Переходя к анализу образа Онегина, Белинский характеризует его как незаурядную, одаренную натуру. Онегин не был «ни холоден, ни сух, ни черств»; «в душе его жила поэзия»; ему была свойственна «чувствительность и беспечность». Но жизнь не далась Онегину. Полученное им воспитание было пагубно для его умственного и нравственного развития. «Натура его была слишком хороша, если ее не убило совсем такое воспитание»,- замечает Белинский. Стремление Онегина изменить обстановку, найти себе полезное дело в деревне также не приносит результатов: «перемена мест не изменяет сущности некоторых неотразимых и не от нашей воли зависящих обстоятельств». «Что-нибудь делать можно только в обществе, на основании общественных потребностей, указываемых самою действительностию, а не теориею; но что бы стал делать Онегин в сообществе с такими прекрасными соседями, в кругу таких милых ближних?» Поэтому «силы этой богатой натуры остались без приложения, жизнь без смысла, а роман без конца». Онегин одинок в окружающем его обществе, он «страдающий эгоист», «эгоист поневоле». Белинский снимает с Онегина ответственность за его разочарованность, озлобление, бездеятельность, эгоизм. «Не натура, не страсти, не заблуждения личные сделали Онегина похожим на этот портрет, а век».
Татьяну как личность и общественный характер Белинский оценивает гораздо выше, чем Онегина. В ее образе Пушкин сосредоточил лучшие черты женщины - это «существо исключительное, натура глубокая, любящая, страстная», и вместе с тем она - «представительница русской женщины». Но и Татьяна - жертва своего времени. «Никакие обстоятельства жизни не спасут и не защитят человека от влияния общества», а влияние дворянского «общества» - с его тунеядством, извращенными понятиями о жизни, отсутствием подлинной культуры было пагубно для Татьяны. В ее девичьей жизни «не было своей череды труда и досуга, не было тех регулярных занятий и развлечений, свойственных образованной жизни, которые держат в равновесии нравственные силы человека». Анализируя сцену объяснения Татьяны с Онегиным в конце романа, Белинский указывает на поразительное несоответствие между высоким благородством ее натуры и чертами заурядной дворянской ограниченности. В ее речи «и пламенная страсть, и задушевность простого искреннего чувства, и чистота, и святость наивных движений благородной натуры, и резонерство, и оскорбленное самолюбие, и тщеславие добродетелью, под которой замаскирована рабская боязнь общественного мнения, и хитрые силлогизмы ума, светскою моралью парализовавшего великодушные движения сердца». Но и здесь Белинский отказывается обвинять Татьяну: «Общество пересоздало ее». «Зло скрывается не в человеке, но в обществе», - восклицает он. В данном случае - в дворянском обществе. Разоблачение этого общества дается Белинским не только в процессе самого анализа, но и в замечательных публицистических отступ лениях, сопровождающих анализ,- в горячих филиппиках против растленной дворянской марали, против преступлений, освящаемых обществом, против дворянской системы воспитания - и в страстном прославлении свободной от рабских оков любви.
В критическом изображении дворянского общества и видит Белинский идею романа. «Евгений Онегин» был первым произведением, в котором так полно была развернута панорама русской жизни, так глубоко раскрыта ее «сущность». Поэтому Белинский называет «Евгения Онегина» «энциклопедией русской жизни и в высшей степени народным произведением». Роман Пушкина был «актом сознания для русского общества», и е этом его непреходящее историческое значение.
Уже в начале разбора «Евгения Онегина» Белинский подчер кивает, что Пушкин «любил сословие, в котором почти исключительно выразился прогресс русского общества и к которому принадлежал сам». Вхтворчестве Пушкина Белинский увидел отражение идеологии лучшей, передовой части дворянства, из ореды которой вышли декабристы и Герцен, и потому он так высоко оценил роман «Евгений Онегин». Но вместе с тем великий критик не мог не отметить черты исторической ограниченности в идейной позиции писателя. «Идеалы, мотивы этого времени (20-х годов.- Я. Р.) уже так чужды нам, так вне идеалов и мотивов нашего «ремени... Герой нашего времени был новым Онегиным: едва прошло два года,- и Печорин уже не современный идеал». Будучи «предшественником полного вытеснения дворян разночинцами в нашем освободительном движении» (Ленин), Белинский провидел появление нового положительного героя, демократа и революционного борца. Под углом зрения этого революционно-демократического идеала и ведет Белинский свой анализ «Евгения Онегина».
При решении вопроса о социальной обусловленности литературы Белинский не стоял на последовательно материалистических позициях. Обусловленность художественного творчества экономическим строем общества, процессом классовой борьбы не получила и не могла получить последовательного отражения ни в его эстетической теории, ни в литературно-критической практике. Однако из критиков домарксистского периода Белинский первый подошел к литературному творчеству с социально-исторической точки зрения, первый поставил вопрос о социальной природе и социальной функции искусства. В некоторых своих работах (в статьях о «Евгении Онегине», о романах Е. Сю) он поднимается до осознания социально-классовых корней творчества писателя. В 40-х годах прошлого века эстетика Белинского представляла собой вершину теоретической мысли. Она неизмеримо возвышалась над всем, что могли дать литературная критика и академическая наука того времени. Поэтому и на совершенствование методики и практики преподавания литературы методологические воззрения Белинского имели неоценимое положительное влияние.
Страстная пропаганда Белинским творчества Пушкина, Лермонтова и Гоголя, его высказывания по вопросам эстетики и блестящие литературные анализы - все это оказызало прямое и сильное влияние на учащуюся молодежь и в более косвенной форме отражалось на постановке школьного преподавания литературы. Но вопросами преподавания литературы Белинский занимался и непосредственно. В частности, он внимательно следил за учебной литературой. Высоко оценивая роль учебника а системе школьного преподавания, Белинский не оставлял без соответствующего разбора и оценки ни одной сколько-нибудь заметной учебной книги.
Учебную литературу Белинский знал превосходно. Уже в своей первой критической статье «Литературные мечтания» он с полным знанием дела отзывается о работах по эстетике Батте, Лагарпа и Мармонтеля, иронически характеризует учебники Греча и Плаксина, критически оценивает эстетические позиции Попа и Блера, ссылается на «Словарь Новыя и Древния Поэзии» Остолопова. В памфлете «Педант» Белинский упоминает об учебнике пиитики XVIII века Аполлоса Байбакова и давно выведшей из употребления «риторике г. Толмачева». Он встречает одобрительной рецензией опубликование юношеской работы М. М. Сперанского «Правила высшего красноречия» и дает критическую оценку экскурсов в область «пиитики» в грамматиках Меморского и Пожарского. Что же касается современных учебников словесности, принятых в гимназиях, то за ними Белинский следит особенно пристально и подчас дает развернутую (как травило, резко отрицательную) оценку каждого нового их издания.
С особой последовательностью и остротой Белинский нападал на школьные учебники риторики. Риторика как педагогическая дисциплина воспринимается им в одном ряду с риторикой в литературном творчестве. Антихудожественные и лживые романы Булгарина, Греча, Степанова, Массальского, Калашникова и анонимное сочинение «Прекрасная Астраханка» сближаются им с «теориями словесности» Плаксина и Глаголева. В рецензии на девятое издание «Общей реторики» Кошанского Белинский восклицает: «Когда прочтут драму, в которой оболгано сердце человеческое, говорят: реторика! Когда прочтут роман, в котором оболгана изображаемая в нем действительность, говорят: реторика! Когда прочтут пустозвонное стихотворение без чувства и мысли, говорят: реторика! Когда услышат взяточника, рассуждающего о благонамеренности, лицемера, рассуждающего о развращении нравов, говорят: реторика. Словом, все ложное, пошлое, всякую форму без содержания, все это называют реторикой! Учитесь же, милые дети, реторике, хорошая наука!»
Подобно тому, как под влиянием риторического направления в литературе Белинский объединял классицистов и романтиков, он при оценке риторических учебников не проводил сколько-нибудь значительной грани между риториками архаического типа и модернизированными пособиями «философского» направления. Каноническую «Частную реторику» Н. Кошанского он объединяет с претендующими на новаторство «Умозрительными и опытными основаниями словесности» А. Глаголева.
В чем же заключается сущность и значение риторики? «Реторика получила свое развитие у древних, - пишет Белинский. - Социализм и республиканская форма правления древних обществ сделали красноречие самым важным и необходимым искусством, ибо оно отворяло двери к власти и начальствованию. Поэтому изучали речи великих ораторов, анализировали их и дошли до открытия тропоз и фигур, до источников изобретения; стали искать общих законов в частных случаях. Из речей ораторов отвлекали случайные признаки и надуманные правила, которые были соединены в произвольную систему. Форма, оторванная от содержания, получила самодовлеющее значение, оратор сильно всколебал толпу могучим чувством, выраженным в фигуре вопрошения, - и вот могучее чувство отбросили в сторону, а фигуру вопрошения приняли к сведению: эффектная-де фигура, и на ней как можно чаще надобно выезжать - всегда вывезет». В наше время, утверждал Белинский, риторика утратила всякую связь с потребностями жизни. Она способна воспитать только педантизм, извращенные представления о литературе, страсть к бессодержательному разглагольствованию, высокопарность и вычурность языка, недобросовестное отношение к работе. Эти же качества до недавнего времени воспитывала и пиитика. «Стоило присесть на часок, да прочесть любую пиитику и потом рассуждать об искусстве вдоль и поперек».
Следует ли вовсе исключить риторику из школьного курса? Белинский отрицает значение риторики как самостоятельной дисциплины. Многие ее части совершенно бесплодны. Таковы разделы, посвященные «изобретению» и «расположению» мыслей. Согласно догматической теории словесности, они должны помочь в приискании содержания и в его логическом расположении. Но «содержание дается целостию образования и развития; умение владеть содержанием, т. е. раззивать его правильно, дает логика; риторика же не виновата ни в том, ни в другом». На оставление в составе риторики может претендовать только третий ее традиционный раздел - об «украшении» речи. Но и он должен быть освобожден от лишних тем и схоластических привесков. Теория периодов должна войти в состав синтаксиса. Учение о хриях и рассуждениях, как «педантическую гниль и пыль», следует вовсе изъять из теории словесности. «Стилистика - вот настоящее содержание риторики; но это не теория, а систематический, по возможности, сбор эмпирических правил, подкрепленных примером...»
К этой же мысли Белинский возвращается в 1844 году в рецензии на «Общую реторику» Кошанского. Здесь он предлагает отнести стилистику к науке о языке, образовав из нее своеобразный высший курс синтаксиса. В состав этой дисциплины должны войти три главы: 1) о предложениях и периодах, причем изложение этих сведений должно быть освобождено от догматической школьной формы; 2) о тропах, которые должны изучаться на материале живого, разговорного языка, и пословицах и поговорках; 3) об общих качествах слога в связи с практическими упражнениями в переложениях и переводах. «Это истинная и единственная школа стилистики», - заявляет Белинский.
Наряду со стилистикой Белинский признает необходимым курс теории словесности, связанный с историей литературы и являющийся вступительной частью к ней. В примечании к своей статье «Разделение поэзии на роды и виды», опубликованной в 1841 году, он сообщает о задуманной им книге под названием «Теоретический и критический курс русской литературы», в состав которой должны войти следующие теоретические главы: «Общее введение», «Эстетика», «Теория русского стихосложения» и «Теория словесности вообще». Частями этой работы являются упомянутая статья, а также неопубликованные при жизни критика статьи: «Идея искусства», «Общее значение слова литература» и «Общий взгляд на народную поэзию и ее значение». Белинский придавал большое значение задуманному им труду и в частности статье «Разделение поэзии на роды и виды». Сообщая В. П. Боткину о выходе этой статьи, он писал: «Если я не дам теории поэзии, то убью старые, убью наповал наши риторики, пиитики, эстетики,- а это разве не шутка?»
Систематического учебного курса теории словесности, который бы убил «наповал» все старые «риторики, пиитики и эстетики», Белинский не написал. Но эта задача, поставленная великим критиком, была выполнена им во всей совокупности его работ по литературе. Своими рецензиями на риторики и пиитики он развенчал догматическую теорию словесности. В статье «Разделение поэзии на роды и виды» и примыкающих к ней работах он четко очертил круг вопросов, которые должны войти в теорию литературы, включив в нее вопросы методологии и поэтики. Наконец, в своих монографиях и обзорах 40-х годов, как мы уже видели, он дал чрезвычайно глубокие и прогрессивные, в духе материалистической философии ответы по основным вопросам теории литературы. Своими теоретическими высказываниями Белинский не только нанес сокрушительный удар догматической теории словесности, но и оказал могучее влияние на формироваяие теории литературы как науки и предмета преподавания.
Курс теории словесности, изучаемый в школе,, должен, по мнению Белинского, служить введением в историю русской литературы. Над созданием последней Белинский работал в течение ряда лет. «Я собираюсь написать историю русской литературы с пиитикою», - сообщал он Боткину 12 августа 1840 года и в начале следующего года, в примечании к статье «Разделение поэзии на роды и виды» (которая представляла собой часть задуманной «пиитики») излагал подробный план своего труда. В апреле 1842 года в письме к тому же адресату он пишет: «Вержбицкий печатает мою книгу («История русской литературы» и хрестоматия) в числе 3 000 экземпляров. Стало быть, все зависит от меня, от моей лени и трудолюбия. Книга не может не иметь блестящего успеха...» В критических статьях этого года мы встречаем неоднократные упоминания о проводимой Белинским работе: то он упоминает о «тетрадях литературных материалов», которые собирает для составления курса, то сообщает об изучении старых журналов, необходимых ему «для составления полной истории русской литературы и русской журналистики». В конце 1845 года Белинский вновь извещает своих читателей о подготовляемой им «Критической истории русской литературы». 2 января 1845 года он пишет Герцену: «К пасхе же я кончу 1-ю часть моей „Истории русской литературы"». Ряд своих работ, написанных в 40-х годах, Белинский рассматривает как разделы и фрагменты подготовляемого им курса. Таковы статьи о народной поэзии, о Державине, цикл статей о Пушкине.
Параллельно с изучением литературного материала Белинский тщательно знакомится с наиболее выдающимися пособиями по истории литературы. Он живо интересуется книгой М. А. Максимовича «История древней русской словесности». Он посвящает большую статью разбору «Опыта истории русской литературы» Никитенко. К числу достоинств этой книги критик относит то, что автор «успел избежать одностороннего идеализма, гордо отвергающего изучение фактов, и одностороннего эмпиризма, который дорожит только мертвою буквою». В этой же статье он упоминает о лекциях Шевырёва, «касающихся до истории древней, преимущественно теологической, русской словесности».
Внимательно изучая работы своих предшественников, Белинский стремится определить структуру своей будущей книга. В противоположность Шевырёву, написавшему «Историю русской словесности, преимущественно древней», Белинский думает создать критическую историю русской литературы, «преимущественно новой». Наряду с этим Белинского интересует вопрос о типе учебника. Его не удовлетворяют пособия обзорного типа, утвердившиеся с появлением «Опыта краткой истории русской литературы» Н. И. Греча. Но он понимает, что и статьи об отдельных писателях, как бы они ни были хороши, не могут в своей совокупности составить связного исторического курса. Белинскому хочется создать пособие, в котором развернутые разборы творчества крупных писателей органически вытекали бы из исторического рассмотрения всей художественной литературы данной эпохи. «Есть три способа знакомиться с литературою и изучать ее. Первый - чисто критический, который состоит в критическом разборе каждого замечательнейшего писателя; второй - чисто исторический, который состоит в обозрении хода и развития всей литературы; здесь обращается большее внимание на эпохи и на школы литературы, чем на отдельные действующие лица. Третий способ состоит в соединении, по возможности, обоих первых. Этот способ самый лучший». Белинский стремится построить свой курс на социально-исторической основе, «с новой ее стороны, на которую еще никто не обращал внимания - со стороны развития литературных, нравственных и общественных начал».
Занятый большой и всегда срочной работой, предельно требовательный к себе, Белинский задуманного им школьного пособия по литературе так и не успел написать. Но его статьи, преимущественно 40-х годов, взятые в целом, представляют курс истории литературы, единый и по своему содержанию, и по принципам своего методического построения.
Еще в первые годы своей деятельности Белинский высказал, правда, еще в общей, абстрактной форме, мысль об исторической обусловленности идеологических явлений. «Дух свободен, - писал он Бакунину 21 ноября 1837 года,- но и он развивается в границах времени: Гегель мог явиться только в наше время, а не в XV или XVI веке. Самая свобода есть не произвол, не согласие с законами необходимости». В дальнейшем эта идея получает у него более конкретное выражение. «Рассматривая литературу какого бы то ни было народа, невозможно отделить ее развитие от развития общества»,- подчеркивает Белинский в одной из статей 1840 года. Он решительно отвергает известный тезис идеалистической философии и реакционного романтизма об абсолютно свободном, независимом от внешнего мира поэте-гении. «Чем выше поэт, - утверждаетон, - тем больше принадлежит он обществу, среди которого родился, тем теснее связано развитие, направление и даже характер его таланта с историческим развитием общества».
Определяемая общественной динамикой, литература и сама находится в процессе постоянного движения. Подчиняясь общему закону развития, непреложно действующему «и в природе, и в человеке, и в человечестве», она «движется диалектически, из низшей ступени переходя в высшую». Белинский оспаривает новейшие теории позитивистов, в частности Конта, который «не видит исторического прогресса, живой связи, проходящей живым нервом по живому организму истории человечества». Вместе с тем он отрицает и имманентное развитие литературы. Являясь порождением исторической жизни народа, литература развивается под влиянием «географических, климатических и исторических обстоятельств». Как видим, несмотря на ряд весьма плодотворных мыслей о социальной обусловленности искусства и классовой природе отдельных ее явлений, великому критику не удается подняться до материалистического понимания истории. Подобно Герцену, он «вплотную подошел к диалектическому материализму и остановился - перед историческим материализмом».
Приступая к созданию курса истории русской литературы, Белинский исходит из признания преемственности в литературном развитии и тесной связи литературы с историей страны и «развитием общественного образования». Поэтому писатели XVIII века и второстепенные авторы позднейшей эпохи, сурово оценивавшиеся критиком в его ранних статьях, теперь получают другое освещение. В плане исторического развития литературы, утверждает Белинский, важны не только сильные таланты, как Ломоносов, Фонвизин, Хемницер, Капнист, Карамзин, Мерзляков, Озеров и др., но и творчество таких «ошибавшихся в своем призвании тружеников», как Сумароков, Херасков, Петров, Княжнин, Богданович. Ссылаясь на тех же писателей в статье «Общее значение слова литература», с которой Белинский был намерен начать свой курс истории литературы, он опять-таки замечает, что эти имена, которые «так легко совершенно уничтожить с эстетической точки зрения, - с исторической, напротив, получают полное оправдание и являются в русской литературе именами замечательными и почтенными».
При разработке историко-литературного курса Белинский исходит из мысли, что формирование национально-самобытной литературы представляет собой органический процесс, определяемый особенностями исторического развития народа и его культурными традициями. В статье «Взгляд на русскую литературу 1846 года» он писал: «Мы не так резко оторваны от нашего прошедшего, как думали, и не так тесно связаны с Западом, как воображали». «Один из величайших умственных успехов нашего времени в том и состоит, что мы, наконец, поняли, что у России была своя история, нисколько не похожая на историю ни одного европейского государства, и что ее должно изучать и о «ей должно судить на основании ее же самой, а не на основании историй ничего не имеющих с ней общего европейских народов. То же и в отношении к истории русской литературы». Историю литературы XVIII и XIX веков Белинский раооматривает как неуклонный процесс движения от подражательности, которая была свойственна некоторой части литературы в послепетровскую эпоху, к полной самобытности, от риторики к естественности, от аристократизма к народности, от классицизма к реализму. «Ломоносов был первым основателем русской поэзии и первым поэтом Руси»; «поэзия Державина была первым шагом к переходу вообще русской поэзии от риторики к жизни...»; «Карамзин ввел русскую литературу в сферу новых идей, - и преобразование языка было уже необходимым следствием этого дела». С Крыловым в русскую поэзию вошел «совершенно новый для нее элемент - народность...»
Исходя из своей историко-литературной концепции, Белинский ввел в создаваемое им пособие главу о народной поэзии и древней литературе. Уже в ранних своих статьях Белинский с неизменной восторженностью отзывается о произведениях народного творчества. «Первобытная поэзия народов заслуживает особенное внимание»,- пишет он в 1836 году. В рецензии на книгу А. Дроздова «Опыт системы нравственной философии» Белинский решительно протестует против мнения, что «в русских народных песнях нет поэзии». Он утверждает, что русская народная поэзия «не уступит в богатстве ни одному народу в мире». Этому взгляду Белинский остается верен и в своих известных статьях о народной поэзии. Он отмечает ряд глубоко положительных качеств в русских былинах, особенно новгородских. Последние он рассматривает как «ключ к объяснению всей народной русской поэзии, равно как и к объяснению характера быта русского». С большим сочувствием разбирает он и семейные песни, отмечая в них отражение героических черт русского народа, его «души сильной и мощной». В этих песнях Белинский видит подтверждение слов Пушкина о Руси, которая, подобно булату, окрепла в борьбе с «ударами судеб».
Положительной является оценка Белинским «Слова о полку Игореве». В то время, когда еще не была опровергнута скептическая теория М. Т. Каченовского о происхождении «Слова», когда сотрудник Белинского по «Отечественным запискам» Катков называл «Слово» «нелепицей», великий критик характеризовал эту поэму как «прекрасный, благоуханный цветок славянской народной поэзии, достойный внимания, памяти и уважения». Отмечая в народной поэзии и древней литературе некоторые недостатки, Белинский выводил их «не из духа и крови нации, а из неблагоприятного исторического развития».
«Белинский был первым историком нашей литературы»,- эта характеристика Н. Г. Чернышевского сохраняет все свое значение и в наши дни. «Критика гоголевского периода, - справедливо указывает Чернышевский,- дала нам в первый раз историю русской литературы, считавшейся до этого времени не более как случайным и почти всегда бессмысленным отражением различных явлений иноземных литератур». На протяжении всей своей жизни Белинский горячо интересовался педагогическим делом во всех его деталях. В начале сио ей деятельности, как уже упоминалось, он предполагал написать особую методическую работу, посвященную вопросам преподавания литературы. И хотя в дальнейшем Белинский имел возможность только спорадически высказываться по вопросам преподавательской практики, его указания, всегда принципиальные и строго продуманные, имеют чрезвычайно большое положительное значение.
В своей личной педагогической деятельности Белинский неизменно придерживался практического метода преподавания. «Наши уроки, - вспоминает С. М. Сухотин, - проходили больше в самых разнообразных, живых разговорах и опорах...» Об этом рассказывает и другой ученик Белинского: «Мы занимались с ним больше разговорами, в которых не было ничего педагогического в школьном смысле... но эти разговоры оставили во мне гораздо больше, чем аккуратное знание учебника и руководства».
Этот же метод Белинский советовал применять и своему двоюродному брату Д. П. Иванову (он занимался с младшим братом критика Никанором): «Не делай из своих уроков парада; пусть они будут походить на обыкновенные разговоры...»
Столь прочная приверженность Белинского к практическому методу преподавания вполне понятна. Практический метод позволял сосредоточиться на самом произведении, его идейном и художественном анализе, а это Белинский считал главной задачей преподавания литературы. Особо важное значение он придавал самому процессу ознакомления с художественным текстом. Он заботился о том, чтобы при анализе произведения были возможно полнее сохранены его художественный аромат, неповторимая прелесть художественного образа и сила его эмоционального воздействия. Враг риторики и резонерства в литературе, Белинский решительно отвергал нарочитое морализирование и в литературной критике и в преподавании литературы. Правильный анализ, полагал он, должен не только не обеднять произведение, но, наоборот, увеличивать силу его эстетического и нравственного влияния.
Основываясь на этих соображениях, Белинский очень большое внимание уделял культуре пересказа. Мастерски изложив в своей работе о народной поэзии содержание «Слова о полку Игореве», Белинский так объяснял методику своей работы: «В переводе [мы] старались удержать колорит и тон подлинника, а для этого или просто выписывали текст, подновляя только грамматические формы, или между новыми словами и оборотами удерживали самые характеристические слова и обороты». Пересказывая в процессе анализа содержание «Героя нашего времени», он всемерно стремится сохранить художественное обаяние литературного памятника. «Мы хотели,- объясняет Белинский большое количество приводимых в статье выписок,- чтобы в нашем изложении содержания романа видны были и характеры действующих лиц, и сохранена была жизненность рассказа, равно как и его колорит, а этого невозможно было сделать, показав один скелет содержания или его отвлеченную мысль».
Но, знакомя с произведением, Белинский не ограничивается простым воспроизведением текста. Он раскрывает при этом психологические особенности образов, следит за развитием сюжета, подчеркивает путем тонкого анализа композиции и языка общественный смысл поэтического повествования, ведет читателя (в том числе и читателя-ученика) ко все более глубокому уразумению идеи произведения, которая при таком методе анализа естественно вытекает из произведения. «Итак, все вышло из характеров действующих лиц, по законам строжайшей необходимости, а не по произволу автора»,- заключает Белинский разбор одного из эпизодов «Героя нашего времени». Вместе с тем в своем анализе он всегда остро ставит социальные вопросы, вскрывает глубокую жизненность рассматриваемых им проблем и, предвосхищая в ряде случаев «реальную критику» Добролюбова, свободно и естественно переходит от произведения к жизни.
Такого метода Белинский придерживался и в собственном преподавании. «Его разговоры и споры,- вспоминает Сухотин,- пропитанные искренней любовью к искусству и русской литературе... посеяли в моей душе чувство негодования против лжи, претензии плаксивой сентиментальности в литературных произведениях». «Отрицательное отношение ко всей окружающей меня действительности,- подчеркивает Кавелин,- социальной, религиозной и политической, благодаря Белинскому, во мне засело, хоть в очень наивной, неопределенной и мечтательной форме».
Таким образом, аналитическое рассмотрение художественного текста всегда соединяется у Белинского с синтезирующим обобщением. В этом плане его творчество критика и педагога приближается по своему типу к творчеству художника, который, по определению Белинского, «мыслит образами». Аналитическая мысль критика никогда не порывает с живым образом.
С этих же методических позиций Белинский подходит и к изложению биографии писателя, педагогическое аначение которой также ценится им весьма высоко. В частности, в биографии Ломоносова, написанной Кс. Полевым, он с похвалой отмечает не только правильное истолкование личности великого ученого и поэта, но и мастерское воссоздание его образа. Это «поэтическая биография, принадлежащая и к науке и к искусству»,- подчеркивает Белинский. Поэтому он горячо рекомендовал ее «молодому поколению», которое «найдет для себя высокие уроки в этой книге».
Но именно потому, что Белинский так любовно и бережно относился к художественному творчеству и так высоко ценил его, он строго ограничивал сферу творчества самих учеников. Письменные упражнения учащихся он подчинял преимущественно задачам стилистики. «Тут главное дело, чтобы приучить их к естественному, простому, но живому и правильному слогу, к легкости изложения мыслей и - главное - к сообразности с предметом сочинения». Основными видами письменных упражнений, утверждал Белинский, должны быть переложения стихов в прозу и переводы с иностранных языков. Такая ограниченность методических приемов неприемлема для современной методики. Но она вполне оправдана как реакция на универсализм риторики, учившей «красно писать обо всем, чего не знаешь, чего не чувствуешь, чего не понимаешь».
Вместе с тем, усердно пропагандируя практический метод преподавания литературы, Белинский не разделял предрассудка многих учителей 40-х годов, что практицизм сам по себе является панацеей против всех методических затруднений. Он возражал против гипертрофии практицизма в работах известного в то время методиста русского языка В. Половцева. «Приняв методу г. Половцева - учить из практики,- писал он по поводу методического руководства этого педагога, вышедшего в 1841 году, - попробуйте применить ее в обучении мальчиков, не имеющих никакого предварительного теоретического понятия о частях речи, о склонениях, о спряжениях! Отвергнуть дурную и недостаточную систему для хорошей - доброе дело; но отвергнуть всякую систему - значит возвратиться к первобытному варварству». Оценивая спустя два года учебник того же автора «Русская грамматика для русских» (шестое издание), Белинский писал: «Переходить от анализа к синтезу, из примеров извлекать правила - самая полезная система в преподавании... Но это более дело учителя в классах, нежели составителя систематического учебника... Для кого он назначил свою книгу? Для преподающих или для учащихся? Для первых, в виде руководства в классах, нужен курс в полном, строгом систематическом порядке, курс, который до сих пор едва ли мы имеем. Для учеников?- всякий согласится, что редкий ребенок успеет в какой-либо науке без помощи учителя».
Белинский отвергал все попытки создать какую-то особую, облегченную науку для детей, в том числе и литературную науку, и требовал от учителей высокого научного уровня преподавания. Материалы для такого преподавания он давал в изобилии в своих литературных и педагогических сочинениях.
Литературные работы Белинского оказывали могучее воздействие на образование и воспитание учащейся молодежи как непосредственно, так и через посредство наиболее прогрессивных учителей-словесников, последователей великого критика. Идейный антагонист Белинского - славянофил И. С. Аксаков писал в 1856 году в частном письме: «Много я ездил по России: имя Белинского известно каждому сколько-нибудь мыслящему юноше, всякому жаждущему свежего воздуха среди вонючего болота провинциальной жизни. Нет ни одного учителя гимназии в губернских городах, которые бы не знали наизусть письма Белинского к Гоголю... И если вам нужно честного человека, способного сострадать болезням и несчастьям угнетенных, честного доктора, честного следователя, который полез бы на борьбу,- ищите таковых в провинции между последователями Белинского». В этом свидетельстве представляется сомнительным утверждение автора, что все провинциальные учителя знали наизусть письмо Белинского к Гоголю: это вряд ли было возможно в то время. Но указание Аксакова на огромную популярность имени и сочинений великого критика подтверждается многочисленными фактами.
Воспитанник Александровского лицея тринадцатилетний М. Е. Салтыков уже в 1839 году внимательно читает «Отечественные записки» и «Московский наблюдатель» - журналы, в которых тогда сотрудничал В. Г. Белинский. Впоследствии гениальный русский сатирик подтвердил, что в лицейские годы преимущественное влияние на его идейный рост оказали «Отечественные записки» и Белинский. В воспоминаниях В. В. Стасова, воспитанника училища правоведения в 40-х годах, читаем: «Я помню, с какой жадностью, с какой страстью мы кидались на новую книжку журнала («Отечественные записки». - Я. Р.), когда нам ее приносили... Мы брали книжку чуть не с боя, перекупали один у другого право ее читать раньше всех; потом, все первые дни, у нас только и было разговоров, рассуждений, споров, толков, что о Белинском да о Лермонтове... Белинский был решительно нашим воспитателем. Никакие классы, курсы, писания сочинений, экзамены и все прочее не сделали столько для нашего образования и развития, как один Белинский со своими ежемесячными статьями». Стасов подчеркивает, что влияние Белинского не ограничивалось областью литературных интересов молодежи: статьи великого критика воспитывали юношей в духе передовых политических, философских и нравственных идей. Известный педагог В. П. Острогорский свидетельствует, что он познакомился со статьями Белинского еще на школьной скамье.
Такой же широкой была популярность Белинского и в провинции. «В высшие классы гимназии как-то проник Белинский», - констатирует воспитанник Томской гимназии, крупный сибирский краевед Н. Ядринцев. В воспоминаниях известного революционера-«землевольца» Л. Ф. Пантелеева рассказывается о талантливом ученике Вологодской гимназии Н. В. Воронцове, самозабвенно увлекавшемся Белинским. Начальство гимназии, не без основания, подозревало его в «вольтерианстве». «Директор Власов все допекал его темами: «Смерть грешника и праведника» или «верующего и безбожника», «Почему нельзя жить без веры». Воронцов писал блистательные сочинения, но оставался при своем свободомыслии». Большой популярностью пользовались в 60-х годах сочинения Белинского и среди учащихся-грузин.
Как нищим, очень часто учащаяся молодежь знакомилась с Белинским независимо от своих учителей и даже вопреки им. Но и среди педагогического персонала средних учебных заведений было немало людей, жадно следивших за каждой новой статьей Белинского « несших его пламенное слово в школу. Учитель 3-й московской реальной гимназии В. В. Авилов критически разбирал в классах сочинения новейших писателей, в частности Пушкина и Гоголя. Учебник он заменил собственными записками, в которых были воспроизведены в сокращении статьи Белинского о Пушкине. В эти же годы (конец 40-х годов) преподаватель Омского кадетского корпуса Костылецкий также вел занятия по своим запискам, составленным из статей Белинского. Ученик Костылецкого по кадетскому корпусу Ч. Ч. Велиханов, ставший впоследствии видным деятелем казахской культуры, под влиянием учителя горячо увлекся сочинениями Белинского и прилежно изучал их.
По воспоминаниям и официальным материалам мы знакомимся с многими талантливыми учителями, пытавшимися преодолеть школьную рутину и перестраивавшими преподавание словесности по Белинскому. Остановимся на некоторых из них.
Общественно чутким педагогом был преподаватель Вятской и - после 1845 года - 2-й казанской гимназии А. Ф. Михайлов. По словам одного из его учеников, уроки этого учителя были настоящим праздником для молодежи. В основу преподавания он положил изучение произведений русских писателей, отрывки из которых читались им или по соответствующему собранию сочинений, или по хрестоматии Галахова. Теорию и историю словесности Михайлов тоже излагал по своим запискам. В истории словесности он уделял преимущественное внимание наиболее крупным прогрессивным явлениям и новейшим писателям.
Известный педагог Н. Ф. Бунаков и писатель П. В. Засодимский с благодарностью вспоминают о своем учителе в Вологодской гимназии Н. П. Левитском. Поклонник Пушкина, Лермонтова и Гоголя, он внимательно изучал их с учащимися, придерживаясь при объяснении этих писателей оценок Белинского. Левитский возбуждал у своих учеников любовь к чтению и интерес к литературной критике. Впрочем, третий его ученик, Л. Ф. Пантелеев, указывает, что Левитский не был чужд и некоторого педагогического консерватизма. Так, придавая большое значение составлению планов, он заставлял логически разбирать в классе отрывки из Гоголя («Украинская ночь»), задавал писать письма к родственникам и несуществующим лицам; одно время занялся изучением во всех подробностях древней литературы. Но и Пантелеев с уважением отзывается о Левитском как о талантливом и прогрессивном педагоге.
Количество подобных примеров можно было бы увеличить во много раз. Собственно, в большей или меньшей мере влиянием Белинского было охвачено все молодое поколение учителей, и не только гражданских учебных заведений. Не в меньшей, а подчас даже в большей мере идеи Белинского проникали и за стены военных и вообще специальных учебных заведений. Об этом рассказывает П. В. Анненков.
«В Петербурге первая статья Белинского и все следовавшие за ней нашли отголосок всего более в тех молодых учителях русского языка и словесности, которые созывались для казенных замкнутых училищ и корпусов... Не то, чтобы статья «Молвы», сразу упразднила официальную науку о литературе: последняя держалась долго... но, благодаря молодым учителям этих заведений, а за ними и большей части наших гимназий, образовалась с появлением статей Белинского о бок с утвержденной программой преподавания русской словесности другая, невидная струя преподавания, вся вытекающая из определений и созерцания нового критика...». Несомненно, что влияние Белинского на школу и, в частности, на учителей-словесников было в 40-50-х годах чрезвычайно широким.
Но насколько глубоким и полным было это влияние? Насколько был усвоен массой учительства дух учения Белинского, революционный пафос его просветительной деятельности, материалистическая основа его литературной теории, его страстная защита боевого, активного, целенаправленного искусства, его последовательная борьба с педагогической рутиной? Доступные нам материалы (в том числе и некоторые неопубликованные) дают основание утверждать, что уже в 40-х годах в среде педагогов-словесников, примыкавших к Белинскому, начинается идейное размежевание. Некоторая часть учителей усваивает революционные и материалистические идеи великого критика и выступает в качестве пропагандистов этих идей среди учащейся молодежи. Значительно большая часть учительства, формально принимая литературные «мнения» Белинского, фактически обескровливает и обеспложивает их, искажает их на либеральный лад.
Идейное, классовое размежевание между революционным демократом Белинским и его либеральными «друзьями» и «последователями» особенно явственно сказалось в среде лично связанных с критиком преподавателей. Как известно, среди близких знакомых Белинского был ряд педагогов-словесников. Для одних, как П. Н. Кудрявцев и И. П. Клюшников, преподавание в средней школе было кратким эпизодом в их биографии, другие же посвятили педагогическому делу всю свою жизнь. Некоторые из близких Белинскому людей выступали в печати с работами методического характера. Общественные взгляды и методология либеральных «западников» уже в начале 40-х годов принципиально противостоят революционно-демократической позиции Белинского.
В 1840 году в «Отечественных записках» поместил большую статью «Взгляд на историю русской литературы» Я. М. Неверов. Интересно происхождение этой работы. Будучи учителем Рижской гимназии, Неверов задумал написать историю русской литературы для нерусских. Конспект книги он послал в «Отечественные записки» и одновременно напечатал на немецком языке отдельной брошюрой. Таким образом, перед нами образец не только литературного, но и методического творчества Неверова.
Содержание статьи свидетельствует о некотором влиянии великого критика на Неверова. Подобно Белинскому, Неверов начинает историю новой русской литературы с Петра I. До него Россия находилась «под спудом несвойственного и чуждого ей азиатизма», заявляет он. Однако автор решительно отвергает ложные утверждения «злонамеренных иностранных писателей» о неспособности русских к высшему умственному развитию. Замедленный рост русской культуры до Петра он объясняет неблагоприятными внешними (монгольское иго, борьба с Польшей, Ливонией, Швецией) и внутренними (междоусобия) условиями, причем особенно подчеркивает отрицательное влияние княжеских усобиц на развитие нашей культуры. Но и в этих тяжелых обстоятельствах русские создавали самобытное искусство. По мнению Неверова, былины испытали на себе некоторое иноземное влияние. «Зато песни русские суть чистый плод родимой почвы». Рисуя стремительное развитие русской литературы на протяжении последнего столетия, Неверов характеризует на этом фоне значение отдельных писателей. Ломоносов - «творец и царь языка». «Державин - первый поэт России, первая звезда поэзии народной». Карамзин впервые, ввел в литературу простые чувства, домашний быт, легкий язык. С Жуковского начинается поэзия мысли. Создателями самобытной поэзии Неверов считает Крылова и Пушкина. «Гений его (Пушкина.- Я. Р.) обнял все стихии русской жизни». Выясняя исторические условия, способствовавшие расцвету литературы в XIX веке, Неверов особенно подчеркивает вдохновляющее влияние Отечественной войны 1812 года. Характерно, что, задумав создать наряду с учебником хрестоматию по русской литературе, Неверов и для нее впервые в русской методике избирает исторический принцип построения.
И все же статья-конспект Неверова была неизмеримо ниже того уровня, на который уже в то время поднял литературную науку Белинский. В обзоре не подчеркнуто значение критического направления в русской литературе. Для Лермонтова и Гоголя вообще не нашлось места в историко-литературной системе Неверова. Статья лишена публицистической остроты, воспитательной направленности. Недаром редакция «Отечественных записок», печатавшая статьи Белинского без всяких примечаний, на этот раз оговорила свое несогласие с некоторыми положениями статьи Неверова. Учитывая роль, которую Белинский играл в «Отечественных записках», можно с вероятностью предположить, что примечание редакции было составлено если не им самим, то во всяком случае с его ведома и согласия.
Печатью идейной и методологической ограниченности отмечено также крупнейшее методическое пособие начала 40-х годов - «Полная русская хрестоматия» А. Д. Галахова (1843). Враждебно встреченная Шевырёвым и Погодиным, она была поддержана против них Белинским в «Отечественных записках». В форме более последовательной, чем во всех предыдущих хрестоматиях, Галахов в своей работе пытался осуществить принцип «практического изучения» словесности - «от примеров к правилам». Наряду с чтением отрывков он рекомендовал проводить анализ их содержания и формы и критически оценивать их. Большое место в хрестоматии было отведено произведениям Пушкина, отрывкам из Лермонтова, Гоголя, Кольцова.
Однако методологические и методические начала, положенные Галаховым в основу его пособия, принципиально отличались от взглядов Белинского. В качестве основной Галахов выдвинул в хрестоматии задачу «представить образцы языка». Отдавая дань «употреблению-тирану», он вслед за Гречем и Ленинским расположил литературные произведения по родам и видам, причем в основу построения хрестоматии положил классификацию, принятую в «Чтениях о словесности» Давыдова. Вследствие этого в хрестоматии оказались широко представленными духовные и светские ораторские речи, «философические сочинения» и тому подобные произведения, канонизированные так называемой «частной риторикой». Среди авторов немалое место заняли официальные руководители народного просвещения - Уваров и Ширинский-Шахматов, именитые профессора, и среди них Погодин и Шевырёв, весь литературный «пантеон» до Греча и Булгарина включительно. Недаром хрестоматия Галахова была одобрена не только прогрессивным учительством, которое увидело в ней первую попытку преодоления методической рутины, но и такими представителями консервативной профессуры, как П. А. Плетнев, встретивший ее положительной рецензией, и Ф. И. Буслаев, по настоянию которого она была принята как пособие в Московском учебном округе.
Наибольшее значение имела третья часть хрестоматии, содержавшая обстоятельный комментарий ко всем крупнейшим произведениям, помещенным в двух ее первых частях. Работы Белинского оказали некоторое влияние на суждения Галахова. Но и в этой части хрестоматии они в значительной мере растворились среди влияния других - тоже авторитетных для автора - критиков: Никитенко, Плетнева, Давыдова, Вяземского и опять-таки Шевырёва. В дальнейшем переработка хрестоматии велась Галаховым по пути все большего приближения ее к требованиям официальных органов просвещения.
В 1839 - 1840 годах в «Отечественных записках» опубликовал две методические статьи и несколько рецензий на педагогические издания М. Н. Катков, который тогда еще тоже числился среди «друзей» Белинского. В то время как революционный критик остро ставил в своих работах назревшие вопросы коренной перестройки преподавания литературы, для Каткова разработка методической темы была только поводом для отвлеченных рассуждений в духе гегельянской эстетики. Равнодушие Каткова к передовому общественно-педагогическому движению на рубеже 30-40-х годов было началом того пути, развиваясь по которому он пришел в 60-х годах к позиции крайнего реакционера-душителя всего живого и прогрессивного в области методики.
Мы говорили об учебно-методических работах, написанных словесниками из окружения Белинского. Рассмотрим теперь практическую деятельность словесников этого круга. Из людей, поддерживавших связь с великим критиком, в военно-учебных заведениях работали, помимо Галахова, А. А. Комаров, В. И. Красов, Н. Я. Прокопович и Е. П. Гребенка. Остановимся на двух первых.
Начиная с 40-х годов Белинский поддерживает с Комаровым довольно близкие отношения. Он часто посещает субботние собрания у Комарова, на которых бывали петербургские учителя и литераторы. В письме к невесте в конце 1843 года он называет Комарова своим «большим приятелем». По словам И. И. Панаева, Белинский имел большое влияние на Комарова, и тот глубоко уважал великого критика. Эта связь оказалась весьма плодотворной для Комарова. В воспоминаниях людей, обучавшихся у него в различных учебных заведениях, он неизменно характеризуется как передовой педагог. Судя по этим отзывам, Комаров охотно знакомил учащихся с произведениями новейшей литературы, мастерским чтением и разбором художественных произведений прививал вкус к литературе и умение критически оценивать ее явления; серьезно поставил изучение истории русской словесности, преимущественно XVIII и XIX веков. Но из тех же воспоминаний видно, что Комаров не решался изменять и традиционной идеалистической эстетике: в духе известных учебников Давыдова, Глаголева, Георгиевского, раскритикованных Белинским, он рассуждал о «красоте, лиризме, пластике, свободе духа и проч.». Об этом свидетельствуют и неопубликованные материалы, сохранившиеся в архиве военно-учебных заведений. Из этих документов видно, что в оживленных дискуссиях по программно-методическим вопросам, Происходивших в военном ведомстве в 1845-1852 годах и вызвавших ряд смелых выступлений передовых педагогов как против схоластики, так и против спекулятивной эстетики, Комаров неизменно придерживался «золотой середины». Идеи Белинского в их последовательном выражении оказались недоступными и В. И. Красову. О Красове, адъюнкте Киевского университета и учителе 2-й московской гимназии, сохранились неблагоприятные, впрочем единичные и не вполне авторитетные, свидетельства. Зато положительные и достойные доверия отзывы имеются о его преподавательской деятельности в военно-учебных заведениях во второй половине 40-х и начале 50-х годов. Передовой педагог И. И. Введенский, посетивший в 1853 году в качестве наставника-наблюдателя за преподаванием словесности в военно-учебных заведениях классы В. И. Красова, остался доволен результатам его преподавания. «Воспитанники ясно и отчетливо, - писал в своем отчете Введенский, - излагали теорию эпической поэзии и весьма подробно рассказывали содержание главнейших эпических поэм, древних и новых. Было очевидно, что новая метода преподавания теории поэзии здесь уже сопровождается прекрасными плодами». С этой рекомендацией совпадают и воспоминания революционера-народовольца М. Ю. Ашенбреннера, выделяющего Красова среди всех своих учителей как человека, который «умел внушить к себе любовь».
Однако собственноручная записка Краоова, обнаруженная нами в архиве военно-учебных заведений, свидетельствует, что в середине 40-х годов он был в значительной мере в плену эстетических понятий, восприятых мм еще на университетских лекциях у проф. Давыдова. Высказываясь по программным вопросам, он предлагает сохранить и даже расширить в военно-учебных заведениях курс спекулятивной эстетики. Так, положению «о врожденном стремлении человека к прекрасному» должно, по его мнению, предшествовать в программе обстоятельное раскрытие - по Давыдову - идеи взящного вообще; ученикам должны быть подробно разъяснены - в духе идеалистической эстетики - «силы, участвующие в изящном творчестве», и показано, «что такое гений, творческая фантазия, талант, вкус и т. д...» Красов полагает необходимым отдельно осветить теорию архитектуры, пластики, живописи и музыки. Подобное электическое соединение идей Белинского с системой университетской эстетики было нередким среди либеральных учителей 40-х годов, но сам Белинский его всегда решительно отвергал.
Таким образом, уже в 40-х годах ясно наметился идейный антагонизм между революционером Белинским и либералами - Галаховым, Неверовым, молодым Катковым и другими. При все углубляющемся политическом размежевании одни из них, как Комаров, оказались в лагере умеренного либерализма, другие, разойдясь с Белинским еще при его жизни, после смерти великого критика повернули резко вправо и заняли в 60-х годах руководящие посты в аппарате монархического государства: Неверов в должности попечителя учебного округа, Галахов - как член Ученого комитета и эксперт по вопросам литературы в министерстве Д. А. Толстого, Катков - в качестве главного вдохновителя системы мракобесия, которая так пышно разрослась при этом министре. Методические идеи В. Г. Белинского получили глубокое и последовательное развитие у великих революционеров-демократов Н. Г. Чернышевского и Н. А. Добролюбова.
Приворот является магическим воздействием на человека помимо его воли. Принято различать два вида приворота – любовный и сексуальный. Чем же они отличаются между собой?
По данным статистики, наши соотечественницы ежегодно тратят баснословные суммы денег на экстрасенсов, гадалок. Воистину, вера в силу слова огромна. Но оправдана ли она?
Порча насылается на человека намеренно, при этом считается, что она действует на биоэнергетику жертвы. Наиболее уязвимыми являются дети, беременные и кормящие женщины.
Испокон веков люди пытались приворожить любимого человека и делали это с помощью магии. Существуют готовые рецепты приворотов, но надежнее обратиться к магу.
Достаточно ясные образы из сна производят неизгладимое впечатление на проснувшегося человека. Если через какое-то время события во сне воплощаются наяву, то люди убеждаются в том, что данный сон был вещим. Вещие сны отличаются от обычных тем, что они, за редким исключением, имеют прямое значение. Вещий сон всегда яркий, запоминающийся...
Существует стойкое убеждение, что сны про умерших людей не относятся к жанру ужасов, а, напротив, часто являются вещими снами. Так, например, стоит прислушиваться к словам покойников, потому что все они как правило являются прямыми и правдивыми, в отличие от иносказаний, которые произносят другие персонажи наших сновидений...
Если приснился какой-то плохой сон, то он запоминается почти всем и не выходит из головы длительное время. Часто человека пугает даже не столько само содержимое сновидения, а его последствия, ведь большинство из нас верит, что сны мы видим совсем не напрасно. Как выяснили ученые, плохой сон чаще всего снится человеку уже под самое утро...
Согласно Миллеру, сны, в которых снятся кошки – знак, предвещающий неудачу. Кроме случаев, когда кошку удается убить или прогнать. Если кошка нападает на сновидца, то это означает...
Как правило, змеи – это всегда что-то нехорошее, это предвестники будущих неприятностей. Если снятся змеи, которые активно шевелятся и извиваются, то говорят о том, что ...
Снятся деньги обычно к хлопотам, связанным с самыми разными сферами жизни людей. При этом надо обращать внимание, что за деньги снятся – медные, золотые или бумажные...
Сонник Миллера обещает, что если во сне паук плетет паутину, то в доме все будет спокойно и мирно, а если просто снятся пауки, то надо более внимательно отнестись к своей работе, и тогда...
При выборе имени для ребенка необходимо обращать внимание на сочетание выбранного имени и отчества. Предлагаем вам несколько практических советов и рекомендаций.
Хорошее сочетание имени и фамилии играет заметную роль для формирования комфортного существования и счастливой судьбы каждого из нас. Как же его добиться?
Еще недавно многие полагали, что брак по расчету - это архаический пережиток прошлого. Тем не менее, этот вид брака благополучно существует и в наши дни.
Очевидно, что уход за собой необходим любой девушке и женщине в любом возрасте. Но в чем он должен заключаться? С чего начать?
Представляем вам примерный список процедур по уходу за собой в домашних условиях, который вы можете взять за основу и переделать непосредственно под себя.
Та-а-а-к… Повеселилась вчера на дружеской вечеринке… а сегодня из зеркала смотрит на меня незнакомая тётя: убедительные круги под глазами, синева, а первые морщинки
просто кричат о моём биологическом возрасте всем окружающим. Выход один – маскироваться!
Нанесение косметических масок для кожи - одна из самых популярных и эффективных процедур, заметно улучшающая состояние кожных покровов и позволяющая насытить кожу лица необходимыми витаминами. Приготовление масок занимает буквально несколько минут!
Каждая женщина в состоянии выглядеть исключительно стильно, тратя на обновление своего гардероба вполне посильные суммы. И добиться этого совсем несложно – достаточно следовать нескольким простым правилам.
С давних времен и до наших дней люди верят в магическую силу камней, в то, что энергия камня сможет защитить от опасности, поможет человеку быть здоровым и счастливым.
Для выбора амулета не очень важно, соответствует ли минерал нужному знаку Зодиака его владельца. Тут дело совершенно в другом.
© Все права на статьи принадлежат авторам сайта, если не указано иное.
16 +