Томас Манн — один из самых значительных европейских художников слова первой половины нашего века. Его гуманистическое творчество и философско-публицистическая деятельность, исполненные порой глубоких противоречий, отобразили движение буржуазной мысли и ход художественного развития многих десятилетий — драматического периода в жизни большинства стран Европы.
Острая наблюдательность, живое восприятие искусства, яркие впечатления, почерпнутые во время путешествий, страстный интерес к музыке и художественному слову, особенно к творчеству Гете и русской классической литературе, как бы предопределили жизненное призвание будущего писателя. Уже в 1897 г. появляется сборник его юношеских новелл «Маленький господин Фридеман», в котором с достаточной полнотой отразилось миропонимание художника и на долгий период определились некоторые тематические особенности его творчества.
Сопоставляя два мира: бытие филистерски ограниченного бюргера, самодовольного, с убогими житейскими стремлениями, и жизнь художника, исполненную страстных исканий в искусстве и наслаждения утонченной красотой,— Томас Манн всегда на стороне последнего. Но искусство для него лишь прибежище рафинированных умов и душ, оно существует отдельно от жизни и, даже овладев человеком всецело, не способно дать ему полного счастья.
В то же время герои ранних новелл Т. Манна окружены сочно выписанным реалистическим миром. Картины буржуазной действительности сами по себе необыкновенно впечатляющи. Эти особенности частично находят отзвук и в первом романе Томаса Манна «Будденброки» (1901), вскрывающем историю четырех поколений состоятельной бюргерской семьи со времени наполеоновских войн, положивших основу ее благосостояния, до начала эпохи утвердившегося в Германии империализма. Разрушение материального благополучия Будденброков от поколения к поколению сочетается с их духовным вырождением: от преуспевающего, внутренне цельного, как бы излучающего силу и уверенность старого Иоганна до изнеженного, нервно неуравновешенного, ищущего спасения от грубой деляческой действительности мальчика Ганно — последнего отпрыска фамилии, обреченной на гибель.
Вырождение Будденброков знаменует для Томаса Манна гибель той, казалось бы, нерушимой основы, на которой зиждилась бюргерская культура.
В чем же усматривал писатель причины упадка семьи?
В «Будденброках» Т. Манн проявляет понимание зависимости индивидуальных судеб и истории социальных групп от общественного процесса в целом. Но он ориентируется как бы на их второстепенные «отголоски»: решающими факторами, определяющими упадок бюргерской семьи, становятся не события 48-го года в Германии, не ее объединение — итог франко-прус« ской войны, не укрепление империализма; не социально-исторический, а социально-психологический подход побуждает Манна искать истоки разрушения семьи в появлении среди немецкого бюргерства «грюндеров» — беспринципных дельцов-хищников, знать не желающих пресловутой буржуазной «добросовестности» в делах, прочного кредита, солидных, десятилетиями устоявшихся деловых связей. Прочность и обстоятельность уклада отступает перед ненасытной жаждой богатства, жестокой хваткой предпринимателя новой формации.
Гибнут старые фирмы, рушатся семейные связи, неврастеническая неуверенность навсегда губит традиционную респектабельность некогда сильных и внушительных сенаторов крупного торгового города. Таким образом, в конечном итоге обстоятельства времени все же остаются решающими в судьбах людей.
На долгие годы закрепились в творчестве Томаса Манна мотивы «Будденброков», хотя их трактовка и претерпевала с течением времени значительные изменения. Это трагическая обреченность художника в мире взбесившегося буржуа, это бессилие старого бюргерства остановить наступление империализма, несущего с собой вырождение культуры. Это пристальный взгляд в душу человека и стремление доискаться до первоистоков его поступков. Это, наконец, стремление обрести прочную основу, которая позволила бы видеть мир не погибающим, но возрождающимся к новой жизни.
В столкновении Германии с державами Антанты автор «Будденброков» увидел борьбу немецкой культуры, даже немецкого гуманизма, против гнилостного буржуазно-демократического уклада. Заявляя о своей личной незаинтересованности в победе империалистической Германии, Томас Манн тем не менее объективно выступал в защиту шовинистических настроений («Размышления аполитичного» 1918).
Однако годы войны, а затем свершение Великой Октябрьской социалистической революции в России не могли пройти для писателя бесследно. Эстет и скептик, он порывает с идеями, высказанными в «Рассуждениях аполитичного», критически оценивает их, ищет новой платформы для плодотворной работы.
Перемены, которые принес в Европу мир, не удовлетворили ни одного из великих буржуазных писателей-реалистов, хотя очень немногие из них безоговорочно стали на путь признания социализма. Томас Манн в этот период приходит к мысли о необходимости осуществления на Западе «новой демократии», основанной на гуманистическом единстве общества. Особенность позиции писателя (и слабость ее) определялась внеклассовым подходом к решению этого вопроса.
Художественным итогом размышлений и наблюдений писателя в первые годы Веймарской республики стал его роман «Волшебная гора» (1924).
Манн называл его «книгой прощания», книгой «отречения». Перенеся действие романа в предвоенные годы, писатель пытался не столько передать дух минувшего времени, сколько — обогащенный новыми мыслями и впечатлениями — отобразить сомнения и поиски современной ему интеллигенции Запада. Продолжая историю бюргерства, изображая мятущуюся, ищущую душу интеллигента, исполненную страха и неуверенности, Томас Манн сумел показать битву идеологий, дать в конечном счете уничтожающую оценку философствующему буржуа.
«Волшебная гора» наряду с романами «Будденброки» и «История доктора Фаустуса» составляет наиболее значительную часть творческого наследия Томаса Манна.
К «Волшебной горе» примыкают и статьи Томаса Манна периода 20—30-х годов, его выступления, объединенные затем в сборник «Страдания и величие мастеров».
Писатель все больше и больше склоняется к принятию социализма. Правда, это своего рода «социализм чувства», который, в частности, предполагает процветание бюргерства — носителя культуры, созидателя жизненных ценностей.
В 1933 г. писатель оставляет Германию. Начинаются годы эмиграции: Швейцария, Франция, а затем США становятся пристанищем всемирно знаменитого мастера. Последующая публицистика Томаса Манна исполнена гневной ненавистью к фашизму, призывом объединить в борьбе с ним все демократические силы.
Все эти годы художника занимает мысль о судьбах европейской культуры, европейской общественной мысли. Думы писателя были отражены в монументальном цикле романов «Иосиф и его братья», над которым он работал 10 лет («История Иакова», 1933; «Молодой Иосиф», 1934; «Иосиф в Египте», 1936; «Иосиф-кормилец», 1943).
Свидетель жесточайших исторических столкновений эпохи, Томас Манн хотел показать людям, что вся история человечества проходит под знаком борьбы добра и зла, что победа добра неизбежна, ибо это самое сильное чувство сознательного человека.
Используя как основу тетралогии библейский миф об Иосифе прекрасном, Томас Манн провозглашает победу гуманности над темными силами иррационализма, извечность и нерушимость которых отстаивали теоретики фашизма.
Это интересное и своеобразное произведение с ясно выраженными гуманистическими тенденциями, защитой разума и человечности все же не отличалось той силой политической действенности, что была в большей степени свойственна историческим романам других больших немецких писателей-изгаан-ников — Генриха Манна, Лиона Фейхтвангера, Бруно Франка.
Думы о человечестве всегда связывались у Томаса Манна с жизнью и творчеством «великого веймарца» Гете, о котором им написано множество статей и докладов. Влияние Гете не трудно проследить в произведениях Томаса Манна. Итоговой работой писателя о Гете явился роман «Лотта в Веймаре» (1939).
В романе «Лотта в Веймаре» очевиден отказ Томаса Манна от метафизического противопоставления природы и духа и — как следствие этого — от несовместимости общественной жизни и творчества. Таким образом, проблема реалистического искусства решается в положительном смысле.
С другой стороны, «Лотта в Веймаре» подкрепляет всегдашнее убеждение Томаса Манна о нравственном воспитании человека как основном решающем пути построения гармонического общества — мифической «новой демократии». Здесь легко уловить связь между «Лоттой в Веймаре» и тетралогией «Иосиф и его братья».
Годы войны не могли не сказаться на мировоззрении большого писателя. Активная антифашистская деятельность, сближение с борцами Сопротивления, глубокие раздумья над трагической судьбой родного народа приводят, наконец, писателя к признанию коллективного социального разума. Место одиночки-гуманиста, преобразующего мир, занимает теперь в философии Томаса Манна действенный гуманизм, овладевший массами.
И хотя пути перехода к социалистическому устройству общества по-прежнему туманны для писателя, самый факт неизбежного торжества социализма на планете для него несомненен.
Идя к новому, Томас Манн не без иронии оглядывается на некоторые этапы своего долгого и нелегкого пути. Свидетельством этого служит, в частности, его незавершенный роман «Признания авантюриста Феликса Круля» (1954).
Авантюрист Круль внешне сродни тем бойцам за власть и богатство, которых изобразили Бальзак и Стендаль. Но внутренне они весьма отличны. Круль слишком мелок, он еще одно свидетельство окончательного вырождения буржуазии, закрепленное в истории литературы Томасом Манном.
В 1947 г. появился самый значительный роман писателя последних лет — «Доктор Фаустус. Жизнь немецкого композитора Адриана Леверкюна, рассказанная его другом». Это своеобразный итог творческого пути Томаса Манна, книга, к которой он, по собственному признанию, шел всю жизнь и в которой самовыражение художника достигло своего предела.
Это «книга конца», венчающая идейную и творческую эволюцию писателя. Если «Будденброки» были лебединой песнью умирающего полупатриархального бюргерства, «Волшебная гора» — «книгой прощания» со многими дорогими сердцу Томаса Манна иллюзиями, то «Доктор Фаустус» стал решительным осуждением всего буржуазного мира: его общественного строя
и его искусства.
«Доктор Фаустус» прежде всего философский роман, внешняя канва небогата событиями, круг действующих лиц очень сужен, внимание писателя поглощено в основном изломами души героя и стихией его творчества — музыкой.
Повествование строится как биография композитора Адриана Леверкюна. Леверкюн родился и провел детство в предместье маленького немецкого городка Кайзерсашерн, сохранившего неизменным свой средневековый облик. Тяга к мистическому соперничала в его душе с любовью к музыке. В старинном университете Галле Леверкюн некоторое время учится на теологическом факультете, но затем оставляет его и профессионально занимается музыкой. Этот талантливый человек, сторонящийся жизни и не знающий ее практической стороны, многими чертами напоминает героев ранних новел Томаса Манна.
В музыке Леверкюна звучат пессимистическое неверие в человека, ужас перед неизбежным крушением старого общества, стенания личности, окруженной злыми духами земли и ада.
Томас Манн стремился дать описание музыкальных творений Леверкюна с профессиональной точностью и тщательностью. Он изучает историю музыки и труды современных теоретиков, консультируется с видными музыковедами, по многу раз переделывает строки, посвященные анализу «Апокалипсиса» и «Плача доктора Фауста» — оратории Леверкюна, играющей такую значительную роль в романе.
Хорошо знакомый с музыкой модернизма, Томас Манн наделяет произведения Леверкюна ее особенностями. В романе отчетливо отобразилось противопоставление творений Леверкюна и музыки великого немецкого композитора Бетховена: откровенное отчаяние одного и жизнеутверждающий пафос другого, нервозная несочлененность звуков, символизирующая распад мира, у Леверкюна и мелодичность и человеческая теплота музыки великого композитора.
Жестокий, антигуманный смысл музыки Адриана Леверкюна был очевидным. Творческое дарование, утверждает писатель, накладывает на художника большую моральную ответственность, смысл и назначение искусства — в служении народу. Ложно направленное дарование обращается в конце концов против самого художника. Жизнь Леверкюна тому доказательство.
«Рассчитываясь» с буржуазным обществом и буржуазией как классом, Томас Манн строит роман в основном на фаустовской теме. Она как бы отражает всю историю буржуазии Германии. Эпоха постепенного возвышения ее связана с «Народной книгой о докторе Фаусте» (XVI в.), наивысший подъем — с «Фаустом» Гете, Леверкюн-Фауст должен показать окончательное разложение и гибель буржуазии. Основной «технический» мотив этой темы — сделка с чертом. Но во имя чего?
Фауст «Народной книги» — ловкий пройдоха, обирающий простаков, весело и энергично устраивающий свои дела. Его пронырливость — знамение времени, она неотъемлемая часть дельца-чернокнижника, который больше всего на свете озабочен устройством собственного благополучия.
Великий Фауст Гете ищет смысл жизни и обретает его в труде во имя людей. Личное отступает, идеалом становится счастье человечества. Перед нами Фауст созидатель, творец.
Что же касается Леверкюна, то его гибель символизирует не только конец буржуазного искусства, но и нечто большее в истории деградирующего класса.
Повествование ведется от имени старого товарища Леверкюна филолога Серенусса Цейтблома. В 1940 г. умер композитор, Цейтблом начинает свои записки 27 мая 1943 г. (когда Томас Манн действительно приступил к работе над романом).
Одинокий ученый, стоящий во «внутренней» оппозиции к гитлеровскому режиму, в уединенном домике на Изаре предается воспоминаниям, а в это время в мире бушует война. Цейтблом не может полностью изолировать себя, и большие события отголосками врываются в его повесть. И тогда на страницах книги мелькают заметки о событиях времени. Позади переломный год войны, и Цейтблом, отвлекаясь от истории Леверкюна, все больше вдумывается в историю мира.
Летописец многим напоминает самого Томаса Манна: Цейтблому свойственны многие заблуждения, которые со временем преодолел писатель, его мучительное неприятие действительности также постепенно перерастает в протест против фашизма во всех формах. Цейтблом уже понимает, что гитлеровская Германия — это сумасшедший дом в центре Европы, что крах нацизма неизбежен. Ему грезится новая Германия, новый мир, построенный на началах добра и справедливости.
Фигура рассказчика очень важна, в частности, и потому, что она многим близка Томасу Манну, но о тождестве говорить,
конечно, нельзя — достаточно вспомнить страстные выступления писателя против фашизма, его необыкновенную политическую активность в годы войны и борьбу за мирное воссоединение Германии в послевоенные годы.
Как и многие крупные писатели-реалисты Запада, Томас Манн не сумел сделать конечного шага к социализму, хотя в последние годы все его симпатии принадлежали новому обществу. Творчество писателя в целом обращено к этому новому миру: честная и трезвая оценка действительности, высокая художественная одаренность, искренний гуманизм сделали произведения Томаса Манна действенным оружием в руках строителей этого нового мира.
Уже в начале пути Томаса Манна, как и всякого большого художника, постоянно волнует мысль о сущности искусства, о его отношении к действительности, о взаимопроникновении этих, как он полагает, субстанциальных понятий. Тяга к творчеству, ощущаемая писателем как непобедимая данность, требовала объяснений и излилась в первые годы нашего века рядом произведений (преимущественно новелл) о роли искусства и судьбах художника.
Понятен интерес Т. Манна к судьбе художника именно в буржуазном обществе, но эта тема возникает в его творчестве не сама по себе, а как следствие глубоко критического отношения писателя к миру. Она отражает столкновение высоких гуманистических идеалов Т. Манна (хотя и не очень отчетливых в эту пору) с жестокой и уродливой действительностью.
В этой связи обыватель, буржуа, всецело отдавшийся страсти к искусству (профессионально или дилетантски), характеризуется Томасом Манном как «заблудший бюргер». В этот период в соответствии с идеалистической метафизикой в духе Шопенгауэра— Ницше с ее ограниченностью и противоречивостью Томас Манн пака еще рассматривает развитие действительности как борьбу изначальных форм «жизни» и «смерти». Одной из форм смерти становится у Манна и высокая одухотворенность искусства.
В столкновении искусства и действительности позиция самого писателя еще не отличается должной ясностью. Обнажая хищную пошлость, туповатую бездумность «нормального» бюргера, Манн усматривает в нем также и крикливое здоровье подлинности,, прочность, самоуверенную устойчивость.
В то же время искусство, противостоящее действительности, создавая прекрасное, утонченно-изящное, творит тем самым ущербное, болезненное, бессильное. Его носители, как правило, слабы и бесполезны, испытывают страх перед жизнью, мешают ей. Их расслабленность, тяготение к смерти влекут к гибели и тех, кто неосторожно соприкасается с ними.
Сложность ситуации усугубляется тем, что Томас Манн во многом отождествляет в этот период историю цивилизации с жизнью и историей бюргерства; а жрецы искусства в новелах почти всегда декаденствующие литераторы, сознательные поклонники бесполезной красоты, и если отказаться от обобщений, касающихся искусства в целом, то окажется, что ирония Томаса Манна в адрес его служителей далеко не беспочвенна.
Проблематика новелл о роли искусства и судьбах художника предопределяет и манеру писательского письма по сравнению с предшествующими «Будденброками». Это сказалось, например, в символической отвлеченности характеров, избыточном психологизировании, в чрезмерной усложненности языка. Правда, все это в какой-то мере призвано было передать своеобразную атмосферу рассказов с их несколько необычными героями.
Наиболее полно и последовательно проблема «искусство — действительность» рассматривается Томасом Манном в новелле «Тонио Крегер» (1903), которая по своему объему приближается к повести.
Автор дает нам возможность проследить, как складывается характер, формируется отношение к миру «заблудшего бюргера».
Подросток Тонио, задумчивый, меланхоличный, самоуглубленный, выделяется среди шумливых, озорных и простоватых сверстников; жизнь представляется ему неизмеримо сложной, и он входит в нее с опасливой осторожностью. Его собственный мир, наполнявший душу восторгом и ощущением красоты,— это мир скрипки, избранных книг — величайших творений человеческого духа, и тайного стихотворства. «Фонтан в саду под старым орешником, скрипка и морские дали, дали Балтийского моря, чьи летние грезы ему удавалось подслушать во время каникул, все это было тем, что он любил, чем старался окружать себя, среди чего протекала его внутренняя жизнь»
Но то, что составляет его гордость, уже и его боль. Он исключителен, но одинок, он находит высшее наслаждение в искусстве, но лишен простых, повседневных радостей, которым вполне отдаются его сверстники: это верховая езда, плавание, гимнастика, обыкновенные отношения, не затуманенные анализом и сомнениями. И кто знает, что сулит в этом возрасте большее удовольствие шиллеровский ли «Дон Карлос» или же книга о лошадях, иллюстрированная моментальными фотографиями?
Во всяком случае, приятель Ганс Гансен, в которого влюблен Тонио, предпочитает лошадей. О этот Ганс Гансен! Кумир товарищей и учителей, прекрасный ученик, отменный спортсмен, общий любимец, респектабельный и благопристойный! «Ну у кого еще могут быть такие голубые глаза; кто, кроме тебя, живет в таком счастливом единении со всем миром?» думал Тонио.
Но в сердце Тонио рядом с грустной завистью живет и легкое презрение к Гансу — его негибким ощущениям, ограниченности, отсутствию тяги к духовному.
Откуда же такая двойственность? Тонио (а вместе с ним и Томас Манн) полагает, что раньше всего она объясняется происхождением; ведь если отец его известнейший в городе и всеми почитаемый купец консул Крегер, то мать — черноволосая красавица Консуэло из далеких краев, «расположенных в самом низу карты».
Рушатся попытки Тонио сблизиться с Гансом, но на смену угасающему чувству к несостоявшемуся другу приходит любовь. Его тайная избранница Ингеборг Хольм из породы тех же белокурых и голубоглазых, ясных и примитивных душой. И снова, зная уже, что любовь в избытке наделит его горестями и унижениями, он лелеет и пестует ее, ибо не в силах противостоять магнетизму полнокровной жизни.
Но Тонио чужд, непонятен Инге, они объясняются на разных языках; она уходит в жизнь, оставив в сердце Крегера чувство горестной неудовлетворенности.
Пролетели годы, пришла в упадок, захирела, распалась семья Крегеров. 13 лет спустя мы застаем Тонио известным мюнхенским писателем. Он эстет, его творчество — предмет широковещательных литературных дискуссий, но по сути своей Тонио остался хотя и блудным, но все же сыном своего класса.
Прозорливость Тонио — это проницательность человека с ограниченным кругом видения. Незаурядный талант, неизмеримое трудолюбие, способность художника проникать в суть явлений — все это обращено на изучение и отображение того круга людей, понятий, событий, к которому волей-неволей тяготеет Тонио с детства: это бюргерство и все, что кровно с ним связано.
Трагедия художника в буржуазном обществе состоит и в том, что он лишен возможности свободного, естественного, органического общения с окружающими, если только не ищет его вне буржуазного круга. Это бывает еще сложнее, когда он рождением, воспитанием, привычками и т. п. долгое время был связан с этим обществом, когда это же общество составляет объект его изображения.
В такой ситуации второе зрение, снимающее покровы благополучия и благопристойности, действительно не может не ранить художника.
Такая творческая избирательность привела Тонио к тому, что сила искусства «обострила его глаза, позволила ему познать великие слова, которые распирают грудь человека, она открыла ему души людей и его собственную душу/сделала его ясновидцем и раскрыла перед ним сущность мир?, то сокровенное, что таится за словами и поступками. И он увидел только смешное и убогое, убогое и смешное».
Чаще всего в этом случае возникает искусство, питаемое одиночеством, невозможностью создать круг непосредственного общения, искусство как нечто искусственное, «наджизненное», эрзац, замена подлинности.
Но это же искусство отличает, как правило, и обостренная, образная концентрация чувств.
Взирая на мир буржуа с высоты, понимая все его убожество, художник в то же время не в силах оторваться от него, избавиться от его воздействия.
Неуверенность и метания Тонио, несмотря на все муки, представляются ему неизбежными. Искусство, по мнению Крегера (и здесь к нему присоединяется автор), фатально влечет к себе, ломая сопротивление личности, и — хочешь не хочешь — ты обречен. Человек, отмеченный проклятьем дарования, вырывается из нормального течения жизни, лишается здоровых радостей существования: «Ведь иные сбиваются с пути только потому,— меланхолически замечает Тонио,— что для них верного пути не существует».
Чувственная красота и радостное мировоззрение несовместимы со служением искусству или хотя бы с преданностью ему. Так размышляет юный Тонио. Творчество, по Крегеру, замена жизни и компенсация за нее. Достаточная ли? Возникает проблема внутренней потребности творчества, шкалы его духовных ценностей. Решается она не враз, и тем более нелегко. Влюбленный Тонио, осознающий, что любовь не только принесет ему множество страданий, но и лишит покоя, необходимого для творчества, тем не менее говорит себе: «Любовь — это богатство и жизнь, а он больше стремился быть богатым и жить, чем созидать в тиши».
Однако вскоре даже любовь вытесняется растущей потребностью созидания и ощущением возможности творчества: «Он всецело предался... силе духа и слова, с улыбкой, господствующей над темной и немой жизнью».
Стоит ли все-таки «сила слова» такой жертвенности? Ведь «надо умереть, чтобы творить великое искусство»,— говорит автор. Умереть — для жизненных радостей и наслаждений, отказаться от всего, что делает жизнь обыкновенного человека осмысленной, а не то, так и счастливой. Всецело предаваться искусству. Чтобы быть объективным и отобразить явление во всей его полноте, художник должен воспитать в себе бесстрастие, вытравить все живые чувства из своего сердца. «Надо обладать какой-то нечеловеческой, античеловеческой природой, чтобы занять удаленную и безучастную к человеку позицию и суметь, или хотя бы только пожелать, выразить человеческое, обыграть его, действенно, со вкусом его воплотить».
По Тонио Крегеру, и не видно возражений автора, служение искусству жертвенно, аскетично, самозабвенно до отказа от самой человеческой природы.
Художник обречен «постоянно утверждать человеческое, не имея в нем своей доли».
Таким образом перед потенциальным художником, полагает и Томас Манн, стоит поистине трагическая проблема выбора пути, но в любом случае его будет мучить тоска по неизведанному. Это обстоятельство накладывает на весь облик творца нечто роковое.
Русской художнице Лизавете Ивановне, поверенной своей души, изливает Тонио тоску по неомраченному благодушию земных людей, которое и влечет и отталкивает его.
Тонио жалуется, что искусство, которому он служит, накладывает на него печать чего-то зазорного, сомнительного, позорящего — прямо противоположного добропорядочному блаженству обыденности.
Его притягивает «жизнь во всей ее соблазнительной банальности», говорит он, подразумевая, что никак не соприкасается с нею. Тем неприятнее бьет по его самолюбию замечание Лизаветы Ивановны о том, что при всей своей утонченности он всего-навсего... заблудший обыватель.
Между тем, это точка зрения самого Томаса Манна. И она во многом объясняет все томления, колебания, тоску по антидуховному, пренебрежение к бюргерству и зависть к его бездумному, животно-чувственному бытию, характеризующие художников в новеллах Манна.
Тонио Крегер хочет быть честным перед собой, ищет уверенной правды о себе. В поисках ее он вновь навещает город детства; как когда-то с Гансом, повторяет прогулку по бульварам, машет рукой проходящему поезду, прикасается к ржавым петлям калитки дома Ганса Гансена. А вскоре в Дании Тонио встречает веселую, симпатичную пару — Инге и Ганса.
И снова он в стороне. С пылающим лицом стоял он в темном углу, страдая из-за вас, белокурые, жизнелюбивые счастливцы, и потом одинокий ушел к «себе».
Ревизия души приводит Тонио к убеждению, что он действительно «обыватель, оплошно забредший в искусство, цыган, тоскующий по хорошему воспитанию, художник с нечистой совестью».
Тонио выше и чище многих своих коллег, констатация противоречий и самолюбование не исчерпывают его отношения к себе и миру. Остро переживая болезненность своего искусства, он ощупью, впотьмах, но все же пытается стать ближе к большому миру, породниться с ним своим творчеством. Он не отрекается от сделанного, но теперь уже считает, что это всего лишь «самая малость, все равно, что ничто», и хочет воплотить наконец в своих творениях глубокую, тайную любовь к обыкновенной, подлинной жизни, ибо эта любовь «благодатна и плодотворна».
Долгое время между Тонио и другими людьми, простыми, обычными, оказывается возможной только поверхностная, «мнимая, ничего не значащая близость». И потому годы, отданные творчеству и опаленные страстью без любви и общением без дружбы, представляются герою «мертвыми».
Крегер не знает других людей, кроме тех, среди которых он вырос. И они частенько вызывают у него не только зависть, но и презрение. Тем не менее, даже оставаясь неприкаянно одиноким среди людей, Крегер постигает в конце концов великую истину искусства: оно плодотворно, только будучи гуманистическим по своему содержанию. «Ведь если что может сделать из литератора поэта, то как раз... любовь к человечному, живому, обыденному. Все тепло, вся доброта, весь мир, весь юмор идут от нее...»
В то же время воздействие литературы, допускает Крегер, может быть облагораживающим и возвышенным. Когда Лиза-вета Ивановна говорит о «целительном, освящающем воздействии литературы», о «спасительной власти языка, духа писателя как высшем проявлении человеческого духа вообще», Тонио подтверждает: «Вы вправе так говорить, Лизавета Ивановна, применительно к творениям ваших писателей, ибо достойная преклонения русская литература и есть та священная литература, о какой вы сейчас говорили».
Следует сказать, что эта оценка идентична тому, что много раз говорилось о великой русской литературе самим Томасом Манном.
Разумеется, было бы неоправданным преувеличением считать, что проблема «художник — жизнь» находит в новелле положительное решение, но нельзя не заметить, что финальные мысли героя, невзирая на всю их неопределенность, симптоматичны в плане направления поиска.
Новелла обрывается на оптимистической ноте, и читатель остается в уверенности, что ни жизненный, ни творческий путь Тонио Крегера далеко не завершены. В этом, в частности, убеждает нас и огромный заряд нерастраченных сил в его душе, сил, рвущихся наружу и жаждущих творческого и человеческого выявления. Было бы в корне ошибочно представлять себе героя человеком, обреченным погибнуть от бледной немочи. Это становится совершенно явственным в небольшой по месту сцене ночного шторма, обрушивающегося на пароход, пассажиром которого был и Крегер. Когда возлюбленный им втайне обыватель со стенаниями и страхом клял разгул стихий и совершенно «нечеловечески» страдал от страшной качки на борту парохода, в душе Тонио «поднималось ликование, достаточно мощное, как ему казалось, чтобы пересилить и ветер, и бурю. Песнь к морю, окрыленная любовью, звучала в нем:
Друг давней юности, прибой,
Я снова встретился с тобой
...Сердце Тонио Крегера жило».
Нетрудно заметить, что чувства, испытываемые героем, разительно противостоят его излюбленному тезису, повторяемому порой, как начинает думать читатель, по привычке: «Жизнь — извечная противоположность искусству и духу». Ведь именно жизнь в этом случае активно насыщала дух и служила прямым, непосредственным источником искусства.
Сцена эта помогает понять и другое: авторские идеи об искусстве не всегда соответствуют уровню понимания, до которого уже сумел дорасти его герой.
Как и во многих произведениях Томаса Манна, основные события повествования развиваются в тесном приморском городе с островерхими кровлями, на крутых улицах, насквозь продуваемых ветрами. На фоне города, где все дышит устойчивостью, неподвижностью, завершенностью, столь выигрышно-заметным становится любое колебание, любая «неправильность», любой поиск.
Круг жизни Тонио Крегера дважды повторяется перед нами, мысли подростка и сложившегося человека фильтруются равнозначными впечатлениями, и это помогает читателю лучше увидеть, что закрепилось в жизни героя и что унесено временем. Все возвращается вновь через полтора десятилетия, и первая реакция героя как будто бы та же, прежняя. Боль, сознание одиночества, тоска, но — как это не парадоксально — и чувство счастья. Ибо все, что происходит с героем, дает жизнь сердцу его, а это и есть счастье художника.
Существенное место занимает в новелле природа Прибалтики и немецкого юга, живая, подвижная в постоянно меняющихся проявлениях. Море, то бурное, то ленивое и неподвижное, росистый луг, испещренный одинокими тропинками, буковый лес, холмистые дали и рокот прибоя — все это живет в свободном парении духа и в ленивой истоме Крегера, обволакивает его мысли, рождает еще один аспект видения мира.
Природа, воспринятая героем точными, впечатляющими штрихами, повергала Тонио в счастливое смятенье, оказывалась ясным стимулом соответствующего творческого настроя.
Тема «Тонио Крегера» чересчур выстрадана автором, чтобы воплотиться в ироническом ключе, но иногда автор не может удержаться от улыбки. Так, например, «подозрительность» профессии писателя, о которой постоянно толкует Тонио, находит свое внешнее выражение в том, что в родном городе его принимают за мюнхенского правонарушителя, преследуемого полицией.
Новелла «Тонио Крегер» занимает весьма существенное место в раннем творчестве Томаса Манна. Выявляя трагическую противоречивость искусства и его носителей в мире бюргерства, новелла провозглашает гуманизм и демократизацию искусства.
Проблемы творчества не исчерпываются в новеллистике писателя только скептическим недоверием к современному ему буржуазному искусству. Так в прошлом литературы находит он пример подлинного служения высоким идеалам: речь идет о новелле Томаса Манна «Тяжелый час» (1905).
Это не просто психологический этюд о муках творчества, это противопоставление высокой одухотворенности истинного созидания мелкотравчатым самокопаниям и сомнениям декадентствующей литературы.
«Тяжелый час» — свидетельство неустанных поисков Томасом Манном идеалов искусства, попытка решить проблему «заблудившегося бюргера» в более демократическом плане. Творец — выразитель народного духа, художник — певец действительности, исследователь реальных отношений. К такому выводу приходит писатель на пути неустанных поисков смысла и назначения искусства уже в первые годы нашего столетия.
Приворот является магическим воздействием на человека помимо его воли. Принято различать два вида приворота – любовный и сексуальный. Чем же они отличаются между собой?
По данным статистики, наши соотечественницы ежегодно тратят баснословные суммы денег на экстрасенсов, гадалок. Воистину, вера в силу слова огромна. Но оправдана ли она?
Порча насылается на человека намеренно, при этом считается, что она действует на биоэнергетику жертвы. Наиболее уязвимыми являются дети, беременные и кормящие женщины.
Испокон веков люди пытались приворожить любимого человека и делали это с помощью магии. Существуют готовые рецепты приворотов, но надежнее обратиться к магу.
Достаточно ясные образы из сна производят неизгладимое впечатление на проснувшегося человека. Если через какое-то время события во сне воплощаются наяву, то люди убеждаются в том, что данный сон был вещим. Вещие сны отличаются от обычных тем, что они, за редким исключением, имеют прямое значение. Вещий сон всегда яркий, запоминающийся...
Существует стойкое убеждение, что сны про умерших людей не относятся к жанру ужасов, а, напротив, часто являются вещими снами. Так, например, стоит прислушиваться к словам покойников, потому что все они как правило являются прямыми и правдивыми, в отличие от иносказаний, которые произносят другие персонажи наших сновидений...
Если приснился какой-то плохой сон, то он запоминается почти всем и не выходит из головы длительное время. Часто человека пугает даже не столько само содержимое сновидения, а его последствия, ведь большинство из нас верит, что сны мы видим совсем не напрасно. Как выяснили ученые, плохой сон чаще всего снится человеку уже под самое утро...
Согласно Миллеру, сны, в которых снятся кошки – знак, предвещающий неудачу. Кроме случаев, когда кошку удается убить или прогнать. Если кошка нападает на сновидца, то это означает...
Как правило, змеи – это всегда что-то нехорошее, это предвестники будущих неприятностей. Если снятся змеи, которые активно шевелятся и извиваются, то говорят о том, что ...
Снятся деньги обычно к хлопотам, связанным с самыми разными сферами жизни людей. При этом надо обращать внимание, что за деньги снятся – медные, золотые или бумажные...
Сонник Миллера обещает, что если во сне паук плетет паутину, то в доме все будет спокойно и мирно, а если просто снятся пауки, то надо более внимательно отнестись к своей работе, и тогда...
При выборе имени для ребенка необходимо обращать внимание на сочетание выбранного имени и отчества. Предлагаем вам несколько практических советов и рекомендаций.
Хорошее сочетание имени и фамилии играет заметную роль для формирования комфортного существования и счастливой судьбы каждого из нас. Как же его добиться?
Еще недавно многие полагали, что брак по расчету - это архаический пережиток прошлого. Тем не менее, этот вид брака благополучно существует и в наши дни.
Очевидно, что уход за собой необходим любой девушке и женщине в любом возрасте. Но в чем он должен заключаться? С чего начать?
Представляем вам примерный список процедур по уходу за собой в домашних условиях, который вы можете взять за основу и переделать непосредственно под себя.
Та-а-а-к… Повеселилась вчера на дружеской вечеринке… а сегодня из зеркала смотрит на меня незнакомая тётя: убедительные круги под глазами, синева, а первые морщинки
просто кричат о моём биологическом возрасте всем окружающим. Выход один – маскироваться!
Нанесение косметических масок для кожи - одна из самых популярных и эффективных процедур, заметно улучшающая состояние кожных покровов и позволяющая насытить кожу лица необходимыми витаминами. Приготовление масок занимает буквально несколько минут!
Каждая женщина в состоянии выглядеть исключительно стильно, тратя на обновление своего гардероба вполне посильные суммы. И добиться этого совсем несложно – достаточно следовать нескольким простым правилам.
С давних времен и до наших дней люди верят в магическую силу камней, в то, что энергия камня сможет защитить от опасности, поможет человеку быть здоровым и счастливым.
Для выбора амулета не очень важно, соответствует ли минерал нужному знаку Зодиака его владельца. Тут дело совершенно в другом.
© Все права на статьи принадлежат авторам сайта, если не указано иное.
16 +