Критерий народности является для Чернышевского и Добролюбова важнейшим и обязательным при оценке любого явления современной литературы. Только демократическая литература, органически связанная с трудовыми, в первую очередь крестьянскими, массами и проникнутая, их интересами, опосоона осветить изнутри жизнь этих масс, вскрыть причины их тяжелого положения и дать последовательную оценку крепостнической действительности с позиций угнетенного народа.
Исходя из критерия народности, Чернышевский высоко оценивал творчество писателя-демократа Н. В. Успенского. Успенский, подчеркивал ое, пишет о народе «правду без всяких прикрас». Эту суровую правду критик противопоставляет фальшивому либеральному «народолюбию»: «Прежние отношения к народу, как будто к невинному в своем злосчастии Акакию Акакиевичу, никуда не годятся». Успенский резко критически изображает «мужицкое сословие», но это «хороший признак». «Резко говорить о недостатках известного человека или класса, находящегося в дурном положении, можно только тогда, когда дурное положение представляется продолжающимся по его собственной вине и для своего улучшения нуждается только в его собственном желании изменить свою судьбу». Критика недостатков народа рассматривается Чернышевским как форма воспитания его в революционном духе. Рассказы Успенского обращены к «дюжинным» людям, к массе и имеют целью подготовить ее к «энергичным усилиям, отважным решениям», к революционной борьбе.
Демократизм писателя, тесная связь его с народом была и для Добролюбова высшим критерием при оценке любого литературного явления. Характеризуя Кольцова как «великого народного поэта», он особо подчеркивал, что Кольцов «сам испытал все нужды простого народа, сам жил с ним...». Эту характеристику Добролюбов повторил почти дословно, оценивая творчество Т. Г. Шевченко. В рецензии на «Кобзарь» он писал о великом украинском поэте: «Он вышел из народа, жил с народом и не только мыслью, но обстоятельствами жизни был с ним крепко и кровно связан». Этих подлинно народных писателей Добролюбов противопоставлял либеральным «дилетантам народности».
Добролюбов выделяет и высоко оценивает всякое демократическое по своему идейному содержанию произведение, если даже оно не принадлежит к числу перворазрядных. В непритязательных «Повестях и рассказах» С. Т. Славутинского Добролюбов увидел и «умную мысль», и «логически верное, понятное, хотя не вполне раскрытое, развитие характеров и объяснение зависимости их от влияния окружающей среды», и «идеальные лица русской жизни».
В понятие народности Чернышевский и Добролюбов вкладывали глубоко патриотическое содержание. «Историческое значение каждого русского великого человека измеряется его заслугами родине, его человеческое достоинство - силою его патриотизма»,- писал Чернышевский в «Очерках гоголевского периода». Быть народным писателем - значит отражать жизнь и интересы трудящегося большинства своей нации, служить делу процветания своей родины. Образец такого патриотического служения родине и народу великие критики видели в деятельности своего гениального предшественника В. Г. Белинского. О его критике Чернышевский писал: «Любовь к благу родины была единственной страстью, которая руководила ею: каждый факт искусства ценила она по мере того, какое значение он имеет для русской жизни». «Русская публика знает, как благородно было направление Белинского, какой любовью к России дышат все статьи его»,- подчеркивал Добролюбов.
Продолжая и развивая благородные патриотические традиции Белинского, Чернышевский и Добролюбов разоблачали как лжелатриотизм реакционных славянофилов вроде Шевырёва с его «высокомерными возгласами о величии русского смирения, терпения и проч.», так и национальный нигилизм либеральных «западников». «Кто любит свой народ и не ограничивает его тесным кругом людей, получивших европейское образование, тог поймет радость, с какою приветствуем мы в литературе всякое порядочное явление, имеющее прямое отношение к народной поэзии»,- писал Добролюбов.
Реалистическая правда, революционная идейность и патриотическая народность - таковы важнейшие качества, характеризующие содержание литературы. В своей работе «Эстетические отношения искусства к действительности» Чернышевский подчеркивает, что значение произведения определяется характером его идейного содержания. Даже самая совершенная форма не спасет произведение, мелкое по теме и ничтожное по своей идее. «Бесполезное не имеет права на уважение». Но вместе с тем великие критики неизменно подчеркивали значение художественной формы в искусстве. О достоинстве произведения они судили «по широте взгляда автора, верности понимания и живости изображения» жизни.
Эстетические взгляды великих демократов нашли свое выражение в разработанном Добролюбовым методе критического анализа - «реальном методе», органически вытекавшем из их материалистической эстетики и являвшемся острым оружием революционно-демократической критики.
Каковы же основные особенности «реального метода»?
«Реальный метод» Добролюбова противостоит догматическим и спекулятивным методам идеалистической критики. Он не предписывает писателю никаких «вечных», метафизических законов творчества, не пытается уложить его произведения в готовую схему. «Реальный метод» рассматривает содержание произведения как отраженную действительность и выясняет степень правдивости, глубины и жизненности этого отражения. На материале художественных произведений критик, пользующийся «реальным методом», изучает явления и процессы, происходящие в самой действительности, и разъясняет читателям их сущность и значение.
«Реальный метод» в полной мере учитывает мировоззрение писателя, определяющее характер его творчества. «Самое главное для критики,- подчеркивал Добролюбов,- определить, стоит ли автор в уровень с теми естественными стремлениями, которые уже пробудились в народе или должны скоро пробудиться по требованию современного порядка дел». Но при этом Добролюбов, как и Чернышевский, допускал возможность относительно правильного воспроизведения жизни, не дополняемого четким объяснением и последовательной оценкой ее. Рассматривая произведения писателей, не примыкавших к революционно-демократическому лагерю, он ограничивался по отношению к ним требованием правдивого изображения жизни, пусть даже и не освещенного острой, четко выраженной идеей. Он настаивал только на том, чтобы писатель не искажал изображаемых им картин «искусственными стремлениями», узкокорыстными, ложными идеями. «Главное дело в том, чтобы он был добросовестен и не искажал фактов жизни в пользу своих воззрений: тогда истинный смысл фактов сам собою выскажется в произведении, хотя, разумеется, и не с такою яркостью, как в том случае, когда художнической работе помогает и сила отвлеченной мысли...». Добролюбов предпочитает произведения, правдиво воспроизводящие те или иные стороны жизни, посредственным повестям либерально-обличительного и либерально-морализаторского типа, каких немало появлялось в то время. Объективное изображение обломовщины, писал он, «придает роману Гончарова гораздо более общественного значения, нежели сколько имеют наши обличительные повести».
«Реальный метод» публицистичен. Вооруженный этим методом, критик не ограничивается эстетической оценкой произведения. Он оценивает и ту действительность, которая изображена в произведениях, он произносит над ней свой приговор. Допуская, что писатель, глубоко отразивший жизнь, не сумеет сам сделать достаточно четких и глубоких выводов, Добролюбов требует, чтобы эти выводы были сделаны революционной критикой. «Иногда художник может и вовсе не дойти до смысла того, что он сам же изображает, но критика и существует затем, чтобы разъяснить смысл, скрытый в созданиях художника...»
Сущность «реальной критики» Добролюбов видел в том, чтобы, опираясь на изображение жизни в произведениях больших художников, вскрыть объективное значение изображенных ими явлений, объяснить их происхождение, сущность, общенародное значение и оценить их в свете генеральных задач, которые стояли перед революционно-демократическим движением.
Каково педагогическое и методическое значение критического метода великих революционеров-демократов?
Статьи Чернышевского и Добролюбова оказывали прежде всего непосредственное революционизирующее влияние на учащуюся молодежь. Мы видели, что основной проблемой, поставленной великими критиками, была проблема формирования революционных кадров, противопоставление идейности, принципиальности и боевой активности революционера беспринципности и трусливости либерала. В. И. Ленин указывал, что Чернышевский умел «и подцензурными статьями воспитывать настоящих революционеров». Этими воспитательными качествами обладали в полной мере и литературные статьи великих демократов.
Статьи Чернышевского и Добролюбова знакомили молодое поколение учителей и учеников с лучшими произведениями русской литературы, они учили глубоко анализировать и правильно воспринимать литературу в процессе ее изучения.
Наконец, метод «реальной критики», тесно связывавший литературу с жизнью, оказал большое влияние на передовую методику 60-х годов и последующее развитие методической мысли.
В свете своего понимания задач и принципов изучения литературы Чернышевский и Добролюбов рассматривали вопросы внеклассного чтения.
Чернышевский отвергал ходячее мнение, что детский рассудок слаб, детский ум не проницателен и поэтому детям доступен только узкий круг «легких» произведений. «Нужно только умеючи приняться за дело, - утверждал он, - и с детьми можно говорить и об истории, и о нравственных науках, и о литературе, так что они будут не только узнавать мертвые факты, но и понимать смысл, связь их». «В этом отношении,- прибавлял Чернышевский,- мы вообще не довольны книгами для детского чтения: они слишком - извините за выражение - оскорбляют детей недоверчивостью к их уму, отсутствием мысли, приторными сентенциями».
Еще в студенческие годы Чернышевский пишет работу «О том, какие книги должно давать читать детям», которую читает на занятиях у проф. Никитенко. «Никитенко был недоволен парадоксальностью этой темы и спорил сильно, весьма был недоволен»,- записал Чернышевский в своем дневнике 13 декабря 1849 года. Действительно, вопросы педагогики и методики ставились в этой юношеской статье смело и по-новому.
Чернышевский высмеивает строгих блюстителей педагогического благочиния, которые почти в каждой книге видят угрозу детской нравственности. Он убедительно вскрывает ошибочность этой позиции и показывает, что педантическая щепетильность в рекомендации книг приводит сплошь и рядом к отрицательным результатам. Но вопрос о выборе книг для чтения имеет для критика и другую сторону, и ей он уделяет особое внимание в своем сочинении. Педагогические пуристы, отмечает Чернышевский, обычно распространяют свои заботы о детской нравственности и на область общественных отношений: «Часть людей прибавляет к числу запрещенных для детей книг еще все книги, в которых основная мысль весьма серьезна и нравственна, но или слишком нова, или ... кажется большей части людей или парадоксальною, или несколько скандалезною, или могущею подать повод к злоупотреблениям, или просто, несмотря на то, что они не могут отвергать ее истинности, неудобоисполнимою, утопией, пагубною, если будет применяться к делу. К этому разделу причисляются теперь у нас почти все (кроме самых новых) сочинения Жорж Занда». Казенные педагоги стремятся скрыть от своих питомцев книги, раскрывающие несправедливость господствующих социальных отношений, напоминающие «о той грязи, в которой живут до сих пор везде низшие классы».
К вопросу о характере детской литературы Чернышевский возвращается в 1860 году, в рецензии на книгу Натаниэля Готорна. Основной порок Готорна он видит в том, что писатель, руководствуясь ложными педагогическими соображениями, произвольно перерабатывает мифы, лишая их живого содержания, искажая их смысл, и из тех же соображений «размазывает и растягивает» свои описания. Эти недостатки вызывают у Чернышевского тем больший протест, что отражение их он находит не в одних детских книгах, но и во многих произведениях для взрослых, проповедующих принцип либеральной «умеренности и аккуратности». «Наши художники обращаются с нами, как Готорн с детьми: одни утаивают от нас жизненную правду, чтобы не соблазнить, не испортить нас; другие занимают нас пустословием, будто нам, как детям, приятно слушать болтовню». «Эта ложь вместо правды, пустословие вместо дела» в детских книгах и составляет главный объект критики Чернышевского.
Наряду с Чернышевским Добролюбов в ряде своих педагогических статей и рецензий широко поставил вопрос о том, какой должна быть детская литература. Книга для детей, указывает он, должна знакомить со всем многообразием мира, со всей сложностью реальных общественных отношений, вводить подростка и юношу в круг передовых общественных идей, и вместе с тем она должна свое содержание донести до детей в живой, занимательной форме, пользуясь всеми средствами художественной выразительности. Так, отвергая «Всеобщую детскую историю» А. Деревицкой, как книгу, не пригодную для детей, Добролюбов указывает на следующие ее недостатки: «Во-первых,- отсутствие всякого взгляда на ход исторических событий; во-вторых, - неуменье выбирать факты, для детей интересные и полезные; в-третьих, - сбивчивость изложения вообще и, в-четвертых, - неуменье говорить с детьми». Детская книга должна всесторонне и целостно воздействовать на своего читателя, обращаясь одновременно к его воображению и разуму, познавательным способностям и нравственному чувству.
Борясь за такую полноценную в идейном и художественном отношении детскую книгу, Добролюбов, подобно Чернышевскому, последовательно отвергал всякое искажение истины, извращение реальных отношений в литературе для детей. Отвлеченное морализирование, произвольная фантастика и мещанская сентиментальность составляют объект критики Добролюбова.
Особенно резко Добролюбов осуждает детские произведения, идейное содержание которых не раскрывается в их образной системе, а выражено в нарочитых сентенциях, в «моральном хвостике». Подобного рода проивведения, утверждает он, не могут глубоко воздействовать на читателя, они сухи, рационалистичны, лишены художественного обаяния. Разбирая детские стихи некоего Александра Мыльникова, критик сравнивает их со школьной хрией, концовку одного из них иронически квалифицирует как «уступительное сравнение от противного». «Надобно представить самое дело так, чтобы у них при чтении рассказа возбуждалась любовь к хорошему»,- справедливо утверждает Добролюбов.
Добролюбов отвергает также произведения, уводящие детей в мир произвольной фантастики. «Невероятное фантастическое предание», утверждает он, не заключает в себе ничего ценного даже в смысле занимательности. А в познавательном и воспитательном отношениях оно является положительно вредным. Но, осуждая надуманную фантастику, критик высоко оценивает народные волшебные сказки и сказки Андерсена, в которых фантазия является формой раскрытия реальных отношений.
Добролюбов подвергает сокрушительной критике и сентиментальные, «умилительные» сочинения, обычно изображающие добродетельных детей, причем добродетель бедного ребенка неизменно заключается в послушании, подобострастии и религиозности, а добродетель богатого - в благонравии, филантропии и опять-таки религии. Критик убедительно показывает всю лживость и вредность этих сочинений, замалчивающих общественные противоречия, идеализирующих несправедливые, основанные на эксплуатации социальные отношения. По поводу сборника «Праздничные досуги», изданного учителем А. Петерсоном, Добролюбов писал: «Во всех почти рассказах автор старается доказать... что и праздничные досуги надобно употреблять на полезные труды: у него постоянно к трудящемуся бедному ребенку подходит богатая гуляющая девочка или мальчик и рассыпает благодеяния. Теперь маленькое неудобство состоит только вот в чем: бедное дитя трудится, и все-таки оно бедное, богатое дитя гуляет - и все-таки оно богатое». Еще острее разоблачает он вредность подобных произведений на примере творчества пресловутого Б. Федорова. Поздравительные стишки, предлагаемые в большом выборе этим беспринципным дельцом в педагогике и литературе, приучают детей уже с ранних лет угождать знатным родственникам, прислуживаться, лицемерить, скрывать свои подлинные чувства.
Всей этой расхожей литературе для детей Добролюбов противопоставлял произведения писателей-классиков - Пушкина, Гоголя, Тургенева, Григоровича и других. «Там есть достоинства художественные, там жизнь изображена естественно и живо, изящный вкус и литературное образование выигрывают от чтения таких повестей». В рецензии на «Сборник избранных мест из произведений современных писателей» он с похвалой отзывается о выборе прозаических отрывков из сочинений Л. Н. Толстого (главы из «Истории моего детства»), И. С. Тургенева («Бежин луг»), И. А. Гончарова (огрызки из «Фрегата „Паллады"»), Д. В. Григоровича (из «Антона-горемыки»). Не одобряя отдела стихов в этом сборнике, критик приводит перечень стихотворений, с которыми в первую очередь следует познакомить школьников, в том числе Н. П. Огарева («Изба», «Деревенский сторож», «Дорога» и пр.) и Н. А. Некрасова (из поэмы «Саша», «Школьник», «Несжатая полоса», «Внимая ужасам войны» и пр.).
Правдивое изображение реальных общественных отношений и народной жизни, идейная насыщенность и острота постановки социальных проблем - качества, высоко ценимые революционными демократами в литературе для взрослых, столь же высоко оценивались ими и в произведениях для детей. В рецензии на сборник детских рассказов «Деревня» Добролюбов с удовлетворением отмечал: «Сельские работы описаны очень просто и отчетливо. Кроме того, заметно, что описания эти согреты теплым чувством любви к крестьянам, кормильцам нашим, и полным уважением к их невзрачному, но истинно полезному труду». Отметив «идиллический тон», нередко сообщаемый автором описаниям народной жизни, Добролюбов прибавляет: «Избегая описания тех сторон сельского быта, которые имеют довольно мрачный характер, рассказчица, конечно, имела свои основания: она боялась компрометировать крестьянский быт, показавши своим юным читателям изнанку его. Но нам кажется, что она могла бы очень удобно изображать не только горе, нужду и беспомощность крестьян, но даже самые пороки их - и при всем этом не отвратить от них сочувствие читателей. Следовало только показать, что и как довело и доводит крестьян до этих пороков. Тогда отвращение и негодование читателей само собой перешло бы от крестьян к тем внешним обстоятельствам, которые так неблагоприятно действуют на их материальное довольство и на самую нравственность». Беспощадная правда в изображении жизни и смелая, революционная критика общественных порядков, порождающих нищету и бескультурье народных масс, в одинаковой мере необходимы и в литературе для взрослых и в детской литературе. С этой точки зрения Добролюбов справедливо противопоставляет свою анонимно изданную книгу о Кольцове биографии А. В. Суворова, составленной В. Новаковским. «Книга о Кольцове, говоря о мужичке, проникнута сочувствием к крестьянскому сословию, к его положению, нуждам и горестям... Она признает человеческие права простолюдина и с негодованием отзывается о тех образованных людях, которые презирают мужика. Книга о Суворове, напротив, не лишена сословных предрассудков». И далее Добролюбов делает закономерный вывод: «Ясно, что книжка о Кольцове хлопочет о развитии самостоятельности в детях, и только такое развитие считает истинно-полезным; книжка же г. Новаковского рассчитывает на людей послушных и благонравных».
Популярный критико-биографический очерк Добролюбова о Кольцове, как и изданная несколько раньше книжка Чернышевского о Пушкине, непосредственно отражают методические убеждения великих критиков и педагогов и их требования к литературе для детей и юношества.
Обе работы, особенно книжка Чернышевского, заключают в себе ряд полезных и доступно, увлекательно изложенных сведений об особенностях и воспитательном значении литературы и связи поэзии с действительностью. «Книжка объясняет своим читателям,- писал в авторецензии Чернышевский,- что такое просвещение, литература, поэзия, поэт, великий человек, и объясняет эти понятия в их настоящем смысле, нисколько не искажая их, и посмотрите, как доступно уму двенадцатилетнего ребенка это объяснение таких возвышенных предметов». В этом плане работа Чернышевского вполне соответствует как его мнениям об энциклопедическом значении литературы, так и практической методике, применявшейся им в Саратовской гимназии.
В обеих книжках жизнь и творчество великих русских писателей показаны на широком историко-культурном фоне. Свое изложение Чернышевский начинает с обзора развития русской литературы до Пушкина и дает точную и выразительную характеристику значения деятельности Ломоносова, Державина, Карамзина, Новикова и Жуковского. Добролюбов рассказывает о замечательных русских людях, выходцах из народа, увековечивших свое имя героическими поступками или талантливыми творениями,- Минина, Ивана Сусанина, Ломоносова, Кулибина и других, и ставит Кольцова в один ряд с ними.
Оба автора с большим педагогическим тактом подчеркивают в биографии Пушкина и Кольцова факты и события, доступные детям и наиболее полно и глубоко вскрывающие характерные особенности писателей. «Составитель отдавал предпочтение фактам, рельефно представляющим трудолюбивую, благородную и могучую личность Пушкина», - писал Чернышевский в предисловии к своей книге. И, действительно, он тщательно отмечает, что Пушкин благодаря своей няне был хорошо знаком с народной поэзией, что он «учился всю свою жизнь» и «был одним из самых образованнейших людей своего времени», что он «любил ободрить молодых писателей», что «Пушкин первый стал описывать русские нравы и жизнь различных сословий русского народа с удивительною верностью». Так перед юным читателем вырисовывается обаятельный и правдивый образ великого поэта.
Предельная ясность биографического рассказа сочетается в рассмотренных книжках с демократической оценкой творчества писателей и с последовательно осуществляемой воспитательной целеустремленностью изложения. Разумеется, Чернышевский и Добролюбов не могли дать такой четкой характеристики социального содержания и общественного смысла деятельности Пушкина и Кольцова, как это может теперь сделать наше советское литературоведение. Поэтому их работы ни в какой мере не устраняют необходимости создания для школы научно-популярных книг о Пушкине и Кольцове, написанных с марксистско-ленинских позиций. Но при этом обязательно должен быть учтен методический опыт наших великих предшественников. Как образец педагогической популяризации жизни и творчества писателей-классиков их книжки сохраняют свою ценность до настоящего времени.
Колоссальное влияние революционно-демократических критиков на идейное развитие школьной молодежи, на формирование их литературных воззрений и вкусов подтверждается множеством воспоминаний и документов.
Большую роль в популяризации трудов критиков-революционеров сыграли передовые учителя. Характерно, что в числе первых вопросов, заданных на суде Д. В. Каракозову, были такие: у кого он учился в гимназии и не был ли он учеником Чернышевского. С подобными вопросами обращались судьи и к другим обвиняемым по тому же делу. При этом выяснилось, что хотя у Чернышевского никто из подсудимых не обучался, но в Пензенской гимназии Каракозов и три его единомышленника (Н. А. Ишутин, Н. Д. Ермолов и М. Н. Загибалов) учились у словесника В. И. Захарова, проводившего в своем преподавании идеи Чернышевского и Добролюбова. Ермолов и Загибалов отозвались о своем преподавателе с большим уважением. Зато попечитель учебного округа охарактеризовал его как учителя «вредного направления»: он давал учащимся запрещенные книги и революционные журналы, изучал с ними демократическую литературу, вел беседы на политические темы.
Такое же «вредное направление» было обнаружено после выстрела Каракозова и в Саратовской гимназии. «История Саратовской гимназии,- писал в конфиденциальном докладе попечитель Казанского учебного округа П. Д. Шестаков,- шла особенным, исключительным путем: один за другим непрерывно следовали в ней несколько преподавателей, которые своими внушениями сеяли недобрые семена, павшие при местных, благоприятствующих распространению вредного направления условиях не на бесплодную почву». При этом Шестаков указывал, и на этот раз с полным основанием, что передовые словесники Саратовской гимназии - Варенцов, Милобидов, Христофоров - продолжали традицию, основанную еще в начале 50-х годов Чернышевским.
В качестве пропагандиста идей Чернышевского выступает в 60-х годах преподаватель Екатеринбургской гимназии В. И. Обреимов. Математик по специальности, он широко пользовался литературой как материалом для революционного воспитания молодежи. Обреимов собирал учеников на дому, беседовал с ними на политические темы, давал им читать «Что делать?» и другие сочинения Чернышевского.
Из конфиденциального письма вятского губернатора к министру народного просвещения графу Д. А. Толстому мы узнаем об учителе вятской гимназии Москвине, ученики которого, по утверждению губернского сановника, были заражены «почти без исключений чисто демократическими идеями». «На экзамене в мужской гимназии, 17 числа (июня 1867 года. - Я. Р.), происходившем в присутствии г. директора и других учителей, один воспитанник делал критический разбор стихотворению Лермонтова «Пророк». Не удовлетворенный ответами г. Москвин тут же объяснил воспитаннику, что поэт под видом пророка представил человека с высшими гуманными взглядами, стремившегося к тому, чтобы для блага рода человеческого уничтожить порабощение слабых сильными и бедных богатыми, то порабощение, в котором находится, к сожалению, большинство людей...» «Легко понять,- прибавлял от себя губернатор,- какое впечатление производит изъясненное толкование на юношей, взятых из семейств мелких чиновников, купцов и мещан. Они, конечно, возбуждаются таким образом против высших классов и против лиц, имеющих власть, значение и обеспеченное состояние».
О воронежском учителе Рощупкине инспектор учебного округа доносил, что тот все свое внимание уделяет новой, и особенно демократической, литературе. В перечне тем для письменных работ, приведенных визитатором, некоторые, несомненно, отражали в себе влияние статей Добролюбова: «Русская сатира 1769-1774 годов», о пьесах Островского, о «Накануне» Тургенева и др.
По воспоминаниям М. Ю. Ашенбреинера, преподаватели 1-го московского кадетского корпуса во второй половине 50-х годов знакомили кадетов с Чернышевским, Добролюбовым и Герценом, с «Колоколом» и «Полярной звездой». Даже такой осторожный, далекий от революционных веяний педагог, как Н. С. Тихонравов, рекомендует в эти годы кадетам сочинения Белинского и Добролюбова.
Говоря о передовых учителях, испытавших влияние революционно-демократических критиков, нельзя не вспомнить о товарищах Добролюбова по Главному педагогическому институту - М. И. Шемановском, И. И. Бордюгове, И. И. Паржницком, Б. И. Сциборском и других. Как видно из их переписки с Добролюбовым, он поддерживал с ними тесную связь после окончания института и оказывал большое влияние на их общественно-педагогическую деятельность.
С сочинениями революционеров-демократов знакомили учащихся и некоторые учебные пособия. Так, в своем «Курсе истории русской литературы» К. Петров ссылался на «Очерки гоголевского периода» и приводил обширные выписки из статей Добролюбова; Белинскому в книге посвящалась особая глава. В библиографии к курсу теории словесности он рекомендовал учащимся едва ли не все крупнейшие литературные статьи Добролюбова. С именами революционных критиков учащиеся встречались и в наиболее распространенных хрестоматиях. В примечаниях к «Русской хрестоматии» Галахова наряду с отрывками из Плетнева и Греча, Дружинина и Дудышкина, К. Аксакова и Шевырёва приводились также критические отзывы Чернышевского и Добролюбова. В первом издании хрестоматии Филонова имелись выдержки из диссертации Чернышевского «Эстетические отношения искусства к действительности». Еще шире были представлены высказывания Чернышевского и Добролюбова в хрестоматии Петрова.
Специальный интерес представляет в этом же плане сборник для чтения, изданный Е. Лихачевой и А. Сувориной. Наряду с Герценом (из «Записок доктора Крупова»), Некрасовым («Размышления у парадного подъезда», «Саша»), М. И. Михайловым и В. С. Курочкиным (переводы из Т. Гуда, Гейне, Беранже), Полежаевым («Узиик») здесь помещены и сочинения Добролюбова.
Большой популярностью среди передовых учителей-словесников 60-х годов пользовалось «Пособие при преподавании истории русской литературы» Е. В. Судовщикова. Не лишенное серьезных недостатков методологического и методического характера, это пособие привлекало внимание учительства стремлением автора опереться в своих суждениях на работы критиков-демократов. Вслед за Белинским и Добролюбовым Судовщиков с большим сочувствием рассматривал устное народное творчество, особенно былины и «удалые песни», в которых «выражается общественная жизнь народа русского», «его идеалы, его мечты, далекие от тяжелой действительности». Явно ориентируясь на Добролюбова, он прослеживал эволюцию народного творчества в связи с развитием политической и культурной жизни страны. Вслед за критиками-демократами он писал о вредном воздействии византийской церковности на устное творчество народа. В фольклоре он видел отражение активной, мужественной, «удалой» натуры русского человека.
Рассматривая русскую литературу XVIII - начала XIX века, Судовщиков вслед за Белинским и Добролюбовым отмечал рост ее самобытности и народности. Под этим углом зрения он анализировал творчество Крылова, Пушкина, Гоголя и Кольцова.
Великим критикам-демократам обязаны лучшими сторонами своей деятельности крулнейшие методисты-словесники 60-х годов В. Я. Стоюнин и особенно В. И. Водовозов. В стремлении Стоюнина и Водовозова ввести в школьный обиход крупнейшие произведения новейшей литературы, в их внимании к вопросам идейного анализа, в умении ставить на материале художественной литературы большие вопросы общественной морали и быта и воспитывать на этом материале характер и мировоззрение учащихся, наконец, в последовательном стремлении к борьбе с догматизмом и схоластикой в преподавании нельзя не видеть влияния революционных демократов.
После 1866 года легальная пропаганда произведений и идей Чернышевского и Добролюбова становится невозможной. В частности, сразу же после выхода в свет сборника Е. Лихачевой и А. Сувориной министр внутренних дел в специальном письме предупреждает министров народного просвещения и государственных имуществ, а также начальника управления военно-учебных заведений и обер-прокурора Святейшего синода о вредности этой книги, имеющей целью «враждебно сопоставлять высшие и низшие сословия, богатые и бедные классы и распроспранять демократические идеи». Сборник был запрещен. В условиях усилившейся реакции многие вчерашние «прогрессисты» сбрасывают с себя личину вольномыслия. А. Д. Галахов возглавляет с середины 60-х годов реакционный курс Ученого комитета министерства. А. Г. Филонов, не упускавший в прежние годы возможности показать себя «передовым» педагогом, занимает теперь откровенно реакционные позиции в методике. При переиздании своих хрестоматий оба вычеркивают из них имена «крамольных» авторов. Что же касается пособий К. Петрова, то по докладу Галахова все они отвергаются Ученым комитетом.
Поучительна история с пособием Е. В. Судовщикова. 8 февраля 1867 года вновь назначенный попечитель Одесского учебного округа С. П. Голубцов конфиденциально сообщил министру, что у одного из учителей он обнаружил вредный учебник по истории словесности, пропагандирующий идеи революции и социализма. Дело было передано в Ученый комитет, и по его поручению Галахов представил уничтожающий разбор книги. «Трудно оправдать его педагогическую безрассудность, - негодовал рецензент по адресу Судовщикова,- если он действительно толковал своим ученицам связь литературной социальной школы с социалистическими учениями или односторонность Базарова в отношении к полному курсу нигилизма». По распоряжению министра Д. А. Толстого, согласившегося с заключением Галахова, книга была немедленно изъята из обращения в средней школе.
Что же касается В. И. Водовозова и В. Я. Стоюнина, то оба они были изгнаны реакцией из казенной школы и оставались за ее пределами до конца жизни.
Но обстановка террора не могла парализовать влияние революционно-демократической литературы и критики на молодежь. По тайным каналам, зачастую помимо школы и учителей, она находила распространение в ученической среде.
Большое влияние на идейное формирование учащихся оказывают демократические журналы, особенно «Современник» а «Отечественные записки», после перехода последних в руки Некрасова и Салтыкова-Щедрина. «К сожалению, наша учащаяся молодежь воспитывается и направляется большею частью по распространенным журналам, преимущественно крайних направлений», - писал в своей реакционной «Записке о предложении утвердить особый цензурный надзор за педагогическими и дидактическими книгами» Н. Ф. Щербина. Это утверждение поэта-охранителя подтверждается многими фактами. Попечитель Казанского учебного округа при ревизии Саратовской гимназии в 1866 году обнаружил неофициальную ученическую библиотеку и в ней журналы «Современник» и «Русское слово», «которые жадно читаются учениками». Несколько ранее при инспектировании Новгородского кадетского корпуса было установлено, что и здесь учащиеся систематически читают «Современник» и «Искру». В ответ на запрещение этих журналов кадеты расклеили анонимную листовку «Цензура» с обличением своих «верных царю», «заслуженных» воспитателей, что вызвало особое следствие и переписку почти на ста листах. По свидетельству Е. Н. Ковалевской, «Современник» и «Русское слово» поглощались запоем ученицами Харьковской женской гимназии.
Естественно, что читателей «Современника» в первую очередь привлекали произведения Чернышевского и Добролюбова. Учащиеся Черниговской гимназии конца 50-х - начала 60-х годов, и и среди них Г. И. Успенский, «увлекались особенно Добролюбовым». Обучавшийся в эти же годы в Казанской гимназии А. Овсянников рассказывает: «Директор на экзамене словесности пришел в удивление от моего ответа, который в сущности был только изложением идей Белинского о Пушкине и статей Добролюбова о сочинениях Островского». Из воспоминаний революционера-семидесятника А. Ф. Михайлова, ученика Ставропольской гимназии во второй половине 60-х годов, мы узнаем, что он «по «Современнику» прочитал всего Чернышевского и Добролюбова». Характерно, что, когда после смерти Добролюбова возникла мысль соорудить ему памятник, одними из первых прислали свой взнос десять симбирских гимназистов.
Как ни велико было воспитательное значение статей Добролюбова и Чернышевского, еще более глубокое и сильное влияние на молодежь в 60-е и последующие годы оказал роман «Что делать?». «Для русской молодежи, - вспоминает П. Кропоткин,- повесть была своего рода откровением и превратилась в программу...» О том же свидетельствуют и враги Чернышевского. «За шестнадцать лет пребывания в университете, - писал реакционный профессор Одесского университета П. Цитович,- мне не удалось встретить студента, который бы не прочел знаменитого романа еще в гимназии, а гимназистка 5-6 класса считалась бы дурой, если бы не ознакомилась с похождениями Веры Павловны». «Всего же хуже то, что все эти нелепые и вредные понятия нашли себе сочувствие, как новые идеи, у множества молодых педагогов»,- подчеркивалось в официозном, изданном цензурным ведомством обзоре литературы 60-х годов. Колоссальная популярность романа Чернышевского среди передовой молодежи 60-х и последующих годов и глубокое влияние его на учащихся зарегистрировано в многочисленных автобиографических свидетельствах и воспоминаниях. Широко известно свидетельство вождя болгарского народа Георгия Димитрова о влиянии романа Чернышевского на формирование его революционного мировоззрения.
Установлено, что в ряде случаев роман «Что делать?» пропагандировался молодыми учителями непосредственно со школьной кафедры. Попечитель Одесского учебного округа в своем циркулярном предложении директорам гимназий писал: «Я нахожу крайне неуместным чтение учениками и разбор с ними в классе таких романов, как «Что делать?» Чернышевского, «Подводный камень» Авдеева, а равно и выписку для них рядом с детскими журналами «Современника». Попечитель-либерал А. А. Арцимович просил директоров и инспекторов гимназий «стараться путем убеждения противодействовать замечаемому направлению». Фактически же после 1866 года «старания» учебного начальства направлялись отнюдь не на убеждение учеников, увлекавшихся идеями романа «Что делать?». Самым мягким наказанием для них было изгнание из гимназии. Так, во второй половине 60-х годов Г. А. Мачтет был исключен из Каменец-Подольской гимназии за сочинение о Петре I, в котором начальство обнаружило зачатки «каракозовских идей», и хранение сочинений Чернышевского, Добролюбова и Писарева. В 1873 году директор Симбирской гимназии выгнал из гимназии с «волчьими паспортами» группу учеников VI класса, застигнутых за чтением романа Чернышевского.
Сочинения Чернышевского и Добролюбова наряду с «Колоколом» Герцена и статьями Писарева, наряду с поэзией Некрасова и прогрессивной литературой 40-60-х годов занимают прочное место в идейной жизни молодежи. В разработке теоретических основ научной методики, в популяризации и правильном объяснении творчества новых, в частности демократических писателей, в идейном воспитании молодежи руководящая и направляющая роль принадлежала в 60-х годах вождям революционно-демократического движения Чернышевскому и Добролюбову.
Методическое наследие Н. Г. Чернышевского и Н. А. Добролюбова имеет огромное значение для совершенствования советской методики литературы. Учитель-словесник найдет в их работах неисчерпаемый источник методических идей, сохраняющих живое значение в наши дни. Будучи критически переработаны в свете марксистско-ленинской методологии, эти идеи должны оказать и оказывают глубоко благотворное влияние на методику.
Замечательна революционная, демократическая и патриотическая целеустремленность методики Чернышевского и Добролюбова. Свою методическую теорию в целом и каждую отдельную методическую проблему, касается ли она содержания или метода преподавания, учебных занятий или внеклассного чтения, великие демократы неизменно связывали с задачей подготовки народной революции и воспитания революционных кадров, беззаветно преданных родине и народу. Принцип единства методики и политики является незыблемым для Чернышевского и Добролюбова. Это единство определяет органическую связь всех сторон их методических взглядов, тесную взаимосвязь методики с науками, на которые она опирается,- педагогикой, эстетикой и литературной критикой. Эта черта методики великих революционеров 60-х годов составляет наиболее ценную и поучительную сторону их наследства.
Методика Чернышевского и Добролюбова отличается активным, боевым, наступательным характером. Обосновывая свои революционно-демократические позиции в методической области, великие критики наголову разбили дворянско-буржуазные реакционные и либеральные теории, стоявшие на пути развития новой методики. Они разоблачали ложный академизм, раскрыв его методологическую бесхребетность и крохоборчество, его отрыв от жизненной практики, от народных потребностей, его рабское преклонение перед ложными авторитетами, его политическую реакционность и научную бесплодность. Они буквально разгромили реакционную теорию «чистого искусства», формализм и эстетство и показали антинародную, антиреволюционную сущность этих «теорий». Поскольку реакционные взгляды на искусство составляли теоретическую основу методических течений, господствовавших в школе 30-50-х годов, разоблачение их Чернышевским и Добролюбовым оказывало непосредственное влияние на развитие прогрессивной методической теории и обновление методической практики.
Чернышевский и Добролюбов создали материалистическую эстетику. Принципы этой эстетики они положили в основу своей литературно-критической и методической деятельности. Советские методисты и учителя исходят в своей работе из марксистско-ленинской эстетики, которая является качественно новым этапом в развитии эстетической мысли. Однако как раз вооруженность марксистско-ленинской теорией и позволяет советскому учителю критически использовать положения материалистической и реалистической эстетики наших предшественников. Глубоко поучительным является «реальный метод» Добролюбова. В том виде, в котором его применял в свое время революционно-демократический критик, этот метод для нас, естественно, неприемлем. Если Добролюбов, раскрывая объективное социальное значение творчества писателя, считал возможным в ряде случаев специально не останавливаться на анализе его политической позиции и мировоззрения, то коммунистическая партийность обязывает критика и педагога-словесника дать в каждом случае развернутый анализ социально-исторической обусловленности и классовой сущности творчества изучаемого писателя, его мировоззрения. Однако при всем этом «реальный метод» Добролюбова замечателен своим материалистическим критерием жизненной правдивости, применяемым при анализе любого произведения, последовательной увязкой содержания художественного произведения с актуальными проблемами современности, своей идейностью, публицистичностью, революционно-практической целенаправленностью. У Чернышевского и Добролюбова мы можем учиться их умению смело вторгаться в жизнь, ставить и решать на литературном материале актуальные проблемы, выдвигаемые жизнью.
В работах Чернышевского и Добролюбова, как и в трудах их великого предшественника Белинского, мы находим замечательные образцы целостного стилевого анализа произведения. В наши дни, когда вопросы анализа произведения в единстве его содержания и формы вызывают к себе горячий интерес со стороны учителей и методистов, работы Чернышевского и Добролюбова приобретают для советской методики особенное значение.
Наконец, поистине неоценимо методическое значение отдельных литературных разборов Чернышевского и Добролюбова. Разбор Добролюбовым образа Катерины представляет собой лучший образец анализа художественного образа в русской критической литературе. Его характеристика образов Обломова и Штольца и ныне звучит остро, ярко, актуально. Критически используя эти работы, мы можем и должны углубить заключенный в них анализ исторических и классовых основ изучаемых произведений и образов, уточнить ряд формулировок. Но неизбежная историческая ограниченность критических работ демократов 60-х годов, которая безусловно должна учитываться нами, ни в какой мере не может заслонить замечательных достижений и высокой полезности этой критики. Тесная увязка эстетической теории и конкретного анализа, яркая идейно-воспитательная направленность и глубокое истолкование художественных образов в работах Чернышевского и Добролюбова дают нам право рассматривать их наследие как ценнейшее оружие в методическом арсенале советского учителя-словесника.
Приворот является магическим воздействием на человека помимо его воли. Принято различать два вида приворота – любовный и сексуальный. Чем же они отличаются между собой?
По данным статистики, наши соотечественницы ежегодно тратят баснословные суммы денег на экстрасенсов, гадалок. Воистину, вера в силу слова огромна. Но оправдана ли она?
Порча насылается на человека намеренно, при этом считается, что она действует на биоэнергетику жертвы. Наиболее уязвимыми являются дети, беременные и кормящие женщины.
Испокон веков люди пытались приворожить любимого человека и делали это с помощью магии. Существуют готовые рецепты приворотов, но надежнее обратиться к магу.
Достаточно ясные образы из сна производят неизгладимое впечатление на проснувшегося человека. Если через какое-то время события во сне воплощаются наяву, то люди убеждаются в том, что данный сон был вещим. Вещие сны отличаются от обычных тем, что они, за редким исключением, имеют прямое значение. Вещий сон всегда яркий, запоминающийся...
Существует стойкое убеждение, что сны про умерших людей не относятся к жанру ужасов, а, напротив, часто являются вещими снами. Так, например, стоит прислушиваться к словам покойников, потому что все они как правило являются прямыми и правдивыми, в отличие от иносказаний, которые произносят другие персонажи наших сновидений...
Если приснился какой-то плохой сон, то он запоминается почти всем и не выходит из головы длительное время. Часто человека пугает даже не столько само содержимое сновидения, а его последствия, ведь большинство из нас верит, что сны мы видим совсем не напрасно. Как выяснили ученые, плохой сон чаще всего снится человеку уже под самое утро...
Согласно Миллеру, сны, в которых снятся кошки – знак, предвещающий неудачу. Кроме случаев, когда кошку удается убить или прогнать. Если кошка нападает на сновидца, то это означает...
Как правило, змеи – это всегда что-то нехорошее, это предвестники будущих неприятностей. Если снятся змеи, которые активно шевелятся и извиваются, то говорят о том, что ...
Снятся деньги обычно к хлопотам, связанным с самыми разными сферами жизни людей. При этом надо обращать внимание, что за деньги снятся – медные, золотые или бумажные...
Сонник Миллера обещает, что если во сне паук плетет паутину, то в доме все будет спокойно и мирно, а если просто снятся пауки, то надо более внимательно отнестись к своей работе, и тогда...
При выборе имени для ребенка необходимо обращать внимание на сочетание выбранного имени и отчества. Предлагаем вам несколько практических советов и рекомендаций.
Хорошее сочетание имени и фамилии играет заметную роль для формирования комфортного существования и счастливой судьбы каждого из нас. Как же его добиться?
Еще недавно многие полагали, что брак по расчету - это архаический пережиток прошлого. Тем не менее, этот вид брака благополучно существует и в наши дни.
Очевидно, что уход за собой необходим любой девушке и женщине в любом возрасте. Но в чем он должен заключаться? С чего начать?
Представляем вам примерный список процедур по уходу за собой в домашних условиях, который вы можете взять за основу и переделать непосредственно под себя.
Та-а-а-к… Повеселилась вчера на дружеской вечеринке… а сегодня из зеркала смотрит на меня незнакомая тётя: убедительные круги под глазами, синева, а первые морщинки
просто кричат о моём биологическом возрасте всем окружающим. Выход один – маскироваться!
Нанесение косметических масок для кожи - одна из самых популярных и эффективных процедур, заметно улучшающая состояние кожных покровов и позволяющая насытить кожу лица необходимыми витаминами. Приготовление масок занимает буквально несколько минут!
Каждая женщина в состоянии выглядеть исключительно стильно, тратя на обновление своего гардероба вполне посильные суммы. И добиться этого совсем несложно – достаточно следовать нескольким простым правилам.
С давних времен и до наших дней люди верят в магическую силу камней, в то, что энергия камня сможет защитить от опасности, поможет человеку быть здоровым и счастливым.
Для выбора амулета не очень важно, соответствует ли минерал нужному знаку Зодиака его владельца. Тут дело совершенно в другом.
© Все права на статьи принадлежат авторам сайта, если не указано иное.
16 +