Наш путь теперь — на северо-восток, вглубь страны. Шоссе идет на подъем. Волнами спадают по склонам кудрявые виноградники. Впереди Пезинок, Трнава, Нитра. Нитра! Аромат неизвестного несется навстречу «восьмичке» вместе с свежим утренним ветром.
Мысленно я уже входил в Нитру, рисуя себе почему-то узкие переулки, ветхие лестницы, поросшие кустарником, зубцы крепостных стен. Мои размышления были прерваны. На перекрестке стоял с поднятой рукой человек средних лет, с усами песочного цвета, в зеленом плаще, с рюкзаком. Паличек подкатил к обочине и с любезной улыбкой открыл дверцу.
Усевшись рядом с Паличеком, турист снял шляпу и обтер платком лысину.
— Издалека? — осведомился Паличек.
— Оломоуц, — кратко ответил тот и водрузил шляпу на место. Она была того же неопределенного, песочного или, лучше сказать, пыльного цвета, что и усы.
— Как проводите время?
— Видите, как? — проговорил пассажир раздраженно, хотя мы вовсе ничего еще не видели. — Если бы не лекари, разве я потащился бы...
— Ах, вам прописали, — участливо заметил Паличек.
— Да, сакрамент! Я должен двигаться, понимаете? Трепать подметки!
Туристы, попадавшиеся нам до сих пор, были людьми жизнерадостными. Этот желчный субъект выходил из ряда вон. Паличек обескураженно умолк.
Километров пятнадцать спустя пассажир закурил, огляделся в «восьмичке» и сурово заявил:
— Старая машина.
— Н-но, — протянул Паличек, задетый за живое. — Она, однако, резво бегает.
— Новой нет, потому и бегает, — отрезал тот, и беседа снова затихла. Проплыли низкие, одноэтажные, одинаково длинные дома села Пезинок, крчма с надписью на окне — «цимбаловая музыка», острый шпиль костела.
— Я скоро получу новую машину, — сказал Паличек. — Может быть, «татраплан». Превосходная марка.
— Тоже мне новость! — пожал плечами турист.
— Я имею в виду новейший «татраплан». Тот, который побил американцев.
— Американцев?
— Да. И скорость выше, и бензина...
— Ладно. Я тоже читаю газеты, только не всему верю. Чтобы мы побили Форда! Йежиш-Марья-Иожеф! Йе-е-е!
— Странно вы рассуждаете.
— Ничуть! Мы что? Ноль!
Я не видел лица этого человека. Передо мной был его затылок — мягкий, чуть розовый и неподвижный. Голова его, словно вбитая в плечи, не двигалась, когда он говорил.
— Он показал бы вам, если бы мы пошли к нему на поклон, — ответил Паличек, начиная сердиться. — Тогда мы, действительно, дошли бы до нуля.
Вместо ответа пассажир вдруг ехидно, мелко, противно засмеялся.
— Я его выставлю, — сказал Паличек, обернув ко мне побелевшее лицо. — Ей-богу, выставлю.
Признаться, пассажир и мне стал ненавистен. Но я, иностранец, не мог давать советы Паличеку в таком деле. Я намекнул ему, что он должен решать сам. Между тем турист разошелся. Он обругал ни за что ни про что нашу «восьмичку» и стал пророчить, что чехам еще придется кланяться Америке. Чаша терпения Паличека переполнилась. Он остановил машину и распахнул дверцу.
— Просим, — сказал он. Пассажир понял не сразу.
— Просим, — повторил Паличек настойчиво.
Тот вздрогнул и, еще глубже вобрав голову в плечи, выскочил из кабины. Не оборачиваясь он быстро зашагал прочь. А Паличек, крякнув, рванул на высшей скорости вперед.
— Слыхали? — возмущался он. — Разве я мог его везти? Нет, я не стану возить таких. Я не стану пачкать машину. Не для того существует автотранспорт, чтобы таких катать... Спорить с ним нечего! Его не убедишь, все равно. А слушать его... Не желаю я его слушать, потому что противно. Противно, просим вас...
Паличек еще долго рассуждал вслух, все больше утверждаясь в том, что решение, принятое им, — единственно правильное. Потом он вздохнул и сказал:
— У вас в Советском Союзе таких типов нет. Ни одного, верно, не сыщешь. Чисто везде. Неподдельная зависть была в его тоне. Дорога — она здесь так же хороша, как в Чехии, — стремительно несет нас все дальше вглубь Словакии. Краски юга блекнут. Пейзажи, развертывающиеся перед нами, не похожи на Житный остров. Равнина еще более волниста, на холмах все реже виноградники, все чаще — лес. Он не так подстрижен кругом косилками, как на западе республики. Словацкий лес выглядит настоящим, натуральным, дремучим лесом. Чем дальше мы едем, тем реже селения, тем больше необжитого простора.
Житный остров — земля хлебопашцев, сплошное поле, здесь же не так тесно, не так распахано. Там новый поселок или завод стоит, раздвигая пашни, здесь часто возникает на пастбище или вырубке. «Земля пастырей», как называл ее Карел Чапек, пробудилась, обрастает сталью, бетоном, но много еще тут места для плуга, привольно звенеть топору лесоруба.
Оттого и селения и города раскинулись шире, чем в Чехии. Такова и Трнава, типичный средний словацкий город. Чем еще она отличается от чешских городов? Да тем, что здания довоенной постройки тут беднее и проще, стены как будто толще и грубее, не так ярки вывески и афиши.
Путеводитель именует Трнаву «воротами Малых Карпат», так как легкие всхолмления вздымаются здесь более заметными грядами. Это предвестники гор.
Город был некогда очагом церковников, самым важным в Словакии центром духовного обучения, и в нем еще не выветрилась кое-где застойная атмосфера монастырского подворья. Грузные, чисто выбеленные, но щемяще скучные дома, кресты и изваяния святых на фасадах и на широких, под прямым углом пересекающихся улицах, а над всем этим, давя и раздвигая окружающие строения, — тяжелый, сундукообразный домина католической семинарии.
С середины XVII до конца XVIII века в Трнаве был университет, переведенный затем в Будапешт. Из среды студенчества вышли видные деятели и венгерской и словацкой культуры, например Антон Бернолак, составитель грамматики словацкого языка, основатель первого в стране литературного кружка.
В центре Трнавы — квадратная плошадь, на которой стоит древняя городская башня с солнечными часами — железной скобой, торчашей из стены в кольце медных, выцветших от времени цифр. На площади, как водится, гостиница с рестораном и цимбалами, туристский магазин, где мы покупаем очередную висюльку для нашей «восьмички», магазин с обувью готвальдовского комбината — такой же, как во всех чехословацких городах, молочная, булочная, фруктово-овощная лавка, миниатюрный промтоварный универмаг и бензоколонка. Если у семинарии пустынно, сквозь брусчатку мостовой пробивается трава, то здесь, на площади, людно, а по вечерам и шумно. То и дело площадь пересекают грузовики здешних предприятий, — Трнава вырабатывает сахар, кондитерские и металлические изделия и пиво.
За Трнавой еще шире просторы. В Чехии стадо не знает пастбища — для выгона нет места, животные круглый год в яслях, под крышей. А тут, смотришь, — коровы разбрелись по заполоскам, поросшим кустарником, спускаются, ища брода, к реке. Спит на пригорке пастушок с кнутом и свирелью.
К дороге придвигаются леса. Ветер, упруго хлещущий в переднее стекло «восьмички», несет запахи глухих, девственных чащ.
Сегодня воскресенье. По улице деревни, взявшись за руки, степенно идут девушки. Легкие белые головные уборы, открывающие весь лоб и часть волос, зачесанных назад, вышитые серебром цветы на блузах с пышными рукавами, перехваченными лентами у локтя, красные юбки. Трнавшина вообще славится вышивками. В следующей деревне — километрах в пятнадцати — одеваются еще ярче, носят кофты с цветами-апликациями на груди и ослепительно пестрые, усеянные матерчатыми цветами чепцы. А в соседнем селении сочетают вышивки с кружевами; вокруг шеи пенится кружевной воротник, лицо в рамке кружевного платочка, нависающего на лоб прозрачным козырьком.
Народные костюмы здесь еще резче, еще неожиданней меняются перед глазами путника, чем в южной Моравии.
Но мы еще на пороге неведомой, глубинной Словакии. Вот вдали плавная черта горизонта ломается, очертилась острая, наклонным конусом вставшая гора, и справа от нее — в точности подобный по форме, словно подражающий горе, маленький завистник — холмик. На нем, от подножия до вершины, неясный еще, полускрытый дымкой нарост зданий и звонниц.
Нитра! Наконец Нитра!
Это было как детский сон, сделавшийся явью, когда я поднимался по каменной лестнице — ветхой, щербатой, действительно поросшей зеленью лестнице нитранского кремля.
Славянской матерью величал летописец Нитру — место зарождения Моравского княжества. В основании стен, стоящих ныне, лежат камни, положенные в IX веке, при князе Прибине. В XVI веке кремль отражал осаду турок. Некогда она представляла внушительную военную силу, эта маленькая крепость с тихим двором шириной в полтораста шагов, с ветвистыми дубами, которые сбрасывают на лестницу, на неровную мостовую первые осенние листья. Дубы высоки, могучи, но в несколько раз выше их башня замка с пирамидкой баррочных куполов.
Подойдем к низкой, ушедшей в землю стене. Город виден отсюда весь. Широченным пробором рассекает его прямая главная улица, застроенная в разрядку крупными новыми корпусами. Кварталы новых домов тянутся от нее вправо, к реке Нитре, огибающей город. Там студенческие общежития основанного недавно сельскохозяйственного института. Захолустная Нитра стала и научным центром, — здесь несколько институтов словацкой Академии наук. Река вращает турбины новой гидростанции. А за ней — склоны горы Зобор, что значит «зубр». Теперь я смотрю на нее вблизи и различаю ворсистые коврики виноградников — самых северных в Словакии. Леса, одевающие вершину Зубра и стекающие по скатам, еще почти сплошь лиственные. Хвойная глухомань начнется дальше, в горах Фатры.
Но где же жила Александра Гончарова? Мы ведь в Нитре! Выехав из города, мы сворачиваем на проселок. На восьмом километре возникает указатель с надписью «Бродяны». Это не город, не селение — одинокий дом в три этажа, с башенками, много раз перестраивавшийся, в результате чего из одних его окон смотрят, по крайней мере, три столетия, другой же фасад — с верандой дачного типа — переносит нас в век нынешний. Окружают дом старые акации. Одно дерево, состарившееся еще при Гончаровой, недавно сломлено ураганом, гигантской толщины ствол лежит в саду. Нет двуручной пилы, достаточно длинной для него. Сейчас трудно найти комнату, где Александра хранила на своем столике портрет Пушкина и мечтала о нем. Но то, что встречал ее взгляд, когда она приникала к окну, видим и мы. Гряда холмов, темная от леса, загораживающая простор равнины, осталась, наверное, такой же.
Я долго ходил по саду, вокруг замка. Стена лесов перед окнами показалась мне мрачной, местность пустынной и дикой. И тем не менее Александра почти не выезжала из Бродян, замкнулась в своем замке, безучастная к блеску императорской Вены.
Однако одна ли она здесь, в Словакии, хранила память о Пушкине! Нет, конечно. Поэт-свободолюбец Андрей Сладкович писал, обращаясь к Пушкину:
Севера певец и брат моей души,
Чей гений с юных лет давал мне силы.
В 1949 году, когда у нас праздновалось 150-летие со дня рождения Пушкина, чехословацкая делегация привезла нам трогательный подарок. То был портрет Пушкина и кольцо, сделанное для него в Сибири руками сосланных декабристов.
Вернувшись тем же извилистым проселком на шоссе, мы поехали дальше на северо-восток. Шоссе лежало как бы в желобе, между двумя валами лесистых холмов. Они постепенно становились выше. Миновали городок Партизанске с обувной фабрикой, заложенной некогда Батей, но в последние годы сильно расширенной. Шоссе летело мимо новых жилых домов, расставленных с щедрым размахом на фоне леса и разделенных обширными скверами и лужайками.
— Прежде тут была деревня, — сказал Паличек. — Батьовани. Батя, просим вас, был с придурью. Он выбирал для своих предприятий такие места, где в названии звучала его фамилия. Тут — в Батьовани. Или в Батавии — на острове Ява. И в Бататиба. Есть такое место в Патагонии где-то...
Впрочем, мы мало разговаривали. Нас оглушила тишина лесного края, обступавшего нас, одурманило его дыхание.
Дорога между тем все время шла на подъем. Но мне сдавалось, что мы, наоборот, проваливаемся все глубже, так как холмы по обеим сторонам вырастали. Они словно силились стать горами. Наконец им это удалось, долина приобрела мужественные, скалисто-резкие горные черты, а шумливая бистрица потемнела. Вершины накрыли ее своей тенью, и на поверхности воды ярче забелели гневные гребешки пены.
Приворот является магическим воздействием на человека помимо его воли. Принято различать два вида приворота – любовный и сексуальный. Чем же они отличаются между собой?
По данным статистики, наши соотечественницы ежегодно тратят баснословные суммы денег на экстрасенсов, гадалок. Воистину, вера в силу слова огромна. Но оправдана ли она?
Порча насылается на человека намеренно, при этом считается, что она действует на биоэнергетику жертвы. Наиболее уязвимыми являются дети, беременные и кормящие женщины.
Испокон веков люди пытались приворожить любимого человека и делали это с помощью магии. Существуют готовые рецепты приворотов, но надежнее обратиться к магу.
Достаточно ясные образы из сна производят неизгладимое впечатление на проснувшегося человека. Если через какое-то время события во сне воплощаются наяву, то люди убеждаются в том, что данный сон был вещим. Вещие сны отличаются от обычных тем, что они, за редким исключением, имеют прямое значение. Вещий сон всегда яркий, запоминающийся...
Существует стойкое убеждение, что сны про умерших людей не относятся к жанру ужасов, а, напротив, часто являются вещими снами. Так, например, стоит прислушиваться к словам покойников, потому что все они как правило являются прямыми и правдивыми, в отличие от иносказаний, которые произносят другие персонажи наших сновидений...
Если приснился какой-то плохой сон, то он запоминается почти всем и не выходит из головы длительное время. Часто человека пугает даже не столько само содержимое сновидения, а его последствия, ведь большинство из нас верит, что сны мы видим совсем не напрасно. Как выяснили ученые, плохой сон чаще всего снится человеку уже под самое утро...
Согласно Миллеру, сны, в которых снятся кошки – знак, предвещающий неудачу. Кроме случаев, когда кошку удается убить или прогнать. Если кошка нападает на сновидца, то это означает...
Как правило, змеи – это всегда что-то нехорошее, это предвестники будущих неприятностей. Если снятся змеи, которые активно шевелятся и извиваются, то говорят о том, что ...
Снятся деньги обычно к хлопотам, связанным с самыми разными сферами жизни людей. При этом надо обращать внимание, что за деньги снятся – медные, золотые или бумажные...
Сонник Миллера обещает, что если во сне паук плетет паутину, то в доме все будет спокойно и мирно, а если просто снятся пауки, то надо более внимательно отнестись к своей работе, и тогда...
При выборе имени для ребенка необходимо обращать внимание на сочетание выбранного имени и отчества. Предлагаем вам несколько практических советов и рекомендаций.
Хорошее сочетание имени и фамилии играет заметную роль для формирования комфортного существования и счастливой судьбы каждого из нас. Как же его добиться?
Еще недавно многие полагали, что брак по расчету - это архаический пережиток прошлого. Тем не менее, этот вид брака благополучно существует и в наши дни.
Очевидно, что уход за собой необходим любой девушке и женщине в любом возрасте. Но в чем он должен заключаться? С чего начать?
Представляем вам примерный список процедур по уходу за собой в домашних условиях, который вы можете взять за основу и переделать непосредственно под себя.
Та-а-а-к… Повеселилась вчера на дружеской вечеринке… а сегодня из зеркала смотрит на меня незнакомая тётя: убедительные круги под глазами, синева, а первые морщинки
просто кричат о моём биологическом возрасте всем окружающим. Выход один – маскироваться!
Нанесение косметических масок для кожи - одна из самых популярных и эффективных процедур, заметно улучшающая состояние кожных покровов и позволяющая насытить кожу лица необходимыми витаминами. Приготовление масок занимает буквально несколько минут!
Каждая женщина в состоянии выглядеть исключительно стильно, тратя на обновление своего гардероба вполне посильные суммы. И добиться этого совсем несложно – достаточно следовать нескольким простым правилам.
С давних времен и до наших дней люди верят в магическую силу камней, в то, что энергия камня сможет защитить от опасности, поможет человеку быть здоровым и счастливым.
Для выбора амулета не очень важно, соответствует ли минерал нужному знаку Зодиака его владельца. Тут дело совершенно в другом.
© Все права на статьи принадлежат авторам сайта, если не указано иное.
16 +