Проблемы идейности, классовости, партийности, народности литературы и ее общечеловеческого значения
Абрамович Г. Л. "Введение в литературоведение"
Учебник для студентов пед. ин-тов по спец. № 2101 «Рус. яз. и лит.»
М., Просвещение, 1979 г. Публикуется с некоторыми сокращениями OCR Detskiysad.Ru
Идейность литературы. Выясняя понятие художественного содержания, мы уже говорили о роли в его создании субъективного начала - той авторской идеи, вне которой не могут быть произведены ни отбор каких-либо явлений, лиц, событий, ни изображение и оценка их. Творения литературы, не озаренные светом большой мысли писателя, не имеют познавательного и воспитывающего значения. Безыдейные, дающие лишь натуралистические зарисовки отдельных случайных фактов или стремящиеся восполнить отсутствие смысла, формалистическими ухищрениями, они бесконечно далеки от постижения предмета литературы и осуществления ее исторических целей.
Недаром основоположники научного социализма подчеркивали, что все подлинно значительные писатели были глубоко идейными, или, как они это называли, тенденциозными. Так, Ф. Энгельс в письме к М. Каутской писал: «Отец трагедии Эсхил и отец комедии Аристофан были оба ярко выраженными тенденциозными поэтами, точно так же и Данте, и Сервантес, а главное достоинство «Коварства и любви» Шиллера состоит в том, что это - первая немецкая политически-тенденциозная драма. Современные русские и норвежские писатели, которые пишут превосходные романы, все тенденциозны». Подчеркивая благотворную роль идей в литературном творчестве, классики марксизма-ленинизма имели в виду, конечно, прогрессивные идеи, верное и глубокое понимание писателями хода общественного развития, его основных тенденций.
Чрезвычайно показателен в этом отношении ленинский подход к творениям Л. Толстого. В статьях о нем В. И. Ленин проникновенно раскрыл величие идей Толстого, который подверг сокрушительной критике современный ему общественный и государственный строй, казенную церковь, помещичье-буржуазную мораль и выразил страстное стремление к иной, лучшей для народных масс и всего трудящегося человечества жизни. В то же время с не меньшей глубиной и определенностью Ленин разъяснил реакционный характер толстовской религиозной проповеди, учения о непротивлении злу насилием, толстовского христианского социализма и анархизма и т. п. Сообразно с таким пониманием противоречий творчества Толстого Владимир Ильич и оценивал сделанное писателем. Он говорил о его гениальных произведениях, которые станут достоянием масс, когда они создадут себе человеческие условия жизни, свергнув гнет помещиков и капиталистов. С другой стороны, Ленин писал: «...Толстому ни «пассивизма», ни анархизма, ни народничества, ни религии спускать нельзя». Это не значит, что В. И. Ленин при оценке того или иного писателя ограничивался указаниями на отдельные положительные и отрицательные стороны его творчества. Он всегда выделял ведущее качество каждою данного писателя, боролся за верность общей оценки его творчества. Интересны в этом плане высказывания Ленина и о таких писателях, как Гоголь и Достоевский.
В отличие от Белинского - непримиримого борца с самодержавием и крепостничеством - Гоголю было свойственно наивное, как и у миллионов русского патриархального крестьянства того времени, представление о добром и мудром царе, неустанно пекущемся о народном благе. Присущи.были Гоголю и религиозные воззрения. Все это особенно сказалось в последний период жизни писателя, характеризовавшийся «Выбранными местами из переписки с друзьями» и «Авторской исповедью», и вызвало справедливое и суровое осуждение со стороны Белинского, который написал по этому поводу свое знаменитое «Письмо к Гоголю». Тем не менее основным пафосом творчества создателя «Ревизора» и «Мертвых душ» было не то, что разделяло Гоголя с Белинским, а то, что, напротив, объединяло их: пламенная любовь к своему народу и стремление служить ему, гневный протест против господства «мертвых душ», продажности и произвола «кувшинных рыл». Поэтому Ленин, решительно осуждая реакционные заблуждения Гоголя и горячо поддерживая письмо Белинского, названное им «лучшим образцом бесцензурной демократической печати в России», вместе с тем на первый план выдвигал именно те идеи, которые объединяли Гоголя и Белинского и «делали этих писателей дорогими Некрасову - как и всякому порядочному человеку на Руси...». Политическая реакционность Достоевского, которая отталкивала его передовых современников, в частности Салтыкова-Щедрина, заставляла и В. И. Ленина, имевшего в виду эту сторону крайне противоречивого сознания великого писателя, говорить об «архискверном» и «архиреакционном» Достоевском, Но Ленин считал необходимым учитывать всю сложность мировоззрения писателя и все идейно-художественное богатство его произведений. Поэтому вполне закономерно, что, рассмотрев представленный Народным Комиссариатом просвещения проект списка памятников «великим деятелям социализма, революции и пр.», он счел необходимым исключить из этого проекта внесенное в него имя Владимира Соловьева - философа и поэта-мистика и не только оставить, но и сохранить в разделе «Писатели и поэты» на втором месте, непосредственно за Л. Н. Толстым, имя Достоевского. Существо философской мысли В. Соловьева и главное содержание его стихов были реакционными и не могли способствовать общественному развитию. У Достоевского же, несмотря на реакционность его политических взглядов, главный идейный пафос произведений составляют пламенный гуманизм и демократизм певца «людей, живущих на чердаках и в подвалах», острейшая критика буржуазного общества и распространившегося в нем индивидуалистического сознания, мечта о «золотом веке», о счастье человечества. Все это у Достоевского исполнено такой силы, правды, красоты, что оказывает могучее воздействие на многомиллионные массы читателей, объективно революционизируя их сознание.
Говоря об идейности литературы, о значении ее в осуществлении писателями их великой учительской миссии, необходимо иметь в виду своеобразие художественного мышления. Сказанное о ленинском отношении к Л. Толстому, Гоголю, Достоевскому вновь возвращает нас к этому вопросу, так как вне понимания специфики мышления образами мы не поймем и всей сложности проблемы идейности литературы.
Та тенденциозность, или идейная направленность, о которой говорил Ф. Энгельс в уже цитированных строках письма к М. Каутской, может быть, по его мысли, хорошей и дурной не только по своему содержанию (передовой, прогрессивной или, наоборот, реакционной, консервативной), но и по форме выражения. Вследствие того что в художественных произведениях идеи выражаются не непосредственно словами, а опосредованно - путем создания художественных образов, они не могут декларироваться, прямо провозглашаться, а раскрываются в произведении в целом, во всей совокупности его образов, во взаимодействии между ними. Энгельс так и писал: «...тенденция должна сама по себе вытекать из обстановки и действия, ее не следует особо подчеркивать, и писатель не обязан преподносить читателю в готовом виде будущее историческое разрешение изображаемых им общественных конфликтов». Спустя некоторое время, вновь подчеркивая эту же мысль, но уже в письме к М. Гаркнесс, Энгельс еще более прояснял свое понимание тенденциозности в искусстве: «Я далек от того, чтобы винить Вас в том, что Вы не написали чисто социалистического романа, «тенденциозного романа», как мы, немцы, его называем, для того чтобы подчеркнуть социальные и политические взгляды автора... Чем больше скрыты взгляды автора, тем лучше для произведения искусства».
Не следует, однако, думать, что Энгельс был против вторжения в художественное произведение публицистического элемента, против непосредственного звучания авторского голоса. Он, как и К. Маркс, а позднее и В. И. Ленин, отнюдь не возражал против идейно-эмоционального усиления создаваемых картин жизни различными проявлениями непосредственного авторского отношения, но был решительно против подмены художественного изображения публицистикой.
Специфика художественного «сцепления мыслей» определяет целостность «формы жизни». Понятийно-логическое же мышление требует выделения отдельных мыслей, расчлененного анализа. Вот почему В. И. Ленин в статье «Л. Н. Толстой» специально подчеркнул, что художественные произведения великого писателя и его публицистические работы, хотя и составляют некое единство, должны осмысливаться в их своеобразии. «Умер Лев Толстой,- писал Ленин.- Его мировое значение, как художника, его мировая известность, как мыслителя и проповедника, и то и другое отражает, по-своему, мировое значение русской революции».
Надстроечный и классовый характер идей писателя. Идеи различных писателей отнюдь не являются плодом только их личной мысли. Если бы это было так, они имели бы случайный характер и не могли бы играть важной роли в формировании человеческих характеров. На самом деле идеи значительных творений литературы всегда так или иначе отражают движение самой действительности, жизненный опыт и интересы тех или иных общественных классов или групп. Именно поэтому они и получают такое большое значение в общественной жизни, находят отклик в умах и сердцах многих людей. Другими словами, идеи художественных произведений, как и вообще всякие общественные идеи, имеют, во-первых, всегда надстроечный характер, а, во-вторых, в условиях жизни общества, разделенного на классы,- классовый. Оба эти положения были разъяснены классиками марксизма-ленинизма.
Характеризуя формы общественного сознания, в том числе искусство и литературу, К. Маркс писал: «В общественном производстве своей жизни люди вступают в определенные, необходимые, от их воли не зависящие отношения - производственные отношения, которые соответствуют определенной ступени развития их материальных производительных сил. Совокупность этих производственных отношений составляет экономическую структуру общества, реальный базис, на котором возвышается юридическая и политическая надстройка и которому соответствуют определенные формы общественного сознания. Способ производства материальной жизни обусловливает социальный, политический и духовный процессы жизни вообще. Не сознание людей определяет их бытие, а, наоборот, их общественное бытие определяет их сознание». Это не значит, что надстроечные явления, формы общественного сознания лишь пассивно отражают свой базис и не играют активной роли. От подобной вульгарной точки зрения предостерегал Энгельс: «Политическое, правовое, философское, религиозное, литературное, художественное и т. д. развитие основано на экономическом развитии. Но все они также оказывают влияние друг на друга и на экономический базис. Дело обстоит совсем не так, что только экономическое положение является причиной, что только оно является активным, а все остальное - лишь пассивное следствие. Нет, тут взаимодействие на основе экономической необходимости, в конечном счете всегда прокладывающей себе путь... Следовательно, экономическое положение не оказывает своего воздействия автоматически, как это для удобства кое-кто себе представляет, а люди сами делают свою историю, однако в данной, их обусловливающей среде, на основе уже существующих действительных отношений, среди которых экономические условия, как бы сильно ни влияли на них прочие - политические и идеологические,- являются в конечном счете все же решающими и образуют ту красную нить, которая пронизывает все развитие и одна приводит к его пониманию».
Достаточно представить себе выдающиеся произведения, созданные при различных общественно-экономических формациях, чтобы убедиться в незыблемости открытых классиками марксизма закономерностей. Рассмотрение развития художественных методов и литературных видов и жанров в последней части данной книги в известной степени и должно будет раскрыть проявление этих закономерностей. Пока же обратим внимание на особую сложность вопроса о характере надстроечных явлений в классово антагонистическом обществе.
Сложность заключается в том, что в классово антагонистическом обществе в одно и то же время возникают и развиваются определяемые одним и тем же базисом не только близкие друг другу, но и прямо противоположные по их идейной сущности надстроечные явления. Например, в России первой половины прошлого века, при господстве феодальных отношений, были такие великие передовые писатели и критики, как Пушкин, Лермонтов, Гоголь, Белинский, Герцен, и такие реакционные литературные деятели, как Булгарин, Сенковский, Кукольник.
Чтобы правильно понять противоречия как в базисе, так и в порождаемых им явлениях, нужно учитывать его противоречивый характер в классово антагонистическом обществе, в котором производственные отношения между людьми характеризуются общественным способом производства, с одной стороны, и частной формой присвоения - с другой. При развитии этих противоречий (после кратковременных периодов, когда те или иные эксплуататорские классы играли на этапах своего восхождения и борьбы со своими предшественниками прогрессивную роль), в противовес господствующей идеологии, все более и более оформление образуются элементы передовой, демократической идеологии, вырабатываемой трудящимися массами.
Учитывая, следовательно, противоречия в базисе классово антагонистического общества, мы поймем и различный характер порождаемых этим базисом надстроечных явлений, как служащих его укреплению, так и направленных на его разрушение. Первые отражают интересы и практику господствующих классов, вторые - новые, рождающиеся, прогрессивные идеи.
В «Манифесте Коммунистической партии» К. Маркса и Ф. Энгельса написано: «Что же доказывает история идей, как не то, что духовное производство преобразуется вместе с материальным? Господствующими идеями любого времени были всегда лишь идеи господствующего класса.
Говоря об идеях, революционизирующих все общество, этим выражают лишь тот факт, что внутри старого общества образовались элементы нового, что рука об руку с разложением старых условий жизни идет и разложение старых идей».
Ленинское учение о двух культурах в классово антагонистическом обществе. Осмысливая различный классовый опыт и различные классовые запросы людей, живущих в обществе, разделенном на эксплуататоров и эксплуатируемых, В. И. Ленин подчеркивал, что взгляды людей классового общества «вытекают необходимо из данной общественной среды, которая служит материалом, объектом духовной жизни личности и которая отражается в ее «помыслах и чувствах» с положительной или отрицательной стороны, в представительстве интересов того или другого общественного класса». Вот почему в классово антагонистическом обществе каждая национальная культура не была и не могла быть единой. Она неизбежно разделялась на культуру, отвечающую потребностям трудящихся масс, и на культуру, удовлетворяющую интересы эксплуататоров. «Есть,- писал В. И. Ленин,- великорусская культура Пуришкевичей, Гучковых и Струве,- но есть также великорусская культура, характеризуемая именами Чернышевского и Плеханова. Есть такие же две культуры в украинстве, как и в Германии, Франции, Англии, у евреев и т. д.».
Неизбежное разделение каждой национальной культуры в классово антагонистическом обществе на две в равной мере характеризовало и литературу. В статье «Партийная организация и партийная литература» В. И. Ленин указал на прямую противоположность идей в той или иной национальной литературе, служащей эксплуататорам, и идей, служащих пролетарскому делу. Буржуазная литература, пояснял В. И. Ленин, обслуживает «верхние десять тысяч» эксплуататоров, направлена на защиту их господства, покоя и комфорта. Пролетарская литература служит миллионам и десяткам миллионов трудящихся, ею руководит сочувствие идеям социализма и ненависть к врагам трудящегося народа.
О двух направлениях в литературе феодальной и буржуазной эпох говорил вслед за В. И. Лениным М. Горький. Первое направление - буржуазно-мещанской литературы, как назвал ее М. Горький,- было отмечено такими именами, как Поль де Кок, Марриет, Коллинз, Булгарин, Вс. Соловьев. Другое направление, указывал применительно к прошлому веку Горький,- литературы бунтарской по отношению к буржуазному обществу, литературы критического реализма и революционного романтизма. Опираясь на завоевания человеческой мысли, выражая в той или иной степени силу и страсть демократических масс, обобщая их опыт, лучшие писатели буржуазной эпохи осознавали ложь и несправедливость общественных отношений, созданных эксплуататорами, гневно критиковали различные формы угнетения человека человеком. Это единственно плодотворное направление в литературе того времени было представлено такими великими именами, как Пушкин, Гоголь, Некрасов, Л. Толстой, Достоевский, Чехов. Эти писатели, выступавшие в качестве судей и обличителей системы человеческих отношений в эксплуататорском обществе, честно и ярко показывали действительное положение людей, тем самым содействуя борьбе трудящихся масс с эксплуататорами.
Особо скажем о тех писателях, мировоззрение которых характеризовалось кричащими противоречиями и сочетало в себе прогрессивные и реакционные идеи. Роль таких писателей в общественном развитии определялась в конечном счете тем, что выступало у них как ведущее, главное по отношению к трудящимся, с одной стороны, и по отношению к эксплуататорским классам - с другой. Поучительны примеры таких величайших писателей, как Л. Толстой и Достоевский. Именно потому, что Л. Толстой порвал с помещичьим классом, с которым он был связан по своему рождению и воспитанию, и отдал все свои помыслы и чувства русскому крестьянину, его гениальное дарование получило подлинно народное направление: он глубоко проник в условия жизни господствовавших тогда классов, раскрыл гнусность существования их, показал обездоленность, нищету, бесправие, на которые был обречен народ. Л. Толстой писал в «Исповеди»: «Я отрекся от жизни нашего круга, признав, что, это не есть жизнь, а только подобие жизни, что условия избытка, в которых мы живем, лишают нас возможности понимать жизнь и что для того, чтобы понять жизнь, я должен понять жизнь не исключений, не нас, паразитов жизни, а жизнь простого трудового народа, того, который делает жизнь, и тот смысл, который он придает ей». Именно это составило пафос последних произведений Л. Толстого. Постепенное формирование такого понимания и чувства жизни, страстные поиски правды и справедливости характеризовали весь творческий путь Л. Толстого. Отсюда та возможность сближения великого писателя с народом, которая, несмотря на противоречия толстовского сознания и творчества, была претворена им в действительность.
Достоевский также не поднялся на высоты передовой политической мысли своего времени. Наоборот, он, певец бедных людей города, не знавших тогда истинных целей и путей борьбы за свое право на жизнь, достоинство, счастье, усвоил наивные реакционные воззрения на существовавший самодержавно-полицейский строй. Однако главным в его идеях, в его произведениях было не это, а могучее обличение царившей тогда социальной неправды и все углублявшегося, в условиях буржуазного развития, человеческого разъединения. И так же как у Л. Толстого, народность лучших страниц произведений Достоевского определялась его горячим стремлением к лучшей жизни для трудящихся масс. Знаменательны в этом отношении строки из «Дневника писателя за 1876 год» (январь, глава третья): «Яникогда не мог понять мысли, что лишь одна десятая доля людей должна получать высшее развитие, а остальные девять десятых должны лишь послужить к тому материалом и средством, а сами оставаться во мраке. Я не хочу мыслить и жить иначе, как с верой, что все наши девяносто миллионов русских (или сколько их там народится) будут все когда-нибудь образованны, очеловечены и счастливы».
Итак, у писателей, живущих в классовом обществе, общественные взгляды, в том числе нравственные и эстетические воззрения, всегда классово обусловлены. Прогрессивные писатели были заинтересованы в постижении действительных закономерностей общественной жизни в целях уяснения путей и методов ее изменения для блага народа. Напротив, представители буржуазно-мещанской литературы неизбежно вставали на путь искажения действительности, затушевывания реальных классовых противоречий, проповедовали, в тех или иных формах, «право» меньшинства угнетать большинство.
Опыт литературного развития показал, что все подлинно великое в литературном творчестве было создано писателями, так или иначе отвечавшими на живые, прогрессивные требования исторического развития. И наоборот, этот опыт красноречиво продемонстрировал творческое бессилие представителей буржуазно-мещанской литературы, фальсифицировавших в своих произведениях действительность и, в лучшем случае, создававших, как об этом говорил М. Горький, третьестепенные произведения.
В. И. Ленин, развивая свое учение о двух культурах в классово антагонистическом обществе и отмечая, что «в каждой национальной культуре есть, хотя бы не развитые, элементы демократической и социалистической культуры, ибо в каждой нации есть трудящаяся и эксплуатируемая масса, условия жизни которой неизбежно порождают идеологию демократическую и социалистическую», призывал опираться в области идеологического развития именно на эти элементы. Необходимость такого подхода к данному вопросу всячески подчеркивалась Лениным. «Интернациональная культура, уже теперь создаваемая систематически пролетариатом всех стран, воспринимает в себя не «национальную культуру» (какого бы то ни было национального коллектива) в целом, а берет из каждой национальной культуры исключительно ее последовательно демократические и социалистические элементы».
К ленинскому принципу партийности литературы. В классово антагонистическом обществе, основанном на власти эксплуататорских классов, господствующими идеями были идеи этих классов. В конечном счете они сводились к утверждению мнимого права меньшинства угнетать огромное большинство людей, к утверждению силы и покоя той привилегированной части населения, о которой так гневно писал Достоевский и представителей которой называл «паразитами», «исключениями жизни» Л. Толстой. Такое положение вещей не могло не сказаться и в литературе классово антагонистического общества, всегда являвшейся одним из могущественнейших средств идеологической борьбы враждующих классов. В середине прошлого века Добролюбов с горечью писал о том, что в современной ему литературе сильно сказывается направление, чуждое интересам и потребностям народа. «Мы действуем и пишем, за немногими исключениями,- замечал критик,- в интересах кружка более или менее незначительного; оттого обыкновенно взгляд наш узок, стремления мелки, все понятия и сочувствия носят характер парциальности. Если и трактуются предметы, прямо касающиеся народа и для него интересные, то трактуются опять не с общесправедливой, не с человеческой, не с народной точки зрения, а непременно в видах частных интересов той или другой партии, того или другого класса. В нашей литературе это последнее обстоятельство еще не так заметно, потому что вообще у нас в прежнее время мало толковали о народных интересах; но в литературах западных дух парциальности выставляется несравненно ярче. Всякое явление историческое, всякое государственное постановление, всякий общественный вопрос обсуживается там в литературе с различных точек зрения, сообразно интересам различных партий. В этом, конечно, ничего еще нет дурного,- пусть каждая партия свободно выскажет свои мнения: из столкновения разных мнений выходит правда. Но дурно вот что: между десятками различных партий почти никогда нет партии народа в литературе... много ли являлось в Европе историков народа, которые бы смотрели на события с точки зрения народных выгод, рассматривали, что выиграл или проиграл народ в известную эпоху, где было добро и худо для массы, для людей вообще...». Великий революционный демократ посвящал свои статьи делу служения народу, воспитанию сознательных борцов против антинародного строя жизни в помещичье-буржуазной России. Он почитал своей важнейшей задачей открывать читателям глаза на действительное положение людей в современном ему обществе и тем самым революционизировать сознание читателей, обогащать его правдой социалистических идей.
Подобно Добролюбову и другие замечательные революционно-демократические писатели и критики - Чернышевский, Некрасов, Салтыков-Щедрин - гневно протестовали против господствовавших в тогдашней России порядков и страстно утверждали красоту и величие социалистических идеалов. Однако до появления на историческом поприще «единственного до конца революционного класса», как назвал В. И. Ленин пролетариат, позиции писателей, хотя и преданных делу борьбы за освобождение и счастье народа, не могли быть до конца последовательными. Не зная действительных исторических сил, способных осуществить революционное преобразование мира, эти писатели были не в состоянии показать реальные пути такого преобразования. Сделать это могли только люди, которые проникли в подлинные закономерности общественного развития и связали свои жизни и судьбы с пролетарским революционным движением.
Еще в начале 40-х годов прошлого столетия молодой К. Маркс в работе «К критике гегелевской философии права» призывал к сокрушительной критике господствовавших общественных и государственных установлений в современной ему Германии. «Необходимо,- писал он,- не давать немцам ни минуты для самообмана и покорности. Надо сделать действительный гнет еще более гнетущим, присоединяя к нему сознание гнета, позор - еще более позорным, разглашая его. Надо каждую сферу немецкого общества изображать как partie honteuse немецкого общества, надо заставить плясать эти окаменелые порядки, напевая им их собственные мелодии! Надо заставить народ ужаснуться себя самого, чтобы вдохнуть в него отвагу. Этим будет осуществлена непреодолимая потребность немецкого народа, а потребности народов сами являются решающей причиной их удовлетворения». Так осознавалась будущим великим основоположником научного социализма необходимость последовательной открытой идейной борьбы с позиций «партии народа».
Во многом совпадая с русскими революционными демократами в понимании исторических задач, стоявших в то время перед борцами за освобождение народных масс, К. Маркс укажет затем, в отличие от революционных демократов, на рабочий класс как на ту общественную силу, которая действительно способна совершить социалистическую революцию, объединив многомиллионные трудящиеся массы и поведя их за собою.
Ленинский принцип партийности литературы и его всемирно-историческое значение. Предпосылки к претворению открытой К. Марксом исторической необходимости в действительность, в общественную практику сложились прежде всего в нашей стране. Перемещение в конце XIX века центра мирового революционного движения в Россию, особая роль русского рабочего класса, создавшего под руководством В. И. Ленина великую коммунистическую партию и возглавившего борьбу многомиллионных трудящихся масс с властью помещиков и капиталистов, определили и новые задачи передовой литературы: она теперь могла и должна была внести свой вклад в подготовку социалистической революции, в утверждение демократического и социалистического идеала. Если в конце прошлого столетия литература по условиям времени обращалась преимущественно, как на это указывал Ф. Энгельс (в письме к М. Каутской), к читателям из буржуазных кругов, то в условиях ширящегося революционного движения, вовлекающего широкие массы трудящегося населения, литература имела уже возможность апеллировать непосредственно к этим массам. Вот почему в период первой русской революции, в 1905 году, В. И. Лениным и был выдвинут в его знаменитой статье «Партийная организация и партийная литература» принцип партийности литературы.
«В чем же состоит этот принцип партийной литературы? - писал Ленин.- Не только в том, что для социалистического пролетариата литературное дело не может быть орудием наживы лиц или групп, оно не может быть вообще индивидуальным делом, не зависимым от общего пролетарского дела. Долой литераторов беспартийных! Долой литераторов сверхчеловеков! Литературное дело должно стать частью общепролетарского дела, «колесиком и винтиком» одного единого, великого социал-демократического механизма, приводимого в движение всем сознательным авангардом всего рабочего класса».
Статья «Партийная организация и партийная литература» создавалась в условиях первой русской революции (она была опубликована 13 ноября 1905 года), в сложнейших и острейших условиях классовой борьбы, когда царизм был «уже не в силах победить революцию», а революция была «еще не в силах победить царизм», т. е. тогда, когда уже сложились необходимые исторические условия для той до конца последовательной пролетарской партийности, о которой В. И. Ленин писал в другой своей статье в том же 1905 году - «Социалистическая партия и беспартийная революционность» (эта статья была опубликована 26 ноября и 2 декабря 1905 года) - которую он имел в виду применительно и к литературе. «Строгая партийность,- формулировал Ленин в этой второй статье, посвященной проблеме партийности,- есть спутник и результат высокоразвитой классовой борьбы». На этой основе мы и можем с особой отчетливостью и ясностью понять конкретный историзм выдвинутого Лениным принципа партийности пролетарской (в условиях же победившего социализма - общенародной) литературы,- партийности, ставшей с тех пор руководящим принципом передовой, социалистической литературы современного мира, участвующей в борьбе за освобождение человечества.
Как же определял Владимир Ильич суть партийной литературы? «Это будет свободная литература, потому что не корысть и не карьера, а идея социализма и сочувствие трудящимся будут вербовать новые и новые силы в ее ряды. Это будет свободная литература, потому что она будет служить не пресыщенной героине, не скучающим и страдающим от ожирения «верхним десяти тысячам», а миллионам и десяткам миллионов трудящихся, которые составляют цвет страны, ее силу, ее будущность. Это будет свободная литература, оплодотворяющая последнее слово революционной мысли человечества опытом и живой работой социалистического пролетариата, создающая постоянное взаимодействие между опытом прошлого (научный социализм, завершивший развитие социализма от его примитивных, утопических форм) и опытом настоящего (настоящая борьба товарищей рабочих)».
Чтобы правильно понять всемирно-историческое значение ленинского принципа партийности литературы, необходимо рассмотреть его в той исторической перспективе, которая характеризовалась завершением эпохи великого осознания враждебности буржуазного мира людям и началом эпохи великого деяния, направленного на разрушение буржуазного мира и построение нового - социалистического.
Еще с середины прошлого века кричащие противоречия буржуазного общества становились все более очевидными, а определяемые этими противоречиями следствия все более ужасающими. Необходимость разрушения этого общества и построения нового - социалистического была блестяще показана и доказана в созданном К. Марксом и Ф. Энгельсом «Манифесте Коммунистической партии» в 1848 году. Позднее, в своей речи, произнесенной в Лондоне 14 апреля 1856 года на юбилее «Народной газеты», Маркс сказал: «Налицо великий факт, характерный для нашего XIX века,- факт, который не смеет отрицать ни одна партия. С одной стороны, пробуждены к жизни такие промышленные и научные силы, о каких и не подозревали ни в одну из предшествовавших эпох истории человечества. С другой стороны, видны признаки упадка, далеко превосходящего все известные в истории ужасы последних времен Римской империи.
В наше время все как бы чревато своей противоположностью. Мы видим, что машины, обладающие чудесной силой сокращать и делать плодотворнее человеческий труд, приносят людям голод и изнурение. Новые, до сих пор неизвестные источники богатства благодаря каким-то странным, непонятным чарам превращаются в источники нищеты. Победы техники как бы куплены ценой моральной деградации. Кажется, что, по мере того как человечество подчиняет себе природу, человек становится рабом других людей либо же рабом своей собственной подлости. Даже чистый свет науки не может, по-видимому, сиять иначе, как только на мрачном фоне невежества. Все наши открытия и весь наш прогресс как бы приводят к тому, что материальные силы наделяются интеллектуальной жизнью, а человеческая жизнь, лишенная своей интеллектуальной стороны, низводится до степени простой материальной силы. Этот антагонизм между современной промышленностью и наукой, с одной стороны, современной нищетой и упадком - с другой, этот антагонизм между производительными силами и общественными отношениями нашей эпохи есть осязаемый, неизбежный и неоспоримый факт. Одни партии сетуют на это; другие хотят избавиться от современной техники, чтобы тем самым избавиться от современных конфликтов; третьи воображают, что столь значительный прогресс в промышленности непременно должен дополняться столь же значительным регрессом в политике. Мы, со своей стороны, не заблуждаемся относительно природы того хитроумного духа, который постоянно проявляется во всех этих противоречиях. Мы знаем, что новые силы общества, для того чтобы действовать надлежащим образом, нуждаются лишь в одном: ими должны овладеть новые люди, и эти новые люди - рабочие».
В этой блестящей характеристике противоречий буржуазного общества и путей их преодоления уже тогда были раскрыты основное содержание и главная задача эпохи, характеризующейся все нарастающей борьбой пролетариата за освобождение, как свое, так и всего общества от власти капитала. Однако в прошлом веке пролетарская революция свершиться не могла. Рабочее движение еще не соединялось с научным социализмом. Оказываемый рабочими «мятежный отпор рабочего класса угнетающей среде, которая его окружает», представлял пока, как писал Ф. Энгельс, «судорожные попытки, полусознательные или сознательные, восстановить свое человеческое достоинство». Кроме того, литература и к концу прошлого века не была еще в состоянии апеллировать к рабочему классу и крестьянству: степень политической сознательности и культурный уровень народных масс были еще невысоки. В 1885 году Энгельс писал Минне Каутской как о ведущей задаче прогрессивной литературы того времени - открывать людям глаза на истинное положение дел в мире, прояснять их классовое сознание. «...В наших условиях,- писал Энгельс,- роман обращается преимущественно к читателям из буржуазных, то есть не принадлежащих непосредственно к нам кругов, а поэтому социалистический тенденциозный роман целиком выполняет, на мой взгляд, свое назначение, когда, правдиво изображая действительные отношения, разрывает господствующие условные иллюзии о природе этих отношений, расшатывает оптимизм буржуазного мира, вселяет сомнения по поводу неизменности основ существующего,- хотя бы автор и не предлагал при этом никакого определенного решения и даже иной раз не становился явно на чью-либо сторону».
Новая историческая обстановка сложилась и новые исторические задачи определились лишь в самом конце прошлого столетия и начале нашего. В России на историческую арену вышел пролетариат - единственный до конца революционный класс, который возглавил движение всего народа против власти помещиков и капиталистов. Сила и размах русского освободительного движения, развивавшегося в века крепостного права и деспотического самодержавия и получившего новый огромный заряд энергии в десятилетия форсированного пореформенного разорения, еще в 80-е годы прошлого столетия определили ведущую революционную роль России в Европе. Центр мирового революционного движения переместился теперь сюда. Под руководством В. И. Ленина создается и закаляется великая партия, организующая борьбу рабочего класса за освобождение от власти капитала. Впервые в мире именно в России широкое целеустремленное, последовательное революционное движение сочетается с научным социализмом.
Сложившаяся в России начала XX века революционная си туация выдвигала перед литературой уже иную задачу, чем та,
которая стояла перед прогрессивными писателями конца прошлого века. Теперь главной задачей передовых писателей становится изображение и утверждение сил, могущих разрушить старый ненавистный народам мир и построить новый, коммунистический. Естественно, что задача критики старого мира не только не снималась, но становилась еще более настоятельной. Однако задача великого осознания враждебности трудящимся массам старого миропорядка сменяется задачей великого деяния во имя революционного переустройства общества.
На этом этапе развития литература уже получает возможность непосредственно обращаться к людям труда, к участникам революционного движения, борцам, от которых зависела судьба революции и последующего социалистического строительства. Важность такого непосредственного обращения пролетарской литературы к рабочим затем будет особо подчеркнута В. И. Лениным в его известном замечании о пользе, которую принесет рабочему классу горьковская повесть «Мать».
В прошлом прогрессивный писатель мог, как на это указывал Энгельс, открыто и не становиться на чью-либо сторону, ограничиваясь тем, что прояснял истинное положение вещей и тем самым способствовал установлению должного отношения (к различным явлениям жизни в буржуазном обществе. В отличие от этого принцип партийности пролетарской литературы, выдвинутый В. И. Лениным, предполагал, напротив, обязателыюсть открытого служения делу революции и социализма, ибо свершение социалистической революции и построение социализма уже стало реальной исторической задачей, которая встала перед человечеством и способствовать решению которой была призвана передовая литература. Новые исторические задачи, герои, читатели обусловили необходимость ленинского принципа партийности литературы, который и определил главное направление передовой литературы в эпоху империализма и пролетарских революций. В этом его непреходящее всемирно-историческое значение. Проблема общего и специфического в ленинском учении о партийности литературы. Понятие партийности искусства и литературы предполагает неразрывную связь общего и специфического в ней. В. И. Ленин подчеркивал, что, с одной стороны, «литературное дело должно стать частью общепролетарского дела», с другой стороны, указывал, что «литературная часть партийного дела пролетариата не может быть шаблонно отождествляема с другими частями партийного дела пролетариата».
Провозглашая принцип большевистской, коммунистической партийности литературы, Ленин, как можно в этом убедиться, имел в виду ее пафос, ее осознанное, страстное служение делу рабочего класса и его авангарда - Коммунистической партии.
Он писал об «идее социализма и сочувствия трудящимся» как о той вдохновляющей силе, которая будет вербовать в ряды партийной литературы всех лучших, бескорыстно служащих народу прогрессивных писателей.
Чтобы понять всю значимость этого положения применительно к искусству и литературе, нужно прежде всего иметь в виду отличие поэтического пафоса от прямого понятийно-логического выражения идей. Напомним замечательную характеристику поэтического пафоса Белинским. «Искусство, - писал Белинский,- не допускает к себе отвлеченных философских, а тем менее рассудочных идей: оно допускает только идеи поэтические; а поэтическая идея - это не силлогизм, не догмат, не правило, это - живая страсть, это - пафос... В пафосе поэт является влюбленным в идею, как в прекрасное, живое существо, страстно проникнутым ею,- и он созерцает ее не разумом, не рассудком, не чувством и не какою-либо одною способностью своей души, но всею полнотою и целостью своего нравственного бытия,- и потому идея является, в его произведении, не отвлеченной мыслью, не мертвою формою, а живым созданием...».
Белинский не только дал прекрасную характеристику поэтическому пафосу, но и раскрыл его. связь со свободой художественного творчества. «Свобода творчества,- писал он,- легко согласуется с служением современности: для этого не нужно принуждать себя, писать на темы, насиловать фантазию; для этого нужно только быть гражданином, сыном своего общества и своей эпохи, усвоить себе его интересы, слить свои стремления с его стремлениями; для этого нужна симпатия, любовь, здоровое практическое чувство истины, которое не отделяет убеждения от дела, сочинения от жизни».
Призывая писателей сделать литературу частью общепролетарского дела, проводником идей социализма, борцом за революционное преобразование действительности, Ленин боролся за понимание партийности художественного творчества именно как его пафоса - кровного, живого, высокого убеждения писателя, свободно проявляющегося в его произведениях. Принцип партийности не должен обезличивать писателей, не должен связывать их творческой фантазии, не должен предписывать им определенных тем. Наоборот, этот принцип предполагает и обеспечивает подлинную свободу литературы, так как только пролетариат и его партия могут противопоставить лицемерным крикам буржуазных литераторов об их «свободе» действительно свободную литературу, не зависящую от вкусов и требований «горстки богачей», бескорыстно служащую народным массам. «Жить в обществе и быть свободным от общества нельзя,- писал В. И. Ленин.- Свобода буржуазного писателя, художника, актрисы есть лишь замаскированная (или лицемерно маскируемая) зависимость от денежного мешка, от подкупа, от содержания.
И мы, социалисты, разоблачаем это лицемерие, срываем фальшивые вывески,- не для того, чтобы получить неклассовую литературу и искусство (это будет возможно лишь в социалистическом внеклассовом обществе), а для того, чтобы лицемерно-свободной, а на деле связанной с буржуазией, литературе противопоставить действительно-свободную, открыто связанную с пролетариатом литературу».
В заключение нужно остановиться еще на одном вопросе, непосредственно связанном с проблемой партийности литературы.
Борясь с буржуазным лозунгом «беспартийности», В. И. Ленин требовал в 1905 году, чтобы вся партийная пресса стала органом партийных организаций и чтобы литераторы, сотрудничающие в этой внутрипартийной прессе, непременно вошли бы в партийные организации. Эти положения В. И. Ленина предусматривали укрепление и развитие внутрипартийной литературы и борьбу с пропагандой буржуазной «беспартийности». Однако смысл этих положений отдельными учеными был извращен. Требования Ленина к деятелям внутрипартийной прессы эти ученые распространили на всех писателей, а понятие так называемой «беспартийности» буржуазии смешали с беспартийностью ряда советских писателей, не состоящих в Коммунистической партии.
На самом деле в условиях советского общества ленинский принцип партийности литературы - принцип служения народным массам, строителям коммунизма - лежит в основе деятельности всех подлинно советских писателей, партийных и непартийных большевиков. В равной мере проникнуты пафосом коммунизма произведения писателей-коммунистов М. Шолохова, А. Фадеева, Ф. Гладкова, Н. Островского и беспартийных советских писателей - К. Федина, Б. Лавренева, К. Паустовского и других. О закономерности такого положения в советской литературе говорил в 1934 году М. Горький. Отмечая огромное разнообразие творческих манер отдельных советских писателей, индивидуальность художественного мастерства каждого из них, М. Горький в то же время подчеркивал единство общей руководящей идеи, знаменующей творения всех этих писателей. «Так же,- говорил он,- как и культуры братских нам республик, национальные по формам, остаются и должны быть социалистическими по существу,- наше творчество должно остаться индивидуальным по формам и быть социалистически ленинским по смыслу его основной, руководящей идеи. Смысл этот - освобождение людей от пережитков прошлого, от внушения преступной и искажающей мысль и чувство классовой истории,-
истории, воспитывающей людей труда - рабами, интеллигентов - двоедушными или равнодушными, анархистами или ренегатами, скептиками и критиками или же примирителями непримиримого. В конце концов съезд дает право надеяться, что отныне понятие «беспартийный литератор» останется только формальным понятием, внутренне же каждый из нас почувствует себя действительным членом ленинской партии, так прекрасно и своевременно доказавшей свое доверие к чести и работе литераторов беспартийных разрешением всесоюзного съезда». Надежда, высказанная М. Горьким, полностью осуществилась.
Народность и классовость. Существовало мнение, что классовость мировоззрения писателя, его общественных идеалов ограничивает возможности его творчества, мешает ему подняться на высоту народных интересов. Сторонники такой точки зрения считали, что классовость и народность несовместимы, что классовость исключает народность, а народность представляет собой выход за рамки классовости. Подобный взгляд лишен всякого основания.
В классовом обществе не может быть бесклассовой литературы. Однако классовость может иметь различный характер. В классово антагонистическом обществе наряду со своекорыстной литературой, отражавшей интересы господствующих классов, была литература, отвечавшая запросам трудового народа. Ленинское учение о двух культурах в каждой национальной культуре буржуазных наций блестяще разъяснило данное положение. Литература, служившая эксплуататорскому строю, не была и не могла быть народной, так как она выражала враждебные народу интересы «верхних десяти тысяч». Литература, служившая интересам передовых сил общества, была именно народной. Она несла в себе те социалистические и демократические элементы, о которых писал В. И. Ленин, развивая свое учение о двух культурах.
Говоря о великих народных писателях прошлого, В. И. Ленин не только не противопоставлял их воззрений понятию классовости, но, наоборот, подчеркивал тот конкретный классовый характер этих воззрений, который и определял возможность народности их творчества. В Белинском В. И. Ленин видел выразителя протеста русского крепостного крестьянства против помещиков. Чернышевский, как показал В. И. Ленин, был идеологом крестьянской революции, вождем второго поколения русских революционеров. Л. Н. Толстой рассматривался В. И. Лениным как выразитель сознания многомиллионных масс русского патриархального крестьянства пореформенного, дореволюционного периода.
В допролетарский период революционного развития историческая отсталость самой жизни мешала даже величайшим писателям выработать последовательное передовое мировоззрение. Не случайно приходили к непримиримым противоречиям писатели, выражавшие наряду с разумом народа его предрассудки, иллюзии, заблуждения (Гоголь, Л. Толстой), и оставались утопистами по своей программе действия даже самые передовые мыслители прошлого - русские революционные демократы.
Советские писатели, вооруженные научной теорией марксизма-ленинизма, осмысливая подлинные закономерности общественной жизни, руководствуясь ленинским принципом партийности литературы, могут создавать произведения такой огромной идейной значимости, до которой художники прошлого не могли подняться. Однако, для того чтобы эта возможность претворилась в действительность, наши писатели должны быть подлинно народными и создавать народные по своему качеству произведения.
Понятие о народности литературы. Особенно плодотворная разработка проблемы народности началась с пушкинского времени. До этого в большинстве случаев под народностью понимали лишь изображение особенностей быта народа, его национальной одежды, обрядов. Пушкин обратил внимание на некоторые существенные особенности того или иного народа, находящие отражение в его поэзии: «Климат, образ правления, вера дают каждому народу особенную физиономию, которая более или менее отражается в зеркале поэзии. Есть образ мыслей и чувствований, есть тьма обычаев, поверий и привычек, принадлежавших исключительно какому-нибудь народу». Пушкинское определение народности было для того времени большим шагом вперед. Пушкин указывал на исторически сложившееся своеобразие психического склада и общественной жизни каждого народа, которое накладывает особую печать на создаваемые этим народом творения. Говоря о народе, Пушкин решительно исключал из этого понятия светскую чернь, оторванную от жизни и интересов народных масс и враждебную им. Потому-то, как известно, подводя итоги своей поэтической деятельности и говоря о «народной тропе», которая не зарастет к его памятнику, поэт призывал свою музу остаться равнодушной к «хвале и клевете» представителей светского общества.
Вслед за Пушкиным не менее определенно связывал понятие народности литературы со взглядами трудящихся масс страны Гоголь. Он решительно отверг бытовавшее в тогдашней литературе представление о народности лишь как о воспроизведении особенностей быта и обрядов народа и выдвинул ставшее знаменитым положение о том, что «истинная национальность состоит не в описании сарафана, но в самом духе народа». Гоголь писала «Поэт даже может быть и тогда национален, когда описывает совершенно сторонний мир, но глядит на него глазами своей национальной стихии, глазами всего народа...». В качестве примера Гоголь приводил Пушкина, изображавшего не только русскую жизнь, но и жизнь других стран и народов. Гоголь подчеркивал, что во всех случаях, однако, Пушкин оставался русским национальным поэтом, смотревшим на изображаемое глазами русского народа, оценивавшим различные явления с народной точки зрения. Характеризуя таких замечательных русских писателей и поэтов, как Ломоносов, Державин, Фонвизин, Крылов, Грибоедов, Пушкин и Лермонтов, Гоголь также отмечал, что «свойства, обнаруженные нашими поэтами, суть наши народные свойства, в них только виднее развившиеся». Эти народные свойства, по мысли Гоголя, были присущи отнюдь не господствовавшим тогда классам, а именно трудовому народу, «простым обитателям деревенских изб наших».
Великие русские писатели и критики указывали на то, что на-х родность предполагает служение народу и его интересам. Пушкин видел основное значение своей поэзии в том, что она в «жестокий век» «восславила» свободу. Лермонтов создавал чеканный образ поэта-гражданина, стих которого «звучал как колокол на башне вечевой во дни торжеств и бед народных». Гоголь требовал от русского писателя «всемогущего слова - вперед», которое бы ответило ожиданиям и чаяниям русского народа. Белинский в «Письме к Гоголю» писал о высокой революционно-воспитательной роли великих писателей. Некрасов воспевал писателей, явившихся борцами за освобождение и счастье народа.
Лучшие традиции в постановке и разрешении проблемы народности были восприняты, развиты и продолжены в нашей советской литературе. Именно такое понимание народности - как выражения мыслей и чувств народных масс и как служения им - характеризовало ленинский подход к искусству. В. И. Ленин говорил Кларе Цеткин: «Искусство принадлежит народу.
Оно должно уходить своими глубочайшими корнями в самую толщу широких трудящихся масс. Оно должно быть понятно этим массам и любимо ими. Оно должно объединять чувство, мысль и волю этих масс, подымать их».
Требование к искусству служить народу, быть связанным с его жизнью и его запросами, характеризовавшее передовых русских писателей прошлого, стало незыблемым законом советской литературы и критики. Маяковский замечательно сформулировал общественное назначение каждого советского поэта, сказав о нем: «народа водитель и одновременно - народный слуга».
Потребности и сознание народа непрерывно растут. Конкретное содержание понятия народности литературы меняется сообразно с этим, так как и предметы изображения, и выражаемые писателями идеи связаны с динамикой исторического развития. Однако некоторые, самые общие, признаки народности литературы, или, как их называют, критерии народности, отметить нужно и можно.
Критерии народности литературы. Первым критерием народности литературного произведения является изображение в нем важных и интересных для народных масс явлений и характеров. Понятно, что изображение случайного, нетипического не может удовлетворить те серьезные требования, которые предъявляются к «учебнику жизни». В свое время Добролюбов, говоря о поэзии Пушкина, поставил ей в заслугу именно то, что она обратила мысль народа на такие предметы, которые должны были занимать его, и отвлекла от призрачно-мечтательного, болезненного, нереального, в чем многие прежние поэты находили идеал красоты. В этом же плане писал Белинский о величии Гоголя. Гениальный критик находил в произведениях автора «Ревизора» и «Мертвых душ» воспроизведение существенных явлений, знание которых необходимо для развития народа, для его борьбы за свободу и счастье, для обогащения его мыслей и чувств.
Великие произведения литературы всегда ставили и ставят вопросы, волнующие народные массы той или иной эпохи, всегда изображали и изображают важнейшие явления, в которых раскрываются закономерности общественной жизни. На изображение значительного в человеческой жизни как на необходимое условие подлинного величия писателя указывал В. И. Ленин в статьях о Л. Толстом. «...Если перед нами,- писал он,- действительно великий художник, то некоторые хотя бы из существенных сторон революции он должен был отразить в своих произведениях».
Однако соответствие того или иного произведения названному нами критерию народности само по себе еще не делает это
произведение народным. Может быть так, что писатель изображает существенные и интересные для народа явления, но изображает их искаженно, неправильно. Так, например, Достоевский в романе «Бесы» обратился к некоторым важным процессам русской общественной жизни 70-х годов прошлого века. Однако в этом романе резко сказались и реакционные политические взгляды писателя, которые привели его к искажению исторической перспективы и не позволили отличить высокие революционные мысли и дела передовых деятелей того времени от мыслей и дел людей анархистского толка, подобных Нечаеву, представленного в «Бесах» зловещей фигурой Петра Верховенского.
Второй критерий народности - правдивое изображение жизни в свете передовых идеалов эпохи.
Почему важно подчеркнуть соотнесение идеалов писателя с определенной эпохой? Если бы мы, разбирая произведение прошлого, стали его оценивать в свете идей нашего времени и разбирать, чего в нем, с этой точки зрения, не хватает, то мы бы нарушили историческую перспективу. Нами бы осталось непонятым, что нового было внесено этим произведением для своего времени, что в нем было обращено к будущему и вошло в последующее развитие. Игнорируя, например, исторический период, когда создавались произведения Пушкина, и соотнося с пониманием нашего времени политические и философские раздумья поэта, мы могли бы сделать упор не на том передовом и значительном, что было в них выражением чаяний и надежд народа, а на том, что определялось отсталостью тогдашней русской жизни.
Учитывая необходимость строго исторического рассмотрения и оценки общественных деятелей, В. И. Ленин выдвинул следующее важнейшее положение. «Исторические заслуги,- писал он,- судятся не по тому, чего не дали исторические деятели сравнительно с современными требованиями, а по тому, что они дали нового сравнительно с своими предшественниками». В соответствии с этим В. И. Ленин в своих статьях о Л. Толстом и говорил о том, что «противоречия во взглядах Толстого надо оценивать не с точки зрения современного рабочего движения и современного социализма (такая оценка, разумеется, необходима, но она недостаточна), а с точки зрения того протеста против надвигающегося капитализма, разорения и обезземеления масс, который должен был быть порожден патриархальной русской деревней».
Но и оба названные нами критерия, взятые в еовокупности, еще не полностью исчерпывают понятие народности литературного произведения. Произведение может изображать важные, интересные для народа предметы и быть проникнуто передовыми идеями эпохи, но все это может быть запечатлено так слабо, схематично, что не вызовет к нему никакого интереса. В подобных случаях мы будем иметь дело лишь с прекрасным намерением, которое дурно выполнено.
Огромное значение в каждом произведении искусства, в том числе и литературном, имеет мастерство писателя, та художественная сила, которая и делает данное произведение творением искусства, а его создателя - достойным сыном своего народа. В литературном творчестве величие писателя измеряется и широтой охвата существенных явлений жизни, и глубиной проникновения в них, и силой изображения. Эти признаки определяют третий критерий народности, неразрывно связанный с двумя первыми.
Мы и называем великими народными писателями Пушкина и Гоголя, Некрасова и Л. Толстого, Чехова и Горького, Шекспира и Сервантеса и им подобных великих художников слова именно потому, что в их произведениях важные жизненные явления показаны всесторонне, глубоко, правдиво, страстно, ярко.
Мы остановились на качественных признаках народности литературных произведений. Однако, кроме этой стороны вопроса, важно понимать и другое: при каких условиях произведения, народные по их качеству, становятся действительным достоянием народных масс. В эксплуататорском обществе таких условий нет. Трудящиеся массы, угнетаемые помещиками и капиталистами, не имеют возможности нормально развиваться, быть грамотными, читать художественную литературу. Пушкин мог только мечтать о будущем, когда слух о нем «пройдет по всей Руси великой». Некрасов также мог лишь уповать на то время, когда русский крестьянин
...не Блюхера И не милорда глупого - Белинского и Гоголя С базара понесет...
В. И. Ленин в статье «Л. Н. Толстой» писал: «Толстой-художник известен ничтожному меньшинству даже в России. Чтобы сделать его великие произведения действительно достоянием всех, нужна борьба и борьба против такого общественного строя, который осудил миллионы и десятки миллионов на темноту, забитость, каторжный труд и нищету, нужен социалистический переворот».
Только при социализме, а в полной мере - при коммунизме, в условиях материального и духовного изобилия, создаваемого трудящимися массами, народные по их качеству литературные произведения становятся народными и по их распространению среди народа.
Общечеловеческое значение великих литературных произведений. Мы уже говорили о том, что понятие всемирной литературы предполагает длительный и сложный исторический процесс образования связей и взаимодействий между различными национальными литературами. В результате экономического, политического, культурного, технического и всякого иного общения одних народов с другими и могло создаваться положение, при котором художники, композиторы, писатели той или иной страны становились известными во многих странах и завоевывали всемирную славу. С течением времени такие писатели, как Гомер, Эсхил, Софокл, Еврипид, Аристофан, Шекспир, Сервантес, Гете, Шиллер, Бальзак, Гюго, Пушкин, Лермонтов, Гоголь, Л. Толстой, Достоевский, Чехов, Горький, Блок, Маяковский, Есенин, Шолохов, Твардовский и некоторые другие, стали для всех народов такими же своими, как и лучшие национальные писатели каждого из этих народов. Поэтому наряду с понятием народного писателя, народной литературы возникло понятие общечеловеческого значения великих писателей, гениальных произведений.
В каком же отношении друг к другу находятся литературные творения народной и общечеловеческой значимости? Можно ли механически отождествлять понятия народного и общечеловеческого и считать, что каждое подлинно народное произведение является в то же время и произведением общечеловеческого значения? Чтобы составить правильное представление по этому вопросу, надо остановиться на его отдельных сторонах. Прежде всего надо отметить неразрывное единство этих понятий: произведение, лишенное качества народности, не может иметь и общечеловеческого значения. Это не требует особых комментариев. Ясно, что творения искусства и литературы создаются определенными народами. Великие писатели, по словам Гоголя, не из-за моря откуда-нибудь берутся, а представляют собою огни, из народа излетевшие, передовых вестников сил его. Ясно и то, что, если литературное произведение не имеет качества народности, не изображает с большой художественной силой и в свете передовых идей важное, интересное для народных масс, оно не может иметь и общечеловеческого значения. Для других народов такое произведение скажет еще меньше, чем для народа, к которому принадлежит создавший это произведение писатель. Итак, общечеловеческое значение может приобрести только истинно народное произведение. Однако именно только может. Не всякое произведение, волнующее какой-либо народ, найдет отклик у других народов. Только те народные произведения, которые отвечают интересам всего трудящегося человечества, перерастают рамки национальной значимости и становятся общечеловеческим достоянием, сохраняя, конечно, свое национальное своеобразие.
В классово антагонистическом обществе уровень развития культуры и искусства у разных народов неодинаков. В то время как отдельные народы к тому или иному времени создали значительные художественные ценности, многие другие, находясь в оковах не только социального, но и национально-колониального гнета, еще не только не имели сколько-нибудь развитой культуры, но и самых зачатков ее, а иногда - даже и письменности. Неравномерность исторического развития народов и определила такую пеструю картину. Только в условиях социализма народы получают возможность равноправного и равномерного духовного, а отсюда и художественного развития. Однако неравномерность развития не может быть сразу устранена: одни народы начинают свой подъем к вершинам культуры и искусства с первых ступеней, другие - с уже достигнутых высот.
При определении общечеловеческого значения того или иного писателя или произведения надо иметь в виду исторические закономерности, которые определяют различный уровень художественного развития и связаны с характером общественного разделения труда и строем общественной жизни. На такие закономерности указывал К. Маркс, отмечая причины общечеловеческого значения творений древнегреческого искусства. Маркс видел в искусстве древних греков высочайшее художественное завоевание эпохи человеческого детства и так объяснил то особое место, которое занимали греки среди других древних народов. «Бывают невоспитанные дети и старчески умные дети,- писал Маркс, проводя аналогию между развитием человечества и развитием отдельного человека.- Многие из древних народов принадлежат к этой категории. Нормальными детьми были греки». Потому-то именно у них детство человеческого общества и «развилось всего прекраснее». Чтобы представить себе всю глубину мысли Маркса об общечеловеческом значении древнегреческого искусства, достаточно привести, например, характеристику Гегелем, близкую К. Марксу и Ф. Энгельсу, такого героя великой гомеровской эпопеи «Илиада», как Ахиллес. «У Гомера, например,- пишет Гегель, - каждый герой представляет собой живую совокупность свойств и черт характера. Ахилл является самым юным героем, но его юношеской силе свойственны и другие подлинно человеческие качества, и Гомер раскрывает перед нами это разнообразие черт его характера, ставя его в различнейшие ситуации. Ахилл любит свою мать Фетиду, он плачет о Бризеиде, когда ее отнимают у него, и его оскорбленная честь побуждает его вступить с Агамемноном в спор, составляющий исходный пункт всех дальнейших событий, изображаемых в «Илиаде». При этом он является самым верным другом Патрокла и Антилоха, а также цветущим, пламенным юношей, быстроногим, храбрым, полным благоговения перед старостью... на торжестве погребения Патрокла он оказывает старцу Нестору величайшие почести. Вместе с тем Ахилл показывает себя раздражительным, вспыльчивым, мстительным и полным самой беспощадной жестокости по отношению к врагу, когда он привязывает убитого Гектора к своей колеснице и, носясь на ней, трижды волочит труп вокруг троянских стен. Однако когда старый Приам приходит к нему в шатер, он смягчается, вспоминает оставленного им дома своего старого отца и протягивает плачущему царю руку, убившую его сына. Об Ахиллесе можно сказать: это человек! Многосторонность благородной человеческой натуры раскрывает все свое богатство в этом одном индивиде». Так характеризуя Ахилла, Гегель противопоставляет присущие этому и другим древнегреческим героям «подлинно человеческие качества» и живое богатство их индивидуальности героям эпических сказаний других народов, даже эпосу родного Гегелю германского народа. «Какими холодными, бедными, хотя и сильными индивидуальностями являются по сравнению с ними Зигфрид с роговой кожей, Гаген из Труа и даже Фолькер-музыкант». Именно потому, что древними греками было создано наиболее очеловеченное для того времени прекрасное искусство, оно и стало «нормой» и «образцом» для других народов, приобрело общечеловеческое значение.
Близким к Гегелю и к позднейшему пониманию Марксом роли искусства, становящегося для всех народов «нормой» и «образцом» было и интереснейшее суждение Белинского о соотношении народного и общечеловеческого. «Сущность идеи человечества,- писал великий критик,- состоит в ее общности... Очевидно, что чем одностороннее, исключительнее, ограниченнее идея, выражаемая жизнию народа, чем больше в ней условного, частного, так сказать, своего домашнего...- тем менее может такой народ назваться представителем человечества... Напротив, чем многостороннее, всеобъемлюще, глубже, общее содержание народной жизни, чем больше в ней истинного, разумного, действительного - тем человечнее такой народ, тем он более бывает представителем человечества».
Однако не следует думать, что вся литература, принадлежащая какому-либо народу, в равной мере отражает его место и значение во всемирной жизни, а тем самым и во всемирном литературном развитии. Во-первых, как мы уже знаем, наряду с подлинно народными произведениями в классово антагонистическом обществе создаются и антинародные. Во-вторых, наиболее адекватно выражают сознание народных масс лишь выдающиеся художники. В-третьих же, среди самих народных писателей мы всегда найдем и таких, значение которых в основном не выходит за национальные пределы, и таких, творчество которых получило всемирный отклик. Что касается первых двух моментов, то они не требуют пояснений, так как уже освещались в ходе предшествующего изложения. Необходимо остановиться на третьем положении. Выяснение его сделает ощутимым понимание связи и различия между понятиями народного и общечеловеческого.
Показательны в этом отношении блестящие характеристики Добролюбовым таких замечательных русских поэтов, как Кольцов и Лермонтов. Еще в своей ранней статье о Кольцове, сравнивая его с различными поэтами, пытавшимися создать песни, близкие по духу и форме подлинным народным песням (Нелединским-Мелецким, Мерзляковым, Дельвигом и другими), и отмечая, что у этих поэтов «еще очень мало чисто русского, народного», Добролюбов писал: «От всех этих песенок песни Кольцова отличаются, как небо от земли. В его стихах впервые увидали мы чисто русского человека, с русской душой, с русскими чувствами, коротко знакомого с бытом народа, человека, жившего его жизнью и имевшего к ней полное сочувствие. Его песни по своему духу во многом сходны с народными песнями, но у него более поэзии, потому что в его песнях более мыслей и эти мысли выражаются с большим искусством, силою и разнообразием, потому что чувства его более глубоки и сознательны и самые стремления возвышенны и определенны». Подчеркивая, что в стихотворениях Кольцова «соединяются все условия, необходимые для поэтического достоинства», т. е. разумная мысль, благородное стремление и живое, глубокое чувство, Добролюбов заключал статью проникновенными словами: «...Кольцов вполне заслуживает наше внимание и сочувствие не только как замечательный простолюдин-самоучка, но и как великий народный поэт».
Вместе с тем в другой своей статье («О степени участия народности в развитии русской литературы»), останавливаясь на характере и содержании произведений Кольцова и сравнивая их с произведениями Лермонтова, Добролюбов пишет о меньшей широте и глубине поэзии Кольцова и о большей - Лермонтова: «Кольцов жил народною жизнью, понимал ее горе и радости, умел выражать их. Но его поэзии недостает всесторонности взгляда: простой класс народа является у него в уединении от общих интересов, только с своими частными житейскими нуждами; оттого песни его, при всей своей простоте и живости, не возбуждают того чувства, как, например, песни Беранже. Лермонтов же обладал, конечно, громадным талантом и, умевши рано постичь недостатки современного общества, умел понять и то, что спасение от этого ложного пути находится только в народе». И в царстве народности литературы есть своя, если так можно сказать, иерархия. На высшей ступени находятся те поэты, в творчестве которых раскрылось «многостороннее, всеобъемлющее», как говорил Белинский, т. е. общечеловеческое содержание.
Наша русская литература еще в прошлом веке поднялась на высочайшие вершины художественного творчества и получила всемирное признание. Ее воздействие как на дальнейшее литературное развитие, так, непосредственно, и на читательские массы очень велико. Это объясняется тем, что в ней с невиданной силой выразилось общечеловеческое содержание, впервые представшее в поэзии Пушкина. Характерно, что как великие современники, так и ближайшие преемники гениального поэта сразу же почувствовали и оценили в его произведениях не только проникновение в глубины русской народной жизни, воспроизведение огромного многообразия русских характеров, но и всемирный размах, тот «гений восприимчивости», первые проявления которого Гоголь увидел еще в поэзии Жуковского, но который полное гармоническое выражение нашел затем у родоначальника нашей новой русской литературы. «Как верен его отклик, как чутко его ухо! - восторженно писал Гоголь о Пушкине. - Слышишь запах, цвет земли, времени, народа. В Испании он испанец, с греком - грек, на Кавказе - вольный горец, в полном смысле этого слова...». Пишет Гоголь и о созданной Пушкиным драматической картине, главным действующим лицом которой выступает «герой испанский Дон-Жуан», и о том, как метко понята и как сосредоточена в одно крепкое ядро «главная мысль» «Фауста» Гете в короткой пушкинской сцене, и о том претворении, какое получили в пушкинских стихах «суровые терцины Данта». Мысли Гоголя получили дальнейшее продолжение и развитие в знаменитой речи Достоевского, посвященной Пушкину. Хотя в этой речи были отдельные ошибочные и даже реакционные положения, непреложна была ее главная мысль о всечеловеческом пафосе поэзии Пушкина, выразившей исторически сложившиеся существеннейшие черты и устремления русского народа, который не хочет и не может примириться на меньшем, чем всемирное счастье. Последующее литературное развитие подтвердило особую значимость в нашей литературе всечеловеческой восприимчивости, выражавшей стремление к человеческому братству, мечту о нем. Это с особенной силой прозвучало в связи с Великой Октябрьской социалистической революцией.
В 1918 году в стихотворении «Скифы» Александр Блок великолепно передал и всемирно значимое содержание жизни и сознания русских народных масс, и присущий им «гений восприимчивости», о котором говорил Гоголь, и призыв от имени этих масс к великому единению человечества:
Мы любим всё - и жар холодный числ,
И дар божественных видений,
Нам внятно всё - и острый галльский смысл,
И сумрачный германский гений...
Мы помним всё - парижских улиц ад
И венецьянские прохлады,
Лимонных рощ далекий аромат,
И Кельна дымные громады...
В последний раз - опомнись, старый мир! На братский пир труда и мира, В последний раз на светлый, братский пир Сзывает варварская лира!
Конечно, далеко не все в понимании общечеловеческого значения русской литературы Гоголем, Достоевским, Блоком может быть нами безоговорочно принято. Марксистско-ленинское понимание этого значения во многом иное. В. И. Ленин раскрыл действительные причины той всемирной роли, которую стала играть русская литература с конца прошлого века. Среди этих причин - перемещение в Россию центра мирового революционного движения, что было отмечено еще К. Марксом и Ф. Энгельсом в предисловии к первому русскому изданию «Манифеста Коммунистической партии»; и невиданное в истории количество революционной энергии, накопленное в русском народе за века крепостного права и самого деспотического самодержавия; и поступательное освободительное движение в России - от узкого круга дворянских революционеров к более широкому и к более близкому народу отряду революционных демократов и затем - к самой «буре». Все это определило великие возможности русского народа и его литературы и позволило ей сделать новый шаг в художественном развитии человечества.
Советская литература, выражающая заветные мечты и коренные интересы как своего народа, так и трудящихся масс всего мира, органически сочетает в себе народность и общечеловечность. Она наследует лучшие традиции прошлого и в то же время характеризуется новыми идейными, нравственными, эстетическими завоеваниями людей той страны, в которой совершилась Великая Октябрьская социалистическая революция,- страны, названной Маяковским «весной человечества». Глубокую характеристику взаимодействия народного и общечеловеческого начал в советской литературе дал на Втором съезде писателей Российской Федерации Расул Гамзатов. Он сказал о разных группах писателей - и о тех, кто не поднялся до такого взаимодействия, и о тех, кто сумел это сделать. К последним он отнес писателей, «которые взяли лучшее от своего народа, потому что гордятся своим народом, его культурой, его традициями и в то же время чувствуют себя представителями великой советской культуры, чувствуют ответственность перед мировой культурой; такие писатели наиболее ярко выражают дух и характер нашего искусства, в котором национальное не отрицает, а утверждает общечеловеческое, интернациональное... Так возникает гармония, естественная, как две струны одного комуза, два крыла орла, без которых нет ни песни, ни полета. Орел, который не летит из своих гор к далеким просторам,- это еще не орел, а только цыпленок. И та птица, которая из далеких просторов не возвращается к родному гнезду,- тоже не орел и даже не белая ворона!..
Было время, когда горцы воевали только за свой аул. Потом мы стали воевать за всю нацию. Потом - за Дагестан. Потом сражались за нашу Родину, за весь великий Советский Союз. Сейчас у нас нет ничего более святого, чем Советская Страна, которой мы обязаны своим рождением и развитием.
Границы нашей Родины хорошо охраняют советские воины. Нам, писателям, надо охранять не только границы Советского Союза, но и границы всего человечества, границы доброты, мужества, света и правды. Мы за доброту, за человечность, и мы за то, чтобы утвердить их во всем мире. Этому мы посвятим всю жизнь, всю музыку нашей души. И на каком бы языке мы ни писали, каждый из нас будет вносить свою лепту в большую советскую литературу».
Приворот является магическим воздействием на человека помимо его воли. Принято различать два вида приворота – любовный и сексуальный. Чем же они отличаются между собой?
По данным статистики, наши соотечественницы ежегодно тратят баснословные суммы денег на экстрасенсов, гадалок. Воистину, вера в силу слова огромна. Но оправдана ли она?
Порча насылается на человека намеренно, при этом считается, что она действует на биоэнергетику жертвы. Наиболее уязвимыми являются дети, беременные и кормящие женщины.
Испокон веков люди пытались приворожить любимого человека и делали это с помощью магии. Существуют готовые рецепты приворотов, но надежнее обратиться к магу.
Достаточно ясные образы из сна производят неизгладимое впечатление на проснувшегося человека. Если через какое-то время события во сне воплощаются наяву, то люди убеждаются в том, что данный сон был вещим. Вещие сны отличаются от обычных тем, что они, за редким исключением, имеют прямое значение. Вещий сон всегда яркий, запоминающийся...
Существует стойкое убеждение, что сны про умерших людей не относятся к жанру ужасов, а, напротив, часто являются вещими снами. Так, например, стоит прислушиваться к словам покойников, потому что все они как правило являются прямыми и правдивыми, в отличие от иносказаний, которые произносят другие персонажи наших сновидений...
Если приснился какой-то плохой сон, то он запоминается почти всем и не выходит из головы длительное время. Часто человека пугает даже не столько само содержимое сновидения, а его последствия, ведь большинство из нас верит, что сны мы видим совсем не напрасно. Как выяснили ученые, плохой сон чаще всего снится человеку уже под самое утро...
Согласно Миллеру, сны, в которых снятся кошки – знак, предвещающий неудачу. Кроме случаев, когда кошку удается убить или прогнать. Если кошка нападает на сновидца, то это означает...
Как правило, змеи – это всегда что-то нехорошее, это предвестники будущих неприятностей. Если снятся змеи, которые активно шевелятся и извиваются, то говорят о том, что ...
Снятся деньги обычно к хлопотам, связанным с самыми разными сферами жизни людей. При этом надо обращать внимание, что за деньги снятся – медные, золотые или бумажные...
Сонник Миллера обещает, что если во сне паук плетет паутину, то в доме все будет спокойно и мирно, а если просто снятся пауки, то надо более внимательно отнестись к своей работе, и тогда...
При выборе имени для ребенка необходимо обращать внимание на сочетание выбранного имени и отчества. Предлагаем вам несколько практических советов и рекомендаций.
Хорошее сочетание имени и фамилии играет заметную роль для формирования комфортного существования и счастливой судьбы каждого из нас. Как же его добиться?
Еще недавно многие полагали, что брак по расчету - это архаический пережиток прошлого. Тем не менее, этот вид брака благополучно существует и в наши дни.
Очевидно, что уход за собой необходим любой девушке и женщине в любом возрасте. Но в чем он должен заключаться? С чего начать?
Представляем вам примерный список процедур по уходу за собой в домашних условиях, который вы можете взять за основу и переделать непосредственно под себя.
Та-а-а-к… Повеселилась вчера на дружеской вечеринке… а сегодня из зеркала смотрит на меня незнакомая тётя: убедительные круги под глазами, синева, а первые морщинки
просто кричат о моём биологическом возрасте всем окружающим. Выход один – маскироваться!
Нанесение косметических масок для кожи - одна из самых популярных и эффективных процедур, заметно улучшающая состояние кожных покровов и позволяющая насытить кожу лица необходимыми витаминами. Приготовление масок занимает буквально несколько минут!
Каждая женщина в состоянии выглядеть исключительно стильно, тратя на обновление своего гардероба вполне посильные суммы. И добиться этого совсем несложно – достаточно следовать нескольким простым правилам.
С давних времен и до наших дней люди верят в магическую силу камней, в то, что энергия камня сможет защитить от опасности, поможет человеку быть здоровым и счастливым.
Для выбора амулета не очень важно, соответствует ли минерал нужному знаку Зодиака его владельца. Тут дело совершенно в другом.
© Все права на статьи принадлежат авторам сайта, если не указано иное.
16 +