Двенадцатого июня 1857 года Шевченко начал вести дневник. Кончались десять лет ссылки. Давно нарастала потребность рассказать о своей жизни не в письмах, не отрывочно, а в спокойном, повествовательном тоне.
Обрезая тетрадь для своего дневника, Шевченко сломал перочинный ножик. Это было серьезной потерей. Правда, была надежда примерно через месяц раздобыть другой. Зимой пришлось бы ждать прибытия парохода не меньше пяти месяцев. Это была одна из бытовых мелочей, настолько характерная, что он с нее начал свой дневник.
Шевченко писал дневник по-русски. Он предназначал эти заметки и впечатления о жизни в ссылке своим многочисленным друзьям и единомышленникам.
Об этом он и сам написал в своем дневнике словами поэта Алексея Кольцова:
Пишу не для мгновенной славы,
Для развлеченья, для забавы,—
Для милых, искренних друзей,
Для памяти минувших дней.
Но была и другая причина, вызвавшая желание писать, творить: предчувствие свободы.
Два года его терзали надеждой. Два года ничего не выходило. Надежда вновь возникла со смертью Николая I. «Неудобозабываемый Тормоз» — называл его Шевченко. Многие получили помилование. Хлопотали и о Шевченко, но это ни к чему не привело. Александр II, так же как и Николай I, боялся и ненавидел поэта-революционера. Он собственноручно вычеркнул его из списка политических ссыльных, представленных к помилованию.
«Спасите меня! Еще один год — и я погиб», — писал Шевченко в отчаянии. И свобода наконец была ему обещана. В хлопотах о ссыльном принял участие вице-президент Академии художеств Федор Петрович Толстой, человек мягкий, отзывчивый, ценивший Шевченко как художника.
Об этих хлопотах, по поручению Толстого, сообщил Тарасу Григорьевичу художник Михаил Осипов. Между ним и ссыльным завязалась переписка. Письма художника приносили Шевченко интересные сведения с воли, с родной Украины, где Осипов одно время жил, находясь на военной службе.
Шевченко делился с Осиповым мыслями об искусстве, поверял свои литературные планы. Он послал Осипову свои повести на русском языке, но, боясь говорить об этом открыто, приписал их неведомому Кобзарю Дармограю. Шевченко полностью согласился с критическими замечаниями Осипова относительно повести «Княгиня» и в ответном письме заверял:
«...вы сделали замечание на его «Княгиню», совершенно согласное с моим замечанием; недостаток отделки в подробностях и то большой недостаток. Но этот рассказ — один из первых его ученических этюдов. Попишет еще годок-другой — даст бог, этот недостаток уничтожится. Покойный Карл Павлович Брюллов [письмо это было написано через четыре года после смерти Брюллова] говорил: чем малосложнее картина, тем тщательнее должна быть окончена».
В письмах к Осипову Шевченко выражал свои заветные мысли. Он смело критиковал преклонение перед иностранщиной, в котором был повинен прежде всего сам Николай I.
«...у нас свои есть Прадье, и Делакруа, и Деларош, а о Жаке и Лядурнере и говорить нечего», — писал Шевченко, называя имена деятелей французского искусства.
Он обвинял власть имущих за то, что здание сената поручили выстроить «какому-то инженеру Шуберту; проект же Мельникова, великолепнейший проект, нашли неудобоисполнимым. Диво, да и только!»
Особый интерес представляло для ссыльного поэта письмо Осипова из Севска:
«...Я живу в деревне, в преддверии Малороссии, на границах Курской и Черниговской губерний, где некоторые помещики хорошо знают малороссийский язык, и потому в числе моих знакомых есть здесь горячие ваши поклонники...»
Дальше Осипов писал иронически о том, какие волнения в помещичьей среде вызвали толки о предполагавшихся реформах. Это были для Шевченко первые вести о готовящейся крестьянской реформе.
«Писатель, живущий в народе, — говорилось в письме Осипова, — мог бы много подметить здесь интересного по поводу задуманного освобождения... Помещики запуганы предложениями правительства: кто толкует о несправедливости правительственных мероприятий, кто — об имеющих возникнуть за реформами беспорядках, Когда же здешний предводитель дворянства потребовал от них письменных мнений, они начали писать лирические отзывы с неизбежным курением правительству, похожие на школьные сочинения на заданную тему... Еще недавно среднее дворянство говорило либеральными речами, разумеется втихомолку, против консервативного правительства, а теперь — наоборот».
«Узнаю брата-помещика», — иронически подумал, прочитав это письмо, Шевченко.
Дальнее расстояние и разлука не отняли у Шевченко друзей. Все, кого когда-либо волновала его муза, его горячий нрав, его звучный и мягкий голос, помнили Шевченко. Друзья, разбросанные по всей России, при встречах всегда говорили о нем.
Великий актер Щепкин не забыл своего кобзаря. Он плакал, читая письма Шевченко к их общему другу Кухаренко, с восторгом вспоминая его стихи. Особенно любил Щепкин посвященное ему стихотворение, в котором поэт его называл «волшебником седоусым».
Кухаренко нашел живые, теплые слова для своего далекого друга: «Не бросай дела, брат куренной, сиречь — не оставляй писания. Погасило проклятое горе твой талант, но добрый ветерок повеял, разнес золу, нашел искорку, что не погасла, да и начал раздувать огонь. А там, гляди, и заполыхает пожар».
И пожар готов был запылать. Когда Шевченко узнал, что подписана бумага о его освобождении, он с особым интересом стал вглядываться во все окружающее; в его уме складывались новые, живые описания, образные короткие рассказы.
Постепенно, как к выздоравливающему — силы, к нему прибывало желание творить. У него рождались замыслы поэм. Сначала робко, потом все громче звучали целые строфы стихов.
Хотелось ему писать стихи и по-русски. Задумав поэму «Сатрап и дервиш», сюжет которой Шевченко строил по образцу «Анджело» Пушкина, он записал в дневнике: «Жаль, что я плохо владею русским стихом, а эту оригинальную поэму нужно непременно написать по-русски».
Полный благодарности за дружескую ласку, Шевченко посвятил Кухаренко поэму на украинском языке «Солдатский колодец» — первое большое произведение, написанное за шесть с половиной лет, проведенных в Новопетровском укреплении. Ему хотелось показать старому другу, что «есть еще порох в пороховницах».
«Стихи оказались почти одной доброты с прежними моими стихами, — записал он с какой-то робкой радостью у себя в дневнике. — Немного упруже и отрывистее, но это ничего... вырвуся на свободу — и они у меня потекут плавнее, свободнее, и проще, и веселее. Дождусь ли я этой хромой волшебницы — свободы?»
А свобода только манила издали.
Распоряжение должно было пройти все инстанции — от шефа жандармов до ротного командира, пройти три тысячи верст и десяток канцелярий.
В который раз записывал Шевченко в дневнике о том, как ждет почты из Оренбурга!
«К вечеру действительно почта пришла, но ни мне, ни обо мне ничего не привезла... Опять тоска и бесконечное ожидание! Неужели от 16 апреля до сих пор не могли сделать в корпусном штабе насчет меня распоряжения? (Это написано 18 июня) Холодные, равнодушные тираны!.. Как быстро и горячо исполняется приказание арестовать. Так, напротив, вяло и холодно исполняется приказание освободить».
Вспоминал Шевченко в эти тягостные дни ожидания предсмертные слова одной старухи-крестьянки, слышанные им еще в детстве: «Широк путь из рая, а в рай — узенькая тропинка, да и та колючками покрыта».
Пока приказ не пришел, Шевченко был простым солдатом. До самого конца ссылки его не оставляли в покое.
В укреплении распустили слух, что на Каспийском побережье ожидается кто-то из царской семьи. В почетный караул назначили и Шевченко. Давно уже не приходилось ему так тщательно пригонять ненавистную амуницию. Было жарко, ветром гнало горячий песок. На полянке выстроились две роты. К Шевченко подошел капитан, благосклонно хлопнул его по плечу и сказал:
— Что, брат, отставка? Нет, мы еще сделаем из тебя отличного правофлангового.
И тут же отдал приказание капральному ефрейтору заняться с Шевченко маршировкой и ружейными приемами часа по четыре в день.
Шевченко пришел в ужас.
«Из меня, теперь пятидесятилетнего старика, тянут жилы...» — писал он своим друзьям, от отчаяния даже прибавляя себе годы.
Но и сейчас ему не изменял юмор — он нарисовал на себя карикатуру: толстый, неуклюже марширующий солдат. Под рисунком стояла подпись: «Вот так, как видите...»
Каждый день готовил ему какое-нибудь новое испытание.
В Новопетровском укреплении ожидали прибытия почтового парохода. Шевченко волновался, надеясь, что придет наконец разрешение на его отъезд.
Он побежал в укрепление — в который раз укладывать свой несложный багаж. В офицерском флигеле раздавались пьяные голоса. Шевченко старался пройти незамеченным — он боялся, что начнут зазывать. И действительно, из флигеля вышел подвыпивший инженерный офицер Кампиньони и почти насильно втянул Шевченко в дом.
В неубранной комнате прямо на полу, на разостланной кошме, сидели и лежали пьяные офицеры и горланили песни. Шевченко вырвался из объятий Кампиньони и выбежал на площадь. Тот побежал тоже, кликнул унтер-офицера и приказал отвести Шевченко на гауптвахту.
На следующий день комендант получил на Шевченко рапорт от поручика Кампиньони. Шевченко обвинялся в том, что, находясь в нетрезвом виде, оскорбил офицера. Клевета могла иметь печальные последствия. Комендант доверял Шевченко, но слово солдата перед словом офицера ничего не стоило.
— Посоветуйте, что мне делать с этой гадиной? — сказал Шевченко.
— Есть одно средство — просить прощения, или я вынужден буду вас арестовать. Вы имеете свидетелей, что вы были трезвы, а он имеет свидетелей, что вы его ругали.
— Я приму присягу, что это неправда.
— А он примет присягу, что правда. Он офицер, а вы все еще солдат.
Солдат! Это слово больно ударило Шевченко. Неужели из-за какой-то глупой случайности опять прощаться со свободой? Нет, нужно снести еще и это унижение!
Шевченко, стиснув зубы, надел мундир и отправился к поручику...
Снова пришел пароход, но вместо радостной вести привез новую неприятность: приехал батальонный командир для обследования Новопетровского укрепления.
Надавав зуботычин фельдфебелям и прочим нижним чинам, прочитав наставление ротным командирам и офицерам, он учинил смотр той роте, в которой находился Шевченко.
В пять часов утра рота выстроилась на полянке, «точно игрушка, вырезанная из картона», как образно записал Шевченко у себя в дневнике. До семи часов роту муштровали. А в семь часов явился во всем своем грозном величии грубый рыжий батальонный командир, и началось испытание.
Сначала для порядка он выругал всех вообще, пригрозил судом и розгами, даже «зеленой аллеей>, как называли прохождение сквозь строй под ударами шпицрутенов.
Побушевав три часа, командир объявил перерыв. А в пять часов началось наихудшее: командир допрашивал каждого в отдельности.
Годы, проведенные в казарме, неоднократные унижения подобного рода нисколько не приучили Шевченко к ним.
Попрежнему тоскливое чувство охватило его при виде деревянной фигуры начальника; мучительная, холодная дрожь пробежала по телу.
Командир начал спрашивать всех по порядку, кто и за что отдан в солдаты.
— Ты за что? — спросил он первого.
— За утрату казенных денег, ваше высокоблагородие.
— Надеюсь, впредь не будешь! — сказал командир, надменно усмехнувшись, и обратился к следующему: — Ты за что?
— За буйные поступки, ваше высокоблагородие.
— Так. Надеюсь, впредь не будешь! — тем же тоном сказал командир и продолжал: — Ты за что?
— По воле родительской.
Бывали случаи, когда неудавшихся сыновей, не желавших учиться чему-нибудь путному, отдавали в солдаты сами родители.
— Ты за что? — продолжал опрос командир.
— За непослушание начальству.
— Ого! — грозно сказал экзаминатор. — Надеюсь, впредь не будешь!
Наконец очередь дошла до Шевченко:
— Ты за что?
— За сочинение возмутительных стихов, ваше высокоблагородие.
Командир уставился на него, как бы намереваясь сказать что - нибудь необычное, но, не найдясь, произнес с той же угрозой в голосе:
— Надеюсь, впредь не будешь!
«Как бы не так!» — подумал Шевченко.
В этот миг он почувствовал, что самое тяжелое уже позади, но отвращение от этого допроса еще долго не покидало его. Он записал в дневнике:
«Два дня уже прошло, как выехал от нас отец-командир наш, но я все еще не могу освободиться от тяжелого влияния, наведенного его коротким присутствием. Этот отвратительный смотр... так меня обескуражил, что если бы не Лазаревского письмо у меня в руках, то я бы совсем обессилел под гнетом этого тяжелого впечатления. Но слава богу, что у меня есть этот неоцененный документ; значит, у меня есть канва, по которой я могу выводить самые прихотливые, самые затейливые арабески».
Это было то письмо, в котором Михаил Лазаревский сообщал, что командиру Оренбургского корпуса выслана бумага, по которой Шевченко получает отставку «с предоставлением избрать род и место жизни».
Оставалось запастись еще долей терпения и ждать...
Снова начались сборы. В эти дни ощущение свободы было почти полным. «Могу ехать куда захочу, выбрать город по вкусу. Увижу друзей», — писал Шевченко. Они все чаще посещали его во сне. Волна счастья захлестывала Шевченко. Обострились восприятия. Теперь ему хотелось сохранить в памяти каждый уголок, каждую черточку Новопетровского укрепления, где он прожил такие грустные семь лет. Он тепло прощался с каждым человеком, дружески расположенным к нему.
Среди этих людей был поляк Мостовский, служивший во время польского восстания 1830—1831 годов в артиллерии польской армии. После разгрома восстания он, как военнопленный, был зачислен рядовым на русскую службу.
«Мостовский — один-единственный человек во всем гарнизоне, которого я люблю и уважаю», — писал Шевченко в дневнике.
Шевченко уносил чувство глубокой благодарности к этому прямому человеку, который еще два года назад не побоялся предложить ему, ссыльному, поселиться вместе. Шевченко отказался, зная, как небезопасно для каждого тесное общение с ним.
Теперь, когда свобода уже не маячила, как призрак, а приближалась в виде формальной бумаги с печатью, Шевченко позволил себе в час дружеской встречи с Мостовским заговорить о польской восстании, предвестие которого ощутил он сам во время своего пребывания в Вильне.
Мостовский, суховатый, сдержанный человек, описал с подробностями, которые на всю жизнь удержала его память, картину восстания. Шевченко восхищало то, что этот благородный, честный человек рассказывал о себе скромно, без прикрас, так что о его подвигах можно было только догадываться. А что он вел себя мужественно и стойко, было видно из описываемых событий.
В ожидании отъезда, освобожденный уже от ненавистной солдатской муштры, Шевченко вдруг ощутил, как много у него появилось свободного времени. Проводил он его и с другим поляком — Фиялковским, веселым, умным человеком, неплохо разбиравшимся в литературе. Фиялковский в 1848 году пытался бежать за границу, где хотел примкнуть к венгерским повстанцам. За это он был разжалован из унтер-офицеров в солдаты.
Каждый день теперь был отмечен дружеским чаепитием, с кем-нибудь из новопетровцев под сенью знаменитой вербы, посаженной Шевченко в день прибытия в крепость.
Под вербой сидели Шевченко, Фиялковский и каптенармус крепости, тоже ссыльный, поляк Кулих. Настроение было у всех веселое, обсуждали местные новости. Кулих рассказывал о недавней поездке в Уральск, откуда он, зная страсть Шевченко к книгам, привез ему «Эстетику» Либельта.
— Тарас Григорьевич, как понравился вам сей опус? — спросил Кулих, наливая себе пятый стакан чаю. — Вы знаете, ее купил мой друг Пшевлоцкий, а я выпросил ее для вас. «О, для Шевченко дам!» — сказал он мне.
Как ни уважал Шевченко революционное прошлое Либельта — он тоже был участником польского восстания 1830—1831 годов,— но его нынешние туманные, идеалистические рассуждения раздражали, вызывали возмущение.
Либельт прославлял тот тощий немецкий «идеал», ту бесллотную романтику, которая всегда была ненавистна Шевченко. И поэт припомнил, как со своим другом Штернбергом он высмеял привезенные Жуковским безжизненные картины немецких романтиков Fecca и Корнелиуса.
— Что же, еще раз благодарю за нее! Да, знаете, очень... — сказал Шевченко неопределенно. И вдруг, сразу вспылив, резко добавил: — Либельт всегда мне казался мистиком и не практиком в искусстве. А теперь почитал — бр-р!.. жестко, кисло, приторно, настоящий немецкий идеализм.
Фиялковский захохотал и возбужденно заговорил:
— Да Либельт просто дурень, что написал эту книгу, Пшевлоцкий вдвойне — за то, что ее купил, а ты — больше всех, если не поленился тащить пятьсот верст на своих плечах эту увесистую пустоту!
Кулих вскипел:
— Эти слова требуют доказательств!
— Изволь, — уже спокойно ответил Фиялковский. — Тарас Григорьевич, дайте книгу.
Шевченко торжественно из-под изголовья тут же, под вербой, разостланной постели вынул солидный том и протянул его Фиялковскому.
— Прочитайте вслух, — сказал он серьезно, но в глазах запрыгали чортики.
Фиялковский открыл наугад страницу и начал читать параграф о фантазии. Он читал, спотыкаясь на крутых поворотах сложнейшего периода. Стараясь придать голосу бесстрастность, он не мог все же скрыть напыщенность безжизненных фраз. Через две минуты Кулих воскликнул:
— Ты выдумываешь! Этого не может быть.
— На, читай сам, — протянул ему книгу Фиялковский.
Кулих прочитал несколько фраз про себя, потом вслух и, усмехнувшись, замолчал.
— Да, — сказал он после паузы, — Пшевлоцкий, действительно, цивилизованный дурак. А я-то, я-то! И не заглянул в книгу, обрадовался. Вас хотел порадовать, Тарас Григорьевич!
— И хорошо сделали, — добродушно заверил его Шевченко. — Интересно ведь знать, что пишут и такие богоспасаемые дураки. Если бы эти безжизненные ученые эстетики, эти хирурги прекрасного вместо теорий писали историю изящных искусств, тут была бы очевидная польза. Биографии художников, скульпторов и архитекторов, сделанные учеником великого Микельанджело — Вазари, переживут целые легионы Либельтов.
На этом друзья расстались. Кулиха ожидали его обязанности, Фиялковский не прочь был после серьезных разговоров поиграть с офицерами в карты, а Шевченко улегся под той же вербой дочитывать Либельта.
Впрочем, дочитать не пришлось: на второй странице он заснул, и ему приснились милые сердцу друзья.
В ветреную погоду Шевченко любил бродить вокруг укрепления. Его словно омывало свежей волной. Он снова ощущал простор свободы.
Каждый день ожидал он почты и с нею — вести о свободе.
Наконец, 21 июля 1857 года, в одиннадцать часов утра, Шевченко сообщили, что бумаги пришли и он может уезжать из Новопетровского укрепления.
Вечер накануне отъезда Шевченко провел с Мостовским, оставался у него до восхода ущербной луны. Была тихая лунная ночь. Она прекрасно отвечала умиротворенному настроению Шевченко. Ему вспомнились лермонтовские стихи «Выхожу один я на дорогу».
Не доходя до укрепления, он сел отдохнуть на пригорке и, глядя на освещенную луной каменистую дорогу, громко прочитал:
Выхожу один я на дорогу;
Сквозь туман кремнистый путь блестит;
Ночь тиха. Пустыня внемлет богу,
И звезда с звездою говорит.
Он смотрел на мрачную батарею, стоявшую высоко на скале, он снова и снова вспоминал годы, прожитые здесь, и думал, как важно было в таких тяжелых условиях не потерять себя, свое человеческое достоинство.
Шевченко побрел к дому. За этой лунной ночью он надеялся увидеть ясный день. Жизнелюбивый, умеющий по-детски радоваться малейшему проблеску счастья, он запел:
Та нема в свiтi гipш нiкому,
Як cipoмi молодому...
«Уже я не молодой, а что бедняк, это правда. Ну, да нечего скулить!» — подумал он и зашагал бодрее.
Был первый час ночи. Недалеко от дома его встретил обеспокоенный его долгим отсутствием Андрей Обеременко:
— Где вас носит до этой поры?
— Был в гостях.
— Да уж вижу, что в гостях. Добрые люди поют, лишь от гостей идучи.
Шевченко усмехнулся. Очевидно, Андрей подумал, что он навеселе. А он и не пил ничего, кроме чая. Но Шевченко понравилась эта игра, он дал Обеременко взять себя за руку, подвести к вербе, уложить и заботливо прикрыть одеялом. Ему была приятна человеческая теплота и ласка.
На следующий день предстояло в утлой рыбачьей лодке плыть по Каспийскому морю до Астрахани. Кончились десять лет его ссылки.
Как-то в минуту душевного подъема он записал в своем дневнике: «Все это неисповедимое горе, все роды унижений и поругания прошли, как будто не касаясь меня... Мне кажется, что я точно тот же, что был и десять лет тому назад. Ни одна черта в моем внутреннем образе не изменилась».
Это была правда. Он не ожесточился, не потерял веры в людей, еще тверже стоял за свои идеи. «Некоторые вещи просветлели, округлились, приняли более естественный размер и образ», — писал он.
Но как сурово отразились эти десять лет на его внешнем облике!
Шевченко уезжал в ссылку здоровым, с шапкой густых русых волос. Он возвращался оттуда полысевшим, с разбитым здоровьем. Ему было всего сорок три года.
Приворот является магическим воздействием на человека помимо его воли. Принято различать два вида приворота – любовный и сексуальный. Чем же они отличаются между собой?
По данным статистики, наши соотечественницы ежегодно тратят баснословные суммы денег на экстрасенсов, гадалок. Воистину, вера в силу слова огромна. Но оправдана ли она?
Порча насылается на человека намеренно, при этом считается, что она действует на биоэнергетику жертвы. Наиболее уязвимыми являются дети, беременные и кормящие женщины.
Испокон веков люди пытались приворожить любимого человека и делали это с помощью магии. Существуют готовые рецепты приворотов, но надежнее обратиться к магу.
Достаточно ясные образы из сна производят неизгладимое впечатление на проснувшегося человека. Если через какое-то время события во сне воплощаются наяву, то люди убеждаются в том, что данный сон был вещим. Вещие сны отличаются от обычных тем, что они, за редким исключением, имеют прямое значение. Вещий сон всегда яркий, запоминающийся...
Существует стойкое убеждение, что сны про умерших людей не относятся к жанру ужасов, а, напротив, часто являются вещими снами. Так, например, стоит прислушиваться к словам покойников, потому что все они как правило являются прямыми и правдивыми, в отличие от иносказаний, которые произносят другие персонажи наших сновидений...
Если приснился какой-то плохой сон, то он запоминается почти всем и не выходит из головы длительное время. Часто человека пугает даже не столько само содержимое сновидения, а его последствия, ведь большинство из нас верит, что сны мы видим совсем не напрасно. Как выяснили ученые, плохой сон чаще всего снится человеку уже под самое утро...
Согласно Миллеру, сны, в которых снятся кошки – знак, предвещающий неудачу. Кроме случаев, когда кошку удается убить или прогнать. Если кошка нападает на сновидца, то это означает...
Как правило, змеи – это всегда что-то нехорошее, это предвестники будущих неприятностей. Если снятся змеи, которые активно шевелятся и извиваются, то говорят о том, что ...
Снятся деньги обычно к хлопотам, связанным с самыми разными сферами жизни людей. При этом надо обращать внимание, что за деньги снятся – медные, золотые или бумажные...
Сонник Миллера обещает, что если во сне паук плетет паутину, то в доме все будет спокойно и мирно, а если просто снятся пауки, то надо более внимательно отнестись к своей работе, и тогда...
При выборе имени для ребенка необходимо обращать внимание на сочетание выбранного имени и отчества. Предлагаем вам несколько практических советов и рекомендаций.
Хорошее сочетание имени и фамилии играет заметную роль для формирования комфортного существования и счастливой судьбы каждого из нас. Как же его добиться?
Еще недавно многие полагали, что брак по расчету - это архаический пережиток прошлого. Тем не менее, этот вид брака благополучно существует и в наши дни.
Очевидно, что уход за собой необходим любой девушке и женщине в любом возрасте. Но в чем он должен заключаться? С чего начать?
Представляем вам примерный список процедур по уходу за собой в домашних условиях, который вы можете взять за основу и переделать непосредственно под себя.
Та-а-а-к… Повеселилась вчера на дружеской вечеринке… а сегодня из зеркала смотрит на меня незнакомая тётя: убедительные круги под глазами, синева, а первые морщинки
просто кричат о моём биологическом возрасте всем окружающим. Выход один – маскироваться!
Нанесение косметических масок для кожи - одна из самых популярных и эффективных процедур, заметно улучшающая состояние кожных покровов и позволяющая насытить кожу лица необходимыми витаминами. Приготовление масок занимает буквально несколько минут!
Каждая женщина в состоянии выглядеть исключительно стильно, тратя на обновление своего гардероба вполне посильные суммы. И добиться этого совсем несложно – достаточно следовать нескольким простым правилам.
С давних времен и до наших дней люди верят в магическую силу камней, в то, что энергия камня сможет защитить от опасности, поможет человеку быть здоровым и счастливым.
Для выбора амулета не очень важно, соответствует ли минерал нужному знаку Зодиака его владельца. Тут дело совершенно в другом.
© Все права на статьи принадлежат авторам сайта, если не указано иное.
16 +