В быту Блок был человеком большой жизненной простоты, его привлекали обыденные человеческие интересы и радости, привлекал к себе обыкновенный и простой человеческий труд. Характерно то разочарование, которое испытывали московские мистики — С. Соловьев и А. Белый — при первой встрече с Блоком — певцом «Прекрасной дамы».
«Десятого января 1904 года, — вспоминает А. Белый, — в морозный пылающий день раздается звонок: меня спрашивают; выхожу я я вижу: нарядная дама выходит из меха, высокий студент, сняв пальто, его вешает, стиснув в руке рукавицы молочного цвета, фуражка лежит.
Блоки!
Широкоплечий, прекрасно сидящий сюртук с тонкой талией, с воротником, подпирающим шею, высоким и синим, супруга поэта одета подчеркнуто чопорно; в воздухе — запах духов, молодая, веселая, очень изящная пара! Но... Но... Александр ли Блок, — юноша этот, с лицом, на котором без вспышек румянца горит розоватый обветр?
Не то «Молодец» сказок, не то — очень статный военный. Но образ, который во мне возникал, был иной: роста малого, с бледно-болезненным, очень тяжелым лицом, с небольшими ногами, в одежде, не сшитой отлично, вперенный всегда в горизонт беспокоящий фосфором глаз; и — с зачесанными волосами; таким вставал Блок из раздумий... Разочарованье!»
И позднее, приехав к Блоку в Шахматово, Белый воспринял его так же:
«Александр Александрович, статный, высокий и широкогрудый, покрытый загаром, в белейшей рубахе, прошитой пурпуровыми лебедями, с кудрями, рыжевшими в солнце (без шапки), в больших сапогах, колыхаясь кистями расшитого пояса, — «молодец добрый» из сказок: не Блок!» Белый с досадой подбирает детали, характерные для житейской простоты Блока, столь не идущей к мистику, который кажется ему «псевдонимом того, кто привык, сидя вечером на обомшелом бревне с синеватым дымком папиросы, бросать чуть надтреснутым голосом домыслы, чисто хозяйственные, занимающие много места; меня приведя к огородику, четко окопанному, взяв лопату, воткнув ее в землю, сказал: «Знаешь, Боря, я эту канаву весною копал... я работаю — каждой весною тут!»
В письмах Блока к родным, относящихся к этому же времени, все переполнено домостроительством. Он пишет матери: «Маменька, вот тебе ключ», «поросята — превосходные звери... две телки остались «на племя». Я написал две... рецензии... около орешника будет картофель... сделана новая калитка. Зачем ты велела испортить луг?.. В Праслове вырубили несколько участков... Боров стоит 21 рубль... Загон для коров превосходен...» и т. д.
Блок любил рыть ямы, пилить деревья, косить траву, колоть дрова.
Позднее он увлекался ездой на велосипеде, гимнастикой, французской борьбой. В нем было много непосредственного, живого влечения к простоте, труду, здоровой человеческой радости. Эти внешние детали его поведения были по сути дела проявлением глубокой человечности Блока, скрытого в нем стремления к «добру и свету».
Эта человечность, характерная для Блока, правдивое и честное отношение к жизни, наблюдательность большого художника позволили ему непосредственно ощутить и понять человеческие страдания и, тем самым, подсказали ему переход к новым темам. Мы приводили выше стихотворения, написанные Блоком в 1903 и 1904 годах, в которых уже отчетливо обнаруживалось расширение его творческого кругозора.
Чрезвычайно характерно с этой точки зрения стихотворение, датированное 27 декабря 1903 года и носящее неожиданное для Блока периода стихов о Прекрасной даме название: «Из газет».
В нем Блок рассказывает о женщине, которая, уложив детей спать, ушла из дома и бросилась под поезд. Дети проснулись:
Прятали мамин красный платок,
В платке уходила она по утрам.
Сегодня оставила дома платок:
Дети прятали его по углам.
Подкрались сумерки. Детские тени
Запрыгали на стене при свете фонарей
Кто-то шел по лестнице, считая ступени
Сосчитал. И заплакал. И постучал у дверей
Дети прислушались. Отворили двери.
Толстая соседка принесла им щей,
Сказала: — Кушайте. Встала на колени
И, кланяясь, как мама, крестила детей!
Легко уловить близость настроения этого стихотворения к стихотворению «На железной дороге». Тема человеческих страданий, тема простого человека, задавленного жизнью, с такой силой развитая Блоком в последующие годы, появилась у него еще в 1903 году. Нужна была могучая зоркость художника, чтобы сквозь все помехи, сквозь все то, что застилало его взгляд на жизнь в те годы, увидеть эту тему.
Уже тогда Блоку становилось душно в узких творческих рамках, которыми старались ограничить его поклонники. Но он делал лишь первые попытки преодолеть эти рамки. События 1905 года открыли Блоку новый мир, пробудили в нем окончательно то, что только смутно просыпалось в 1903—1904 годах, — чувство реальной жизни.
Может показаться, что этот путь Блока был путем к реализму, что постепенно в его творчестве зрели реалистические элементы и эволюция его творчества представляет собой становление реализма. Такая концепция часто дается в критической литературе о Блоке. Вряд ли, однако, это верно.
Здесь смешиваются понятия реалистичности и реальности. Всякое творчество есть отражение реальной действительности, в каких бы осложненных формах оно ни отражало ее. Но характер этого отражения может быть глубоко различным. Говоря о реалистичности, мы имеем в виду такой характер этого отражения, которому свойственно прежде всего стремление художника к сохранению наибольшей объективности в изображении им жизненного процесса, в отличие от романтизма, дающего субъективно окрашенную картину мира. Конкретно это различие выражается в совершенно отличных друг от друга формах художественного обобщения — построения образа — у реалиста и романтика. Реалист создает образы на основе того, что уже в самой жизни определилось в достаточной степени полно, что может быть показано как типическое для жизни. Отсюда основная тенденция реализма к созданию типических характеров в типических обстоятельствах, которые в сгущенной, так сказать, форме воплощают в себе то, что и в самой действительности обладает объективно проявившимися признаками и свойствами.
«Едва ли в действительности, — писал М. Горький,— существовал человек, соединявший в себе все то, чем Пушкин наполнил Онегина, но несомненно, что характернейшие черты Онегина были свойственны сотням людей той эпохи. Писатель-реалист склонен к синтезу, к сводке общезначимого, всем людям его эпохи свойственного, в единое, целостное. Это единое суть типичное»
Романтик, наоборот, стремится противопоставить жизни свое представление о том, какой она должна или не должна быть. Отсюда его стремление прежде всего к исключительности, к изображению характеров и ситуаций, резко отличных от того, что установилось в жизни.
«Романтизм, — писал М. Горький, — как настроение, суть сложное и всегда более или менее неясное отражение всех оттенков, чувствований и настроений, охватывающих о[бщест]во в переходные эпохи, но его основная нота — ожидание чего-то нового, тревога перед новым, торопливое, нервозное стремление познать это новое»
Субъективизм повествования и исключительность характеров и ситуации, в которых эти характеры проявляются, — характернейшие черты романтизма. Блок от начала и до конца был и оставался романтиком.
Все дело в том, что романтизм вовсе не препятствует связи писателя с действительностью, это лишь своеобразная и более осложненная связь. Блок это прекрасно понимал. «Подлинный романтизм не был отрешением от жизни,— писал он позднее. — Он был, наоборот, преисполнен жадным стремлением к жизни... Фауст, в созерцании Духа Земли, точно пьянеет от молодого вина, чувствует в себе отвагу кинуться наудачу в мир, нести всю земную скорбь и все земное счастье, биться с бурями и не робеть и при треске кораблекрушения».
Другое дело — что именно романтик считает должным и недолжным, что он противопоставляет жизни, во имя чего с ней борется. Если его идеалы противоречат движению жизненного прогресса — перед нами романтизм реакционный. Таким романтизмом и был символизм в целом, как литературное течение и, прежде всего, как литературная теория. Наоборот, если идеалы романтика отвечают в той или иной мере ходу исторического процесса, то перед нами романтизм прогрессивный или революционный. Таким революционным романтизмом было насыщено в тот период творчество Горького. Своеобразная ревизия реализма, о которой мы говорили, являлась романтической ревизией.
В XX зеке, в эпоху пролетарских революций, романтизм мог быть подлинно революционным лишь в том случае, если он опирался на большевистское отношение к миру, — таков был романтизм Горького. В этом случае он приобретал позитивный характер — изображал должное в жизни, рисовал героические образы. В чем же была сущность романтизма Блока?
Блок почувствовал, что мир не должен быть таким, каким он является, и с необычайной силой выразил это отрицание. Чем ближе Блок подходил к жизни, тем определеннее становилось его понимание противоречий интересов человека и общественного строя, неприемлемого для самого Блока. В этом была революционность романтизма Блока при всей путанности и ошибочности его мировоззрения. Сила его романтической поэзии в отрицании, а не в утверждении. Он сам это прекрасно понимал, замечательно точно определив смысл своего творчества.
...На непроглядный ужас жизни
Открой скорей, открой глаза.
Пока великая гроза
Все не смела в твоей отчизне, —
Дай гневу, правому созреть,
Приготовляй к работе руки...
Не можешь — дай тоске и скуке
В тебе копиться и гореть...
Но только — лживой жизни этой
Румяна жирные сотри
И, как пугливый крот от света,
Заройся в землю — там замри,
Всю жизнь жестоко ненавидя
И презирая этот свет,
Пускай грядущего не видя
Дням настоящим молвив: нет!
Во все возрастающей силе этого «нет!» состояла эволюция творчества Блока; в ней был внутренний смысл его развития. Творчество его оставалось романтическим от начала до конца, но романтичность в ходе творческого развития поэта становилась революционной, пробиваясь через все преграды, которые жизнь поставила перед Блоком.
Блок взволнованно н сочувственно встретил революцию 1905 года, она отвечала уже накопившемуся у него недовольству жизнью, гуманистическому протесту против зла этой жизни, пробивавшемуся, как мы показали, в ряде стихотворений раннего периода.
В 1915 году Блок написал свою автобиографию. В ней он отметил, что к числу событий, особенно сильно на него повлиявших, относятся события 1904—1905 года. По словам Бекетовой, Блок участвовал в одной из демонстраций «и нес во главе ее красный флаг, чувствуя себя заодно с толпой. Но митинги посещал мало и только как наблюдатель».
В семье Блока обострились отношения: муж матери Блока был офицером, и полк его был выведен на улицу. О волнения Блока в январские дни вспоминал А. Белый: «Я бросаюсь к Кублицким... Блок в рубашке без талии, не перетянутый поясом: «Что?» — «Говорят, что пошли»... торопливо, взволнованно: «Боря, — иди».
Александра Андреевна и Марья Андреевна (Бекетова, тетка Блока, автор воспоминаний о нем. — Л. Т.) примаргивают: «Ужас, что говорят...» Александра Андреевна махается ручкой; возгласы предположенья: Дворцовая площадь! А слухи из кухни: стреляли, стреляют, убитые... и Александра Андреевна — за сердце: «Поймите, как он ненавидит все это, а должен там с отрядом стоять...»
Блок, как ветер, метался вдоль окон и пырскал широкою черной рубашкой в оранжевом фоне стены». Далее Белый вспоминает о Блоке, ругавшем военных «в лицо виноватого отчима»: «Франц Феликсович, Боря, — с сухой жестокостью Блок мне рассказывал, — таки не любит меня». Но я видел — уступчивость в мягком полковнике.
— «Францик же вспыльчивый, — мне Александра Андреевна, — он может престрашно кричать, хоть отходчив»... Служака, немного испуганный в собственном доме, что он «не поэт», а полковник: при всех положениях улизывал в двери, дилинькая шпорой, ущелкивая лакированными сапогами... Франц Феликсович, нос, как у дятла, роняя в тарелку, старался не слушать крепчайших намеков, что он-де солдат: занимался котлетой своей; Александра Андреевна бросала сконфуженный глазик на «Францика»
Дальше этих чисто эмоциональных и семейных потрясений дело, конечно, не пошло, да и не могло пойти. Слишком далек был Блок от реальных сил революции. Однако внутренний сдвиг в нем был очень значителен.
Он выразился прежде всего в ряде произведений, непосредственно посвященных революции.
Характер отношения к ней виден из наброска в записной книжке зимой 1906 года:
...Друзья! Над нами лето, взгляните:
Безоблачен день, беззакатно светел,
И солнце стоит высоко — в зените,
И утро пропел давно уже петел.
Мы все, как дети, слепнем от света,
И сердце встало в избытке счастья.
О, нет, не темница — наша планета:
Она, как солнце, горит от страсти!
И Дева-Свобода вдали...
Близка к этому наброску запись 19 августа 1906 года — «Деве революции»:
О, дева, иду за тобой —
И страшно ль итти за тобой
Влюбленному в душу свою,
Влюбленному в тело свое?
Очевидна абстрактность представления Блока о революции; характерно, что в некоторых стихотворениях он упоминает о «черни», вместо того чтобы сказать о народе. Самая революционность (хотя бы и абстрактная) еще зашифрована в его стихотворении, как шифровались до того любовные переживания:
Вися над городом всемирным,
В пыли прошедшей заточен,
Еще монарха в утре лирном
Самодержавный клонит сон.
И предок царственно-чугунный
Все так же бредит на змее,
И голос черни многострунный
Еще не властен на Неве.
Уже на домах веют флаги,
Готовы новые птенцы,
Но тихи струи невской влаги,
И слепы темные дворцы,
И, если лик свободы явлен,
То прежде явлен лик змеи.
И ни один сустав не сдавлен
Сверкнувших колец чешуи.
(18 октября 1905 года)
Очень сложным путем должен был итти читатель, чтобы, вспомнив о змее, извивающейся под копытом коня Петра на памятнике Фальконета, понять смысл стихотворения: борьба еще не кончена.
Но Блок верит в революцию и в обреченность самодержаиия, хотя опять зашифровывает эту веру в крайне осложненных образах:
Еще прекрасно серое небо,
Еще безнадежна серая даль.
Еще несчастных, просящих хлеба,
Никому не жаль, никому не жаль!
И над заливами голос черни
Пропал, развеялся в невском сне.
И дикие вопли: Свергни! О, свергни!
Не будят жалости в сонной волне...
И в небе сером холодные светы
Одели Зимний Дворец царя.
И латник в черном не даст ответа,
Пока не застигнет его заря.
Тогда, алея над водной бездной,
Пусть он угрюмей опустит меч,
Чтоб с дикой чернью в борьбе бесполезной
За древнюю сказку мертвым лечь...
(18 октября 1905 года)
И здесь очень смутно проступают черты реальности. В обоих стихотворениях для поэта на первом плане — его субъективное восприятие событий, произвольные ассоциации, пробужденные фактами действительности. Так же, как пять улиц превращались в «пять изгибов сокровенных» в силу чисто личной, интимной, читателю в сущности недоступной символистской замены, так и самодержавие ассоциировалось со змеей и «древней сказкой».
Но была здесь и разница. Если раньше Блок «шифровал» узко личные, субъективные свои переживания, то теперь в основе его переживаний лежат общественно значимые явления. Принципиально это было существенным шагом вперед. Наиболее близко, хотя, конечно, еще очень относительно близко, Блок подошел к действительности в стихотворении «Митинг» (10 октября 1905 г.) И в этом стихотворении многое выглядит странно и даже чуждо революции. Но ряд строф с большой силой рисует картину ночного митинга, тревогу ночной схватки. Яснее и резче обнаружилось отношение Блока к революции в стихотворении «Сытые», написанном в дни октябрьской забастовки в Петербурге и внушенном, как видно из его пометки, именно забастовкой:
Они давно меня томили:
В разгаре действенной мечты.
Они скучали и не жили,
И мяли белые цветы.
И вот — в столовых и гостиных,
Над грудой рюмок, дам, старух.
Над скукой их обедов чинных, —
Свет электрический потух.
К чему-то вносят, ставят свечи,
На лицах — желтые круги,
Шипят пергаментные речи,
С трудом шевелятся мозги.
Так — негодует все, что сыто.
Тоскует сытость важных чрев:
Ведь опрокинуто корыто,
Встревожен их прогнивший хлев!
Теперь им выпал скудный жребий:
Их дом стоит не освещен,
И жгуг их слух мольбы о хлебе
И красный смех чужих знамен!..
(10 ноября 1905 года)
Характерно, что благодаря конкретности материала стих Блока начинает в это время звучать с необычной для его ранних произведений мужественностью, четкостью, силой.
Но революционные годы сказались на творчестве Блока не только в плане непосредственного отражения им резолюции, — таких стихов было мало, и они далеко не исчерпывали всего содержания революционной темы.
Эти годы принесли другое — глубокий перелом в творчестве, изменение самой сущности романтизма Блока, отход от реакционной мистики, переоценку окружающей среды. Если ранние годы определены для Блока в творческом плане прежде всего образом Прекрасной дамы, темой мистического переосмысления мира, то после революции он навсегда отходит от этих тем, как центральных.
Перед Блоком встает, — и чем дальше, тем определенней, — тема народа, тема родины. Она придает теперь новую направленность его творчеству, хотя он попрежнему остается романтиком, рисующим действительность в преображенном, условном плане, с крайней субъективностью.
Но принцип оценки мира, то, во имя чего он говорит ему: «нет», теперь иной, ибо Блок осмысливает жизнь прежде всего с точки зрения необходимости дать творческий отклик- на нарастающее движение масс. Это не значит, что Блок отказывается от мистики в плане чисто мировоззренческом, здесь она дает себя знать в течение всей его жизни.
Но в записных книжках Блока уже стоит, например, такая запись: «Реалисты исходят на думы, что мир огромен и что в нем цветет лицо человека — маленького и могучего... Они считаются с первой (наивной) реальностью, с психологией и т. д. Мистики и символисты не любят этого. Они плюют на «проклятые вопросы», — к сожалению. Им нипочем, что столько нищих, что земля кругла»
В статье «Литературные итоги 1907 года», написанной в конце 1907 года, он еще отчетливее формулирует эти свои мысли. Писатели,— говорит он, — должны мучиться прежде всего тем, что неизвестно, «как быть с рабочим и мужиком, который вот сейчас, сию минуту, неотложно спрашивает, как быть». Писателей должно мучить, по словам Блока, то, что они «уже несколько лет возвещали какие-то гордые истины с кафедры религиозно-философских собраний, самоуверенно поучали, надменно ехидствовали, сладострастно полемизировали с туполобыми попами.... зная, что за дверьми стоят нищие духом и что этим нищим нужны дела. Образованные и ехидные интеллигенты, поседевшие в спорах о Христе и антихристе, дамы, супруги, дочери, своячницы в приличных кофточках, многодумные философы, попы, лоснящиеся от самодовольного жира, — вся эта невообразимая и безобразная каша, идиотское мелькание слов. И вот — один тоненький, маленький священник в белой ряске выкликает Иисуса, — и всем неловко; один честный, с шишкочатым лбом социал-демократ злобно бросает десятки вопросов, а лысина, елеем сияющая, отвечает
только, что нельзя сразу ответить на столько вопросов. И все это становится модным, ... доступным для приватдоцентских жен и для благотворительных дам. А на улице — ветер, проститутки мерзнут, люди голодают, людей вешают... а в России жить трудно, холодно, мерзко».
После 1905 года начинается у Блока и переоценка среды. В 1908 году он записывает: «Хвала создателю! С лучшими друзьями и «покровителями» (А. Белый во главе) я внутренне разделался навек. Наконец-то! (разумею полупомешанных — А. Белый и болтунов — Мережковских)». В начале 1907 года рядом с записью о мистиках, забывающих о том, «что столько нищих, что земля кругла», Блок набрасывает четверостишие, звучащее чрезвычайно резко:
...и мы подымем их на вилы,
Мы в петлях раскачнем тела,
Чтоб лопнули на шее жилы.
Чтоб кровь проклятая текла...
Меняется, естественно, его отношение к мистическому теоретизированию: в 1904 году он пишет, например, Е. Иванову (своему другу) о Владимире Соловьеве — предмете поклонения символистов: «Я в этом месяце силился одолеть «Оправдание Добра» Вл. Соловьева и не нашел там ничего, кроме некоторых остроумных формул средней глубины и непостижимой скуки». Делая исключение для стихов Соловьева, Блок повторял: «Собрание сочинений Вл. Соловьева — скука и проза».
Меняется постепенно и его представление о задачах творчества. Символисты считали, что основная задача искусства — задача религиозная. С большой ясностью выразил это Вяч. Иванов:
«Символизм — искусство, основанное на символах, — писал он. — Оно вполне утверждает свой принцип, когда разоблачает сознание вещи, как символы, а символы, как мифы. Раскрывая в вещах окружающей действительности символы, т. е. знамения иной действительности, оно представляет ее знаменательной... позволяет осознать связь и смысл существующего не только в сфере земного, эмпирического сознания, но и в сферах иных».
Блок в свое время полностью разделял взгляд, что сущность искусства — миф, т. е. построение религиозного порядка.
Оправдывая невнятность языка стихов того же В. Иванова, он писал еще в 1905 году: «Невнятный язык», темная частность символа — мучительно необходимая ступень к солнечной музыке, к светлому всеобщему мифу». Но скоро Блок все настойчивее начинает подчеркивать необходимость приближения искусства к жизни. «Искусство должно изображать жизнь», — пишет он С. Городецкому уже в 1906 году. «Настоящее произведение искусства может возникнуть только тогда, когда поддерживаешь непосредственное, не книжное отношение с миром», — пишет он впоследствии матери.
Если в первом периоде творчества Блока лирический образ поэта строится как образ человека, ушедшего от мира людей и даже от мира природы (ибо пейзаж в стихах о «Прекрасной даме» играет служебную роль и чрезвычайно условен), то в произведениях 1904—1906 годов образ поэта существенно трансформируется.
Это выражается, во-первых, в подчеркнутом отказе от прежней тематики и, во-вторых, — в переключении образа поэта в конкретную жизненную обстановку.
В цикле стихов «Пузыри земли» Блок обращается непосредственно к природе:
На земле еще жестокой
Пробивается белая травка.
И в кружеве березки —
Далеко — глубоко —
Лиловые скаты оврага...
...И кресты — и далекие окна —
И вершины зубчатого леса —
Все дышит ленивым
И белым размером
Весны.
Характерно изменение самой интонации стиха Блока сравнительно с периодом стихов о «Прекрасной Даме» — напряженность, страстность, необычность интонации сменяются спокойствием и простотой. Это соответствует смене лирических переживаний, изменению самого лирического образа. Вместо напряженных мистических ожиданий:
В тумане, чистом и глубоком,
Челнок, плыви.
Все о бессмертьи в сне далеком
Мечты мои
дается спокойное и простое изображение природы, окрашенное в сказочные, фольклорные тона:
Осень поздняя. Небо открытое, И леса сквозят тишиной. Прилегла на берег размытый Голова русалки больной.
Во втором сборнике стихов «Нечаянная радость», вышедшем в конце 1906 года, Блок помещает уже ряд стихотворений с отчетливым городским пейзажем. Пейзаж дается резко романтический, но это не романтизм пассивного ухода от жизни вообще, а романтизм протеста и неприятия конкретной действительности:
Вечность бросила в город
Оловянный закат.
Край небесный распорот,
Переулки гудят.
Вес бессилье гаданья
У меня на плечах.
В окнах фабрик — преданья
О разгульных ночах.
Оловянные кровли —
Всем безумным приют.
В этот город торговли
Небеса не сойдут.
Этот воздух так гулок,
Так заманчив обман.
Уводи, переулок,
В дымно-сизый туман...
(26 июня 1904 года)
Резкость красок и языка Блока в изображении города местами как бы предвосхищает некоторые черты лирики раннего Маяковского.
Город в красные пределы
Мертвый лик свой обратил,
Серо-каменное тело
Кровью солнца окатил.
Стены фабрик, стекла окон,
Грязно-рыжее пальто,
Развивающийся локон —
Все закатом залито.
Красный дворник плещет ведра
С пьяно-алою водой,
Пляшут огненные бедра
Проститутки площадной,
И на башне колокольной
В гулкий пляс и в медный зык
Кажет колокол раздольный
Окровавленный язык.
(28 июня 1904 года)
Все чаще начинают звучать у Блока мотивы городской нищеты, нужды, рабского труда:
Мы встретились с тобою в храме
И жили в радостном саду,
Но вот зловонными дворами
Пошли к проклятью и труду.
Мы миновали все ворота
И в каждом видели окне,
Как тяжело лежит работа
На каждой согнутой спине.
И вот пошли туда, где будем
Мы жить под низким потолком,
Где прокляли друг друга люди,
Убитые своим трудом ...
(Сентябрь, 1906)
Как и у Валерия Брюсова, у Блока в его городских стихах очень ясно выступает ощущение разложения капиталистического города, обреченного на близкую гибель, подымающего, как писал Брюсов, нож над самим собой.
Лихорадочная жизнь большого города с ее ложным блеском и противоречивостью, грозящая ему гибель — вот в каком плане трактует Блок городскую тематику:
Ты смотришь в очи ясным зорям,
А город ставит огоньки,
И в переулках пахнет морем,
Поют фабричные гудки...
...Кого ты в скользкой мгле заметил?
Чьи окна светят сквозь туман?
Здесь ресторан, как храмы, светел,
И храм открыт, как ресторан!..
На безысходные обманы
Душа напрасно понеслась:
И взоры дев, и рестораны
Погаснут все — в урочный час.
(Декабрь, 1906)
В тумане города Блоку слышится гул восстания; рисуя городской пожар и скачущих пожарных, он добавляет:
Скок по камню тяжко звонок,
Голос хриплый меди тонок,
Расплеснулась, широка,
Гулкой улицы река.
На блистательные шлемы
Каплет снежная роса...
Дети ночи черной — где мы?..
Чьи взывают голоса?..
Нет, опять погаснут зданья,
Нет, опять он обманул, —
Отдаленного восстанья
Надвигающийся гул...
(Декабрь, 1906)
Таким образом, стихи Блока в ту пору, когда он ощутил движение народных масс, дыхание революции, существенно изменились. Мистический отрок, бегущий от мира, остался в творческом прошлом. Блок создает лирический образ поэта, страстно воспринимающего жизнь, понимающего людские страдания, отрицающего старый порядок вещей.
Но это не реалистический образ, раскрытый в реалистических ситуациях, это не реалистическая лирика. Перед нами романтический характер, исключительные, условные ситуации. Даже и реальные жизненные ситуации переключаются Блоком в необычный, преображенный романтический план. Те же скачущие пожарные, о которых упоминалось, рисуются так:
...Крики брошены горстями
Золотых монет.
Над вспененными конями
Факел стелет красный свет -
И крутя живые спицы,
Мчатся вихрем колесницы.
Впереди — скакун с трубой
Над испуганной толпой.
(Декабрь, 1906)
Однако романтика стихов нового периода дышит уже живой жизнью, черпает свои образы из общественно значимых источников.
Революция вывела Блока на широкую творческую дорогу.
Конечно, выход Блока к новым, неизмеримо более значительным темам, перевод его романтики в гораздо более высокий план не был для поэта прост и легок и не означал еще устранения присущих его творчеству противоречий. Многое тянуло Блока назад и способствовало его колебаниям, ошибкам, неверным творческим шагам.
Ощущение того, что вне решения для самого себя основных социальных проблем невозможно подлинное творчество, еще не означало, что проблемы эти решены поэтом.
В сущности только теперь во весь рост вставало основное для Блока трагическое противоречие между его стремлением к народу и фактической необычайной отдаленностью от него — по рождению, воспитанию, среде, по установившимся с детства привычкам и взглядам.
Но начавшееся сближение с жизнью придавало твердость и силу голосу поэта.
В. Брюсов в начале творческого пути Блока отнесся к нему очень холодно. На письмо П. Перцова о Блоке в 1902 году он ответил: «Блока знаю. Он из мира Соловьевых. Он не поэт». В открытом письме к А. Белому Брюсов в 1905 году возражал против включения Блока в число шести крупнейших русских поэтов, что было сделано Белым в статье «Апокалипсис в русской поэзии», и, называя Блока поэтом второстепенным, напоминал А. Белому слова В. Соловьева:
Конечно, ум дает права на глупость,
Но лучше сим не злоупотреблять.
Он подтвердил это и в другой статье, заметив, что в наше время «...даже второстепенные поэты, как Блок, С. Маковский, А. Кондратьев, умеют писать безукоризненно красивые стихи».
Но после выхода сборника «Нечаянная радость» Брюсов резко изменил свою оценку Блока. В статье «Новые сборники стихов» он писал: «Александра Блока, после его первого сборника стихов, считали поэтом таинственного, мистического. Нам кажется, что это было недоразумением... Это была не мистичность, а недосказанность. Но сам А. Блок, повидимому, понял всю обманность прежних чар своей поэзии. В его стихах с каждым годом все меньше «блоковского», и перед его читателями все яснее встает новый, просветленный образ поэта.
А. Блок, как нам кажется, — поэт дня, а не ночи, поэт красок, а не оттенков, полных звуков, а не криков и не молчания. Он только там глубок и истинно прекрасен, где стремится быть простым и ясным».
Брюсов уловил подлинную сущность простого и человечного дарования Блока, «навязанность», неорганичность, чуждость его подлинному творческому облику туманного мистицизма стихов о «Прекрасной даме».
Эта оценка Брюсова была связана, конечно, с тем, что он и сам шел сходным путем — к конкретности и простоте.
Уже в 1906 году он высказывал мысли, далеко ушедшие от его прежних представлений о поэтическом творчестве: «Старайся быть правдивым в своем творчестве — вот вечный и единый завет поэту... ищи лишь этого, пытай у души своей лишь одного: где правда? А прочее все приложится тебе... Художник не может сделать ничего большего, как верно воспроизвести действительность, хотя бы и в новых, фантастических элементах».
Именно эту правду Брюсов и ощутил в творчестве Блока, ту правду, к которой вела Блока революция.
Делая общую переоценку окружающей среды и переходя к новым темам и образам, Блок в эти годы творчески пересматривал и свои старые мистические темы.
В стихотворении «Ночная фиалка», дающем почти точное описание приснившегося поэту сна (стихотворение в подзаголовке и называется «Сон»), он рассказал об избушке, в которой «собрались короли» с золотыми венцами.
Было тяжко опять приступить
К исполненью сурового долга,
К поклоненью забытым венцам,
Но они дожидались,
И, грустя, засмеялась душа
Запоздалому их ожиданью.
А в конце стихотворения Блок отрешается от этого поклонения; рассыпаются мечи и венцы королей, «из-под шлема побежала веселая мышка...»
И в зеленой ласкающей мгле
Слышу волн круговое движенье,
И больших кораблей приближенье,
Будто вести о новой земле.
(1905-1906)
В этом символическом сопоставлении старых королей в обветшалых венцах, которым когда-то поклонялся поэт, и вестей о новой земле дано изображение творческого перелома, который отделяет Блока «Прекрасной дамы» от Блока «Нечаянной радости».
Но если в «Ночной фиалке» прощание с прошлым было дано в мягких лирических тонах, то в пьесе «Балаганчик» (1906) Блок обошелся со своими старыми мистическими образами гораздо более жестко, переключив их в глубоко иронический план. Эта пьеса интересна именно тем, что подчеркивает творческий перелом Блока. Пьеса представляет собой своеобразную арлекинаду, в которой традиционное трио — Коломбина, Пьеро, Арлекин — выступает вместе с комически изображенными мистиками, ожидающими таинственных событий и принимающими приход Коломбины за приход смерти. «Мистики обоего пола в сюртуках и модных платьях» даны в подчеркнуто нелепом виде. Разговоры их, перемешанные со стихами Пьеро, явно пародируют беседы мистиков-соловьевцев.
Первый мистик. Ты слушаешь?
Второй мистик. Да.
Третий мистик. Наступает событие.
Пьеро. О, вечный ужас, вечный мрак!
Первый мистик. Ты ждешь?
Второй мистик. Я жду.
Третий мистик. Уж близко прибытие:
За окном нам ветер подал знак.
Пьеро.
Неверная! Где ты? Сквозь улицы сонные
Протянулась длинная цепь фонарей,
И, пара за парой, идут влюбленные,
Согретые светом любви своей.
Где же ты? Отчего за последнею парою
Не вступить и нам в назначенный круг?
Я пойду бренчать печальной гитарою
Под окно, где ты пляшешь в хоре подруг!
Нарумяню лицо мое, лунное, бледное,
Нарисую брови и усы приклею.
Слышишь ты, Коломбина, как сердце бедное
Тянет, тянет грустную песню свою?
Эта мнимая значительность речей мистиков пародировала и стихи раннего периода творчества самого Блока.
Первый мистик. Ты слушаешь ?
Второй мистик. Да.
Третий мистик. Приближается дева из дальней страны.
Первый мистик. О, как мрамор — черты!
Второй мистик. О, в очах — пустота!
Третий мистик. О, какой чистоты и какой белизны!
Таким образом, в «Балаганчике» Блок наносил удар и своим былым увлечениям и свэим прежним друзьям — соловьевцам.
Пьеса была поставлена в Петербурге и привлекла к себе большое внимание. Характерно, что В. Брюсов очень высоко ее оценил в письме к Перцову 5 июня 1907 года:
«Включаю после «Балаганчика» Блока в священное число семи современных поэтов». Мистики ответили на «Балаганчик» крайне резкими нападками на Блока, обвиняя его в кощунстве. «Он неустанно кощунствует, — писал А. Белый в 1907 году. — ...Сначала он выдвинул своих «дурачков» (в «Пузырях земли».— Л. Т.) в пику «Прекрасной даме»... Потом обругался «Балаганчиком», тут влетело и мистике, в которой поэт судит так странно, что возникает сомненье в том, имеет ли он какое-либо представление о ней. Из мистика Блок превратился в чистого лирика. Очень хорошо, лучше быть изгнанным из Иоаннова предела, чем скучать в нем без определенного дела. И у лирика есть круг обязанностей: держать высоко знамя искусства. Но он кощунствует и над лирикой».
Близкие отношения между Блоком и его друзьями Соловьевыми были разорваны. Понятно, «Балаганчик» был лишь наиболее резким поводом, а не причиной, которая была гораздо глубже. Полемика достигла крайней остроты после статьи Блока «О реалистах». Именно эта статья упоминается в письме А. Белого Блоку, после получения которого (в августе 1907 года) Блок отправил Белому письмо с вызовом на дуэль (незадолго до этого предполагал вызвать Блока на дуэль и сам Белый). А. Белый, между прочим, писал Блоку: «Отношения наши обрываются навсегда...... когда Ваше «Прошение», pardon, статья о реалистах появилась в «Руне», где Вы беззастенчиво писали о том, чего не думали, мне все стало ясно. Объяснение с Вами оказалось излишним. Теперь мне легко и спокойно. Спешу Вас уведомить, что если бы нам суждено когда-нибудь встретиться (чего не дай бог) и Вы первый подадите мне руку, я с Вами поздороваюсь. Если же Вы постараетесь сделать вид, что мы незнакомы, или уклониться от встречи со мной, это будет мне тем приятнее». Дуэль не состоялась, и между Блоком и Белым произошло относительное примирение, однако весь этот эпизод чрезвычайно характерен для обострения отношений в лагере символистов и для состояния Блока в те годы. Это было время творческой сумятицы, поисков, скорее становления стиля, чем полновесного проявления его.
Приворот является магическим воздействием на человека помимо его воли. Принято различать два вида приворота – любовный и сексуальный. Чем же они отличаются между собой?
По данным статистики, наши соотечественницы ежегодно тратят баснословные суммы денег на экстрасенсов, гадалок. Воистину, вера в силу слова огромна. Но оправдана ли она?
Порча насылается на человека намеренно, при этом считается, что она действует на биоэнергетику жертвы. Наиболее уязвимыми являются дети, беременные и кормящие женщины.
Испокон веков люди пытались приворожить любимого человека и делали это с помощью магии. Существуют готовые рецепты приворотов, но надежнее обратиться к магу.
Достаточно ясные образы из сна производят неизгладимое впечатление на проснувшегося человека. Если через какое-то время события во сне воплощаются наяву, то люди убеждаются в том, что данный сон был вещим. Вещие сны отличаются от обычных тем, что они, за редким исключением, имеют прямое значение. Вещий сон всегда яркий, запоминающийся...
Существует стойкое убеждение, что сны про умерших людей не относятся к жанру ужасов, а, напротив, часто являются вещими снами. Так, например, стоит прислушиваться к словам покойников, потому что все они как правило являются прямыми и правдивыми, в отличие от иносказаний, которые произносят другие персонажи наших сновидений...
Если приснился какой-то плохой сон, то он запоминается почти всем и не выходит из головы длительное время. Часто человека пугает даже не столько само содержимое сновидения, а его последствия, ведь большинство из нас верит, что сны мы видим совсем не напрасно. Как выяснили ученые, плохой сон чаще всего снится человеку уже под самое утро...
Согласно Миллеру, сны, в которых снятся кошки – знак, предвещающий неудачу. Кроме случаев, когда кошку удается убить или прогнать. Если кошка нападает на сновидца, то это означает...
Как правило, змеи – это всегда что-то нехорошее, это предвестники будущих неприятностей. Если снятся змеи, которые активно шевелятся и извиваются, то говорят о том, что ...
Снятся деньги обычно к хлопотам, связанным с самыми разными сферами жизни людей. При этом надо обращать внимание, что за деньги снятся – медные, золотые или бумажные...
Сонник Миллера обещает, что если во сне паук плетет паутину, то в доме все будет спокойно и мирно, а если просто снятся пауки, то надо более внимательно отнестись к своей работе, и тогда...
При выборе имени для ребенка необходимо обращать внимание на сочетание выбранного имени и отчества. Предлагаем вам несколько практических советов и рекомендаций.
Хорошее сочетание имени и фамилии играет заметную роль для формирования комфортного существования и счастливой судьбы каждого из нас. Как же его добиться?
Еще недавно многие полагали, что брак по расчету - это архаический пережиток прошлого. Тем не менее, этот вид брака благополучно существует и в наши дни.
Очевидно, что уход за собой необходим любой девушке и женщине в любом возрасте. Но в чем он должен заключаться? С чего начать?
Представляем вам примерный список процедур по уходу за собой в домашних условиях, который вы можете взять за основу и переделать непосредственно под себя.
Та-а-а-к… Повеселилась вчера на дружеской вечеринке… а сегодня из зеркала смотрит на меня незнакомая тётя: убедительные круги под глазами, синева, а первые морщинки
просто кричат о моём биологическом возрасте всем окружающим. Выход один – маскироваться!
Нанесение косметических масок для кожи - одна из самых популярных и эффективных процедур, заметно улучшающая состояние кожных покровов и позволяющая насытить кожу лица необходимыми витаминами. Приготовление масок занимает буквально несколько минут!
Каждая женщина в состоянии выглядеть исключительно стильно, тратя на обновление своего гардероба вполне посильные суммы. И добиться этого совсем несложно – достаточно следовать нескольким простым правилам.
С давних времен и до наших дней люди верят в магическую силу камней, в то, что энергия камня сможет защитить от опасности, поможет человеку быть здоровым и счастливым.
Для выбора амулета не очень важно, соответствует ли минерал нужному знаку Зодиака его владельца. Тут дело совершенно в другом.
© Все права на статьи принадлежат авторам сайта, если не указано иное.
16 +