Ты должен при этом с тем же бескорыстием и спокойствием выжидать, когда наступит время, когда твое хорошее в должной форме проявит себя на деле. Ты должен это делать так же, как крестьянин, бросивший в землю семена, выжидает смены времен года, ожидает случайностей, которые они могут принести с собой. Средства, с помощью которых ты собираешься продвигать свое хорошее, должны быть независимы от любых случайностей. Они должны вытекать из самого существа этого хорошего и содержать в себе это существо во всем его объеме. Средства эти должны быть такого рода, чтобы они сами собой неизбежно привлекали все вспомогательные конкретные средства, нужные для успеха твоего хорошего. Всякая попытка помочь народу воспитанием, если она не исходит из существа природы человека столь же бескорыстно и возвышенно, если она в отношении происхождения, цели и средств не обоснована так же глубоко и если в силу этого могущие возникнуть потребности человека не будут так же верно обеспечены,— есть не более как сон.
Всякий опыт воспитания, действительно соответствующий потребностям человеческой природы и действительно способный удовлетворить эти потребности, должен объединить в себе самое главное из всего, чем владеет каждый хороший отец, каждая хорошая мать и каждый хороший учитель, что в поведении каждого из них с достаточной определенностью проявляется. Поэтому каждый, кому подобный опыт удается, находит во всей массе подлинно хороших родителей и подлинно хороших учителей все то, чем обладает сам. В выраженном ими направлении ума и сердца он находит чистое выражение направления своего ума и своего сердца. В их воле он видит свою волю, в их целях — свои цели, в их радостях — свои радости, в их страданиях — свои страданиях в их опыте — свой опыт в их средствах — свои средства.
Поэтому же после каждого удачного опыта в этом направлении уже по одному тому, что он действительно удался, любой человек, у которого верный глаз на хорошее и правильное, обязательно должен признать, что опыт этот правилен, хорош, что он удался. Он не может, если он действительно удался, не быть таким, чтобы каждый хороший отец, каждая хорошая мать и каждый хороший учитель, как только опыт возник перед ними в виде реального факта, сказал: «То, что я здесь вижу, для меня не ново. Еще до того, как я это здесь увидел, оно имелось у меня в душе; и то, что я в этом отношении делаю сам, по духу во многом сходно с ним».
Еще раз: чтобы опыт в данном направлении был признан удачным, он должен, поскольку он затрагивает природу человека, в полном объеме удовлетворять потребностям человеческой природы; он должен также быть применим для людей, в каких бы обстоятельствах они ни жили. Чтобы считаться удачным, он должен быть таким, чтобы простодушие соломенной хижины, односторонне развитая сила из мастерской и обитателей дворца — все единодушно признали его результаты хорошими. Он должен также быть таким, чтобы и у делового человека, и у мыслителя в любой области возникло желание: «Если бы я мог снова стать ребенком, я стал бы другим человеком в том, что он есть и чем должен быть; я лучше и дальше продвинулся бы в своей специальности, чем теперь». Короче говоря, удачный в указанном направлении опыт должен, как благочестие, для всего хорошего быть хорош. Он должен казаться христианину победой для царства божия, человеку из народа — достижением для народа. Он должен быть таким, чтобы во всей массе истинно хорошего, что рассеяно среди рода человеческого, что горячо и прочно там укоренилось, мог найти привычный ему мир, с которым он, в силу извечного внутреннего равенства всего поистине хорошего, соединится и соединиться должен.
Однако даже если такой опыт имеет место, если он в основном и удался, как можно его продемонстрировать? Как следует его продемонстрировать, чтобы он сделался всем для всех? Каким образом можно его представить, чтобы любой глаз увидел его таким, каким должен увидеть? Чтобы опыт стал для человека тем, чем для него стать должен? Чтобы он вызвал в нем такие чувства, какие вызвать должен? Чтобы он убедил его так, как должен его убедить?
Так и с моим опытом: если он удался, то как мне увязать его с родственным ему миром? Как я должен поступить, чтобы каждый, кому он должен служить, смог настолько понять его суть, насколько это нужно? Чтобы такой человек в достаточной степени проникся желанием и набрался силы усвоить из этого опыта все то, что он действительно должен усвоить, если хочет в своем положении и в обстоятельствах, в которых живет, извлечь из него пользу?
При всей неизменности существа моего метода, при всем том, что именно в силу этой неизменности он правильно воздействует на все случайное и произвольное в мире, он внешне должен, однако, являться до бесконечности разнообразным. Ведь надо, чтобы он оказался по-настоящему приемлем и пригоден для людей, живущих в столь неравных условиях и положении. Внешне он должен явиться в одном виде богатому и совсем в другом — бедному, если каждый из них в соответствии со своим положением должен интенсивно и живо воспринять его. По-одному он должен выглядеть, чтобы удовлетворить запросам рабочего, и совсем по-иному, если хочет привлечь мыслителя. По-одному, когда обращается к простому здравому смыслу человека, и по-иному, если должен победно пробираться сквозь все искривления самонадеянного поверхностного знания и присущего ему неиссякаемого пустословия. И совсем по-иному должен он выглядеть, если собирается навсегда покончить со страстным сопротивлением людей, у которых столько же причин страшиться света истины, сколько у крота причин бояться солнечного света. Ведь они так же понаторели и привыкли в темных ходах многочисленных своих лазеек ползать и прыгать вокруг истины, как привыкли кроты пробираться в своих подземных лабиринтах.
Точно так же мой опыт по-одному должен явиться городской женщине и совсем в другом — женщине из деревни: каждой в соответствии с ее положением, чтобы привлечь их и удовлетворить запросы каждой из них. По-одному он должен явиться для применения в городских школах и по-другому — в сельских; по-одному — для общественных сиротских приютов и по-иному — если хочет удовлетворительно служить целям частных воспитательных заведений.
Общественная жизнь настолько разделила людей, она представляет им истину и право в оболочке особенностей их сословия настолько различно, при этом в таком полном, тесном и всеобщем переплетении с самой оболочкой, что по существу люди совершенно не способны распознать истину и справедливость, если те являются им оторванными от убеждений, вкусов и средств привычного им окружения. Я уже не говорю о том, что они тогда не способны понять и использовать их. Даже самый удачный опыт воспитания может поэтому только в том случае оказаться благодетельным и приемлемым для человечества, если явится каждому сословию и каждому занимаемому людьми положению в той оболочке, в той скорлупе, в какой это сословие только и умеет воспринимать истину и право.
Только в таком виде подобный опыт может дойти до своего мира, то есть может встретить у каждого хорошего человека, в каждой деревенской школе, в любой городской школе, в любом сиротском приюте и в каждом воспитательном заведении точки соприкосновения. Только тогда все хорошее, что есть в нем, сомкнётся с тем хорошим, что есть в данной обстановке. Только так может получиться, что все хорошее, что содержит в себе подобный опыт, окажется пригодным и благодетельным для человечества при всех обстоятельствах.
Каждое состояние, каждое установление в жизни общества, богатство и бедность, городская жизнь и жизнь деревенская, школы, науки, сиротские приюты, частные воспитательные заведения, области деятельности, профессии — словом, любое положение и любые условия жизни человека имеют свои положительные и отрицательные стороны в отношении правильного и общего формирования задатков человека. И нужно хорошо знать эти стороны, чтобы открыть полезному воспитательному опыту мир, в котором он может найти и находит применение. Каждый такой опыт для своего успешного развития должен в каждом особом положении людей сообразоваться с их условиями. Как мы ищем средств, чтобы добиться эффективности нашего опыта, так же следует нам пристально присмотреться и к обстановке, в которой мы хотим сделать его действенным для всех; так же мы должны изучить и положительные, и отрицательные стороны, присущие данной обстановке, под углом зрения нашей цели.
Начну с того, к чему люди больше всего стремятся,— с богатства и влиятельного положения в обществе.
И то и другое приносит с собой более всесторонний, более свободный и всеобъемлющий взгляд на мир. И то и другое в избытке приносит возможности и средства приобретения всего редкого и ценного, что есть на свете. Что деньги и почет могут предоставить для нужд воспитания, то воспитателю богатого достается легко. Но ни деньги, ни почет не дают человечеству самого главного, что требуется для его воспитания. Напротив, они могут оказаться и высшей степени вредны и опасны как для способности воспитателя внушить ребенку это главное, так и для способности ребенка в полной мере воспринять и усвоить его. Очень редко богатство и почет — а еще более редко полубогатство и полупочет — сопутствуют человеку, не поработив его восприятия во вред природосообразному воспитанию и душевному облагораживанию человека. Богатство и почет, как наслаждения, немногим лишь достающиеся в удел, легко снижают в представлении тех, кто ими пользуется, ценность всего, чем каждый может легко овладеть и насладиться. Поэтому-то для родителей, оказавшихся в подобном положении, так часто бывает гораздо важней сделать так, чтобы у их детей всем бросались в глаза сияние, блеск и то особенное, что отличает обладателей указанных преимуществ, нежели закрепить в них главное, неизменное и вечное, что одно только и может способствовать истинному облагораживанию природы человека. В таких случаях ярко пылает страшный алтарь общественной испорченности человечества, а священное пламя чистой душевной жизни угасло до последней искры. Испорченная своим сословным положением мать, из-за всего неравенства этого положения и условий, в которых она живет, совсем уже больше не принимает у своего ребенка в расчет того, чем он в действительности является как дитя творца, своего и отца небесного. Она считается лишь с тем, чем должен казаться ее ребенок как сын его высокоблагородия — господина фон, цу и прочая, и прочая, и прочая. Где дело обстоит так, там человек, понимающий весь смысл и всеобъемлющее значение хорошего метода воспитания и обладающий нужными для этого силами, лучше отряхнет прах с ног своих и удалится, чем станет заниматься воспитанием, важнейшие основы которого уже разрушены и затерялись в песке.
Я произнес сильное слово, но я этим вовсе не хотел сказать, что богатство и почет обязательно исключают основы хорошего воспитания. Они мешают им, они очень сильно мешают им, но они их не исключают. Среди суеты тысяч отцов и матерей, из-за указанных выше преимуществ свернувших с правильного пути, человек, действительно обладающий силами для хорошего воспитания, всегда — здесь ли, там ли — найдет ту редкую женщину или того редкого мужчину, которые по внутреннему своему содержанию и благодаря себе самим стоят выше своего сословия и состояния; которые отличаются высоким пониманием вечного и неизменного, что присуще истинному и исполненному силы воспитанию. Таких редких людей надо рассматривать как соль человеческой природы среди прочих людей их сословия, потому что они стали тем, что они есть, несмотря на все трудности, связанные с их сословием. Благодаря тому, чем они стали, они гораздо больше значат для человечества, чем другие, которые стали тем, что они есть, не преодолев таких трудностей. Приблизьтесь к таким людям с благоговением, друзья бедности, юности, человечества! Если ваши желания чисты, то сердца этих благородных людей открыты вам. Охваченные блаженством высочайших, благороднейших помыслов, они спешат не просто откликнуться на ваши желания помочь бедности, юности и человечеству, но даже предвосхитить их. Люди, исполненные любви и силы! Разыщите их, эти благородные души, где бы они ни находились, покажите им, как высоко вы их чтите, но прежде всего докажите им, что и сами вы достойны уважения.
Безотлагательная потребность времени состоит в том, чтобы стремление осуществить опыт воспитания человечества преодолело первые предрассудки, препятствующие этому, чтобы оно убедительно доказало, что условия хорошего воспитания лишь постольку противоречат требованиям богатства и почета, поскольку богатство и почет мешают человеку овладеть более высокими ценностями и развить в себе более высокие задатки. В то же время развитие именно таких более высоких задатков — это то единственное, что может придать богатству и почету достойную нашей природы ценность, что в состоянии повысить наслаждение, проистекающее из внешних преимуществ, и сделать его более долговечным.
Друзья бедности, юности и человечества! Такое доказательство в наше время более настоятельно, оно, может быть, более необходимо, чем на протяжении целых тысячелетий. И осуществить его можно, лишь прибегнув к помощи тех редких благородных людей, о которых я говорил. Поэтому мы должны повсюду, где это возможно, стараться поближе познакомить их со взглядами на лучший метод воспитания и со средствами такого метода, вызвать у них к нему сочувствие. С этой точки зрения необходимо, чтобы наш опыт воспитания достиг такой ступени, на которой он будет способен привлечь к себе внимание этих благородных людей, взволновать их душу, убедительно доказать им, насколько такое воспитание согласуется со всем хорошим, чего они желают и ищут как для самого возвышенного и благородного среди людей, так и для самого униженного сына нищеты.
Наш опыт должны осуществить люди, способные, не утрачивая чувства равновесия, внимательно и снисходительно охватить взором мир со всеми преимуществами и недостатками господствующего в нем порядка. В таком подходе весьма нуждаются все человеческие установления, но они познают его только тогда и лишь там, где и когда человечество благодаря более возвышенному и более чистому взгляду на мир поднимается выше грубых требований чувственности и эгоизма — источника принижений и извращений.
Я иду дальше. Не буду больше говорить об условиях богатства и почета, а обращусь к бедности, ужасной с точки зрения себялюбия, святой с точки зрения любви... Она ограничивает, правда, для своих детей и питомцев взгляд на мир. Из-за нее они лишены многих средств, прелестей и всего редкостного и ценного, что заключается в многосторонности и широте такого взгляда. Лишь очень редко перепадает сыну нужды, питомцу бедности какая-нибудь кроха от избытка материальных средств и от достижений нашего искусства воспитания. Однако как ни ограниченны средства воспитания бедного человека, их внутренняя ценность велика и значительна. Нужда учит молиться, обостряет внешние чувства, оживляет члены тела и что важнее всего, трогает сердце и с великой силой возбуждает благороднейшие чувства нашей природы.
Воспитатель бедного! Если ты имеешь все это в сыне нужды, если ты находишь в нем восприимчивое к высоким чувствам сердце, обостренные органы чувств, развитое упражнением внимание, упорное прилежание, твердую веру в бога и вечность; если ты не придаешь этому большого значения и беспокойно мечешься в поисках другого, чуждого ему,— тогда, о человек, поторопись, откажись от своего дела... У тебя нет в душе даже того для бедняка, что он сам в себе для себя имеет. Если бы у тебя это было, ты несомненно придавал бы вес тому, что имеется в нем, ты нашел бы в этом чистый, обширный и удовлетворительный фундамент для всего, что ты должен был искать для бедняка.
Кто бы ты ни был, человек, осмелившийся приложить руку к воспитанию бедного, не упусти из виду прежде всего преимуществ, проистекающих для развития природы человека из самого положения и самих условий жизни бедняка. Если ты их хорошо рассмотришь и сравнишь с преимуществами положения богатого под данным же углом зрения, то будет одно из двух: либо ты совершенно лишен способности постигать важнейшие потребности нашей природы, либо ты падешь ниц и восхвалишь отца небесного. Как он одаряет полевую лилию великолепием, какого никогда не достигнет королевская роскошь, так же позаботился он и о ребенке бедняка, о всех важнейших потребностях его природы вопреки нужде и нищете, даже через эту нужду и нищету; позаботился так, как свет никогда не сможет позаботиться и не позаботится о сыне великого и богатого с помощью средств, предоставляемых богатством, почетом и властью.
Это, однако, не меняет самого факта, что хорошее воспитание бедного человека, так же как и богатого, и даже в еще большей степени, всегда трудное дело. Само по себе оно должно быть делом мудрости, силы и самоотверженной человечности. За хорошее воспитание бедных мир ничего внешне привлекательного не предлагает в награду. Напротив, он весьма искусно и всеми силами превращает это воспитание в непривлекательный труд, он против всех законов и правил превращает его в труд, гораздо более утомительный, нежели воспитание богатых, что тоже совсем не легкое дело...
Бедность лишена в нынешнем мире едва ли не всего, в чем человек повсюду нуждается и без чего не может обойтись, чтобы не опуститься ниже уровня человека. Да она и опустилась повсюду так низко, как, естественно, должен опуститься бедняк; он не может этого избежать, когда лишен всего необходимого. Божественная сторона бедности, то святое и хорошее, что при всей нужде все еще оживляет и поддерживает бедняка, почти полностью скрыто от глаз светского общества, окутано ночью непроницаемого мрака. Дурное же, унизительное, позорное, то, что свет сам создает в бедняке и с каждым днем сильней в нем оживляет,— эту мирскую сторону бедности он видит особенно ясно и с особенной односторонностью к ней подходит. Так что он уже по-настоящему не в состоянии распознать в сыне нищеты ничего, кроме того, во что он же сам его превратил, чем бедняк стал только из-за него. Ступив на такой путь, свет по необходимости станет формировать бедного так, как это потребуется самому свету и его развращенности.
Последствия подобного противного богу и людям воспитания бедноты часто приносят с собой лишь видимость порядка и образования. Запутавшиеся же создатели и охранители такого порядка убеждают себя в том, что то внутреннее вечное, что присуще человеческой природе, будто бы соответствует внешнему, случайному в ней. По их мнению, внутренняя ценность бедняка снижается, душа его становится хуже оттого, что внешние и случайные качества в нем все более теряют ценность с точки зрения богатых и окруженных почетом, что бедные люди являются им все более униженными и лишенными всякого блеска.
Как и виновник его падения, так и сам несчастный бедняк там, где он дошел до такого падения, теряет способность видеть себя в правильном свете. Он теряет даже способность чувствовать, чего ему недостает, чтобы сохранить в чистоте все то внутреннее, вечное, что заложено в нем богом, и чтобы развить это в своем ребенке. Он вынужден опуститься до того, что становится дурным человеком и оставляет своего ребенка в полном запустении. В нем угасают тогда все побуждения, интерес к тому, чтобы вырвать своего ребенка из мерзости, самого его уже засосавшей; он утрачивает уверенность в собственных силах, в том, что их достаточно для этого.
При всех трудностях воспитания ребенка богатого чистым помыслам человеческой природы, ее любви и силам всегда открываются пути для преодоления трудностей при воспитании таких детей. То же происходит и при воспитании ребенка бедняка. Как среди богатых самые лучшие и благородные преисполнены высоких чувств по отношению к сущности хорошего воспитания и ради своих детей ищут средств удовлетворить эти чувства, так и лучшие отцы и матери из бедной среды чувствуют то же самое и горячо стремятся овладеть средствами для удовлетворения этих чувств.
Пусть молодой дубок, выросший на хорошей почве, растоптан и изломан— природа все равно продолжает давать ему силу роста по законам, действующим для здоровых деревьев, лишь бы он крепко стоял, укоренившись в земле. Его изуродованный ствол, ободранная кора срастутся снова; верхушка все выше вздымается при всем его тяжелом состоянии, ветви простираются все шире; вопреки всему он вырастает в крепкий плодоносящий дуб.
Так и бедный человек с благородной душой. Пусть он является миру растоптанным и изломанным, природа все равно ведет его, хотя и медленно, незаметно, по неизменным законам его внутреннего существа к важнейшим взглядам и навыкам, которых требует хорошее воспитание детей. Только бы он, как наш дуб, прочно врос при этом корнями в хорошую почву, сохранил в себе при всем своем тяжелом положении важнейшую сущность своей природы. В подобном случае ты несомненно всегда найдешь в нем высочайшее, самое священное средство хорошего воспитания — чистоту восприятия, теплое стремление ко всему, что может ему помочь сделать своего ребенка человечным, счастливым; всегда встретишь глубокую признательность за каждое средство, которое ему для данной цели предложит добрая душа.
Тех из богатых, кто среди всех искушений своего положения сумел сохранить внутреннее достоинство природы человека и поэтому не знает более высокого желания, как передать его своим детям в качестве лучшего своего наследства, надо рассматривать как соль этого сословия, как избранных. Только через них можно внести взгляды на хороший, действительно природосообразный метод воспитания и средства такого воспитания в круг их сословия. Точно так же и среди бедных те, кто при всем гнете своего положения все же сохранили в себе внутреннее достоинство природы человека, кто благодаря этому так же, как богатые, о которых я говорил, не мечтают ни о чем более высоком, чем передать в наследство своим детям это достоинство,— тоже есть соль своего сословия, избранные души. Только через них можно внедрить в их сословие взгляды на действительно природосообразный метод воспитания и средства такого воспитания.
Во всех случаях хороший бедняк такая же редкость, как и хороший богатый человек. Но если хотят не только оказать поддержку такому редкому человеку, а помочь бедному вообще, в особенности помочь ему освободиться от испорченности его сословия через образование, то обязательно нужно привлечь в помощь себе этого редкого человека, где бы он ни находился. Как наиболее благородные из богатых людей, так и благороднейшие среди бедных — это самые нужные и незаменимые люди, когда надо дать образование бедноте. Все вы, кто бы ни были, без них действительно ничего не сможете сделать! Без них вам не сделать даже первых шагов при подъеме на вздымающуюся перед вами гору, а вы ведь должны перевалить через нее, если хотите для бедного человека сделать что-то способное удовлетворить человеческую природу. Если вы не извлечете таких людей из мест, где они живут в своем укрытии, и не прибегнете к их помощи, вы даже не сможете убедить мир в том, что бедный и дурной — это совсем не одно и то же, что для воспитания бедность и запущенность не есть обязательно и неразрывно связанное одно с другим зло. Необходимо безотлагательно делами расшевелить дремлющий мир, заколебавшийся в своем доверии к благородным и возвышенным свойствам человеческой природы; убедить его в том, что повсюду, даже в самых незаметных уголках земли, на самом деле живет беднота с душой, полной того высочайшего и священнейшего, что может принести человеку хорошее воспитание. Только так можно доказать миру, что действительно хорошему методу воспитания ничто так не чуждо, как мысль, будто бедняка следует вывести из рамок его непритязательности и внушить ему тщеславные претензии и запросы, чреватые опасностью для его прилежания, добродетели, покоя. Только так можно доказать, что, напротив, действительно хорошее воспитание бедняка состоит именно в том самом благородном и лучшем, что каждый хороший бедный человек хранит в своей душе. Такое воспитание ищет основания для всего того, что оно само намерено предоставить бедным. Это же возможно лишь при посредничестве и содействии самых благородных из бедных людей. Только они одни в состоянии воздействовать на массы заброшенных низших слоев человечества, в особенности же на людей, глубоко погрязших в пороках, связанных с их положением. Только они способны даже в этих людях снова раздуть почти угасшую искру веры в себя и мужества, в чем так сильно те нуждаются, чтобы вновь воспрянуть духом. Только они могут не просто показать этим людям всю привлекательность хорошего образования для их детей, но и убедить их в том, что это достижимо для них и по-настоящему полезно...
Наиболее благородные среди бедных — несомненно, единственные незаменимые посредники, без которых нельзя обеспечить нужных условий для лучшего воспитания народа, потому что и они тоже во всем равны другим беднякам — своим братьям. Как и те, они повсюду терпят гнет общего положения; могут поэтому глубоко и правильно понять положение бедняка, сочувствовать ему; могут осторожно, без всякой суровости, любовно относиться к слабостям бедняков. Ничего не поделаешь, никто не поможет бедняку и не может действенно и по-настоящему помочь ему в его положении, кроме наиболее благородных людей из среды тех же бедняков. А если люди из высоких классов хотят оказать помощь бедным, то они только тогда и только в той мере могут глубоко, действенно и с успехом сделать это, если прибегнут к посредничеству, совету и поддержке бедных людей с благородной душой.
Никакой опыт воспитания не может встретить хорошего приема у высших сословий, если он требованиям богатства и почета противоречит в большей степени, чем это необходимо. Ведь чтобы обеспечить людям овладение высшими ценностями, надо сделать для них сами преимущества богатства и почета чем-то более высоким, более благородным, способным доставить им большее наслаждение. Так же мало вероятно, чтобы какой-нибудь воспитательный опыт смог проникнуть в среду бедных, если он сильнее, чем это необходимо, затрагивает привычный образ жизни этого класса народа и нарушает элементы удовольствия и удовлетворения, которыми по-своему наслаждаются бедняки. Ведь необходимо лишь обеспечить им более высокие и благородные удовольствия, чем те, которыми они в действительности пользуются.
Наш опыт действительно должен принести помощь бедному человеку и служить ему. Для этого он должен быть показан бедняку так, чтобы тот, если только не совсем угасла в нем хотя бы одна искорка чистого отцовского чувства, обязательно загорелся желанием учить своего ребенка тому, чему учит этот опыт воспитания; чтобы усвоил то, к чему приучает опыт; чтобы бедняку захотелось того, к чему этот опыт влечет. Опыт должен быть таким, чтобы каждый не совсем погрязший во зле человек, едва увидев его, заметил, что воспитанный по этому методу бедный ребенок на всю жизнь приобрел преимущества, обеспечивающие ему хлеб, покой, радость. Таких преимуществ сын нужды и дочь нищеты другим путем нигде не смогут приобрести. По существу, эти преимущества покоятся на том же фундаменте и вызваны к жизни теми же силами, с помощью которых все благородные бедные люди сами возвышаются над гибельностью гнетущей нищеты. Несмотря на свое положение, они все же проходят свой жизненный путь с честью и с верой в бога, до конца дней своих сохраняя в себе такие силы, которых не сохранили бы, живи они в счастье и радости.
Опыт, о котором я говорю, в главных своих чертах должен быть таким, чтобы бедный человек признал его пригодность для обеспечения, распространения и оживления средств, способных смягчить нужду и нищету в мире. Но он при этом не должен снижать в глазах бедняка благодетельного и священного значения нужды и бедности и ни в коем случае не должен возбуждать в нем мечтательных представлений о возможности полного их уничтожения и о преимуществах такого уничтожения. Напротив, каждый такой опыт сам должен восприниматься бедняком как священный плод любви и бедности. Он смог родиться на свет только из любви и силы, не мыслимых вне тяжкой нужды и распространенной нищеты. Опыт этот не знает более высокой цели, чем стремление распространить среди людей любовь и силу, сделать их еще более благодетельными.
Как ни верно, однако, это все, а в жизни очень трудно открыть бедняку глаза на такой опыт. Сейчас это почти невозможно. Между любым опытом воспитания, способным значительно продвинуть человечество вперед, и действительным положением бедных людей в стране всегда лежит пропасть. Чтобы заполнить ее, требуется больше искусства и труда, чем нужно их для переброски самого смелого моста между двумя отвесными скалами...
Опыт воспитания, способный когда-нибудь послужить таким орудием спасения у отвесных скал бедности и нищеты, только потому орудие спасения, только потому во всех случаях может им служить, что он, всем существом в совершенной степени согласуясь с человеческой природой, способен ухватиться за любую отвесную скалу этой природы, как бы надтреснута она ни была, и стать таким образом мостом. Пусть этот мост нов, пусть на него не ступала еще нога человека, но он влечет к себе каждого сильного, зовет ступить на него, сделать первый шаг и заново открыть всю эту гору согласия и любви, разорванную и разделенную диким потоком мира и его злой волей.
Так как подобный опыт, как правило, по воле обстоятельств раньше всего попадает к счастливым, то обычно о его существовании узнают лучшие люди из высших сословий. Но это не делает их более способными использовать этот опыт для себя или продемонстрировать его достоинства бедным и низшим в стране лучше, чем они сами могли бы их увидеть и с успехом воспользоваться. Как правило, дело воспитания — совершенно незнакомая область для людей высших сословий. Даже самые лучшие из них обычно чувствуют, что как отцы и матери они не дают своим детям того, что должны дать. Они вынуждены прибегать к помощи школ, нанимать учителей. При этом они ни в себе самих, ни в своем окружении не находят уверенности в том, что достигнут цели и тем или иным способом смогут возместить детям в отношении воспитания то, что сами дать им не в состоянии. Если бы счастье даже прямо на колени высыпало этим людям самые лучшие средства, какие только человечество может получить для этой цели, то они в лучшем случае способны лишь пассивно воспользоваться ими. Если они сами этими средствами воспользуются, то все равно они не в состоянии уделить их даже самому любимому ими человеку из бедной среды. Чем лучше бы они ознакомились с подобным методом воспитания и чем больше узнали об истинном положении бедных, тем больше они убедились бы в том, что бедного человека может хорошо воспитать только бедный человек; что не остается иного средства помочь таким хорошим методом воспитания бедному обездоленному человеку из низших слоев, как ознакомить с преимуществами метода бедных людей, выделяющихся высокими качествами ума и сердца, дать им возможность освоить его.
Если воспользуются этим единственным средством, то сразу заметят, что потребные для лучшего использования каждого хорошего метода воспитания силы имеются в низших сословиях, где они развиваются под влиянием нужды и самого положения в таком объеме, в каком их в высших сословиях только редко можно найти.
Следовательно, если действительно хотят помочь низшим сословиям при помощи воспитания, то ясно, что следует согласовать между собой добрую волю и внешние средства, столь разносторонне собранные в руках более счастливых сословий.
Всем известно, что руководство, управление, указания, применение всех видов поощрения и наказания, короче говоря, все, что предоставляется государством и церковью для целей воспитания, обучения и призрения бедных, всегда зависит от высокопоставленных и более счастливых людей в каждой стране и в каждом месте.
Спросим себя: сколько могло бы произойти хорошего и великого для рода человеческого, если бы все, что предоставляется государством и церковью для бедных, использовалось правильно? Использовалось так, чтобы отец и мать в среде бедноты, поддержанные в самом главном, в чем нуждаются, поистине могли все больше и все лучше сами руководить своими детьми и воспитывать их? Так, чтобы дети бедняков приобрели все понимание, силу, терпение, любовь и мастерство на которых основано истинное благо семейной жизни? Сколько могло бы произойти хорошего и великого, если бы все деньги, деятельность, вся работа, все заботы, которые повсюду в мире имеются и применяются для названной цели, просто и сильно способствовали развитию человеческих задатков и формированию важнейших сил человека? Если бы они направляли это развитие с таким психологическим искусством, что желаемый результат усилий всегда являлся неизбежным следствием согласованности примененных средств с человеческой природой? Если бы люди, обязанные к тому своим гражданским положением, обладали достаточной проницательностью и мужеством приостановить, где это необходимо, всякую трату времени, сил, почестей и денег на меры, действующие в противоположном направлении, и предприняли правильные шаги,— тогда наш мир стал бы другим, он стал бы более справедливым миром для бедного и, несомненно, для богатого тоже. Если бы это могло иметь место, то существующее положение кое-где раскрылось бы во многих отношениях в таком обнаженном виде, в каком мы в наше время его лицезреть не приучены. Мы не думаем этого, мы этого не подозреваем, но это тем более справедливо, чем меньше мы так думаем и чем меньше мы это подозреваем...
Нет сомнения, что именно через объединение важнейших внутренних сил, заложенных в бедном человеке, с посторонними средствами, предоставляемыми государством и церковью, и можно сделать что-то общее и плодотворное для воспитания бедных.
Рассмотрим вопрос с этой стороны и обратимся сначала к внешним средствам, действительно имеющимся в мире для воспитания бедных,— к школам, сиротским приютам, индустриальным учебный заведениям. Из них школы — несомненно самое первое средство, наиболее общее, самое действенное для нашей цели. Школа, бесспорно, в состоянии оказать решающее воздействие на всю жизнь человека — на благо или на погибель ему.
Если в деревне учитель — человек, преисполненный любви, мудрости, с невинной душой; если он человек, обладающий всем, что требуется для его профессии; если он приобрел доверие юных и старых; если ценит любовь, порядок и умение владеть собой более, чем всякое отличие в собственно знании и учении, и усерднее старается привить их ученикам; если это человек, способный всеобъемлющим взором разглядеть, чем должен стать ребенок в будущем, когда превратится во взрослого; если он способен с помощью школы твердо и любовно повести детей именно к тому, чем они призваны стать,— тогда он своим образом действий становится подлинным отцом деревни. Действуя так, учитель становится на место лучшего отца, лучшей матери. Он подхватывает из их рук нить воспитания в том месте, где они уже не в состоянии продолжать. Такой человек способен поднять выше духовный уровень целой деревни, развить в молодежи силы и способности, поднять молодежь к новому образу мышления и действий. Сохраняя, закрепляя и преобразуя в соответствии с потребностями времени все самое лучшее, самое святое, что уже содержали в себе образ мышления и нравы старины, такой новый образ мышления и образ действий создаст фундамент для благосостояния деревни и упрочит его на века.
Но бывает и наоборот, когда это место занимает тщеславный, эгоистичный человек, надутый дурак, знающий только свою азбуку и чтение, взбалмошный и оторванный от жизни велеречивый книжник, самонадеянный объяснитель необъяснимого. Еще хуже, когда на этом месте может оказаться человек, сам плохо воспитанный для
требований своего сословия, неспособный заработать себе на кусок хлеба иначе, как с помощью глотки. К тому же такой человек настолько иногда возгордится способностями своей глотки, что мнит себя чем-то более высоким, нежели крестьянин, шагающий за плугом, и предъявляет в отношении еды, питья и часов досуга более смелые требования, чем самый богатый крестьянин. В таком случае деревня имеет в его лице не благодетеля, а, наоборот, губителя, источник тяжелой, далеко идущей погибели. Пусть такой учитель научил деревенских детей азбуке, научил их удовлетворительно читать и писать, пусть даже дети у него научились давать скроенные по последнему образцу ответы на тысячу бесполезных вопросов,— он все равно остается губителем своей деревни, источником далеко идущей погибели. Не способный заменить своим ученикам отца, не умея увязать воспитание со всем тем благодетельным, что дети приобрели дома, такой человек своей жизнью и образом действий лишь подрывает и извращает все хорошие привычки и убеждения, вынесенные детьми из дому. Своей противоестественностью он разрывает все святейшие узы природы. Даже там, где отец и мать в семье непритязательны, но искусны, честны, их дети в подобной школе и из-за такой школы становятся безалаберными, неумелыми, заносчивыми,, как их учитель. Они превращаются в такие же бессильные, жалкие,; жадные существа, как он. По его вине духовный облик деревни снижается на столетия, все дурное, что есть там, находит новую пищу для себя в его скверне и вырастает в его школе и через его школу в тридцать, в шестьдесят, в сто раз. Избрать такого учителя — грех, и он влечет за собой такие же последствия, как грех идолопоклонства. Природа, могучая и ревнивая, как бог Израиля, карает такой грех отцов на детях до третьего и четвертого поколения. Единственная нить, с помощью которой можно привести в согласование главное из средств, лежащих в руках счастливых для распространения образования в народе, с силами самопомощи, заключенными в бедном человеке, в подобных условиях полностью обрывается. А подобные условия в нашем мире и в наше время разносторонне присутствуют повсюду там, где обманчивые и мнимые средства сильнее всего пускаются в ход, чтобы достичь противоположных результатов.
Так бывает там, например, где нет никого, кто в качестве учителя мог и пожелал бы заменить детям отца и мать, когда это необходимо и поскольку это необходимо. Там, где ничего не предпринимается, чтобы привлечь людей к этому призванию, дать им нужное образование, где никому и в голову не приходит, что было бы хорошо и полезно, если бы людей в стране привлекали или обучали для такого дела. И вот в стране, где для школьного дела нет, в сущности, ни почвы, ни основания, к выборам учителя, к школьным экзаменам, к школьной администрации и т. п. подходят с совиной мудростью, якобы способной разрешить все задачи, с совиной серьезностью, способной,, как некоторым кажется, своей торжественностью тронуть все сердца. На учеников даже воздействуют поощрениями и унижениями, сверх всякой меры разжигая и оживляя в них чувства гордости и зависти — «на пользу школе и учению». Ничего все это не приносит для конечной цели — сделать из ребенка бедняка то, чем он должен стать. Напротив, такими средствами лишь высевают в парниковый грунт семена всего того, чем не должен стать бедный ребенок, а потом подкармливают, облучают и обдувают росток, чтобы рос он быстрей, как будто благоденствие всей жизни ребенка зависит от раннего прорастания именно того, чем он не должен стать.
Несомненно одно: в чем мы нуждаемся, так это в хороших учителях. Где их недостает, там вся прочая школьная суета в стране — пятое колесо у телеги, пыль в глаза человеку, который не должен видеть, чего ему недостает. Следовательно, кто хочет, чтобы существовали по-настоящему способствующие хорошему воспитанию народа школы, тот должен прежде всего помочь делу в самом необходимом, а именно чтобы повсюду в стране имелись люди, способные и склонные воспитывать молодежь и руководить ею с пониманием и любовью, так, чтобы она могла постичь мудрость жизни, обрести всю силу и усвоить порядок, присущий ее сословию и положению.
Но, конечно, не следует ожидать, что такие люди свалятся с неба,— это не снег и не дождь. Ни одно призвание в стране не может считаться важнее, но нет ни одного, которое было бы труднее. Природа дает для него только врожденные задатки даже человеку с самым высоким умом и самым лучшим сердцем, а люди должны развить, оживить и сформировать эти необходимые редкие задатки, как это делается для каждой другой профессии.
Между тем едва ли не каждый честный человек значительно больше заботы проявляет о том, чтобы его сын хорошо освоил мастерство или ремесло, которым он должен будет всю жизнь заниматься, чем заботятся государства и народы об образовании людей, которым предстоит работать в бесспорно самой важной и самой трудной профессии. Пока, однако, так будет продолжаться, и страна, и бедный человек в стране не будут пользоваться той заботой в отношении образования, которой они должны пользоваться. При подобных обстоятельствах нечего и думать о том, чтобы школы были такими, какими они быть должны, то есть чтобы они уверенно использовали все преимущества полученного дома воспитания, восполняли его слабости, энергично заполняли его пробелы и в удовлетворительной степени возмещали его недостаточность.
Государство, где имелись бы школы, все это осуществляющие, смогло бы возвысить достоинство человеческой природы у людей всех положений, вплоть до самых низших ступеней общества. Но где есть государство, обладающее такими школами или хотя бы принимающее меры к тому, чтобы они обязательно появились? Не нужно скрывать от себя, нигде еще не делается то, что для этого крайне необходимо. Но так же не стоит скрывать от себя, что дело это трудное и первый шаг к нему чреват опасностями. Я бы сказал так: ворота тесны, дорога узка, и мало кто решается на нее ступить. И я смею сказать: если есть что-нибудь нуждающееся в такой мудрости, доблести и силе, какие соответствовали бы приведенному образу, так это необходимые в существующих условиях меры к открытию народных школ и школ для бедных на единственно пригодной для народного образования и для народных школ основе.
Подготовка хороших учителей предполагает наличие увлеченных данной целью людей, которые сами уже стали тем, что они должны сделать из обучаемых. А таких людей на первый взгляд везде недостает. Однако недостает их только потому, что те, которым следует их разыскивать, ни умом, ни сердцем не понимают, что требуется для того, чтобы суметь их отыскать и хотеть их разыскивать. Все, что есть на земле хорошего, теряет даже видимость существования, когда всеобщее пренебрежение отвлекает от него внимание человечества, когда человечество из-за этого утрачивает способность и склонность с интересом и пониманием стремиться к хорошему...
Едва ли найдется что-нибудь более привлекательное для благородного и хорошего человека, чем поирки таких людей, для того, кто достоин их искать и способен их использовать. Нужно, стало быть, в себе самом ощутить, достоин ли ты этого и способен ли ты на это, а потом — смело приступай к поискам. Искать нужно с величайшей серьезностью, и тогда с уверенностью можно сказать, что ты найдешь то, что ищешь, что ты это достоин найти и в состоянии использовать.
Человек, отправляющийся с твердой надеждой и высочайшей серьезностью на поиски самого высокого, самого святого, что заложено в человеческой природе, обладает божественной властью над всем святым,; что в нас заложено. Одаренный такой властью, он согревает и озаряет каждого, кто восприимчив к этому, как божье солнце согревает и озаряет земной шар, достигая до него своими лучами. Достаточно одного взгляда, одного слова такого человека, когда ему встречается другой восприимчивый к его взгляду и слову человек, и вся душа этого другого открывается навстречу первому. Он сердцем привязывается к нему, все силы свои он ради него приложит к делу; он чувствует за него, думает за него, действует за него, страдает за него, жертвует за него собой.
Разве было когда-нибудь, чтобы человек, ищущий чего-то поистине возвышенного и святого, не нашел своего мира, с ним вместе ищущего то, чем он воспламенен? Можно ли думать, что ты не найдешь человека, несущего родину в сердце и готового взвалить себе на плечи тяжелейшую ношу бедняка?
Ищи его, ты его найдешь!
Но ты выше, чем тот, кого ты ищешь, и ты должен сам заключить в сердце родину и человечество, тяжелейший груз бедняка ты должен взвалить на собственные плечи. А потом уже ничего не страшись, ищи — в куче мякины ты непременно отыщешь свое пшеничное зернышко. Оставь сомнения; среди людей, живущих в разных условиях, занимающих разное положение, ты найдешь людей, столь же возвышенных душой, как ты, охваченных самыми высокими и священными чувствами, и они смогут и пожелают сделаться учителями, в каких нуждается отечество, какие нужны бедным людям.
Посвяти отечеству свои святые поиски, посвяти их ему искренне и преданно, и люди, в которых родина испытывает столь острую нужду, не только будут найдены, они получат поддержку, их возьмут под защиту, их полюбят и найдут применение их силам! За их цель можно не опасаться. Их жизнь — благодеяние. Государь, обладающий отеческим сердцем, дворянин, исполненный любви к своему народу, священник, христианской жизнью живущий среди своей общины,— все они узнают в таких учителях людей с такою же душой, как у них, увидят в них могучую опору всему самому святому, самому лучшему, что они задумали и что предпринимают. Трудности народного образования, без подобных людей всегда являющиеся человечеству неприступной горой, рушатся тогда, и поток уносит их в море темного забвения, подобно тому как песчаные мели на середине реки, неподвижно лежавшие сотни лет, смываются могучим потоком на глазах у людей, исчезая навеки, затерявшись в неизведанных глубинах.
Все это правда, но надо сказать еще одно. Не следует думать, что сами учителя создают необходимые для подобных поисков и подобного своего использования настроения. Такое настроение должно существовать и без них, помимо них; оно должно основываться на благородстве самой нации, иметь твердую опору в общем направлении сил и наклонностей нации. Там, где этого нет,— пусть там имеются самые лучшие учителя, пусть там найдется сколько угодно людей, которых без труда можно хорошо подготовить для этой цели,— никто в стране ими не интересуется. Там, где они показываются, их не распознают; где они высказываются — их неправильно понимают; они одиноко стоят в мире, к которому не принадлежат, в не подходящем для них мире. Чем они благородней, чем более возвышаются над теми, кто не узнаёт и не понимает их, тем тяжелее их положение. Они устают, они должны устать: они бездействуют, их жизнь загублена.
Там же, где все обстоит по-иному, где влиятельный человек, достойный искать хороших учителей и способный найти им применение, заодно с ними стоит, рядом с ними, там, где поэтому их ищут и используют,— там они действительно создают новый мир. Каждому их шагу любовь прокладывает дорогу, и они находят путь к каждому доброму сердцу. За их деятельностью наблюдают спокойно, спокойно ее проверяют. Предрассудки исчезают, сомнения рассеиваются. Умолкает неверие в человеческую природу, на котором держится неверие в дело человеческой природы. Отцы и матери свидетельствуют в их пользу, и их свидетельству верят. Свободные от эгоизма надежды и предчувствия священного свойства еще выше поднимают тогда силу их стремлений. Священнейшие узы человечества обретают новую жизнь. Снова дети станут источником радости для родителей, как это давно уже не имело места. Родители снова станут благодеянием для детей, как этого давно уже не было... Снова воцарится мир в тысяче мест на земле, где его давно не было, и люди станут в тысяче разных случаев с добротой относиться друг к другу.
Но к чему эта прекрасная мечта в эпоху, когда благородный человек, оглянувшись на окружающий его реальный мир, от которого зависят все его усилия осуществить такую мечту, рискует обратиться в соляной столб, подобно жене Лота? Такой вопрос задают тысячи людей, которые желали бы лучшего положения вещей, и я первый со сжавшимся от боли сердцем хотел бы задать такой вопрос. Я вспоминаю, однако, изречение предков: «Где нужда тяжелей всего, там божья помощь ближе всего»,— эти святые слова вновь поднимают мой дух и рассеивают настроения страха, вызванные таким вопросом. Это в природе самого дела: крайнее отклонение от исходной точки круга представляет собой в то же время и ближайшую точку, с которой начинается обратное воссоединение с исходной.
Совершенно бесспорно, что вследствие эгоистической изощренности культуры, воздействующей на принципы, образ жизни и притязания, свойственные духу нашего времени, мир отклонился от истинных основ простого, исполненного силы, всеобщего народного образования; отклонился и уклонился в ложном направлении более неестественным и насильственным путем, чем это, может быть, случалось когда бы то ни было на протяжении тысячелетий. Однако как раз эта наивысшая точка наших заблуждений в деле, столь глубоко затрагивающем всю нашу жизнь, все наше счастье, весь наш покой,— как раз она и должна вывести нас из этих заблуждений, раньше или позже сделав для нас совершенно невыносимым состояние, к которому она нас ведет. Это неизбежно, такое состояние в корне противоречит существу человеческой природы, высшей сути наших душевных помыслов. В самом деле, следы воздействия такого состояния уже заметны повсюду, проявляются разносторонне и громко в чувствах глубокой подавленности среди благороднейших и лучших людей! Тысячу раз тысяча слез пролита над несчастьем дурно воспитанных, неудачных детей, и тысячу раз тысяча горьких забот из-за недостатка должных воспитательных средств омрачает думы лучших отцов и лучших матерей во всех странах.
Разве не так? Ты смеешь заявить, что это не так? Вот я оглядываюсь и, куда ни посмотрю, повсюду вижу: отец и мать, всем сердцем заботясь о счастье жизни, о покое своих детей, видят мир, каков он есть, видят, какое воздействие он оказывает на их детей, какое он может оказывать на них воздействие при всех свойствах его развращенности. А затем они беспристрастным взглядом охватывают существующие средства образования и воспитания, которые должны были бы энергично и успешно противодействовать силе этой развращенности во всех ее проявлениях. И все они не видят в будущем для своих детей ни утешения, ни успокоения; глубоко озабоченные, они низко опускают голову и склоняют взор к земле.
Или это не так? Я еще раз спрашиваю: не так это разве? Кто из отцов и матерей нашего времени, всем сердцем озабоченных будущим в деле воспитания, с благодарностью поднимет взор к отцу небесному за успокоение, принесенное ему существующими воспитательными заведениями для своих потомков? Многие ли из них могут в горе или в счастье спокойно ожидать смерти и, приближаясь к могиле со слезами радости, утешать своего ребенка, остающегося сиротой: «Не заботься! Твое отечество заменит тебе меня, твое воспитание обеспечено, как если бы я продолжал жить»? Из тысяч, из десятков тысяч не найдется и одного.
Мы в таком положепии находимся, и пе нужно закрывать себе глаза на то, что положение наше в этом отношении не лучше. Но отсюда не следует, что мы должны быть безутешны. Нам только нельзя заблуждаться относительно природы средств помощи, а в особенности же относительно персонала, единственно способного принести избавление от зол, тяготеющих в этом деле над нашим временем.
Первых шагов к тому, чтобы отечество могло заменить отца и мать повсюду, где это требуется, нельзя ожидать от какой-либо замкнутой в себе корпорации. Господствующая или подчиненная, духовная или светская, короче, какая бы она ни была, но раз это замкнутая в себе корпорация, она в силу этого одного в высшей степени ограничена в своих возможностях и неспособна к такой чистоте, беспристрастности, согласию, к такой свободе, мужеству и самоотверженности, без которых любая попытка внести в народные массы истинное материнское и отцовское чувство, какое живет в душе отдельного благородного человека, тем более обречена на провал, чем сильнее подавлено и парализовано подобное чувство в народных массах. В таких условиях любая попытка в этом направлении будет напоминать комара, усевшегося на слоне, или каплю, упавшую в море.
Любая узкая корпорация, независимо от цели, ради которой она организовалась, всегда выражает в своих чувствах, мыслях и поступках — в большей или в меньшей степени, более верно или более искаженно — дух своего времени. Она плывет по течению и не способна соорудить плотину, которая задержала бы этот поток или заставила его отступить. Какой бы великой властью ни обладали такого рода корпорации, правительства, коллегии для поощрения или подавления существующих в стране воспитательных институтов или для их усовершенствования, все же от самых лучших правительств и самых лучших коллегий нельзя ожидать, что они сделают первые шаги, необходимые для изменения существующих установлений или для организации и внедрения новых средств народного образования.
Даже самые лучшие из таких корпораций железными узами соединены с великой взаимосвязью всего существующего; они поседели в руководстве, в борьбе за сохранение и упорядочение всего существующего в этой общей цепи, всегда сильны противоречием; могучи часто с помощью обмана и ошибки, вынуждены наперекор справедливости и любви шагать к поставленной цели. Вот поэтому они не способны считаться с человеческой природой в высшем смысле, всегда склонны рассматривать индивидуум не как самостоятельное существо, а лишь как потерянную частицу целого, частицу, от которой следует отречься. Иными словами, даже самые лучшие корпорации всем существом своим и всей своей деятельностью враждебны высокому взгляду на человеческую природу, враждебны простоте духа и чистоте сердца, то есть томуг на чем должно основываться подлинно хорошее воспитание.
Каждый опыт воспитания, имеющий своей целью существенное изменение действующих в области воспитания установлений или, еще больше, их полное преобразование, только тогда и лишь постольку встречает у самых лучших правительств пониманиел когда и поскольку его успех заранее гарантируется неопровержимыми фактами. Да так оно и должно быть. В любом случае дело правительств и всяческих ограниченных корпораций состоит больше в том, чтобы сохранять, защищать то, что есть, руководить тем, что есть, а не в том, чтобы создавать нечто такое, чего еще нет. Созидающая корпорация — во всех случаях беспокойная корпорация, и лишь очень редко она бывает благодетельна.
К тому же общественные установления, касающиеся воспитания, так глубоко и всесторонне связаны со всеми прочими установлениями, на которых базируется благо всего человечества и каждого отдельного государства, что, пожалуй, действительно нигде предоставление слепой страсти к новшествам свободы действий не грозит большей опасностью, чем в данном деле. Да ведь бедное человечество так часто уже становилось в этой области жертвой тщеславия и претензий со стороны безосновательных, но блестящих фантазий, что приходится полностью одобрить отношение правительств, когда они, имея подобный опыт, первым обязательным шагом к хорошему считают строгое недопущение нового зла.
Однако факты, своей неопровержимостью способные поколебать даже столь твердые правительства, и убедить их принять меры к распространению какого-нибудь нового метода воспитания, требуют обязательно предварительной оживленной деятельности превосходных и поистине редких в нашем мире частных лиц. Убежденные в необходимости лучшего воспитания и воодушевленные предчувствием возможности такого воспитания и его последствий, они как бы поселяются для этой цели в пустыне, несмотря на сопротивление половины мира, избирают ее целью своей жизни и с напряжением всех сил, с готовностью на любые жертвы, при всех обстоятельствах к ней стремятся. Там, где таких людей нет, а больше всего там, где имеется только их видимость, то есть люди, которые хотят взяться за дело, а сами в состоянии лишь критиковать существующее зло, но не бороться с ним, не выступать против него с конкретными фактами, действующими на широко распространенную испорченность так, как действует полуденное солнце на широкую завесу тумана,— там каждое нововведение в существующий метод воспитания, каковы бы ни были его преимущества, останется только беспочвенным экспериментом. Тот факт, что таких людей мало, ясно говорит о том, что потребность в лучшем методе воспитания в данной стране еще не ощущается в должной мере и что даже самые благородные люди страны не проявляют к нему такого интереса, какого он заслуживает. Где так обстоит дело, не прикасайся к нему, успеха не будет. Все внешние мероприятия, которые могут иметь место для данной цели, в конечном счете послужат только тому, чтобы убедить мир в том, что ты был безумцем, что ты принял разложившийся труп за живое тело и начал живое мужественное дело с питомцами могилы и тления.
Но если такие люди имеются, то там, где они имеются, где они заявляют о своем существовании с силой, достойной подобного начинания, там путь к цели уже проторен. Такие люди способны установить принципы хорошего воспитания и разработать его средства. Надо дать им возможность действовать, как они могут, надо позволить им установить свои принципы и разработать свои средства. Надо облегчить им задачу, помочь довести и то и другое до такой зрелости, чтобы не осталось больше места для противоречия.
Если они довели дело до такого состояния, то остальное уже сделает сама человеческая природа. Ими заинтересуются, ими должны заинтересоваться, иначе не может быть. Они должны любить людей, они должны привлечь материнскую и отцовскую любовь, привлечь все самое благородное в стране. Но цель их еще не достигнута. И принципы их, и их средства оторваны от всего существующего. Как они привлекли интерес благородных людей, так же они оттолкнули эгоистичных. У одних они вызвали озабоченность, как бы не лишиться из-за них хлеба насущного, у других — не грозит ли здесь опасность их чести. Глупость повсюду видит в них своего врага, инертность — назойливого подстрекателя, а тщеславие и зависть — соперника, их презирающего. Так всегда бывает: подобный изолированный опыт наталкивается на тысячи препятствий, со всех сторон его с силой толкают назад, коварно под него подкапываются.
Это в природе самого дела, у него мало друзей, а врагов — множество. А поскольку и здесь дети тьмы бывают умней, чем дети света, то все дело находится под угрозой. Даже те, кто превозносит его, причиняют ему больший вред, нежели хулители. Опаснее всего для него, однако, всегда те, кто уже раньше при помощи ни на чем не основанных, но внешне блестящих вспомогательных средств достигли мнимого усовершенствования в деле воспитания, и это настолько ослепило не разбирающийся в существе вопроса окружающий их мир, что он счел их лишенное света начинание началом нового лучшего дня и незаслуженно кадит им.
Вот насколько велики препятствия, встающие на пути серьезных и почерпнутых из самой глубины человеческой природы попыток усовершенствования воспитания.
Приворот является магическим воздействием на человека помимо его воли. Принято различать два вида приворота – любовный и сексуальный. Чем же они отличаются между собой?
По данным статистики, наши соотечественницы ежегодно тратят баснословные суммы денег на экстрасенсов, гадалок. Воистину, вера в силу слова огромна. Но оправдана ли она?
Порча насылается на человека намеренно, при этом считается, что она действует на биоэнергетику жертвы. Наиболее уязвимыми являются дети, беременные и кормящие женщины.
Испокон веков люди пытались приворожить любимого человека и делали это с помощью магии. Существуют готовые рецепты приворотов, но надежнее обратиться к магу.
Достаточно ясные образы из сна производят неизгладимое впечатление на проснувшегося человека. Если через какое-то время события во сне воплощаются наяву, то люди убеждаются в том, что данный сон был вещим. Вещие сны отличаются от обычных тем, что они, за редким исключением, имеют прямое значение. Вещий сон всегда яркий, запоминающийся...
Существует стойкое убеждение, что сны про умерших людей не относятся к жанру ужасов, а, напротив, часто являются вещими снами. Так, например, стоит прислушиваться к словам покойников, потому что все они как правило являются прямыми и правдивыми, в отличие от иносказаний, которые произносят другие персонажи наших сновидений...
Если приснился какой-то плохой сон, то он запоминается почти всем и не выходит из головы длительное время. Часто человека пугает даже не столько само содержимое сновидения, а его последствия, ведь большинство из нас верит, что сны мы видим совсем не напрасно. Как выяснили ученые, плохой сон чаще всего снится человеку уже под самое утро...
Согласно Миллеру, сны, в которых снятся кошки – знак, предвещающий неудачу. Кроме случаев, когда кошку удается убить или прогнать. Если кошка нападает на сновидца, то это означает...
Как правило, змеи – это всегда что-то нехорошее, это предвестники будущих неприятностей. Если снятся змеи, которые активно шевелятся и извиваются, то говорят о том, что ...
Снятся деньги обычно к хлопотам, связанным с самыми разными сферами жизни людей. При этом надо обращать внимание, что за деньги снятся – медные, золотые или бумажные...
Сонник Миллера обещает, что если во сне паук плетет паутину, то в доме все будет спокойно и мирно, а если просто снятся пауки, то надо более внимательно отнестись к своей работе, и тогда...
При выборе имени для ребенка необходимо обращать внимание на сочетание выбранного имени и отчества. Предлагаем вам несколько практических советов и рекомендаций.
Хорошее сочетание имени и фамилии играет заметную роль для формирования комфортного существования и счастливой судьбы каждого из нас. Как же его добиться?
Еще недавно многие полагали, что брак по расчету - это архаический пережиток прошлого. Тем не менее, этот вид брака благополучно существует и в наши дни.
Очевидно, что уход за собой необходим любой девушке и женщине в любом возрасте. Но в чем он должен заключаться? С чего начать?
Представляем вам примерный список процедур по уходу за собой в домашних условиях, который вы можете взять за основу и переделать непосредственно под себя.
Та-а-а-к… Повеселилась вчера на дружеской вечеринке… а сегодня из зеркала смотрит на меня незнакомая тётя: убедительные круги под глазами, синева, а первые морщинки
просто кричат о моём биологическом возрасте всем окружающим. Выход один – маскироваться!
Нанесение косметических масок для кожи - одна из самых популярных и эффективных процедур, заметно улучшающая состояние кожных покровов и позволяющая насытить кожу лица необходимыми витаминами. Приготовление масок занимает буквально несколько минут!
Каждая женщина в состоянии выглядеть исключительно стильно, тратя на обновление своего гардероба вполне посильные суммы. И добиться этого совсем несложно – достаточно следовать нескольким простым правилам.
С давних времен и до наших дней люди верят в магическую силу камней, в то, что энергия камня сможет защитить от опасности, поможет человеку быть здоровым и счастливым.
Для выбора амулета не очень важно, соответствует ли минерал нужному знаку Зодиака его владельца. Тут дело совершенно в другом.
© Все права на статьи принадлежат авторам сайта, если не указано иное.
16 +