Мирный труд древнерусского человека то и дело нарушался военными тревогами. Киевской Руси приходилось постоянно вести борьбу со степными кочевыми народами и Византией, претендовавшей на мировое господство, дружины Святослава мужественно воевали с опасным врагом — Хазарским каганатом (965). В XIII в. мощная монгольская военно-феодальная держава двинула на Русь свои конные орды. В битвах при Калке (1223) и Сити (1238) русские потерпели поражение. Страна надолго попала под власть татаро-монгольского ига. Опустошенная и разграбленная Русская земля представлялась легкой добычей шведским и немецким феодалам, но Невская битва (1240), а спустя два года Ледовое побоище укрепили стремление русского народа к национальной независимости.
В 1378 г. русские воины впервые одержали победу над татаро-монголами, а 8 сентября 1380 г. произошла знаменитая Куликовская битва, положившая начало освобождению Руси от иноземного ига и упрочившая положение Московского великого княжества как центра русских земель.
Многочисленными сражениями сопровождалось создание централизованного Русского государства (битва на р. Шелони в 1471 г., походы на Казань (1552) и Астрахань (1556), походы 1556—1559 гг. против Крыма, Ливонская война 1558—1583 гг., крестьянская война и борьба с польско-шведской интервенцией в XVII в.). В войнах в древней Руси принимали участие либо княжеская дружина, либо войско, состоящее из «воев» — простых воинов, набранных из городов и сел. В самые трудные моменты истории страны за оружие брался весь народ.
Исторические повести древнерусской литературы в большинстве своем являлись воинскими повестями, они отражали рост национального самосознания и излагали события, связанные с защитой родной земли от иноземцев либо с междоусобной борьбой князей. Академик А. С. Орлов писал о том, что в древности наиболее живописно излагались именно история и ход войн. Мы не преувеличим, если скажем, что одним из главных героев древнерусской литературы был «хоробрый на ратех» воин.
Как изображали древнерусские авторы войну? Эта тема далеко не исчерпана и ждет своих исследователей. Это тем более необходимо, потому что еще в древнерусской литературе сложились традиции, которым суждено было влиять на всю последующую русскую литературу. В них впервые отражено отношение русского народа к войне, его нравственный критерий перед лицом национальной опасности. Многие из поэтических средств древнерусской литературы оставили заметный след, использовались и позднее. Мы остановимся лишь на анализе некоторых из них.
Одной из особенностей древнерусской литературы была реальная оценка исторических сил: храбрыми, воинственными, верными своему долгу в художественных произведениях прошлого изображались не только князья и бояре, но и простые воины. Мужество являлось отличительной чертой древнерусского воина и прививалось ему с детства. Вспомним «Слово о полку Игореве», где говорится о воспитании воинов-курян: «А мои ти куряни сведоми къмети: под трубами повити, под шеломы взълелеяны, конець копия въскръмлени...» В летописях, воинских повестях, житиях, наконец, неоднократно подчеркивалось пренебрежение к смерти, готовность воина во имя исполнения долга пренебречь самым дорогим. Вот как, например, писал Владимир Мономах: «На войну вышедъ, не ленитеся, не зрите на воеводы; ни питью, ни еденью не лагодите...» В «Слове о полку Игореве» воины ищут «себе чти, а князю славе». Феодосии Печерский говорил о том, что, бросаясь в бой, воины «не помнят ни жены, ни детей, ни имени». О пренебрежения к ранам и смерти поведал и автор «Повести об Азовском осадном сидении донских казаков». В древнерусской литературе не было образа человека, не выполнившего своего долга перед родиной, испугавшегося смерти на поле боя.
Сборы воюющих сторон и все последующие боевые действия изображались в древнерусской литературе так, как они должны были происходить согласно установившемуся обычаю. Перед выступлением в поход князь усердно молился. Так, в «Повести о разорении Рязани Батыем» великий князь Юрий Игоревич молится в церкви Успенья богородицы; в «Житии князя Александра Невского» князь Александр — в церкви св. Софии и т. д. Вместе с князем молилось все войско. Мотив моления был широко распространен в произведениях средневековья. Противника, с которым предстояло сразиться, авторы характеризовали как гордого и заносчивого. Чужеземцы грозят завоевать Русь и уничтожить русских. В «Повести о разорении Рязани Батыем» прямо сказано, что татарский хан собирается «воевати» всю Русскую землю и искоренить христианство, то же грозит сделать и Мамай в «Слове о житии и о преставлении великого князя Димитрия Ивановича, царя русского». В «Житии князя Александра Невского» немцы хвалятся «попленить землю», осадившие Азов турки называют казаков «ворами» (т. е. преступниками), «волками гладными», «злодеями-убийцами» и грозят умертвить их «смертью лютою».
При сборе и выступлении войска в поход трубили в трубы. Так, о князе Святославе говорится, что он «повеле же воем своим оболочится во брони и стяги наволочити... и пойде полк по полце, бьющи в бубны и во трубы и в сопели, а сам князь по них поиде». Количеством труб и бубнов как бы определялись размеры войска. Трубным звуком старались устрашить противника, давали сигнал к нападению, предупреждали о приближении врага или призывали на помощь.
Начинался бой не сразу. В «Илиаде», например, враждующие стороны перед сражением обрушивали друг на друга потоки бранных слов. Несмотря на разность мышления, это сохранилось и в литературе эпохи Средневековья: в «Песне о Роланде» Аэльрот обзывает франков «трусами». Аналогичные явления мы видим и в древнерусской литературе: в Ипатьевской летописи под 1016 г., в частности, говорится о том, как войска Ярослава и Святополка, разделенные Днепром, всячески поносили друг друга. Святополк смеялся над новгородцами, говоря, что князь их хром, сами они плотники, а не воины и что он заставит их рубить хоромы. В этом сказалось присущее эпохе феодализма пренебрежение рыцаря-воина к человеку «низкого» сословия.
Перед битвой два наиболее сильных противника вступали в единоборство. Рассказ об этом поединке также входил в канон воинской повести. Обычно один из противников вызывал, а другой принимал вызов. В жизни таким вызовом, как правило, служило появление князя, богатыря или отважного воина перед строем своего войска. Исход поединка предрешал исход всей битвы. Из летописи мы узнаем о том, как печенеги, вызывая русского на единоборство, спрашивали: «Не ли мужа? се нашь доспел» (Лаврентьевская летопись под 992 г.); Мстислав Тмутараканский ветупил в единоборство с князем Косожским Редедею и победил его перед строем воинов. Накануне Куликовской битвы воин-монах Пересвет встретился с богатырем Челибеем. В Лаврентьевской летописи рассказано о князе Изяславе Мстиславиче, который выехал перед полками «и копье свое изломи».
О подобных поединках повествуется в былинах, исторических песнях, в частности в песне о Щелкане Дудентьевиче, описывающей восстание в Твери в 1327 г. против татарского баскака Шевкала, в повести о Савве Грудцыне (поединок Саввы с польским богатырем). Эта традиция отразилась и в народном лубке.
Распространенным в древнерусской литературе был образ «сожженных кораблей». Корабли сжигали, чтобы лишить воинов самой мысли о возможности отступления. Таким образом, и этот художественный прием был подсказан реальными событиями; на войне это средство использовали многие полководцы, в частности в древнем Риме Цезарь, отсылавший перед битвой лошадей. Зная, что отступление невозможно, воины сражались поневоле и подчас одерживали победу. В 1018 г. Ярослав Мудрый был разбит польским королем Болеславом, бежал в Новгород и хотел бежать дальше — за море. Новгородцы, пожелавшие сразиться с Болеславом и Святополком, уничтожили лодки Ярослава, отрезав ему путь к спасению.
В приметах и явлениях природы воюющие стороны видели предсказания будущего. Вера в чудесные предзнаменования отражала уровень мышления людей того времени. Подробно описываются приметы надвигающейся катастрофы в «Слове о полку Игореве». Поход дружины Игоря сопровождался многими «зловещими» знамениями: среди них и солнечное затмение, и крик зверей и птиц ночью. Перед битвой, после первого удачного для русских сражения, с моря надвигаются черные тучи.
Признаком военного поражения среди прочих примет были «кровавый восход солнца» («Слово о полку Игореве»), «небо кроваво» (Псковская 1 летопись под 1202 г.), «аки пожарная заря» (Ипатьевская летопись под 1102 г.). Символом несчастья, печали считались «мутная вода» («Слово о полку Игореве»), «жемчуг» (Ипатьевская летопись под 1168 г.), крик ворон, крыша «без кнеса» (т. е. конька) («Слово о полку Игореве»). В подробном описании примет и предзнаменований отразилась зависимость людей от стихийных сил природы; однако описание предзнаменований в поэтике произведений древнерусской литературы органически входило в сюжет, помогало его организовывать, придавало повествованию драматическую остроту и напряженность. Повествование о борьбе обреченного на гибель силами рока человека приобретало характер трагической возвышенности.
В древние времена князь или военачальник часто перед битвой обращался к воинам с речью. В Лаврентьевской летописи под 971 г. рассказывается, как ободрил свое войско перед сражением с греками Святослав: «Уже нам некамо ся, дети, волею и неволею стати противу; да не посрамим земле Русские, но ляжем костьми ту, мертвые бо срама не имам, аще ли побегнем, срам имам; ни имам убежати, но станем крепко, аз же перед вами пойду: аще моя глава ляжет, то промыслите собою...» В «Слове о полку Игореве» с речью к дружине обращается князь Игорь: «Братие и дружино! Луце жъ бы потяту быти, неже полонену быти». Великий князь Юрий Игоревич, собираясь на татар, призывал воинов лучше умереть, чем быть в плену и изменить вере. Как правило, речи эти отличаются ясностью выраженной мысли, краткостью и силой убеждения. С глубокой древности военачальник должен был объединять в себе качества не только стратега, но и хорошего оратора, чтобы влиять на сознание своих воинов, быть ими понятым, уметь найти путь к их сердцам. Речи князей и полководцев соответствуют обстановке и психологии воинов, содержат поэтические детали. В многочисленных произведениях этого времени, в речах персонажей мы видим употребление образных выражений — «голову сложит» вместо будет убит, предметы неодушевленные описываются как одушевленные. В речи Александра Невского, например, используется поэтическое сравнение. Поэтические тропы содержатся в речи Дмитрия Донского перед Куликовской битвой.
Аналогичную картину мы видим и в произведениях европейской средневековой литературы. В «Песне о Роланде», например, перед битвой с маврами с речью к франкам обращается архиепископ Турпин. В литературе нового времени подобные «слова» приписывались многим великим полководцам.
Для характеристики противника широко использовались соответствующие сравнения: враги рычат, «аки зверие дикии...». В «Слове о полку Игореве», летописях и других произведениях враги сравниваются с волками: хан Боняк воет «волчьскы» (Лаврентьевская летопись под 1097 г.); «Гзак бежит серым волком» («Слово о полку Игореве»). Владимир Мономах (в «Поучении») волками называл половцев: «Половци... облизахутся на нас, аки волци». В некоторых древнерусских произведениях для характеристики противника использовали сравнение с библейским змеем, который, как известно, представлялся первопричиной всех бед. Иногда врагов сравнивали с дикими зверями, хотящими «пожрети», «поглотить» Русь и русский народ. Образ диких зверей — врагов широко использовался в церковной проповеди.
В средние века войско примечали издалека по блеску шлемов и наконечников копий. Согласно древнерусской поэтической традиции, войско изображалось в блеске оружия. Впрочем, этот художественный прием знала еще античная литература («Илиада»).
В «Слове о полку Игореве» половецкое войско сравнивается с черными тучами, а блеск оружия — с синими молниями («Чръныя тучя с моря идут, хотят прикрыта 4 солнца, а в них трепещуть синий молнии»). Меч всегда должен блестеть. В Европе сами мастера-оружейники называли меч «отклер» — блестящий, ясный, «жуазе» — ясный. В «Песне о Роланде» рыцарь Гвенелон, обращаясь к своему мечу, говорит: «Как ты красив и светел, мой добрый меч! Пока в руке моей сверкаешь ты...» В феодальную эпоху личному оружию придавали большое значение. Меч был знаком власти. Мечу приписывали чудодейственную силу. В рукоятку его иногда закладывали мощи святого. Меч, принадлежавший человеку, причисленному к лику святых, становился предметом культа. Изготовление и закалка мечей сопровождались многими суевериями и легендами.
Описание боя представляло кульминацию повествования, к которому сходились все сюжетные нити, его исход разрешал все вопросы. Картина боя в произведениях средневековой литературы исполнена величия и глубокого смысла. Если в эпосе бой часто изображался так, как он представлялся одиночному бойцу, вступившему в рукопашную схватку, то в исторических повестях перед нами широкая батальная картина, описанная как бы сторонним наблюдателем.
Противники обычно приходили «в силе тяжце» и заполняли все поле. В Лаврентьевской летописи под 1103 г. сказано: «...и поидеша подкове аки борове», т. е. их было так много, что они были необозримы, как необозримы леса. С восходом солнца начиналась битва, князь первым бросался в бой. Личным примером воодушевлять воинов, бесстрашно выступать впереди войска и с оружием в руках одерживать над врагом победу было одной из главных княжеских добродетелей. В Галицко-Волынской летописи рассказано, как первым начал сражение на Калке князь Даниил Романович Галицкий. В Лаврентьевской — Андрей Юрьевич Боголюбский первым обнажил меч и сломал копье. После князей битву начинали воины, они рубились стена на стену. Наиболее типичное описание боя содержится в паремийном чтении в честь Бориса и Глеба под 1271 г.: «Тогда въсходящу солнцю, и съступшпася обои, и бысть сеча зла, якаже не бывала в Руси. И за рукы ся емлюще, сецашу, и по удолием кръвь течъше, и съступишася обои тришьды, и омеркоша биющеся. И бысть гром велики тутьн, и дожчь велик, и молнии блистании... и блстахуся оружия в руках их, и мнози верънии видяху ангелы помогающа Ярославу, Святополк же дав плещи, побежь...» Подобное описание битвы содержится в Суздальской летописи под 1015 г., в житии великого князя Домвонта Псковского, в описании Куликовской битвы по Степенной книге, в повести Нестора Искандера о взятии Царьграда турками и других произведениях.
Со времен гомеровой «Илиады» во многих литературах мира битву сравнивали с жатвой. Особенно яркими поэтическими образами отличается описание битвы в «Слове о полку Игореве». Поле битвы с половцами представлено в виде пашни: «Чръна земля под копыты костьми была посеяна, а кровью польяна; тугою взыдоша по Руской земли». Метафорический образ битвы-пашни сменяется образом битвы — кровавой жатвы: «На Немизе снопы стелют головами, молотят чепи харалужными, на тоце живот кладут, веют душу от тела». В повести Нестора Искандера повторяется образ битвы-жатвы: «Падаху бо трупы обоих стран, яко снопы». Приблизительно такую же картину дает автор «Истории о Казанском царстве». Иногда гибнущих в бою воинов поэтически сравнивали не со снопами, а с деревьями, в более позднее время — с травой, цветами, лозой.
Распространено было сравнение боя с кровавым пиром, В «Слове о полку Игореве», например, мы встречаем метафору, отождествляющую битву и пир: «Ту кровавого вина не доста; ту, пир докончаша храбрии русичи: сваты попоиша, а сами полегоша за землю Русскую».
В «Повести о разорении Рязани Батыем» несколько раз, как рефрен, повторяется образ смертной чаши, которую пришлось испить всем русским людям: и князю, и дружине, и простым горожанам. О чаше говорят перед боем князья; она главная тема в плачах. Образ чаши позволяет представить битву в виде кровавого пира, на котором все равны перед постигшей их участью. В «Истории о Казанском царстве» воины устремляются в бой, «аки... к медвяной чаше»; царь Иван Грозный, обращаясь к воинам, говорит: «И да возмем единославную чашу с питием, или прольем или одолеем, или одолени будем». Поле битвы оглашалось шумом и криками; мечи гремели о брони вражеских щитов, трубы трубили тревогу. Ипатьевская летопись под 1174 г. определяла сражение как «лом копейный и звук оружыгаый»; «лом копейный и щит скепание» (Ипатьевская летопись под 1240 г.). Звуки боя как бы издалека долетали до автора «Слова» и придавали эмоциональную окраску всему повествованию. Полет множества пущенных воинами стрел сравнивался с дождем: «Идяху стрелы, аки дождь» (Лаврентьевская и Ипатьевская летописи под 1245 г.). Летящие стрелы закрывали свет: «Помрачиша стрелы татарские воздух, и бысть аки дождь». То же говорилось о камнях, которые бросали осажденные со стен на врагов: «Идущу же камению со забрал, яко дожду сильну» (Ипатьевская летопись под 1229 г.); «ови каменем метаху, друзии стрелами стреляху, инии же камение пращами метаху, и яко туча с небес идяще, и яко покрытися свету дневному» (Александрия).
С изобретением пороха и огнестрельного оружия стрельбу, вврывы крепостных стен и башен часто сравнивали с грозой, громом и молнией. Напомним, что еще в «Повести о взятии Царьграда» (1453) рассказывалось: «абие гражане зажгоша сосуды зелейные... и везапну възгреме земля, аки гром велий, и подъяся с турами и с людьми, яко буря сильная до облокы... и падаху с высоты людие и древеса».
Описание битвы и ее исход чаще всего представлялись с вмешательством бога. Иногда бог «влагает страх» в сердца противников, и они бегут под влиянием охватившего их смятения: «И бог великий вложи ужесть велику в Половце, и страх нападе на ня и трепет от лица Русских вой» (Лаврентьевская летопись под 1103 г.). Аналогичная картина нарисована в Ипатьевской летописи под 1176 и 1183 гг. В «Житии князя Александра Невского» русским помогают архангелы. В «Повести об Азовском взятии» говорится: турки «побежали никем нам гоними с вечным позором». Захваченные пленные рассказали, что им привиделось, как «шла великая и страшная туча от Руси, от царства Московского. И стала она против табору... а перед нею тучею идут по воздуху два страшные юноши, а в руках своих держат мечи обнаженные». Иногда в произведении древнерусской литературы рассказывалось о том, как над воинами шли по воздуху ангелы «в оружьи светле и страшни» и устрашали врагов. Согласно христианской мифологии, ангелы предназначены возвещать людям божью волю и исполнять его повеления. Появляются они в наиболее критические моменты. Стремление внушить человеку мысль о том, что победа достигнута не людьми, а благодаря сверхъестественной силе, объясняется характером средневекового мышления, Святые мученики, ангелы и им подобные существа якобы вечны. Вечны их дела, неизменны их симпатии. Вера в победу внушалась даже в том случае, если военачальника и войско преследовали неудачи и поражения. Правда, в иных случаях бог отворачивался от людей, мстя им за грехи. В произведениях проводилась аналогия между смертью на поле боя и мученичеством христиан.
В «Слове о полку Игореве» смерть воинов описана так, как она представлялась исполненному философских раздумий автору: войска бились два дня, «третьего дня к полудню падоша стязи Игореви». «Ту пир докончаша храбрии русичи: сваты напоиша, а сами полегоша за землю Русскую». Об убитом князе Борисе в другом памятнике говорится, что он лежит на зеленой траве, словно на разостланном покрывале: «И на канину зелену пополому постла за обиду Олгову храбра и млада князя». Подобным образом описывается и смерть князя Всеволода в «Слове о полку Игореве»: «Изрони жемчюжну душу из храбра тела чрес злато ожерелие». Этот метафорический образ смерти — отделение души от тела — встречается и в других памятниках древнерусской литературы. В «Повести о разорении Рязани Батыем» говорится о том, что многие князья и воины «умроша и едину чашу смертную пиша». Смерть князя или воина не вызывает страха, а рождает чувство светлой грусти. Иногда смерть сравнивалась с затмением солнца. В «Задонщине» под впечатлением «Слова о полку Игореве» о гибели воевод рассказано в плаче жен: «Се уже обема нам солнце померкло в славном граде Москве». Древнерусские женщины горестно оплакивали смерть близких: сыновей, мужей, отцов, но если они погибали в бою, то смерть их воспринималась ими как должное, с тихой скорбью. Они сожалели о рано угасшей жизни, но воздавали честь мужеству и отваге.
Другая традиция изображения смерти воина на поле боя установилась в европейской литературе. В ней эта смерть тоже вызывает чувства скорби и философских раздумий, но при этом внимание автора поглощено не человеком, а мастерски нанесенным ударом и теми разрушениями, которые он вызвал. Вот как говорится, например, в «Илиаде» о смерти троянца Атрейона, сраженного копьем Агамемнона:
Быстро сквозь медь и сквозь кость пролетело и, в череп ворвавшись,
С кровью смесило весь мозг...
В «Песне о Нибелунгах» рассказано, как Зигфрид ударил мечом короля Людгаста, прорубил светлую прочную броню, нанес королю три глубокие раны, проступила кровь. Не менее ярко описана смерть самого Зигфрида. Хаген поразил его у родника копьем в спину так, что из раны брызнула кровь на одежду Хагена. Копье он оставил торчать в сердце. Подобным же образом расправляется с чудовищем рыцарь Руджиеро, герой поэмы Ариосто «Неистовый Роланд».
«Чудовище мгновенно отступает и хочет в рыцаря метнуть копье, но тот ому живот мечом пронзает, так что насквозь выходит острие... Один рассечен до зубов сурово, другой заколот прямо в грудь лежит...» (см.: «Хрестоматия по западноевропейской литературе. Эпоха Возрождения». М., 1947, стр. 98). Кровавые сцены смерти в XIX в. возродились в жанре исторической повести у русских и западноевропейских романтиков. Мы найдем их и у Н. В. Гоголя. Так, в исторической повести «Тарас Бульба» приподнятость и гиперболизация батальных сцен близки к эпическим картинам средневековой литературы.
В древней же русской литературе нет любования мастерски нанесенными ударами, нет смакования картинами смерти противника.
Предметом изображения воинских повестей, как правило, являлись события исторического, по выражению Гёте и Шиллера, «эпического прошлого». Главным в творческом процессе была память рассказчика, с ее помощью воссоздавались картины, якобы имевшие место в этом прошлом. Как и в эпопее, источником сказания был не личный опыт автора, а предание, исключавшее сомнение в достоверности рассказанного. В отличие от эпоса, где прошлое считалось источником только хорошего, в воинской повести фиксировались и отрицательные моменты, которые могли быть уроком для настоящего.
Человек в древнерусской литературе представал с реализованными до конца всеми его возможностями, он уже не мог измениться. Судьба его была адекватна его положению.
В отличие от литературы нового времени, где отчетливо проявилась творческая авторская индивидуальность, в древнерусской литературе автор, не называя себя, стремился выразить коллективные чувства и коллективное отношение к изображаемому событию, он целиком находился в зависимости от канонов жанра. Отсюда устойчивые, традиционные образы при раскрытии воинской темы. Индивидуальные отклонения от принятой нормы в изображении очень редки. Следование устоявшимся канонам, традиционная повторяемость художественных элементов, условная привычность предавали художественным образам обобщенный характер, лишали их конкретности и наглядности, создавали впечатление о вневременном, вечном характере описанных ситуаций. Обобщенность эта сочеталась с большой эмоциональностью. Многие образы воинских повестей древней Руси проникнуты истинным драматизмом, отличаются чувством меры. Композиция картины боя проста, ее стиль энергичен и силен, в немногих словах передается целая повесть людских испытаний и подвигов. В боевой обстановке, когда до предела обострены все чувства, даже незначительные события неожиданно имели большое значение. Однако едва ли только этим можно объяснить гиперболу, столь часто используемую в древней литературе. Гиперболизм и обобщенность присущи искусству на ранних этапах его развития. Вспомним уже упоминавшуюся «Песнь о Роланде», где рассказывается о том, что у одного из витязей войска сарацинов — Чернублия в руке дубина, которую не могут сдвинуть четыре мула, а Роланд трубит в рог так сильно, что на лице его порвались жилы... Гиперболу мы встречаем в «Песне о Нибелунгах», в поэме о Беовульфе и других произведениях того времени. Гиперболизируется численность противника; так, в «Песне о Роланде» в войске эмира «слабейший полк имел полсотни тысяч». В «Слове о полку Игореве» о князе Всеволоде Юрьевиче Суздальском говорится, что он может «Волгу веслы раскропити, а Дон шеломы выльяти». Эта гипербола напоминала об удачных походах 1183 и 1186 гг. князя Всеволода против волжских булгар. Ярослав Осмомысл «подпер горы угорьскыи своими железными плъки», «меча бремены через облаки». Всеслав Полоцкий за одну ночь доскакал из Киева в Тмутаракань. Гиперболизировалось изображение войска: в «Повести временных лет»: «Идут вой многы с князем бес числа множество»; в Ипатьевской летописи под 994 г.: «Се идуть Русь, покрыли суть море корабли»; в «Сказании о Мамаевом побоище» рассказывалось о том, что, когда шло татарское войско, перегибалось поле, вышли из берегов реки и озера; в «Поэтической повести» об Азовском взятии от войска турок и их союзников «потрескалась и погнулась» земля, вышел из берегов и залил луга Дон. В «Повести о разорении Рязани Батыем»: «А Батыеве силе велице и тяжце, один бьяшеся с тысячей, а два со тмою». Иногда на князя переносятся подвиги, совершенные всей дружиной, и это создает впечатление гиперболы. Так, в «Слове о полку Игореве» рассказано, что князь Всеволод «прыщет» на врагов стрелами и гремит по их шлемам мечами.
В древнерусских произведениях на героическую тему широко применялось олицетворение. Земля уподоблялась живому существу и стонала: «Бьяшесь крепко и нещадно, яко и земли постонати» («Повесть о разорении Рязани Батыем»). Олицетворялись не только неодушевленные предметы, но и отвлеченные понятия: в «Слове о полку Игореве» мы встречаемся с образом «девы Обиды», плещущей лебедиными крыльями, «кличущей Карпы» и т. д.
В древнерусском повествовании при изображении битвы использовались метафоры, имеющие, как было выше замечено, двоякое происхождение: земледельческой поэзии — посева и жатвы, свадебного пира и библейской — «смертной чаши». Широко использовалась метафора с отвлеченным понятием в «Слове о полку Игореве»: крамолу ковать, усобицы сеять, лжу убудитъ, обида встала, славу можно на суд приведе, похитить, поделить, в прадеднюю славу можно звонить. Как правило, эти метафоры в древнерусской литературе выражены глаголами и редко прилагательными: сребренен седине, железных плъков («Слово о полку Игореве»). Иногда метафоры «Слова» перерастают в символы. Напомним уже цитированный отрывок: «Другого дни велми рано... чръные тучя с моря идуть...», где тучи — половецкие войска, четыре солнца — русские князья, синий молнии — блеск оружия. Тоска, печаль метафорически противопоставлены свету («На реце на Каяле тьма свет покрыла»). Понятие тьма связано с представлением о горе в жизни человека и народа, о надвигающейся угрозе. Отворить ворота — открыть путь врагам: «Не воздержавше уности, отвориша ворота на Русьскую землю» (рассказ Ипатьевской летописи о походе Игоря), перегородить путь — не пустить врага: «Русичи великия поля чрьлеными щиты прегородиша» («Слово о полку Игореве»). Позвонить или постучать мечами о шлемы врагов — вступить в бой. Для рассказа о завоевании или захвате использовалось выражение взять копьем: Святослав «взя город копием» (Лаврентьевская летопись под 971 г.), «взяста копией град Всеволода» (Лаврентьевская летопись под 1097 г.).
В памятниках древнерусской литературы применительно к князьям и воинам часто употребляется энцгет храбрый. (В «Слове о полку Игореве»: «храбрая Святославличя Игорь и Всеволодъ», «хороброе гнездо», «Бориса храбра и млада князя», «храбрии Русици», «храбрая сердца», «храбрая дружина», «храбрая мысль», «Игорева храбраго плъку», «храбра тела».) Эпитет железный использовался в значении крепкий, сильный: «железных великих плъковъ» («Слово о полку Игореве»). Эпитет храброго князя — сокол. Быстрые, ловкие движения человека сравнивались с повадками и бегом диких, хищных животных: «Гзак бежит серым влъком»; «А Игорь князь поскочи горностаем к тростию» («Слово о полку Игореве»).
В древпей литературе широко представлены элементы, заимствованные из устного народно-поэтического творчества. Особенно тонким и глубоким использованием фольклора отличается «Слово о полку Игореве», где представлены фольклорные образы, эпитеты, метафоры, отрицательный параллелизм. В воинских повестях поле чистое, девицы красные, кони добрые, удачные, бойцы храбрые, воеводы — стражи крепкие, враги — гости немилые, птицы борзолетные. Устойчивые словосочетания, присущие устной народной речи: стар да мал, брань не худа, побегоша..., не знающе, куды очи несут.
Иногда в произведение включались народно-песенные мотивы; так, в некоторых редакциях «Повести о разорении Рязани Батыем» рассказывается о рязанских «умельцах и резвецах», которые, сражаясь, пересаживаются с одного коня на другого, хватают татарское оружие, когда притупилось свое, бьются «один с тысячью, а два с тьмою».
Произведениями фольклора навеяны сравнения в отрывках из «Повести о нахождении на Псков Стефана Батория», где рассказывается об использовании во время осады специальных крюков, которыми подцепляли вражеских воинов. Действие этими крюками уподоблялось охоте ястреба на утят.
Воинские повести, летописи, сказания служили патриотическим целям, они исполнены тревоги за судьбы родины, пробуждали любовь к родной земле и ненависть к ее врагам. Создателями многих из них были непосредственные участники событий — дружинники, прославлявшие отвагу и удаль русских воинов.
После порабощения Руси татарами в образе русского витязя появляются трагические черты, его подвиг приобретает характер мужественного подвижничества. Образы литературы этого времени сохранили значение и в более поздний период. Литература нового времени, принципиально отличаясь от ее древнерусской предшественницы, многое заимствовала в изображении героического, сохраняя подчас не только общий дух, но и форму.
Приворот является магическим воздействием на человека помимо его воли. Принято различать два вида приворота – любовный и сексуальный. Чем же они отличаются между собой?
По данным статистики, наши соотечественницы ежегодно тратят баснословные суммы денег на экстрасенсов, гадалок. Воистину, вера в силу слова огромна. Но оправдана ли она?
Порча насылается на человека намеренно, при этом считается, что она действует на биоэнергетику жертвы. Наиболее уязвимыми являются дети, беременные и кормящие женщины.
Испокон веков люди пытались приворожить любимого человека и делали это с помощью магии. Существуют готовые рецепты приворотов, но надежнее обратиться к магу.
Достаточно ясные образы из сна производят неизгладимое впечатление на проснувшегося человека. Если через какое-то время события во сне воплощаются наяву, то люди убеждаются в том, что данный сон был вещим. Вещие сны отличаются от обычных тем, что они, за редким исключением, имеют прямое значение. Вещий сон всегда яркий, запоминающийся...
Существует стойкое убеждение, что сны про умерших людей не относятся к жанру ужасов, а, напротив, часто являются вещими снами. Так, например, стоит прислушиваться к словам покойников, потому что все они как правило являются прямыми и правдивыми, в отличие от иносказаний, которые произносят другие персонажи наших сновидений...
Если приснился какой-то плохой сон, то он запоминается почти всем и не выходит из головы длительное время. Часто человека пугает даже не столько само содержимое сновидения, а его последствия, ведь большинство из нас верит, что сны мы видим совсем не напрасно. Как выяснили ученые, плохой сон чаще всего снится человеку уже под самое утро...
Согласно Миллеру, сны, в которых снятся кошки – знак, предвещающий неудачу. Кроме случаев, когда кошку удается убить или прогнать. Если кошка нападает на сновидца, то это означает...
Как правило, змеи – это всегда что-то нехорошее, это предвестники будущих неприятностей. Если снятся змеи, которые активно шевелятся и извиваются, то говорят о том, что ...
Снятся деньги обычно к хлопотам, связанным с самыми разными сферами жизни людей. При этом надо обращать внимание, что за деньги снятся – медные, золотые или бумажные...
Сонник Миллера обещает, что если во сне паук плетет паутину, то в доме все будет спокойно и мирно, а если просто снятся пауки, то надо более внимательно отнестись к своей работе, и тогда...
При выборе имени для ребенка необходимо обращать внимание на сочетание выбранного имени и отчества. Предлагаем вам несколько практических советов и рекомендаций.
Хорошее сочетание имени и фамилии играет заметную роль для формирования комфортного существования и счастливой судьбы каждого из нас. Как же его добиться?
Еще недавно многие полагали, что брак по расчету - это архаический пережиток прошлого. Тем не менее, этот вид брака благополучно существует и в наши дни.
Очевидно, что уход за собой необходим любой девушке и женщине в любом возрасте. Но в чем он должен заключаться? С чего начать?
Представляем вам примерный список процедур по уходу за собой в домашних условиях, который вы можете взять за основу и переделать непосредственно под себя.
Та-а-а-к… Повеселилась вчера на дружеской вечеринке… а сегодня из зеркала смотрит на меня незнакомая тётя: убедительные круги под глазами, синева, а первые морщинки
просто кричат о моём биологическом возрасте всем окружающим. Выход один – маскироваться!
Нанесение косметических масок для кожи - одна из самых популярных и эффективных процедур, заметно улучшающая состояние кожных покровов и позволяющая насытить кожу лица необходимыми витаминами. Приготовление масок занимает буквально несколько минут!
Каждая женщина в состоянии выглядеть исключительно стильно, тратя на обновление своего гардероба вполне посильные суммы. И добиться этого совсем несложно – достаточно следовать нескольким простым правилам.
С давних времен и до наших дней люди верят в магическую силу камней, в то, что энергия камня сможет защитить от опасности, поможет человеку быть здоровым и счастливым.
Для выбора амулета не очень важно, соответствует ли минерал нужному знаку Зодиака его владельца. Тут дело совершенно в другом.
© Все права на статьи принадлежат авторам сайта, если не указано иное.
16 +