И надо же, чтоб вчера на закате солнца в Мариупольскую бухту влетела, как острокрылая чайка, легкая парусная лодка, ярко освещенная последними солнечными лучами. Чуть вздрагивая надутыми парусами, она рванулась и горделиво подошла к причалу. Архип долго смотрел на нее, запомнил каждый оттенок парусов, и неба, и воды. С востока скользила за лодкой лиловатая, блестящая на всплесках тень.
И утром и в полдень, когда даже мухи устали жужжать от жары, образ легкой лодки с парусами, окрашенными заходящим солнцем, всплывал у Архипа в сознании, увлекая и требуя: нарисуй!
А тут хозяин:
- Архип, опять ты замазал мне все счета, что за дурацкая привычка малевать!
Подрядчик раздраженно перелистнул страницы счетной книги по приемке кирпича, в которой то тут, то там красовались выведенные карандашом, чернилами, даже углем всевозможные рисунки.
- Эт-то, эт-то талант, не привычка, мне сам Гвиани сказал, что у меня талант, - виновато оправдывался хлопец из дальнего угла хаты, приспособленной под контору.
- Талант? - подрядчик угрожающе размахивал книгой. - Эта мазня талант? Да знаешь ли ты, что я по гривеннику плачу за каждый переплет? Тебе и в день столько не заработать!
А Архип в это время, примостившись у подоконника, разрисовывал на чистом от цифр развороте счетной книги большую парусную лодку. Оглянувшись на разъяренного хозяина, он быстро закрыл рисунок ладонями обеих рук.
Час назад этому пятнадцатилетнему хлопцу, приемщику кирпича на постройке церкви, пришла счастливая мысль - волны и берег нарисовать лиловым карандашом, а паруса у лодки и закат - куском обожженного кирпича. Но грубая бумага прорвалась и смялась, кирпичный цвет совсем не походил на переливы света на полотне надутых парусов.
- А кто Гвиани? - пекарь! Много он понимает!- не унимался подрядчик.
- Пекарь он не простой, он в Феодосии жил, самого Гайвазовского знает, видел его марины.
- Для того ли тебя братья в уездном училище обучали, чтобы ты тут «таланты» расписывал?
По двору застучали колеса телег - привезли новую партию кирпича. Архип встал и, оглянувшись на хозяина, перелистнул злополучные страницы.
У изгороди возчики распрягали усталых волов и спрашивали друг друга по-русски или по-украински:
- Где тут счетный?
- Хто буде приймати?
Сидя боком к открытому окну, хозяин то и дело оборачивался и смотрел, как Архип, принимая кирпич, быстро и ловко укладывал одинаковые высокие штабели. «Взял бы его с собой на другие подряды, если б не эта мазня».
Подрядчик, сухой рыжеватый человек из обрусевших немцев, любил аккуратность. С каким вдохновением и осторожностью выписывал он длинные столбцы ровных, всегда закругленных цифр, и особейно тщательно выводил своими крепкими пальцами графы дохода. Церковь уже подводили под купол. Он спешил закончить постройку в Карасевке, предместье Мариуполя, чтобы скорее отправиться в Севастополь, где, как говорили в народе, после Крымской кампании не осталось и камня на камне.
«Война с турками закончена, и договор в Париже заключен, только бы ехать теперь в Севастополь, а тут провозишься месяц, а то и два. Этак лучшие подряды на постройки можно упустить. - Ему представлялся этот разбитый город, в котором он когда-то начинал работать у грека подрядчика. - И флот Черноморский гоотоплен, а какой был мощный парусный флот!»
Приемка кирпича подходила к концу. Подрядчик взял с подоконника счетную книгу. Вдруг его руки вздрогнули и сжались в кулаки: на страницах разворота во всю ширину была разрисована лодка. Да еще кирпичом!
Хозяин соскочил с табурета и высунулся из окна.
- Выгоню! Рассчитаю! - закричал он Архипу, который закрывал ворота за последней подводой.
Архип оторопел: «Теперь попался!» Он постоял у ворот, будто прилаживая засов, потом медленно пошел в контору.
- Семь сотен принял, - сказал он, понуро возвращаясь в хату.
Хозяин сердито отсчитывал деньги.
- Забирай, и это лишко, надо б еще за книгу вычесть. А эту бумагу братьям отдай.
На плотном листе бумаги крупными буквами было написано: «Архипа, сироту сапожного мастера Ивана Куинджи, отпускаю за непригодность к счетному делу. Выдал один рубль осьмнадцать копеек медными деньгами».
Архип взял бумагу и деньги, насупившись поклонился и вышел из хаты. Приходилось возвращаться к братьям.
Род Куинджи был из вольных ремесленников Мариупольского уезда, выписанных из Греции еще Екатериной Второй. В раннем детстве лишившись родителей, Архип привык к самостоятельной жизни, умел работать исправно и честно, со временем стал бы подрядчиком сам, но еще в уездном училище, куда его отдали братья, в складчину внеся за обучение, он пристрастился к рисованию. С тех пор ни уговоры, ни побои не могли отучить его «портить бумагу». Да только ль одну бумагу! Архип рисовал и на прибрежном песке, но волны слизывали его рисунок, и на стенах своей хаты, но тетка Дарья, ворча, замазывала мелом его малюнки. Теперь и подрядчик выгнал. Только пекарь Гвиани любил рисунки Архипа. Он долго рассматривал их, держа в далеко отведенной руке, а насмотревшись, уверенно заявлял:
- Талант!
- Что такое талант? - опросил Архип, впервые услышав новое слово.
Гвиани самодовольно засмеялся - он всегда был рад поделиться своими знаниями.
- Это когда человек ради дела, которое он полюбил, способен одолеть все препятствия и неудачи. Вот Гайвазовский, мальчишкой, в детстве, на стенах рисовал, а теперь знаменитый художник. У него бы тебе поучиться!
Это твердо запомнил Архип из многих пространных рассуждений Гвиани. И теперь он побрел в пекарню, чтобы рассказать о случившемся.
На бахчах цеплялись за босые ноги свежие побеги арбузной и тыквенной зелени. Стрекотали кузнечики. Откуда-то издали, должно быть из густого тростника, послышался однотонный посвист какой-то птички. Архип прислушался, попробовал подражать... Будто и птица насторожилась, ответила. Он обрадовался, засмеялся, шире расправил плечи.
«Выгнал, и пусть его, учиться пойду к Гайвазовскому. Буду художником».
Долго сидел Архип в пекарне на низкой табуретке, прислонившись к мучному ларю, и слушал Гвиани, а тот, ни на минуту не переставая месить тесто, рассказывал ему о городах, в которых пришлось побывать. Решение Архипа идти в Феодосию он одобрил; прощаясь, торжественно произнес наставление и чуть не насильно снабдил его хлебом на первые дни пути. А братья махнули рукой:
- Видно, такой непутевый...
Ничем не приметным июньским утром 1859 года Куинджи поднялся с рассветом и, попрощавшись с родными, без колебаний перешагнул порог родной хаты и огляделся; из-за плетня показалась щетинка русых волос, потом невозмутимо спокойное веснушчатое лицо паренька, который, увидев Архипа, перемахнул через плетень и остановился напротив товарища.
- Так ты идешь? - недоверчиво опросил Грицько, поглядывая на мешок, который Куинджи закидывал за плечи.
- Иду, - кивнул Архип. - А ты? Ведь вместе хотели!
- Не, - покачал головой приятель, - батыко не пустит... Вот если бы путешествовать... в Африку... можно бы тайком убежать...
Архип не ответил. В его больших черных глазах светился задор, а мысли были в неведомой Феодосии. В Африку он не хотел: «Там рисовать не научишься...»
Грицьку захотелось сказать своему другу что-то необыкновенное, теплое, но он не сумел. Когда Куинджи, махнув на прощанье рукой, исчез за ближайшим кустарником, хлопец виновато вздохнул: «И верно, пойти бы вместе...»
А над степью величаво всходило солнце, освещая холмистую землю, играя на листьях яблонь, зажигая красноватым светом глянец горшков и кринок, опрокинутых на плетни. В воздухе было тихо, по-утреннему прохладно. Хорошо идти так - вперед и вперед, мечтать об успехах и славе.
Мариуполь остался в стороне, но долго еще виднелись крыши и купола церквей. До зноя, пока раскаленный песок не стал обжигать ступни, Архип шагал босиком, перекинув сапоги на палку, положенную на плечо.
Хлопец шел по краю дороги и вглядывался в степь. Будто не знал он с детства этих просторов, этих далеких холмов, до которых идти, идти, да так и к ночи, пожалуй, не доберешься, все будут маячить далеко впереди. Будто впервые вдыхал он свежие запахи трав и вслушивался в звонкую песню жаворонков.
Слева тянется бесконечное поле кукурузы. Молодые побеги только что выбросили зеленоватые шелковистые кисти цветенья. Справа, как войско перед парадом, высятся ровные линии подсолнухов. И невдомек им, что хлопец, шагающий по дороге, готов отплясать гопака, так ему весело!
Босые ноги Архипа уже в пыли. Штаны из грубой клетчатой материи вытянулись на коленях. Пестро вышитая рубаха выпущена из-под жилета. На кудрявых черных волосах еле держится старая соломенная шляпа с широкими полями. Низкорослый, широкоплечий и коренастый, он кажется неотделимым от этой величественной картины украинской степи...
Хлеба и бахчи давно сменились нетронутой целиной. В этих местах степь уже обгорела и выцвела под жарким июньским солнцем. Только по краям дороги, то там, то здесь, поднимаются розовые шапки степных цветов, знакомых Архипу с детства.
Приглядевшись, Куинджи увидел - впереди движутся напруженные возы, издали похожие на вереницу жуков. Вначале трудно было понять, в какую сторону идут волы: навстречу или уходят вдаль. Рассмотрев, что обоз приближается, Архип прикинул: «Хорошо бы с ним повстречаться вон под той ветлой».
Наскучившая было дорога стала интересней, появилась цель - раньше обоза подойти к одинокому дереву. Архип готов был бежать, но волы уже были там, а ему оставалось не менее трети версты.
У дерева возы остановились. Возчики распрягли волов и устроились отдыхать под тенью жидкой ветлы. Усталые животные, сойдя с дороги, ложились в колючую траву и лениво мычали. Подойдя к обозу, Архип поздоровался. Ему ответили приветливо и потеснились, давая место в тени усталому парнишке. Вид чумаков, измученных ходьбой и зноем, вызвал у Архипа сожаление, - были они запылены, с выцветшими волосами и потемневшими лицами.
Архип с удовольствием растянулся, охваченный внезапной дремотой. Когда он проснулся, люди уже собирались в путь.
У ближнего воза, в который впрягали пару сонных, понурых волов, сидел солдат в оборванной грязной шинели, один пустой рукав которой был заправлен за пояс. Около него собралось несколько чумаков. Они внимательно слушали солдата.
- ...А народу сколько полегло на Малаховом кургане, и не перечесть... Там и мне руку оторвало. ... Матросы с потопленных кораблей тоже в окопах сражались. .. Выбили мы французов. За нами победа осталась. Ну, а не легко она нам далась. Войск вражеских, почитай, раз в пять больше нашего было...
- Расскажи, служивый, как корабли-то наши потопили под Севастополем.
Архип встал, чтобы подойти поближе, но в это время его окликнул старый чумак из обоза, и ему так и не пришлось дослушать рассказ.
- Куда идешь-то? - спросил тот.
- В Феодосию, учиться, - пояснил Архип, с охотой вступая в разговор.
- Доброе дело, - согласился чумак, - доброе. До Феодосии далеко, - в раздумье добавил он, глядя куда-то вглубь степи прищуренными от солнца глазами.- К ночи дойдешь до хутора, там заночуешь, а утром увидишь две дороги: вправо, если по ней не сбиться, то и в Москву-матушку дойти случится. А ко Крыму надо идти, что влево, чтоб на восходе солнце спину грело, - сказав складно, он улыбнулся, и сразу лицо его стало моложе и словно бойчее.
Архип с любопытством смотрел на него. Ему казалось, что такой человек может и за свое дело постоять, и песню сложить, и отплясать.
- К полудню дорога пойдет на ветряк, оттуда свернет ближе к морю, ты все иди... дальше хутор, потом два кургана...
Чумаки столпившись вокруг, одобрительно кивали головами. Было видно, что никто лучше этого человека не знал дороги.
Сидя на земле и вытянув уставшие ноги, старый чумак перечислял хутора, кресты, ветряки, которые повстречаются в пути. Он говорил с расстановкой, задумчиво, будто мысленно шел мимо них.
У Архипа давно перепуталась очередность названных старым чумаком примет дороги.
- Как эт-то и запомнить все? - озадаченно проговорил он.
- Запомнить-то? - переспросил возница. - Запомнить-то просто, пройди раз со сто!
Вокруг засмеялись.
- Ты, видно, все дороги в России помнишь, дядя? - спросил Архип.
- Помню! - ответил тот. - Хоть по разу прошел, а помню, и в Сибирь дороги не забыл!
«Беглый, - подумал Архип и посмотрел на чумака с любопытством и уважением. - Не побоялся». О беглых он слышал много рассказов в семье брата.
Вдруг откуда-то издали, от головы обоза, послышалось раскатистое: «Трогай!» Люди нехотя пошли к подводам. Обоз заскрипел и двинулся по направлению к Мариуполю.
Размеренным шагом шел Куинджи версту за верстой. В дороге установился обычай: вставать до восхода, идти по степи - на запад, вечером на ближайшем хуторе купить калач и молока, тут же под навесом остаться ночевать, поболтав с хозяевами. Утром снова - степная дорога, яркое солнце, воздух, пропитанный запахом трав.
Архип на все смотрел с любопытством, - сколько нового, неведомого ранее раскрыло перед ним его путешествие! Мудрость людей, повстречавшихся на дорогах и в хуторах, их меткое слово, веселая шутка радовали Архипа, а вечерами длинные печальные рассказы случайных спутников заставляли думать о жизни. Мысли Архипа, как размеренный шаг по длинной дороге, были медлительны, но непрерывны. Он начинал понимать, что жизнь человека - тот же путь, надо идти только вперед и вперед, как сейчас от ветлы до холма, там до старой часовни, и снова, наметив ближайшую цель, думать только о главной, идти, не сворачивая, не останавливаясь, как бы ни было трудно. Так он добьется своего - научится по-настоящему рисовать.
Вспоминалась родная хата над обрывом на краю предместья Карасевки. В овраге протекает речка. Весной она торопится к морю, а летом течет чуть заметно между большими камнями.
В последний вечер на краю обрыва сидела с ним красивая дивчина - соседка Настя. Заслышав о решении Архипа идти в Феодосию, она вздохнула, безнадежно махнув рукой.
- Что говорить, ведь тебя не удержишь! И отвернулась.
К сердцу Архипа подступила небывалая еще тоска.
- Настя, голубонька, - тревожно прозвучал его голос, - я же учиться иду, ты ведь сама хвалила мои малюнки.
Он осторожно погладил низко опущенную голову Насти. Обрадовала и удивила мягкость ее волос. Он прижался щекою к ее щеке и только тут почувствовал, что Настя неслышно плачет.
Надо было что-то сказать, утешить, но слов не нашлось. Девушка неожиданно выпрямилась, встала и убежала. Архип рванулся за ней, но она уже скрылась в кустах. Было слышно, как хлопнула в хате дверь.. Так в ее темном окошке и не вспыхнул свет.
Архип постоял и пошел, охваченный многими чувствами: ощущением неповторимости и чего-то недосказанного, радостью и какой-то тоской.
Утром, перед дорогой, ему хотелось увидеть Настю, он ждал ее. Простившись с Грицьком, свернул между плетнями к ее хате, тихонько посвистал, но занавеска в окошке так и осталась задернутой. Может, и видела, как подходил, а не показалась. Гордая дивчина!
В дороге вспоминался и Мариуполь - бойкий, многолюдный город, с шумным и пестрым базаром, где скрип телег, мычанье волов, блеянье овец, пригнанных на продажу, а порою и крик верблюда сливаются в многоголосый нестройный хор. Здесь все было интересно хлопцу: и мешки с золотистым зерном, и огромные серые клади с шерстью, и живые манящие краски заморских и местных фруктов.
Всегда привлекала Архипа лавочка с восточными товарами. Торговал в ней турок с огненно-рыжей бородой. Чтобы привлечь покупателей, он быстро, как фокусник, двигал руками, подкидывая яркую безделушку или играя пестрым куском материи. Любил Архип толкаться и на пристани среди толпы, с любопытством разглядывая русские и иностранные суда.
Однажды в мариупольскую гавань забрел израненный военный корабль. Он, как медленно умирающий человек, искал себе пристанища в спокойствии. Куинджи запомнил его героическим, но беспомощным. С тех пор, когда Архипу приходилось слышать о Крымской кампании, ему всегда представлялось это разбитое судно с опаленными и порванными парусами.
Архип шел уже больше недели, он устал, почернел, но с той же жадностью, что и в первое утро пути, приглядывался к окружающей его природе. Тень от облака медленно передвигается по земле, и трава становится совсем другой окраски. Вон длинная пологая ложбинка. Весной, наверно, тут был ручей. Над головой яркое голубое небо, к горизонту оно становится бесцветным. Высоко над степью неутомимо и плавно парит одинокий ястреб, высматривая добычу. Так бы и зарисовать все, но не на чем! Единственный лист бумаги, взятый с собой, - письмо братьям Архипа от мариупольского подрядчика, - давно уже разрисован с обеих сторон, даже по написанному.
Однажды вдали зазвенел колокольчик, и тройка, запряженная в крытый возок, промчалась мимо, оставив за собой столб пыли.
«Вот бы так! - посмотрел Архип вслед пролетевшей повозке, - давно бы уж был в Феодосии».
Не раз приходилось Архипу благодарить в душе словоохотливого чумака. Где-то в глубине памяти сохранилась очередность примет пути, старательно указанных стариком.
Когда Куинджи, наконец, подошел к перешейку, за которым начинался Крым, идти становилось все труднее и труднее. Ноги вязли в песке. Горячий, пахнущий гнилью ветер с Сиваша сушил и без того обожженную кожу, колол лицо.
Пыль и зной. Ни хаты, ни дерева. От крепкого степного дерна не осталось и следа, только кое-где ползучая трава прикрывала своими засохшими бурыми лапками размятую землю. Каждый обоз из Украины с хлебом, обратный с рыбой и солью из Крыма старался двигаться по твердому грунту. Все было размешано копытами волов, колесами тяжелых повозок.
«Скорей бы пройти эту сыпучую серую землю!»
Дальний звон бубенцов. Может, только у Архипа в ушах? Руки трудно поднять, чтобы поправить мешок за спиной. Обернуться нет сил. Снова горячий порыв песка, завихренного ветром. Далеко еще Феодосия!
Когда нагнала Куинджи тройка почтовых лошадей, он еле брел, с трудом вытаскивая ноги из сыпучего песка. Архип давно понял, что права была старуха в последней станице, когда велела идти вкруговую. Он не послушал, зашатал прямиком по разъезженным серым пескам.
Лошади чуть не подмяли его под копыта.
- Эй, хлопец! - окликнул возница. - Зачем тут живой душе оставаться? Давай на козлы, довезу!
О такой удаче можно было только мечтать!
Следующие версты Архип почти не заметил. Лошади выбрались из песков Сиваша, пролетели небольшую пересохшую речку, где торчали побуревшие заросли водяной травы, шурша от ветра сухими стеблями.
В однообразной дороге терялось представление о времени и пройденном пути. Стараясь удержать равновесие, Архип дремал рядом с ямщиком, который изредка покрикивал на лошадей. От сильных толчков на ухабах Куинджи иногда просыпался. Ярко врезались в память отдельные контуры предметов, короткий разговор с возницей, и снова все путалось в сознания и превращалось в сон.
Вдруг за спиной послышался окрик. Архип оглянулся: из пустого, казалось, возка высунулась встрепанная голова.
- Эй, лешак, кого опять подобрал?
Архип испугался: «Сгонит сейчас с повозки, снова шагать пешком!» Возница что-то быстро сказал, так что Куинжди не успел разобрать, голова качнулась и снова исчезла в возке. Тогда ямщик повернулся к Архипу.
- Сиди, не сгонит, он пить любит, на горилку попросит.
Куинджи прикинул: «Дать на горилку, и то останется несколько лишних копеек, рассчитанных на пеший путь».
Под вечер, когда от чумацкого тракта, ведущего на Севастополь, свернули восточнее, на Феодосию, почтовый извозчик стал чаще погонять лошадей, рассчитывая к ночи добраться до жилья. В селении нашлась горилка пьянице почтальону, дешевая еда вознице и Архипу, корм коням и войлок, чтобы спать. А утром, с восходом солнца, они снова были в пути. Ямщик задумчиво пел бесконечную песню. Потом, разогнав лошадей и лихо гикнув, он крикнул Архипу: - Люблю быстро ездить, душа отдыхает! Он привставал, размахивал в воздухе длинным кнутом и снова садился на козлы, а тройка коней, отдохнувшая за ночь, весело встряхнув гривами, все прибавляла и прибавляла шагу.
Архип наслаждался быстрой ездой и подпевал ямщику. Почтальон, подвыпив, лежал в возке. Днем, в жару, возница дремал, и почтовый возок еле тащился по пыльной дороге. Зато под вечер он любил рассказывать:
- И семи лет мне не было, как отец в первый раз меня на лошадь посадил, с пятнадцати лет ямщиком нанялся. С тех пор сколько русских земель повидал! Остановлюсь - в дорогу тянет. Один раз конь подох, а я в песках чуть жив остался.
- Там, где я вчера шел? - спросил Архип.
- Нет, - засмеялся тот, - здесь дорога, а там на сотни верст пути не было, то - далеко... - и он продолжал рассказ о своих бесчисленных странствиях.
Так прошло два дня, на третий дорога сильно изменилась. Появились холмы, заросшие кустарником, постом скалистые отроги гор. Стало легче дышать - издалека потянуло приятной солоноватой сыростью моря. Когда добрались до селения, уже стемнело. Залаяли собаки. Откуда-то из темноты на звук почтовых бубенцов сбежались оборванные мальчишки. Еще несколько минут, и Архип засыпал под навесом маленькой сакли, с удовольствием растянувшись на жесткой кошме. «Где бы я сейчас шагал! - возникла мысль в отяжелевшем мозгу. - И бывают же хорошие люди!»
Ночью он проснулся: было тихо, темно, где-то близко равномерно плескались волны. Лунный свет
проникал через дырявую крышу. Возница спал в углу, похрапывая, а почтальон, которого Куинджи немного боялся, остался ночевать в возке.
Архип приподнялся на локти и замер: южная ночь поразила его своим величием. От крыши навеса падала на землю тень, неподвижно, как сонные, стояли пирамидальные тополя, а дальше бесконечное и спокойное море все освещалось луной. Волны одна за другой на мгновенье зажигались зеленым мерцающим светом, будто тысячи маленьких светящихся поплавков s покачивались на взволнованной поверхности воды... Местный житель вчера сказал: - Если встанешь до рассвета, то к вечеру приедешь в Феодосию.
Но это была ошибка, Архипу еще пришлось заночевать в пути, на этот раз у рыбаков, в плетеном, как большая перевернутая корзина, шалаше. Наконец Куинджи издали с холма увидел Феодосию, чуть в стороне от города возвышалось красивое белое здание с колоннами. От встречного пастуха он знал, что живет в нем знаменитый художник.
Архип подошел, огляделся и робко постучал в калитку.
- Художника Гайвазовского можно увидеть? - спросил он у человека в белой украинской рубахе, появившегося будто из-под земли.
Тот отрицательно покачал головой.
- Барин, Иван Константинович, уехали в Италию.
- Уехал? - вырвалось у Архипа. - Я издалека, шел две недели.
- Откуда? - сочувственно спросил человек.
- Из Мариуполя, - понизив голос, печально ответил Архип.
- Не повезло тебе, хлопец, - снова посочувствовал тот и, посмотрев на запыленную одежду, добавил: - Может, тут поработаешь до их приезда?
Так и остался Архип помощником садовника Семена, открывшего ему калитку. Он взял Куинджи под свое покровительство. Недели через две, перезнакомившись со всей прислугой Айвазовского, Архип стал своим человеком.
Попрежнему хотелось рисовать, но не на чем, да и некогда было заниматься этим.
Как-то утром ему велели подновить давно не беленные стены конюшни. Работа легкая, малюй себе кистью! «Гвиани говорил, что художники часто пишут картины во всю стену...» Архип оглянулся - во дворе никого. Он весело обмакнул растрепанную кисть, провел по стене полоску, другую... стал накладывать отдельные мазки и так увлекся захватившим его желанием нарисовать море, что не услышал за спиной шагов. К нему подошел молодой барин, Мишель Дуранте, родственник Айвазовского.
- Вот как вышло! - смущенно пробормотал Архип, увидев Мишеля.
По грязному фону боковой стены была пробелена узкая полоса, выше несколько светлых мазков, а ниже черное пятно дегтя, красовавшееся еще с весны.
- Что такое? .. - не понял Мишель.
Вдруг он увидел, что это не просто пятна, а целая картина, грубо мазанная, но все-таки картина - с небом, водой и пространством. Поверхность моря уходила вдаль, облака казались чуть выпуклыми, черное пятно дегтя превратилось в прибрежный камень, от которого падала тень.
- Постой, мне нравится, только тень косая. Если солнце у тебя отсюда, то тень будет с этой стороны. Понимаешь?
За спиной дворовые смотрели, как молодой барин водит по стене пальцем и радуется не меньше Архипа.
- А ты откуда тут взялся? - неожиданно спросил Дуранте.
Архип рассказал о себе, о своем путешествии.
- К Гайвазовскому шел учиться живописи, - закончил он.
- К Гайвазовскому, говоришь? - переспросил Дуранте. - Не так, хлопец, Иван Константинович давно подписывает свои картины «Айвазовский».
Живя этим летом в Феодосии, Мишель скучал, не зная, как убить медленно тянувшееся время. Свободно распоряжаясь отцовским состоянием, он не думал о будущем, а всевозможных стремлений хватало только на начинания. Пробовал писать роман, недурно копировал «Бурю на море», висевшую над роялем в гостиной, занимался ботаникой, но никогда не доводил начатое дело до конца.
После встречи у конюшни Дуранте заинтересовался Архипом и часто брал его с собой на прогулки в горы или кататься в море на маленькой парусной лодке.
Мишель смотрел на медленно удалявшийся берег или в открытое море и неожиданно спрашивал:
- Писать умеешь?
- Учился.
- Где?
- Грек учил, недолго, сбежал я... Он бил сильно.
- За что?
- Рисовал.
- Что рисовал?
- Все: море, небо, грека, протодьякона Гаврита...
- И нравилось?
- Кому нравилось, а ему не... Потом уездное училище кончил.
- И там наказывали за рисунки?
Архип кивнул.
Иногда подобные разговоры затягивались надолго, но сразу обрывались, когда Мишелю надоедало задавать вопросы. Чаще Мишель говорил сам, сливая в один рассказ знания живописи, истории, жизни, с удовольствием разъясняя Архипу слова и понятия, о которых тот не имел представления. Он много рассказывал об Айвазовском. Архип восторженно слушал, стараясь не пропустить ни единого слова.
Куинджи узнал, что Айвазовский к сорока годам стал известен не только в России, но и на Западе. Его картины раскупались в Неаполе и Париже для богатейших дворцов Европы. Иван Константинович когда-то рисовал Рим и Сорренто, встречал солнце у подножья Везувия и на каналах Венеции, любовался с корабля Константинополем и Золотым Рогом. Во время Крымской кампании Айвазовский бывал в осажденном Севастополе. Он сохранил на полотнах память о последних героических днях Черноморского парусного флота, перед тем как тот был потоплен для прикрытия входа в бухту.
Многое из рассказов Мишеля Архип не понял. Ему было трудно разобраться, почему Мишель с особенным восторгом говорил, что Айвазовский был знаком с Глинкой, с Белинским. Ему не приходилось раньше слышать об этих господах.
Самым интересным были бы для него картины Айвазовского, они находились совсем близко, тут, в этом красивом доме, но заходить туда никому не разрешалось.
И вот однажды Мишель взял его с собой в галерею художника.
Перед Архипом раскрылись пейзажи моря, беспредельного и глубокого, бурного или спокойного, с кораблями и скалами, картины безбрежной громады вод с легкими барашками пены, с переливами света на поверхности, где даль и простор над водой передавались живописцем с особой глубиной и силой.
«Если бы так научиться!» Даже в мечтах никогда нe представлялось Архипу, что можно так похоже изобразить море на полотне.
После первого восторга он огляделся: на всех стенax большого зала висели картины, и лишь в углах стояли легкие столики - на них хранились коллекции курительных трубок.
Мишель наблюдал, как хлопец рванулся к полотнам, с какой жадностью он всматривался в каждую картину, лихорадочно взглядывая в сторону других полотен, - как бы чего не упустить.
Но потрясла Архипа маленькая, незаметная в галерее картина: спокойное вечернее море отражало закат. В огражденной утесами бухте стоял на якоре небольшой двухмачтовый корабль, его паруса розовели на солнце, - совсем как видел он однажды в мариупольской бухте. Архип даже вздрогнул, он узнал эту картину, хотя никогда не видел ее раньше, зато в воображении она не давала ему покоя. Не за нее ли, нарисованную кирпичом, выгнал его подрядчик? Только там была парусная лодка, а не корабль, как у художника Айвазовского, но общее впечатление было именно таким, каким воспринял тогда Куинджи.
Архип не отрываясь смотрел на гладкую поверхность моря, на легкие перистые облака, на паруса корабля, отражающие закат. «Так, значит, такое возможно! Неужели возможно?»
- Что же мне делать? - взволнованно спросил он, оглядываясь на Мишеля.
- Пробуй, учись, - усмехнулся тот. - Надо потратить годы, десятилетия для подлинного мастерства. Иван Константинович учился в Академии художеств, много ездил и наблюдал.
- Согласится ли он меня выучить?
Мишель отрицательно покачал головой, потом рассмеялся; его увлекала и трогала азартность Архипа.
- Иван Константинович занят, а тебе нужна школа, понимаешь, живописная школа - академия.
...Наконец приехал Айвазовский. Ночью по каменным плитам двора простучали колеса экипажей, забегали с фонарями слуги. Архип не успел рассмотреть художника, который прошел в дом, сопровождая даму.
Долгожданная встреча произошла для Архипа как-то неожиданно и нелепо. Ивана Константиновича он увидел утром в саду, когда помогал садовнику поливать цветы.
Айвазовский подошел к одной из грядок, наклонился, поправил пригнувшийся стебелек и, мельком взглянув на Архипа, прошел в аллею. А Куинджи стоял неподвижно с ведром в руках. Не узнать Айвазовского он не мог: обходя с Мишелем галерею, Архип долго смотрел на его портрет с затаенной надеждой и страхом: «Как-то все будет?»
До этой минуты Айвазовский был для него чем-то недосягаемым. Когда знаменитый художник оказался неожиданно рядом, Архип растерялся: не верилось, что этот высокий человек, с приветливым, но в то же время строгим лицом, сумел воплотить его мечту на полотне, что именно он был создателем тех картин, которыми бредил Архип, мариупольский мальчишка, бывший помощник подрядчика.
Растерянность, которую Куинджи ощутил при первой встрече с художником, возникала всегда, как только ему случалось увидеть Айвазовского. Заговорить с ним о своей учебе Архип не решился.
Мишель Дуранте не позволил забелить стену конюшни, расписанную Архипом, и однажды показал ее Ивану Константиновичу. Тот долго рассматривал своеобразную картину, потом улыбнулся:
- А ведь не плохо, учиться надо.
У Архипа радостно заблестели глаза: «Сейчас скажу, что я шел сюда для того, чтобы учиться», но опять оробел. Айвазовский заметил сверкнувший надеждой и ожиданием взгляд выразительных черных глаз.
- В Одессе есть художественные мастерские. В Петербург, в академию, еще бы лучше, - проговорил Иван Константинович, невольно наблюдая, как исчезает радость с лица Архипа. - Мишель сказал, что учиться ты шел ко мне, но я не в силах помочь: нужна школа, длительные упражнения, наблюдение профессоров. Учась у меня, ты смог бы стать только слепым подражателем моей кисти. Кроме того, и это самое главное, я скоро и надолго уезжаю.
К Айвазовскому подошел слуга и что-то сказал. Художник кивнул Архипу, как бы подтверждая сказанное, и ушел.
- Так-то, брат, - похлопал Архипа по плечу Мишель и отправился вслед за Иваном Константиновичем.
Через несколько дней Архипу разрешили посмотреть, как работает знаменитый художник. С волнением входил он в мастерскую.
Комната формы неправильного четырехугольника была наполнена солнцем. В самой светлой части пространства, чуть в сторону от большого окна, перед мольбертом сидел Иван Константинович, сосредоточенный и увлеченный. Быстрыми легкими мазками он писал небольшую картину - песчаный залив, безветрие, море ровными легкими всплесками набегает на песок, вдали на якоре стоит корабль с опущенными парусами. Архип смотрел не отрываясь: теперь он был свидетелем того, как писались картины. Наблюдая за легкостью, с которой работал художник, он почувствовал свое бессилие, и мечта стать настоящим живописцем показалась ему нелепой и даже кощунственной.
В конце августа жара спала, притихшая было усадьба снова ожила. В день именин Ивана Константиновича давался бал: к обеду съехался весь город. Еще за неделю прибыли на корабле гости из Одессы. Соблюдались все церемонии: в назначенный час подняли флаги и палили из корабельных пушек.
Вечером сад осветился плошками и на дорожках заколебались неясные тени деревьев. Начались танцы. Архип стоял в саду и через открытое окно смотрел в зал. Он никогда не видел столько горящих свечей, пышных нарядов дам, расшитых мундиров и узких фраков.
Музыка на минуту стихла, Архип увидел Мишеля, говорившего с барышней, похожей на мотылька; та улыбалась, помахивая пушистым веером. Около высокой вазы с цветами, которые Архип срезал в оранжерее для украшения парадных комнат, стоял Иван Константинович в кругу пожилых гостей. Снова заиграла музыка, по залу закружились пары. Куинджи постепенно перестал различать фигуры и лица - все качалось, звенело и плыло у него перед глазами.
В тот же вечер Архип узнал, что Айвазовский завтра едет в Москву, потом в Петербург, где пробудет всю зиму. Итак, надежда учиться здесь окончательно рухнула.
На следующий день Архип ходил хмурым, не обращая внимания на разговоры слуг о вчерашнем бале. Горничные вспоминали фасоны платьев, конюхи спорили о качествах гнедого жеребца, что стоял ночью на привязи, садовник Семен, разметая дорожки, восхищался представительной осанкой генерал-губернатора.
Вечером Куинджи рано ушел под навес, лег и долго слушал нарастающий гул моря и ветра. Начинался шторм. Из бухты доносились тревожные сигналы с кораблей. С глухим гулом разбивались о скалы водяные валы. Когда Архип заснул, ему снилась родная хата, в открытых дверях тетка Дарья с кринкой молока в руках, подсолнухи, еще сырые от утренней росы, и тропинка к реке. Совсем как в детстве. Маленькая голубоглазая Настюша пасет чужих гусей. Она вприпрыжку бежит к воде, размахивая тонким прутиком.
Архип проснулся, лежал до рассвета с открытыми глазами и думал о Насте. Вспоминалось, как этой весной однажды под вечер пела она протяжную малороссийскую песню, - красивая, тоненькая, с русой косой вокруг головы. Захотелось снова увидеть ее, снова быть вместе...
Куинджи решил возвратиться домой. Мишель помог ему устроиться работать в кухне на попутном корабле, а прощаясь, покровительственно сказал:
- С твоим упорством ты выйдешь в люди. Желаю успеха!
После отплытия судна Архип на минуту вышел на палубу. На берегу, в стороне от строений, белел особняк Айвазовского. Куинджи подумал: «Богатый дом, чужие люди, правильно я поступил, что уехал оттуда».
Вот Архип снова на пристани в Мариуполе. Город стал будто теснее и меньше. Но зато ранняя осень украсила сады спелыми яблоками, а бахчи-золотистыми дынями, тыквами. Легко и весело шагать по знакомой дороге, узнавать каждый куст и овраг.
На прежнем пустыре устроили базарную площадь. В новой церкви, для которой Куинджи принимал кирпичи, ударил колокол: густой торжественный звон поплыл над местечком. Базар кончался. Осталось несколько пар волов, повернутых головами к телегам. Их хозяева ушли поглядеть на свадьбу.
У паперти праздно толпился разряженный люд: ждали выхода молодых. Архип пробрался сквозь толпу и, глядя на образа над входом, только занес руку ко лбу, как за спиной кто-то могуче крякнул:
- Оце жинка!
У Архипа невольно опустилась рука - из церкви выходила Настя под руку со старым Дудичем, что частенько захаживал к ее мачехе выпить горилки.
В толпе послышался скорбный бабий вздох. Настя медленно шла вперед. Архип не отрываясь смотрел на нее. Вдруг ресницы ее вздрогнули и поднялись: глаза, полные слез, одно мгновение смотрели в лицо Архипу. Ок рванулся, но тут же замер, - поздно. Толпа заслонила Настю, скрыла ее от глаз Архипа, будто и не было. Осталась лишь горечь и ощущение бессилия. Он стоял, не замечая окружающих, пока люди не разошлись, потом побрел домой, на хутор Карасевку.
Радостным лаем встретила его старая кудлатая собака. Выглянула из окна тетка Дарья и удивленно сказала:
- Архип пришел! - а в хате, накладывая ему поесть, горестно спросила: - И там не ужился?
Он отрицательно покачал головой.
- Не стал он меня обучать, тетка Дарья! Не до меня ему. Разъезжает он по разным странам...
- Настю спровадила мачеха, слышал?
Архип не ответил. Да что и говорить? Добрая тетка одну себя винила в том, что не сумела уберечь ему невесту.
На закате приехал брат, распряг волов, поел и ушел под навес отдыхать. Архип сел с ним рядом, рассказал о путешествии, об отказе художника учить его, но, заметив, что брат задремал, вышел из-под навеса, спустился с обрыва к речке. Постоял рассеянно там, принес из хаты войлок и, расстелив его на самом краю обрыва, лег на спину.
Из-за реки доносилась песня, ее тянуло несколько пьяных голосов: это гуляли на свадьбе Дудича.
Небо потемнело. Голубоватыми огоньками зажглись звезды. Потянуло сыростью. Зашелестела зелень. Из-за темной дымки над горизонтом взошла луна. Она медленно поплыла в небе, освещая беленые хаты, отражаясь в узкой речонке. Очертания стали ясней: на фоне неба четко вырисовывался журавль колодца, обозначилась песчаная тропинка. На луну наплыли рваные облака, все опять потемнело, лишь на воде оставались неясные серебристые пятна. А за рекой все еще пели пьяные голоса... Архип ушел из Карасевки на другую окраину Мариуполя, к старшему брату. Чтобы не увеличивать и без того большую семью, нанял угол в мезонине соседнего дома. Несколько дней он ходил по городу в поисках заработка. И наконец нашел работу у грека - фотографа. Тот быстро научил его ретушерскому делу.
Архип целыми днями просиживал в низкой, маленькой, как клетка, фотографии. Большей частью сюда заходили чиновники в мундирах, реже купцы с семействами и только по праздникам мастеровые. Иногда являлись моряки чуть ли не всей командой.
Месяц спустя Архип научился фотографировать. Стал заменять хозяина, но работа не радовала его. Какая-то внутренняя неудовлетворенность преследовала его, особенно по вечерам, когда, вернувшись в свой похожий на чердак мезонин, Архип часами смотрел в окно на хмурый закат и пустынное взморье, что тянулось за садом. Улетали птицы, ветер качал голые ветви деревьев, сдувая последние листья. Постепенно темнело. Где-то вдали то вспыхивал, то гас одинокий огонек.
Старый приятель Грицько, сначала часто забегавший к Архипу, больше не появлялся. Отец отдал его юнгой на торговый корабль. Архипа угнетало одиночество.
Может быть, и не было путешествия в Феодосию, встречи с Айвазовским, его замечательных картин, которые так волновали, будоражили воображение? Может быть, это только мечты?
Дни уходят за днями, уныло, пусто. Незаметно подкрадывалось смирение, покорность судьбе: «Куда же тебе, неучу, тягаться с другими, пора бы забыть мальчишеские затеи. Вместе с Грицьком пойти бы работать на судно».
Только в открытой степи или на берегу моря Куинджи чувствовал себя хорошо. Порывистый холодный ветер бушевал, как жестокий хозяин, был готов свалить с ног, но Архипу нравилось идти ему навстречу, держаться прямо, во весь рост, как бы вступая в единоборство.
И вдруг, в одну из таких минут, пришло и укрепилось дерзкое решение - учиться наперекор всему, учиться! Стать настоящим художником.
Получив в фотографии недельное жалованье, Куинджи купил дешевых масляных красок, кистей, полотна, сам смастерил деревянную подставку и до поздней ночи возился с грунтовкой, стараясь припомнить советы Мишеля.
Теперь он торопливо возвращался домой, наскоро ел и принимался рисовать. Трудно было представить себе, что это он, Архип, сидит у загрунтованного полотна и думает, как и с чего начать.
Вот он старательно пишет, но скоро бросает кисть. «Не так, не так это... Так как же? ..»
Снова хватает кисть, трет краски, смешивает их, увлеченный неожиданной мыслью. Выходит ярко, но пестро и грубо.
- Нет, опять не так... - огорченно шепчет он, натягивая новое полотно.
...Кончилась дождливая, ветреная зима. Архипу не спалось по утрам. Он выходил из дому на рассвете, бродил по санным улицам Мариуполя. Пахло свежим хлебом, кизячьим дымом и согретой солнцем землей.
В полдень Куинджи убегал к морю. От испарений казалось, что земля и воздух чуть колебались, еще холодные волны весело выплескивались на песок, голубело весеннее небо. Белые чайки стаями кружились над водой, поблескивая на солнце. Ветер ерошил Архипу волосы, куда-то звал.
Вернувшись в фотографию, Куинджи долго не мог приняться за однообразную и скучную работу. В нем все кипело, хотелось выскочить из этой клетки, снова убежать на берег, взять лодку, плыть в открытое море, петь песни.
Он не выдержал. К великому огорчению старого грека, после очередного свидания с морем Архип потребовал расчет, не согласившись доработать до конца недели. Старик уговаривал, обещал прибавить жалованье, принять в пай...
Но Куинджи оставался тверд.
- И не просите. Я учиться уеду в Одессу, а то и в Питер, в академию. Художником буду настоящим...
Через несколько дней, распрощавшись с родными, Куинджи уехал. Шаповалов, квартирный хозяин, купец второй гильдии, взял его с собой в Одессу. Старый купеческий парусник, переполненный грузом, даже при попутном ветре еле двигался, не теряя из виду берегов.
Медленно плыла на горизонте земля: обрывы, скалы, зеленые виноградники и маленькие белые домики, словно рассыпанные по горам.
Архип помогал в работе матросам, а в свободное время сидел на палубе, примостившись на ящиках у кормы. За бортом плескались волны и кружились неугомонные чайки.
Искусство является уникальным явлением в жизни общества. Приобщаясь к искусству, ребенок учится смотреть на мир совсем другими глазами, учится видеть и беречь его красоту.
Роль народного искусства и традиционных народных промыслов в воспитании детей огромна. Помимо эстетического аспекта, народные промыслы обучают ребенка многим навыкам.
Ознакомление ребенка с живописью будет невозможно без проведения краткого экскурса в основные ее виды и жанры, к которым относятся портрет, пейзаж, натюрморт, интерьер.
Основная цель приобщения детей к искусству – это развитие их эстетического восприятия. У детей возникает интерес и формируется понимание прекрасного, развивается воображение.
Как научить ребенка рисованию? Готовых рецептов в данном случае нет и быть не может. Обучение рисованию – это не менее творческий процесс, чем само изобразительное искусство. Для каждого ребенка, для каждой группы необходимо найти индивидуальный подход. Есть лишь некоторые общие рекомендации, выполнение которых поможет облегчить задачу педагога.
Для занятий с детьми младшего возраста, которые еще только начинают учиться рисовать, лучше всего использовать нетоксичные водорастворимые краски – акварельные и гуашь. Преимущества этих красок очевидны – для работы с ними используется вода, они легко отстирываются от одежды, и, самое главное, не вызывают аллергии и пищевых отравлений.
Психологам и педагогам давно известно, что работа руками и пальцами развивает у детей мелкую моторику, стимулирует активность тех участков головного мозга, которые отвечают за внимание, память, речь. Одним из вариантов такого полезного детского творчества является оригами – создание различных фигурок из бумаги. Для этого нужны лишь бумага и ножницы
Очень важно, чтобы родители осознавали свою роль в формировании эстетических представлений ребенка, стимулировали его познавательную и творческую активность.
Для детского творчества используются два основных материала – глина и пластилин. Каждый из них имеет свои особенности в работе, преимущества и недостатки.
Плетение из бисера – это не только способ занять свободное время ребенка продуктивной деятельностью, но и возможность изготовить своими руками интересные украшения и сувениры.
Скульптура развивает пространственное мышление, учит составлять композиции. Рекомендуется обращать внимание детей на мелкие детали, важные для понимания сюжета.
Макраме уходит своими корнями в древнейшую историю, в тот период, когда широко использовалась узелковая грамота. Сегодня макраме выполняет декоративную функцию.
Плетение из проволоки стимулирует работу пальцев рук и развивает у ребенка мелкую моторику, которая в свою очередь стимулирует множество процессов в коре головного мозга.
При выборе имени для ребенка необходимо обращать внимание на сочетание выбранного имени и отчества. Предлагаем вам несколько практических советов и рекомендаций.
Хорошее сочетание имени и фамилии играет заметную роль для формирования комфортного существования и счастливой судьбы каждого из нас. Как же его добиться?
Еще недавно многие полагали, что брак по расчету - это архаический пережиток прошлого. Тем не менее, этот вид брака благополучно существует и в наши дни.
Очевидно, что уход за собой необходим любой девушке и женщине в любом возрасте. Но в чем он должен заключаться? С чего начать?
Представляем вам примерный список процедур по уходу за собой в домашних условиях, который вы можете взять за основу и переделать непосредственно под себя.
Та-а-а-к… Повеселилась вчера на дружеской вечеринке… а сегодня из зеркала смотрит на меня незнакомая тётя: убедительные круги под глазами, синева, а первые морщинки
просто кричат о моём биологическом возрасте всем окружающим. Выход один – маскироваться!
Нанесение косметических масок для кожи - одна из самых популярных и эффективных процедур, заметно улучшающая состояние кожных покровов и позволяющая насытить кожу лица необходимыми витаминами. Приготовление масок занимает буквально несколько минут!
Каждая женщина в состоянии выглядеть исключительно стильно, тратя на обновление своего гардероба вполне посильные суммы. И добиться этого совсем несложно – достаточно следовать нескольким простым правилам.
С давних времен и до наших дней люди верят в магическую силу камней, в то, что энергия камня сможет защитить от опасности, поможет человеку быть здоровым и счастливым.
Для выбора амулета не очень важно, соответствует ли минерал нужному знаку Зодиака его владельца. Тут дело совершенно в другом.
© Все права на статьи принадлежат авторам сайта, если не указано иное.
16 +