось найти необходимые пропорции предметов: то тополя вылезали на первый план, то сакля закрывала море, то нижний угол картины не увязывался со всей композицией. Создаваемый пейзаж неотступно стоял перед глазами, и все же как трудно было перенести его на полотно! Архип долго бился над передачей глубины и пространства.
Однажды в момент творческих исканий к нему постучался Буров.
- Открой, что ты заперся? Покажись на минуту!
Куинджи отпер дверь. Иван взглянул на него и засмеялся: Архип стоял похудевший, растрепанный, вымазанный красками и смотрел на него невидящим взглядом.
Иван хотел подойти к мольберту, но Архип замахал руками.
- Не подходи, не смотри! - Он взмолился: - Уходи, не мешай, Ванюша!
И вот, в 1868 году картина создана. Это было первое настоящее произведение Куинджи. В «Татарскую саклю при лунном свете» он много вложил души. Удалось передать поэзию ночи, торжественную тишину. Все было просто, без прикрас и в то же время сильно и свежо.
Наконец Архип решил показать свою картину друзьям, и прежде всего, конечно, Репину.
Илья был поражен успехом Куинджи. Хоть и верил он в этого крепкого, упрямого парня, но представить не мог, чтобы он, дважды не принятый в академию, сумел с таким вдохновением и мастерством передать глубину и прозрачность ночного пейзажа.
- Ну, молодчина ты, Архип! Какая самобытность! Настоящий талант!
На следующий день Илья привел друзей, чтобы еще раз проверить свое впечатление. И для них это первое произведение Куинджи было неожиданностью.
Евгений долго вглядывался в полотно, потом с расстановкой сказал:
- А ведь это настоящее искусство!
Тут же, в маленькой комнате Куинджи, состоялось импровизированное заседание «академического Совета». Почетным членом был избран Илья Репин, Евгений Макаров - конференц-секретарем. Иван Буров, за неимением других представителей, один олицетворял весь «академический Совет». В его обязанность входило в такт речам солидно покачивать головой и молчаливо соглашаться с мнением почетного члена.
- Господа, мы открываем заседание, - старчески пришепетывая, бубнил Макаров, протирая несуществующее пенсне.
Илья торжественно произнес:
- Мы здесь собрались специально для того, чтобу осудить вашу картину, но э... вынуждены признать, что она стоит наших извинений, которые э... мы вынуждены произнести. Мы в третий раз вас выгнать не посмеем! Увы, - он сокрушенно развел руками, - мы полны объективности и беспристрастия! .. Увы! ..
Буров невнятно прошамкал несколько слов по-немецки, заулыбался и закивал.
Хохот Архипа нарушил представление. Вместе с ним засмеялся и весь «Совет».
Единогласно было решено представить «Татарскую саклю в лунную ночь» на академическую выставку. Репин с большим трудом заставил Архипа написать прошение в Совет, чтобы ему разрешили участвовать в конкурсе. Такое разрешение было милостиво дано. Картину перенесли в тот самый академический зал, где Архип дважды проваливался на приемных экзаменах.
Художники столицы, профессора, учащиеся академии, осматривая выставку, проходили мимо ученических работ, почти не останавливаясь. Только одно полотно, скромно помещенное у выхода, привлекало внимание посетителей своей поэзией и искренностью. Это была картина Куинджи - «Татарская сакля в лунную ночь».
В первый же день выставки к Архипу подошел высокий худощавый человек в казенном мундире.
- Э, скажите пожалуйста-с, кто ваш учитель? - важно спросил он, придерживая рукой очки.
- Никто, я сам, - ответил Архип. Он сразу узнал профессора, который в день его первого провала неожиданно йроизнес свой приговор: «Вам еще рано-с поступать в академию».
Теперь, любезно, натянуто улыбаясь, он добивался:
- А все-таки, молодой человек, кто вас учил?
- Никто, - твердо повторил Архип.
- Позвольте, но в вашей «Татарской сакле», сколько я понимаю, сказывается влияние профессора Айвазовского.
- Я бывал у него в мастерской.
- Вот как! - неопределенно произнес тот, отходя. Скоро Куинджи понял значение этого разговора: после закрытия выставки из канцелярии было выдано свидетельство «ученику школы профессора Айвазовского Архипу Куинджи в том, что он за хорошие познания в живописи пейзажной Советом академии признан достойным звания свободного художника».
Это давало ему возможность и право брать самостоятельно заказы, считаться художником без обучения в академии.
- Но почему «ученику школы профессора Айвазовского», - удивился Илья, беря торжественно поданное Архипом свидетельство, - ведь ты у него не учился?
- А потому, что у вас в академии, оказывается, не положено быть ученикам без учителей. Они не верят, что я сам, один, выучился тому, что умею. Им учителя подавай. Вот и приписали меня, спасибо, что к Айвазовскому. Пусть их. Я ведь раньше мечтал стать его учеником!
На следующий день Куинджи вбежал в кухмистерскую, когда товарищи только что начали обедать.
- Вы слышали? - крикнул Архип, задыхаясь от радости. Одним прыжком он подскочил к столу, неистово сжал Репина за плечи. - Илья! Илья! Ты слышишь?
- Чувствую, не только слышу... - ответил тот, делая страдальческую гримасу, пытаясь вырваться из крепких рук друга.
- Эт-то, эт-то... - сразу не мог выговорить Архип.
- Отпусти! - упрашивал Илья, поглядывая снизу вверх.
- Меня в академию приняли! - воскликнул Куинджи.
Все удивленно смотрели на него.
- Как? Ведь тебя вчера званием свободного художника наградили?
- Ну да, так то вчера, а я отказался...
- Что ты! - воскликнул Буров, и на его лице отразился неподдельный ужас. - Отказался?
Архип кивнул.
- И просил вольнослушателем зачислить...
- Здорово, - подхватил Илья, вырываясь из рук Архипа. - Ух, ну и сила!- добавил он, поводя освобожденными плечами.
- Чудак! - выразительно растянул Макаров.
- Сменял бычка на соломинку, - не унимался Буров, - ведь звание-то тебе больше даст...
- Нет, понимаешь, академия! - произнес Архип, вкладывая в одно слово все свои чаяния.
И все его поняли. В душе у каждого невольно шевельнулось чувство уважения к его упорству.
Тут, в кухмистерской, среди друзей Архипу захотелось свершить что-нибудь небывалое, такое, чтоб помнить всегда.
- Вина! - неожиданно крикнул он, обернувшись к хозяйке.
В следующий миг он стоял на высоком табурете. Вся его небольшая, но упругая и сильная фигура выражала единый порыв. Кудрявые волосы рассыпались в беспорядке, глаза блестели.
- За искусство! - торжественно воскликнул он, высоко поднимая стакан.
После зимних каникул Куинджи в первый раз пришел на занятия в академию.
Из вестибюля он свернул в длинный сводчатый коридор, в котором было темно и холодно. Под ногами глухо гудели чугунные плиты пола. Добравшись до класса, Куинджи остановился, заглянул в раскрытую дверь и осторожно вошел.
Вольнослушателями в вечерних классах академии были студенты, гвардейские офицеры, люди купеческого звания, светские денди и даже пожилые дамы. Все они сидели на ступенях, расположенных амфитеатром, тесно прижавшись друг к другу и положив на колени папки.
Класс - высокая, почти квадратная комната - показался Архипу мрачным. Он нашел себе место с краю, около входа, и, устроившись возможно удобнее, стал дожидаться профессора.
В пустом коридоре раздались грузные шаги, и важный генерал, сосредоточенный и неприступный, величественно поклонившись, вошел на кафедру.
Медленно и плавно, как бы любуясь каждой сказанной фразой, он долго и многословно говорил о прекрасном и возвышенном, о несовершенности реальной жизни, которая недостойна искусства, о том, что художник должен воспроизводить натуру соответственно тем образцам прекрасного, которые оставили древние греки в памятниках скульптуры.
- Художник должен быть поэтом, и поэтом классическим!- самозабвенно, как молитву, произносил он.
Важнейшей задачей искусства он считал изображение величественных, идеально-прекрасных богов и героев.
- Единственный путь к тому, чтобы быть неподражаемым, - это подражать античности! - торжественно закончил он свою речь.
Профессор сошел с кафедры, повернулся и с высоко поднятой головой покинул аудиторию. К концу лекции он стал еще дальше от слушателей, чем был вначале. Его пытались слушать, записывать, потом оставили карандаши.
Куинджи вышел с первой лекции подавленным и опустошенным. «Неужели за этим я так стремился в академию? Видно, правы были товарищи, когда охлаждали мой пыл! Что он сказал? Подражать древнему, давно отжившему... Зачем подражать античности, когда вокруг кипит живая жизнь, развивается, дышит природа? Почему же этого не хотят понимать профессора - учителя молодежи?» На занятиях по рисунку Куинджи убедился, как сухо, мертво и однообразно преподают в академии. Изучение форм человеческого тела по гипсовым образцам начиналось с отдельных частей: уши, глаза, потом голова, наконец целая фигура, и, только собрав нужные «номера» за рисунок с гипса, ученики получали право посещать натурный класс.
Натурщики знали характерные позы всех богов и героев античной мифологии. Сами антики были тщательно подобраны. В академии считали, что греки не передавали личные черты человека: в Юпитере все означало величие, в Геркулесе - силу, совершенное понятие о пропорциях молодого тела давали статуи Антиноя и Аполлона Бельведерокого, олицетворением спокойной зрелости и мужества считалась статуя Германика, женской прелести - Венера Милосская.
Требуя достижения виртуозности в технике, профессора академии всеми силами старались заставить своих учеников забыть о настоящем, жизненном содержании искусства. На конкурсы давались сюжеты только из античности, из скандинавских саг и Ветхого завета. А Куинджи любил природу - настоящую, изменчивую, полную дыхания и жизни.
«Не так, не так это надо», - думал он об академии, о методах преподавания и о казенных отношениях между профессорами и учениками. Его возмущала одна из последних инструкций, данная академии свыше:
«Императорская Академия, как само название показывает, есть высшее заведение для образования художественного, обязанное направлять и поддерживать его в строго классическом духе...»
Глядя исподлобья на влюбленного в себя профессора Неффа, Архип смеялся в душе, вспоминая гримасы Ильи и Ивана Бурова, изображавших типичного представителя академического Совета.
Теперь окончательно поняв сущность Императорской Академии, Куинджи мучился противоречиями: почему, несмотря на казенное обучение, на сухость и отвлеченность, которую всеми силами стараются привить ученикам, из академии выходят талантливые художники, способные на подвиг в искусстве?
Он вспомнил фразу, когда-то брошенную Ильей: «Многие художники наши за последние годы стали известны не благодаря, а вопреки академическому обучению. Теперь почти никто не продолжает их школы, все тянутся к жизни народной».
«Да, Илья был прав», - подумал Архип.
Не прошло и полугода, как Куинджи окончательно разочаровался в академии. Часто Архип не мог себя заставить пойти туда. «Зачем? - уныло размышлял он. - Там не учишься, не совершенствуешься, а, наоборот, теряешь «свое», живое; до цели - стать настоящим художником - теперь еще дальше».
И Куинджи перестал посещать академию.
Он много работал и дома и в фотографии, вступив с хозяином в пай, занимался переустройством всего заведения. Заработок увеличился, но Куинджи мало тратил на себя, он попрежнему скромно одевался, жил в той же маленькой комнате. Теперь он мечтал побывать на родине.
Когда фотография расширилась и переехала на Невский проспект, ее стали посещать сановные лица.
Не осталось времени для своей работы. Куинджи становился мрачным и раздражительным. Целые дни он сидел в фотографии за перегородкой, исполняя дорогие заказы, уныло посвистывая.
Велико и горько было разочарование академией. Ненужными, проведенными впустую казались годы, потраченные на подготовку в академию.
Он начал писать картину «Рыбачья хижина на берегу Азовского моря», но, не закончив, убрал с мольберта. Такая же судьба постигла «Исаакий при лунном свете», потом - небольшой пейзаж, навеянный картинами Айвазовского, «Буря при солнечном закате».
Куинджи не мог писать, не удавалось. Все, что он делал сейчас, казалось ему примитивным. Порой приходила горькая мысль, что провалы в академии не были случайными. Эти сомнения, отсутствие веры в себя мешали работать, не было того творческого подъема, волнения, которые ему довелось испытать при работе над «Саклей».
Иногда, возвращаясь из фотографии, Куинджи доставал свои неоконченные произведения, ставил на стол и долго смотрел; хватал кисть, клал два-три мазка, всматривался... бросал. И опять на долгие дни не притрагивался к палитре.
Друзья были оставлены. Сначала некогда было повидаться с ними, потом побоялся справедливых упреков. Куинджи сказал им, что собирается уехать в Мариуполь. И все же ему не хватало их. Он часто думал о Репине - отзывчивом, весёлом, близком. Однажды Архип увидел его в Гостином дворе, но быстро ушел из лавки: не хотелось признаться другу, что сдался, забросил искусство, что у него ничего не выходит.
Боялся он встретить укор и в глазах своего нового приятеля, Виктора Васнецова, с которым он познакомился на одной из первых лекций в академии. Васнецов был моложе Куинджи лет на шесть. Этот светловолосый, голубоглазый, несколько наивный юноша был безгранично предан искусству. Виктор быстро освоился в кругу друзей, посещавших «Мазаниху». За добрый нрав и светлую улыбку его прозвали «Ясным солнышком». Как он ценил Куинджи, верил в него!
Вот это «Ясное солнышко» и заглянуло однажды в фотографию в поисках заработка.
Увидев Куинджи, Васнецов изумленно воскликнул:
- Архип, дружище! - Радостно заблестели его голубые глаза. - Вот ты где! А мы-то думали, что ты давно в Мариуполь уехал!
Втайне Архип был рад появлению друга, но он сухо, официально поздоровался с ним, сказал:
- Извини, я занят.
- Что ж ты? - растерянно, с упреком воскликнул Васнецов.
Архип не выдержал, схватил его за плечи и крепко сжал. Васнецов что-то пробормотал, повернулся и убежал. Через час в фотографии появился Репин. Он запыхался, был возбужден.
- Архип, что случилось? Почему ты здесь? Виктор врывается ко мне в мастерскую, кричит: «Беги скорей, а то он скроется!»
Куинджи потупился, смущенно улыбаясь.
- Он прав, я боялся встретиться с вами...
- Как ты смел обмануть нас, а еще друг!
Доверчиво, открыто взглянул теперь Куинджи Репину в лицо. Неудержимая сила радости готова была вырваться наружу, хотелось схватить Илью, подбросить его на воздух.
Архип заговорщицки прошептал:
- Пойдем скорее, чтобы хозяин не увидел... Я больше сюда не вернусь. Они бежали из фотографии, крепко держась за руки...
- Пойдем, Архип, в «Мазаниху», там собрались все наши, тебя дожидаются, я обещал привести. Ну, расскажи, что с тобой? Ведь в Мариуполь ты не ездил? Почему скрывался от нас? - засыпал вопросами Илья.
- Обо всем, обо всем расскажу. Трудное у меня было время. Писать не мог... А сейчас не спрашивай больше... Расскажи лучше, как вы живете, когда выставка в академии? - спросил Куинджи.
- Месяца через два, - ответил Илья. - Ты дашь что-нибудь к выставке?
- Да, теперь обязательно дам. Я закончу пейзажи, они у меня уже начаты. Посмотришь? Там кое-что не так, как надо...
- Конечно. Завтра же посмотрю. А мне ведь писать программу на золотую медаль. Выставка приближается, а я и не принимался еще. Понимаешь, тема - мертвячина в восточном стиле: «Воскрешение дочери Иаира». Вот брошу все, возьму на год отсрочку и уеду в Чугуев или на Волгу этюды писать... Картину задумал!
- А ты, Илья, не горячись, подумай, ведь тебе надо усиленно работать. Меня только что упрекал, а сам...
- «Не горячись», - обидчиво повторил Илья. - Ты бушевал бы, если бы тебе такая тема досталась!
Но на следующий день Илья не пришел.
«Как не прийти? После вчерашнего разговора не прийти? Заставить ждать весь день!» - возмущался Архип и сам побежал к Репину. Поднявшись по лестнице, он дернул шнурок звонка. Готовы были обвинения и упреки, но, увидев Илью, он громко засмеялся.
- Где ты был? Печь перекладывал?- Схватил его за руку. - Сажа! Уголь! Весь вымазался!
Репин пропустил Куинджи в комнату, подвел к полотну, на котором углем были нанесены контуры фигур.
- Не сердись, не смог я к тебе прийти. Со вчерашнего дня работаю, ночь не спал. Понимаешь, представил сюжет не по «божественному», умозрительно, как нас учили, а жизненно, с волнением. Вспомнил сестренку Устю. Будто снова увидел, как она умирала. Представил ту обстановку, полумрак в комнате, слабый свет свечи. Вот и пишу с той минуты...
Молча постояв у полотна, Куинджи пошел к дверям.
- Куда ты? - удивился Репин.
- Работай, Илья, работай, получается! Я скажу, чтобы к тебе никто не приходил. Молодчина ты, Илья!.. А знаешь, и у меня получается! Я тоже пойду работать.
Искусство является уникальным явлением в жизни общества. Приобщаясь к искусству, ребенок учится смотреть на мир совсем другими глазами, учится видеть и беречь его красоту.
Роль народного искусства и традиционных народных промыслов в воспитании детей огромна. Помимо эстетического аспекта, народные промыслы обучают ребенка многим навыкам.
Ознакомление ребенка с живописью будет невозможно без проведения краткого экскурса в основные ее виды и жанры, к которым относятся портрет, пейзаж, натюрморт, интерьер.
Основная цель приобщения детей к искусству – это развитие их эстетического восприятия. У детей возникает интерес и формируется понимание прекрасного, развивается воображение.
Как научить ребенка рисованию? Готовых рецептов в данном случае нет и быть не может. Обучение рисованию – это не менее творческий процесс, чем само изобразительное искусство. Для каждого ребенка, для каждой группы необходимо найти индивидуальный подход. Есть лишь некоторые общие рекомендации, выполнение которых поможет облегчить задачу педагога.
Для занятий с детьми младшего возраста, которые еще только начинают учиться рисовать, лучше всего использовать нетоксичные водорастворимые краски – акварельные и гуашь. Преимущества этих красок очевидны – для работы с ними используется вода, они легко отстирываются от одежды, и, самое главное, не вызывают аллергии и пищевых отравлений.
Психологам и педагогам давно известно, что работа руками и пальцами развивает у детей мелкую моторику, стимулирует активность тех участков головного мозга, которые отвечают за внимание, память, речь. Одним из вариантов такого полезного детского творчества является оригами – создание различных фигурок из бумаги. Для этого нужны лишь бумага и ножницы
Очень важно, чтобы родители осознавали свою роль в формировании эстетических представлений ребенка, стимулировали его познавательную и творческую активность.
Для детского творчества используются два основных материала – глина и пластилин. Каждый из них имеет свои особенности в работе, преимущества и недостатки.
Плетение из бисера – это не только способ занять свободное время ребенка продуктивной деятельностью, но и возможность изготовить своими руками интересные украшения и сувениры.
Скульптура развивает пространственное мышление, учит составлять композиции. Рекомендуется обращать внимание детей на мелкие детали, важные для понимания сюжета.
Макраме уходит своими корнями в древнейшую историю, в тот период, когда широко использовалась узелковая грамота. Сегодня макраме выполняет декоративную функцию.
Плетение из проволоки стимулирует работу пальцев рук и развивает у ребенка мелкую моторику, которая в свою очередь стимулирует множество процессов в коре головного мозга.
При выборе имени для ребенка необходимо обращать внимание на сочетание выбранного имени и отчества. Предлагаем вам несколько практических советов и рекомендаций.
Хорошее сочетание имени и фамилии играет заметную роль для формирования комфортного существования и счастливой судьбы каждого из нас. Как же его добиться?
Еще недавно многие полагали, что брак по расчету - это архаический пережиток прошлого. Тем не менее, этот вид брака благополучно существует и в наши дни.
Очевидно, что уход за собой необходим любой девушке и женщине в любом возрасте. Но в чем он должен заключаться? С чего начать?
Представляем вам примерный список процедур по уходу за собой в домашних условиях, который вы можете взять за основу и переделать непосредственно под себя.
Та-а-а-к… Повеселилась вчера на дружеской вечеринке… а сегодня из зеркала смотрит на меня незнакомая тётя: убедительные круги под глазами, синева, а первые морщинки
просто кричат о моём биологическом возрасте всем окружающим. Выход один – маскироваться!
Нанесение косметических масок для кожи - одна из самых популярных и эффективных процедур, заметно улучшающая состояние кожных покровов и позволяющая насытить кожу лица необходимыми витаминами. Приготовление масок занимает буквально несколько минут!
Каждая женщина в состоянии выглядеть исключительно стильно, тратя на обновление своего гардероба вполне посильные суммы. И добиться этого совсем несложно – достаточно следовать нескольким простым правилам.
С давних времен и до наших дней люди верят в магическую силу камней, в то, что энергия камня сможет защитить от опасности, поможет человеку быть здоровым и счастливым.
Для выбора амулета не очень важно, соответствует ли минерал нужному знаку Зодиака его владельца. Тут дело совершенно в другом.
© Все права на статьи принадлежат авторам сайта, если не указано иное.
16 +