Переход от смерти к жизни в воспитании, право же, ничуть не легче, чем в любом другом деле на свете. Он требует, как и во всех прочих делах, принятия действенных, всеобъемлющих и сильных мер, соответствующих серьезности и масштабу проблемы. Полагаться на любое содействие в полсилы ума и сердца, полагаться на поверхностность и однородность здесь еще менее допустимо, чем где бы то ни было. Нельзя поддаваться усыпляющему воздействию излюбленного лозунга эпохи: «Мир постепенно сам собой движется вперед». Там, где кажется, что мир продвинулся вперед, там в действительности он сделал шаг назад. Если есть на свете нечто ошибочное — и опасно ошибочное — так это думать, будто мир в состоянии сквозь всю гибельность перекрещивающихся, друг другу противоречащих, кое-как слепленных полумер все же твердым шагом пробираться вперед по пути к зрелости совершенного и целого. Нет! Надо разделаться с подобным накладыванием заплат, надо признать все несовершенство, всю непригодность такого образа действий. Надо отказаться от него, если мы хотим, чтобы совершенное получило когда-нибудь свободный простор для развития и возможности созреть.
Отсюда следует, что чем более мой целесообразный метод воспитания должен удовлетворять требованиям человеческой природы, чем более он должен исходить в основном только из непреложных и неизменных взглядов и принципов, чем более он должен вести только к абсолютным и необходимым результатам — тем более необходимо отличать каждый мнимый и каждый половинчатый успех от истинного успеха этого метода. Нельзя смешивать результаты отдельных и случайных преимуществ в развитии с хорошими по-настоящему, всю человеческую природу охватывающими и удовлетворяющими результатами общего метода развития нашей природы. С этой точки зрения должен сказать, что я даже боюсь особого распространения моего метода там, где им пользуются люди, не овладевшие его духом; где ему покровительствуют люди, которых отпугивает его суть и которым нужна лишь его видимость. Я не могу закрывать глаза на факты: уже теперь множатся случаи односторонних экспериментов и подражательства, гораздо более вредных, чем полезных дальнейшему прогрессу хода моих опытов, поскольку кое-где, одержав успех в малозначительном, тем самым они ослабляют и тормозят живую борьбу за победу существенной стороны дела. Борьба же предстоит еще долгая, мое дело никак нельзя считать завершенным. Оно обширно по объему, необходимо правильно понять его сущность и правильно применять средства его проведения в жизнь. Я еще далек от цели, и мне придется долго доводить до все более высокой степени совершенства средства природосообразного метода развития важнейших задатков и сил человека. Мне тем более необходимо всеми способами увеличивать число людей, в достаточной мере подготовленных к применению моего метода, в особенности подготовленных в совершенстве для работы на первых ступенях его применения.
У меня, следовательно, двойная задача, и я должен задать себе вопрос: насколько же то, что я в настоящее время делаю и могу сделать, удовлетворяет требованиям ее? В отношении первой ее части я могу спокойно сказать: мой институт предоставляет мне большие возможности для накапливания опыта и развития сил, необходимых для продвижения вперед в изыскании и полной организации главнейших средств природосообразного воспитания. Полученный опыт помог нам уже добиться результатов, исключительно важных с этой точки зрения. Мое положение и мое окружение действительно вполне способны с каждым днем все более приблизить результаты опыта к их внутреннему законченному совершенству. Они помогают вокруг меня создавать нечто вроде все разрастающегося питомника внешних и внутренних средств для моей цели — средств живых и мощных. В центре моего круга эти средства к тому же созрели, не являются больше изолированными и разрозненными, а объединены общей взаимосвязью. Своим взаимным пропорциональным воздействием они охватывают всю человеческую природу в целом и гармонически формируют ее силы как силы единого, неделимого целого. Но даже отдельно взятые, эти средства меньше всего можно рассматривать как результат вслепую, на риск поставленного эксперимента. Насколько каждое из них соответствует своей цели, это, естественно, можно было проверить только на опыте. Все они исходили из полного сознания потребности и запросов природы человека. Именно поэтому они и оказались успешными и так быстро и решительно опровергли тех, кто выступил с громкими нареканиями, что детей якобы приносят в жертву таким экспериментам.
Кто с самого начала наблюдал за нашей деятельностью, тот никогда не сделал бы подобного возражения, никогда не допустил бы и мысли, что мы способны наугад поставленными экспериментами в какой бы то ни было форме подвергнуть детей опасности...
Иногда мы ошибались, но теперь миновал и период подобных ошибок. Все наши средства уже не новы для нас. Их долголетнее применение помогло нам накопить поучительный опыт в отношении всех возможностей и показало нам в таком ярком свете всю сущность объединенного воздействия наших средств, что мы, пожалуй, можем разрешить себе сказать, что и с этой стороны мы идем вперед уверенным шагом...
Наша нынешняя деятельность, по существу своему неизменная, в основном охватывает в целом природу человека. Все опыты, которые будут строиться в будущем на данном фундаменте, будут базироваться на неоспоримых принципах и воззрениях. И сколько бы ни было таких опытов, все они в сущности не что иное, как расширение, уточнение и применение того непреложного и извечного, что заложено в самом их основании.
Без сомнения, мы не достигли бы столь многого, если бы те, кто вместе со мной трудились, благодаря участию в опытах и, в свою очередь, ради них не повышали собственное образование в той же мере, в какой созревали у них под руками результаты труда. В этом отношении мне посчастливилось. При поразительном их несходстве между собой эти люди были объединены свойственной всем им простотой и чистотой свободных от эгоизма и предрассудков устремлений. Привязанный ко мне высокой заинтересованностью в моих целях, каждый из них свободно и самостоятельно шел навстречу этим целям. При многочисленных трудностях и препятствиях начального периода все они проявили непоколебимую стойкость в борьбе за цель, и возможно, что величайшим испытанием для этой стойкости оказалась необходимость для некоторых из них в интересах продвижения моего дела на время расстаться со мной, чтобы освоить в Бухзее новую и более широкую базу для него. Но мы скоро почувствовали потребность воссоединения; она была сильна и настойчива. И если что-нибудь особенно содействовало такому полному созреванию этих людей, что они сумели сделать средства моего метода воспитания быстродействующими, сильными и плодотворными, то это воссоединение моего института в Бухзее со здешним институтом. Благодаря этому мое дело обеспечено теперь даже на случай моей смерти. Оно приобрело возможности применения, не зависящие от моей личности, исходящие из несокрушимого и живого центра самого дела.
В этом мое счастье. Но как оно ни велико, оно меня не удовлетворяет. Положение, в котором я нахожусь, открывает передо мной перспективу такого времени, когда не только под народные школы можно будет подвести фундамент метода воспитания, соответствующего положению и окружению простого человека и удовлетворяющего одновременно в целом важнейшие запросы природы человека, но когда можно будет принести этот метод воспитания даже в хижины беднейших людей, вложить. его в руки каждой по-настоящему хорошей матери, как бы она ни была занята. Несомненно, результаты моих опытов ясно и разносторонне вскрывают важнейшее из того, что необходимо, чтобы и в обитателях самой жалкой хижины пробудить интерес к высокому воспитанию души у детей, оживить в них такое желание и сделать их действительно способными к этому. Когда я говорю об обитателях самых жалких хижин, то я имею в виду не таких, какими они должны были бы быть, а именно таких, каковы они есть на самом деле. Если это правда, то кому же непонятна вся серьезность вопроса? Если это правда, то как раз эти опыты и открывают перед любым государством радостную перспективу такого будущего, когда индивидуальное счастье его граждан уже не будет целиком зависеть единственно от такого шаткого средства помощи, как общественная помощь. Если это правда -ая призываю к любой проверке,— то тем, что здесь в действительности происходит, доказана возможность при помощи простых, легко и повсюду применимых средств разбудить многие тысячи пока еще дремлющих сил на пользу государству, отечеству, богу и людям. Доказана возможность поднять из грязи каждый настоящий талант, даже если внешние обстоятельства с величайшей жестокостью низвергли его в тягчайшие условия нужды, нищеты, унижения. Да,ть этим возможность в будущем сокровищам духа и сердца, по закону божию имеющим право на свободное поле деятельности и на покровительство, пользоваться таким же вниманием и такими же правами, какие столь охотно, исключительно и зачастую столь гибельно для более высоких запросов предоставляются всему низменному на земле.
Еще раз повторяю: в этом мое счастье, и это поистине редкое счастье. Но чем шире возможности, которые оно открывает моему сердцу, тем живее я чувствую, как много мне еще недостает для того, чтобы осуществить возможности, рисующиеся мне достижимыми.
Чем более неопровержимо доказывает успех моих опытов, что при всем неравенстве внешнего положения людей у всякого истинного воспитания база всегда одна и та же и вечно должна остаться одной и той же, тем более я чувствую, как трудно заставить людей — таких, как они есть на самом деле,— признать эту всеобщую базу воспитания человека, как трудно сделать, чтобы ее уважали, применяли, в особенности по отношению к бедным и обездоленным в нашей стране. А это обязательно должно быть сделано, если мы хотим, чтобы был положен конец запущенному состоянию основной массы человечества, чтобы была удовлетворена человеческая природа у большей части людей, чтобы силы ума и сердца, вложенные богом в человека, нашли применение во всех отношениях и при всех обстоятельствах на благо человечества. Не менее ясно успех моих опытов показывает, что любая односторонность, любое ограничение применения природосообразного метода воспитания только к отдельным людям или отдельным классам человечества практически будет наталкиваться на препятствия в той мере, в какой это в принципе несправедливо. Любая попытка такого рода была бы подорвана в силу подавляющего превосходства противоположного способа его применения.
И наоборот, так же несомненно, что если где бы то ни было один какой-нибудь класс народа действительно сможет получить такое образование, то и все прочие станут им пользоваться. Это неизбежно произойдет. Свет такого воспитания воссияет перед всеми классами человечества, еще им не пользующимися, они увидят богатые плоды такого воспитания и, уверовав в него, восхвалят отца небесного. Это неизбежно произойдет. Тьма не может устоять против света, ложь — против истины, отсутствие любви — против любви, слабость — против силы и отверженность против достоинства. Никто тогда не станет приносить свое дитя в жертву пустой видимости. Отцовское и материнское сердце, осененное таким светом, не станет долее с этим мириться. Ведь трудности, которые повсюду поднимаются, как грибы из навоза, против всего, что хорошо, обретают для себя почву, как и эти грибы, только в гнилостности распространившейся развращенности. Они раскроются тогда во всей своей ничтожности и тотчас же исчезнут. Иначе не может быть: где исчезает основа неумелости — бессилие, там одновременно исчезает вся масса трудностей, зачастую преследующих и до крови терзающих своими комариными укусами бессильного человека при каждой его попытке в любом деле действовать ловко и умело. В данном случае что могут значить для сильного человека, по-настоящему посвященного в извечные требования, предъявляемые природой к человеческому образованию, возражения или трудности вроде таких, например: «Для хорошего учителя не находится платы за обучение, а для необходимого числа детских отделений не находится классных помещений»; «Нельзя лишать куска хлеба старого учителя, столько лет преподававшего в школе, а другого нельзя обидеть, потому что он пользуется большим влиянием в общине»; «Старое и привычное надо все-таки сохранять в высокой чести, даже когда оно по существу непригодно и вредно»? Что эти трудности для сильного человека, что они могут значить для на, если тот признал вечные и неизменные принципы верного метода воспитания? Такой человек и такой народ смахнут подобные трудности со своего пути одним дуновением, как легкие нити паутины, повисшие в воздухе. Конечно, если кто-нибудь вздумает выдвигать подобные трудности в других вопросах, по своему значению так же несоизмеримых с вопросом воспитания рода человеческого, как несоизмеримы между собой небольшой холмик и высокая гора, то такому человеку уделом бесспорно будет публичное посрамление. Только против бедного вопроса воспитания человечества можно себе позволить выдвигать подобные препоны. У меня это вызывает такое же чувство, как образ действий людей, уплачивающих десятину с грядки тмина, но способных отнять у вдовы ее хижину.
Этому следует положить конец, и признание истинного основания воспитания человека наверняка положит этому конец. Но это не под силу одному человеку. Это требует объединения всех чувств благожелательности и благородства, широчайшего понимания и величайших усилий всех лучших людей. Жажда такого объединения сквозит во всем, что па протяжении тысячелетий делали и пытались сделать люди в целях облагораживания рода человеческого... Они пытались это делать начиная от благороднейших правительств, отдававших себе отчет в запросах и достоинстве природы человеческой даже у самого последнего, ниже всех поставленного человека и признававших ценность богом данного человеку в его природе выше любой презренной выгоды, выше всех суетных жизненных наслаждений. Мы на такие правительства можем только взирать, как народ карликов с удивлением взирает на племя великанов. Пытаются делать это и наши слабосильные современники, в которых уже угас дух высоких устремлений и которые растрачивают попусту бесплодные дни своей жизни, забавляясь остатками древних описаний деяний и бытия великих людей. Пытались это делать начиная от тех людей прошлого, которые, исходя, правда, лишь из благочестивой благотворительности, будучи ограниченными по духу, но исполненными самопожертвования, все лучшее, что имели, жертвовали для обеспечения и воспитания бедных и обездоленных в стране, служили им и при жизни и умирая. В наши дни презренный ханжа в той же святой простоте, с какой в свое время старик крестьянин подбрасывал связку сухого хвороста в костер блаженного Гуса, считает своим долгом внести свою лепту в пустой горшок благотворительных и школьных фондов, нисколько не задумываясь над тем, используются ли они на пользу или во вред тем целям, для которых предназначались.
Нельзя быть человеком и не считать воспитание рода человеческого целью усилий самого этого рода, а следовательно, и не стоять за всякое объединение, которое должно быть признано поистине полезным для такого воспитания. К тому же такое объединение сделалось настоятельной потребностью нашей эпохи; с тех пор как существует мир, не было, вероятно, столь настоятельной в нем потребности... И нельзя найти такого обновления ни в чем ином, как только во вновь ожившем интересе к лучшему воспитанию человечества. А лучшее воспитание человечества, в свою очередь, ведет ни к чему иному, как ко все новому росту этой заинтересованности. Оно придет, оно должно прийти — это заложено в самой природе человека. Не может быть, чтобы объединение всех лучших людей для данной цели не состоялось. Последствия отсутствия такого объединения все острее ощущаются, они должны привести к этому. Пусть мир в своей эгоистичности тысячью разных способов пытается оторвать друг от друга благороднейших людей, разъединить их интересы,— все равно высочайший дух чистого человеческого сердца снова свяжет их воедино в центре возвышенного и священного интереса. Громовым голосом он призывает к такому объединению все благородное в нашей природе, что не может полностью угаснуть в ней при всех вавилонских извращениях нашего жестокого эгоизма и всем ничтожестве бредовых фантазий и иллюзий.
Своею деятельностью я тоже вношу свою долю, присоединяясь к зову человеческой природы. Дело всей моей жизни и цель моей деятельности заключались в том, чтобы, открыв и описав всеобщую и надежную основу всякого истинного воспитания человека, определить тот единственно верный пункт, на котором можно будет попытаться объединить все остатки благородства и возвышенного духа нашей природы: найти такой пункт, закрепить, оживить и обеспечить его плодотворность. Так почему же я должен сомневаться, почему мне нельзя радостно предаться надежде, что человеческая природа, столь решительно высказывающаяся в пользу моей цели, выскажется также в пользу и моей деятельности, способствующей этой цели?
Да ведь она уже так и поступила. Она так всесторонне высказалась за эту деятельность. Множество людей всех классов уже с большим вниманием отнеслось к моим опытам, когда они дали только первые ростки. Эти люди придали такое большое значение даже несовершенным результатам, вытекавшим вначале из моих интуитивных догадок о возможности построения единой основы образования. Они с такой серьезностью и так любовно отнеслись к проверке моих опытов после каждого нового шага вперед. Они с такой справедливостью следили за любым достижением, которого я в каждом случае добивался при этих опытах. Они не придавали значения беспомощности и бессилию, с какими эта пока несовершенная деятельность пробивала себе путь при моем немолодом уже возрасте и слабости, принимали эту деятельность во всех ее проявлениях сочувственно и даже предлагали мне свою поддержку. Эта несовершенная пока деятельность моих пожилых лет совпала с периодом величайших столкновений всех человеческих интересов. Однако как ни остра была та борьба, как ни разрушительно повлияла она на все воззрения и чувства людей вокруг меня, она не закрыла глаза на мою деятельность великодушию, сохранившемуся в людях всех сословий.
Глаз, если темнота заключена не в нем самом, а в ночи окружающей его среды, в глубочайшей грозовой тьме будет поражен блеском молнии. Так и сердце в ту эпоху, если его заблуждения были вызваны не темной ночью собственной его внутренней испорченности, а тьмой его временного окружения, оставалось открытым всему, чего природа человека вечно и обязательно требует и требовать должна как существенно необходимое для своего облагораживания. Эта в неискушенности человеческой природы живущая и никакими внешними случайностями не истребимая восприимчивость и предпочтительная склонность ко всему, что существенно необходимо для нашего внутреннего облагораживания, спасла и мое дело в тяжелейших обстоятельствах. Злосчастные, опустошающие ум и сердце исторические обстоятельства, а вместе с ними и жестокость, охватив все отрасли и разделив людей, достигли в моем отечестве своего апогея. Множество людей, прежде с ясным умом и горячим сердцем отзывавшихся на все благородное и хорошее, погрузилось теперь в пучину расслабляющего дух и сердце мертвящего равнодушия ко всему, что не совпадало с мелочными интересами времени, которыми они так страстно были тогда увлечены. Несмотря на все, мне настолько благоприятствовало счастье, что моя деятельность даже в тот период вызвала надолго сохранившееся совпадение взглядов и чувств, причем даже у людей, вцепившихся, можно сказать, друг другу в волосы по всем основным вопросам современного им момента. В условиях изменчивого счастья всевозможных партий мои опыты могли длительное время продолжаться без всяких помех. Когда же такие помехи появились, опыты все же смогли продолжаться до сего дня; преодолевая все препятствия на своем пути, они все же устояли, хотя давно уже исчезло все то многое, чему предсказывали вечную жизнь. Правда, я должен сказать, что внешний успех опытов зависел не во всем и не только от впечатления, произведенного ими на взбудораженный улей моего дорогого отечества. Спокойное отношение заграницы обезвредило не один причиненный мне укус дикой пчелы и помогло мне не обращать внимания на гудение множества шмелей, круживших вокруг меня.
Основное в моем деле теперь уже обеспечено даже на случай моей смерти. И все же я не могу сказать, что мне для него больше нечего желать. Напротив, если оно и раньше требовало с моей стороны больших усилий, то теперь оно требует еще больших; если мне раньше помогали внимание, проверка, любовь, поддержка, то теперь я нуждаюсь в них вдвойне.
Что ни писалось и ни говорилось в порядке освещения моей практической деятельности как в защиту, так и против нее, как ни велико было число всякого рода людей, на месте обследовавших дело, и как ни многочисленны были предпринятые за границей и в нашей стране попытки подражать ему, но настоящая проверка дела, в таком виде, как она мне требуется в данный момент и как она нужна всему миру, если хорошо пройдет, еще даже не начиналась. Если дело поставлено хорошо, если оно действительно является таким, что о нем рассказывают специалисты и свидетели, безусловно достойные доверия; если верно, что оно возводит основание для воспитания, охватывающего все способности человека в полном их объеме и удовлетворяющего их запросы; если верно, что пробуждение и развитие всей любви, всей силы и всей деятельности, в которой человеческая природа нуждается для своего облагораживания, есть неизбежное следствие, вытекающее из его сущности и из средств, им применяемых; если верно, что это дело, поскольку оно таково, применимо в любых условиях и при любом положении человека; если верно, что, с одной стороны, и самая образованная мать не найдет ничего более возвышающего душу для завершения самого высокого домашнего образования и для развития своих способностей, чем собственная самостоятельная деятельность в духе таких взглядов на воспитание и чем такие средства воспитания, а с другой стороны, даже женщина из самой жалкой хижины также в совершенстве способна к возвышающей душу деятельности, причем зачастую тягостность ее положения скорей благоприятствует, чем препятствует ей в этом,— если все это верно или если можно хотя бы надеяться, что это вероятно, то кто же станет тогда отрицать, что неотложные потребности времени призывают незамедлительно развернуть напряженную деятельность по возобновлению испытания нашего дела?
И если верно, что наши современники ощущают такую потребность настолько же сильно, насколько слабо верят в возможность ее удовлетворения, то кто же, опять-таки, может отрицать, что возобновление проверки моего дела так же неотложно и необходимо, как велики и чреваты опасностью бедствия равнодушия и неверия в возможность облагородить род человеческий с помощью лучшего воспитания? Значимость дела требует такого испытания, чтобы исключить самую возможность дальнейших заблуждений на сей счет.
Единственно правильной проверкой качества урожая, полученного с засеянного поля, может служить только жатва. По мере ее приближения накапливается множество работ, обязательно предшествующих окончательной его оценке; от хорошего выполнения этих работ зависит и конечный результат. Если же не хватает необходимых для роста посеянной культуры средств или недостаточно заботливо за урожаем ухаживали, то полученный результат вовсе не свидетельствует против возможности получения верного урожая с данного поля при условии лучшего ухода за ним. Особенно важно учитывать такие моменты при опытной жатве, потому что урожайность новых культур, установленная на основе особого, опытного выращивания, имеет решающее значение для вопроса о том, будут или не будут в дальнейшем разводиться эти новые виды.
Что требуется для каждого опытного урожая, то требуется и мне. Что угрожает каждому опытному урожаю, то угрожает и мне. И если за урожаем необходимо тщательно следить во все отдельные периоды его сшревания, учитывая все особенности данной культуры, то и за моим урожаем это также необходимо делать. Культура, которой я посвящаю свою жизнь, с которой произвожу опыты, вызревает в разных формах. То она высокий, сверкающий, пышный цветок, то скромная душистая фиалка; то великолепно созревшая нива, то одинокий затерянный стебелек. Растет она везде по одним и тем же законам, но в самом различном окружении и внешне принимая тысячу разнообразнейших форм. Дорогое мое растение! Если незыблемость сохранения людьми именно таких взглядов не будет служить тебе, которому я посвящаю свою жизнь, опорой, ты будешь осквернено, попав в руки какого-нибудь глупца; тебе не избежать тогда этого. Один выдернет тебя с листвой и корнями из почвы, в которой ты только и можешь процветать, и со своей ограниченной верой лишь в собственную почву высадит тебя в песчаный грунт своего безумия. Другой сочтет особой честью посадить тебя рядом с высоким кипарисом, чтобы как можно тесней приблизить твои нежные корни к твердой древесине этого благородного дерева. Кое-кто решит даже, что ты в состоянии вырасти свежим и здоровым в тени больших паразитирующих и хищных растений. Даже слежавшийся в тысячи складок войлок запущенных лугов, на котором каждый год погибает множество нежных растений и где не может выжить ни единый росток, кроме растений с жесткими корнями и твердым стеблем,— даже эту войлочную почву, столетиями не тронутую рукой человека, кое-кто способен считать единственно подходящей для тебя почвой. Другие, напротив, способны заявить, что единственным местом, где ты будешь хорошо развиваться, может стать только теплица во всей ее высочайшей неестественности, с ее искусственным солнцем и искусственным удобрением. Многие стали бы даже обращаться с тобой как с полипом, в абсолютной уверенности, что если у них в руках окажется отрезанный от тебя кусочек, то ты все же целиком у них в руках; пусть в данный момент у них нет ни твоей головы, ни твоих ног, но они якобы могут потом сами отрасти снова. Дорогое растение! Немало есть таких, кто готов в момент твоего прекраснейшего цветения отрезать от твоего ствола усыпанную бутонами ветвь, чтобы опустить ее в стеклянную вазу для услаждения своих взоров. Когда же ветвь в этом стекле засохнет, они поднимут отчаянный вопль, станут зазывать с улицы всех встречных и поперечных, чтобы показать им ее и заявить, как сильно они обманулись в возлагаемых на тебя надеждах, каким пустым и обманчивым миражем оказалась пышность твоих бутонов, и все прочее, что можно при подобных обстоятельствах еще присоединить и добавить. Дорогое растение! И для тебя на свете окажется много глупцов и мало мудрецов. Немногие правильно поймут необходимость длительного ухода за тобой, а в особенности высшую необходимость дать тебе в совершенстве созреть. Тысячи, если они получат возможность распоряжаться твоей судьбой, срежут тебя раньше времени, а потом в сморщенном плоде, который из тебя вымолотят, станут усматривать не результат своей ошибки, а только твою слабость.
Как у любого другого полезного растения, так и у моего успех зависит от хорошего выполнения всего последовательного ряда необходимых для его созревания работ, с самого начала и до окончательного завершения. Между тем нельзя представить себе даже возможности такого их выполнения, если во всех случаях не будет для этого достаточного количества людей. Эти люди не только должны иметь навыки в отдельных работах, проводимых последовательно по мере развития данной культуры; они не только должны в совершенстве ознакомиться с особенностями выращиваемой культуры на разных этапах созревания и в разных ее формах. Эти люди должны прежде всего обладать твердым желанием действительно сделать все, в чем нуждается разводимая культура во всех неравных условиях ее произрастания и при всем разнообразии ее форм. Лишь при наличии достаточного числа людей, не только проникшихся моими взглядами на воспитание и его средства во всей их чистоте и полноте, но осознавших и весь нелегкий труд проведения таких взглядов в жизнь в разнообразнейших формахх станет возможно постепенно приступить к осуществлению проверки, которая положит предел всяким противоречивым суждениям о моем деле.
Последнее слово, которое должно быть сказано о моей деятельности, должно исходить от людей, годами живших и творивших в духе моих взглядов. Ведь они на себе самих познали, как эта жизнь и деятельность сказалась на всем их существе, на их собственных способностях и силах. Мало того, положив столько сил на практическое приложение этих взглядов, они не только на себе, они на людях всех классов, на людях разного возраста фактически убедились в том, что упражнения в мышлении, чувствах и деятельности, неуклонно предписываемые методом развития человеческих способностей, приносят результаты, являющиеся настолько же необходимым, неминуемым следствием самой природы человека, насколько средства метода воспитания извлечены из самих глубин этой природы.
Если я так много требую от последней проверки своего дела, то это потому необходимо, что она должна доказать не более и не менее, как тот факт, что мои опыты установили основы воспитания, охватывающие задатки человека во всем их объеме и удовлетворяющие их требованиям в этом объеме. Она должна решительным образом доказать, что пробуждение и формирование любви и всех сил, в которых природа человека нуждается для своего облагораживания, обязательно и неизбежно вытекают из ее существа и из свойственных ей средств. Проверка должна неопровержимо на фактах доказать,, что предложенные мной основы воспитания и все главнейшие его средства применимы для людей во всех положениях и при любых условиях жизни, что они так же доступны женщине из самой жалкой хижины, как необходимы и самой образованной матери.
Но для того чтобы такая проверка оказалась возможной, мой метод воспитания должен предварительно полностью завладеть умом и сердцем большого числа людей, в душе которых расцвела и воцарилась могучая способность широко воспринимать природу и усвоить воспринятое. Только такие люди, а никакие другие, должны засвидетельствовать, что средства метода, что вся жизнь и деятельность, протекающая под знаком его, оказывают то действие, которого мы от него ожидаем. Это свидетельство должно прозвучать в тысяче голосов. Оно должно звучать одинаково и в устах образованной женщины, и на языке бедной страдалицы; и ни один мужчина, ни одна женщина, чистосердечно, любовно и полностью изведавшие опыт, являющийся предпосылкой подобного свидетельства, не должны иметь повода для возражений против него.
Будет ли такое решающее испытание иметь место при моей жизни или после моей смерти — это не имеет значения. Но оно во что бы то ни стало должно иметь место раньше или позже, от этого зависит все. И мы должны признать своей серьезнейшей обязанностью все предпринять и все сделать для того, чтобы подготовить и обеспечить проведение такого последнего испытания, чтобы оно действительно состоялось, как только будет возможно. Пока же момент для него еще не подоспел, пока не созрели еще даже возможности для этого момента, можно и должно провести всестороннюю проверку отдельных разделов нашей деятельности.
Основные вопросы при этом сводятся к следующим. Удовлетворяет ли метод целям умственного образования? Целям образования нравственного и религиозного? Отвечает ли он целям обучения мастерству? Иначе говоря, дает ли он индивидуальным силам человека основу для формирования ума, воспитания сердца, для подготовки человека к овладению мастерством и профессией? Каждый из этих вопросов можно отдельно рассмотреть и проверить. Тысячи людей, которые не решились бы высказать свое суждение по всему делу в целом, вполне в состоянии правильно разобраться в каждом отдельном из этих вопросов. Учитывая отмеченную способность ряда лиц правильно судить об отдельных сторонах метода, можно раздробить три его основных раздела на более мелкие подразделения. И тогда можно найти немало людей, которые с абсолютной надежностью могут произвести проверку ценности метода в области умственного образования с учетом, например, вопросов, касающихся числа, формы или языка. Любой человек, какое бы положение ни занимал в жизни, если он на самом деле обладает высшим интеллектуальным развитием, если ему свойственна высокая степень внимательности при широком охвате вопроса и если он выработал в себе способность острого анализа разносторонних простых или сложных условий,— такой человек, даже если все остальные стороны вопроса для него являются книгой за семью печатями, все же вполне способен с этой стороны по действию, оказанному методом, вывести заключение о его внутренней высокой ценности. По меньшей мере этот человек в состоянии сделать вывод о том, что средства метода ведут к тем же результатам, какими обладает этот интеллектуально развитый человек. При всей ограниченности своих познаний в других областях такой человек вправе и способен, основываясь на предъявленных неоспоримых результатах высокой силы ума, вынести свое заключение о том, что средства, вызвавшие проявление такой силы, стоят того, чтобы извлечь их на поверхность.
То же самое способен сделать человек с чистой душой, высокими помыслами, исполненный благородной внутренней нравственной силы, но при ограниченной гибкости интеллекта и отсталости в мастерстве и профессиональных навыках. На основе близкого и длительного общения с детьми, воспитываемыми с помощью нашего метода, он также может уверенно судить о том, наблюдаются или не наблюдаются у них важнейшие черты свойственных ему самому душевных качеств, чувств, внутренней нравственной силы. Он найдет, что для воспитанников стало привычным в этом отношении то же самое, что привычно и ему. А если это так, он вправе с уверенностью судить, что как средства, которые оказались способны вызвать и вскормить в нем самом высокое религиозное и нравственное чувство, так и средства метода следует признать пригодными к этому, так как они вызывают такое же действие.
Я не обойду и третьей стороны вопроса. Возьмем человека, суждение которого по вопросам чисто интеллектуального образования и высокого душевного облагораживания никак нельзя принимать в расчет, но который обладает превосходной подготовкой в какой-нибудь профессии, в каком-нибудь мастерстве, который проявил себя в этой области самым блестящим образом. Он с абсолютной надежностью может судить о роли метода в подготовке людей для работы в области его профессии, его мастерства. Он должен будет признать наличие сил, бесспорно проявленных в этом направлении воспитанниками, и, основываясь на этом, сможет подтвердить своим авторитетным показанием несомненность благотворного воздействия метода в данной области.
Если же эти надежные эксперты по частным вопросам единогласно одобрят их, если единогласно — каждый по своему собственному убеждению — признают, что отдельные стороны метода соответствуют человеческой природе и удовлетворяют ее требованиям, то общее суждение о том, что метод в целом хорош, поскольку хороши его отдельные части, будет заранее обосновано. Если существует уверенность, что хороши все отдельные части, то вполне оправданно предположение, что хорошо и все вместе взятое. Иначе быть не может. Если какое-нибудь дело признано удовлетворительным во всех отдельных его частях, то нельзя не предположить, что оно и в целом соответствует цели. А что метод в отдельных своих частях вполне обоснован — тут я с полной уверенностью призываю испытующий взор проверки. Я имею право призвать глубочайшего мыслителя, или образованного логика, или образованного математика и сказать ему: «Приди и взгляни! Мои дети мыслят. Формы мышления, требующие даже трудных упражнений, им привычны».
Я имею право призвать человека с глубоким знанием какого-либо мастерства и задать ему вопрос: «Видел ли ты, чтобы где-нибудь легче и более всесторонне развивали глаз, руку и сообразительность ребенка?» Я имею право призвать энергичного представителя какой-нибудь профессии и спросить его: «Разве в результате применения моего метода дети не приучены к необходимому прилежанию и порядку, к любому напряжению и ко всем навыкам, на которых строятся счастье семейной жизни и результат работы во всех гражданских профессиях?»
Конечно, к проверке нравственности, самого святого в человеческой природе,- нельзя подойти с тем же безоговорочным «Приди и взгляни!». Здесь, где тебе придется заглянуть в самую глубину человеческой природы, где твой глаз должен как бы охватить ее внутреннюю просветленность и засвидетельствовать ее,— здесь примешиваются чувства, внушающие благоговение. Я не смею задавать подобных вопросов, а ты не смеешь давать подобного ответа. Мое стремление к высокой цели и мое желание укрепить силы человеческой природы благочестием и любовью, упрочить их верой признает каждый, чье сердце открыто для благочестия, любви и веры. Удалось ли мне это? Удалось ли мне этого добиться у всех моих детей — кто захочет судить об этом, кто имеет право об этом судить? Достаточно того, что я со всей серьезностью к этому стремлюсь... Для меня довольно и того, что человек, в душе которого царит любовь, правильно поймет мое стремление к этой цели. Более того, он не усмотрит в моих действиях никакого противоречия и ничего, что препятствует тому самому возвышенному и благородному, что он ищет. Точно так же глубокий знаток человеческой души и исследователь природы человека увидит в совершенствовании ума и в обучении мастерству, на что так явно нацелен метод, приближение к совершенствованию природы человека в целом, следовательно, и высокое содействие ее нравственному совершенствованию. В той мере, в какой можно способствовать развитию нравственного чувства внешними средствами и упражнением рукиг в той же мере я поистине смею заявить: «Приди и взгляни! Разве глаза моего ребенка не светятся покоем, весельем и радостью, присущими только развитому нравственному чувству?»
Теперь обращусь снова к внешним проявлениям человеческой природы. Я имею право спросить заботливую мать: «Способствую ли я в чем-нибудь легкомысленности человеческой природы? Или, может быть, убиваю бодрость и радости жизни, приучая детей к напряжению и упражняя их силы?» В ответе ее я заранее уверен, как уверен в ответе мыслителя и знающего специалиста, взявшего на себя проверку вопроса со своей профессиональной точки зрения. Этим я, однако, совершенно не намерен сказать, что какая-нибудь из областей моего дела в целом или в отдельных ее частях уже созрела до полного совершенства. Все еще только едва успело прорасти, и юный росток только еще устремился к зрелости, которой мы жаждем.
Следовательно, для проверки нашего нового дела нам нужны люди, способные различить и правильно оценить в нем силы, существование которых мы уверенно предвидим в период его юности. Нам нужны люди, способные в тех областях, для которых мы прибегли к их суждению, благодаря собственному опыту правильно распознать высокой пробы золото наших опытов под покровом шлака, пока еще его окутывающим и так часто вводящим в заблуждение неопытного человека, вызывая у него пренебрежительные и презрительные отзывы. Пусть тысяча болтунов никакой цены не придает нашему делу, потому что оно прорвалось на свет лишенным всех излюбленных одеяний нашего времени, не прикрывая бедности и нужды своего первичного окружения ни малейшим налетом тщеславия. В противоположность им, люди, в которых мы нуждаемся для проверки нашего дела, в самой его просвечивающей сквозь нищенские покровы наготе лучше и вернее распознают доказательство его внутреннего глубокого содержания, чем если бы оно явилось в излюбленных одеждах современности, в их мишурном блеске богатства и пышности. От таких людей, обладающих опытом в отдельных областях, мы и ожидаем правильного суждения о деталях наших мероприятий. Глубокие знатоки человеческих душ пойдут в этом направлении несколько дальше их. Хотя все наши средства еще очень далеки от совершенства,, эти люди ясно увидят, что средства эти, при всем различии их на первый взгляд разнородных подразделений, все же по сути дела согласуются между собой. В своем применении они все взаимодействуют, взаимно друг друга поддерживают, в одном как бы находят свое отражение все остальные. И все они в силу великого закона природы, следовательно в силу необходимости, связаны между собой,, так что совершенный метод, применяемый для развития одного, обязательно влечет за собой правильное формирование всех остальных. Такой глубокий исследователь природы человека признает, должен признать, что отдельные детали метода даже в его теперешнем состоянии в своем применении исходят из одного для всех общего центра и всегда снова к этому центру возвращаются. И он поймет также, почему это происходит.
Но где он, этот человек, призванный вынести свое суждение о нас? Где они все, в чьем испытующем взоре мы так нуждаемся, потому что хотим с успехом привлечь свой век к участию в наших усилиях, направленных на важнейшие, священнейшие интересы, и к их поддержке? И какими средствами обладаем мы, чтобы призвать этих людей высказать свое мнение и воздействовать на их волю в этом направлении?
В узких рамках частного заведения такая деятельность не в состоянии даже созреть сама по себе так быстро и так разносторонне, как это требовалось бы. Еще меньше она в состоянии обеспечить себе внешнее распространение, необходимое ей для того, чтобы явиться человечеству при всех его разнообразных взглядах в качестве неопровержимого образца наилучшего воспитания, оправдавшего себя на деле.
Отгороженная противоестественными рамками от жизни, в которой она нуждается, наша деятельность находится в таком положении, когда никто по-настоящему не видит и не может понять, чего мы добиваемся. Да по-настоящему мы и сами не сумеем это понять как следует, пока наше дело не вырвется из сковывающих его теперь рамок и не примкнет ко всему прочему, сообразному с природой, что уже на свете действительно существует в деле образования. Только приладившись ко всему этому уже существующему, наше дело обнаружит свою истинную сообразность с природой. Частное заведение, если оно близко к достижению высокой степени доступного ему совершенства, в состоянии объединить в себе очень многое из того, что уцелело еще хорошего в наших воспитательных мерах, несмотря на всю искусственность нашего домашнего быта и общественной жизни. Однако каждому такому заведению в силу своеобразия его характера установлены определенные рамки. Они оставляют вне круга его досягаемости очень многое, чего требуют принципы этого заведения, что было бы совершенно необходимо для его усовершенствования. Условия помещения и характер персонала лишают каждое такое заведение полного простора, чего требует и требовать должно природ о-сообразное воспитание. А требовать этого природосообразное воспитание должно даже в самых мелких начальных экспериментах и попытках, иначе каждый подобный опыт окажется оторванным от всего соответствующего природе, что имеется в его окружении, то есть очутится вне той единственной стихии, в которой только и может жить и успешно развиваться. Как каждое создание, попавшее в подобное положение, он должен умереть, и он умрет в полном сознании своих богатых сил, изнемогая от отсутствия необходимого для них питания. Именно потому, что мы не знаем стихии прйродосообразного воспитания, то есть не знаем бесконечного множества того прйродосообразного, что уже имеется в нашей среде и к чему нам следует накрепко привязать наши воспитательные средства,— именно поэтому мы так бессильны в каждом своем шаге, который ведет к конечной цели такого воспитания. Мир во всех отношениях гораздо ближе к истине, чем он думает; вернее говоря, повсеместно сияние истины светло и ясно встает перед глазами человека. Дело только в глазах, но у людей они везде так же испорчены и непригодны для восприятия света истины, как глаза крота, живущего под землей, для восприятия света солнца.
Особенно ясно высказывается природа относительно того, что должен принести каждой человеческой личности сообразный ей метод воспитания. Среди многих и многих нюансов условий жизни человека нет ни одного, который не бросал бы чистого и яркого света на этот вопрос для каждого, кто обращает взгляд на свет и, чей глаз в состоянии его вынести; ни одного, который не показывал бы каждому человеку, способному на сильные и чистые чувства, великие и возвышенные притягательные стороны этого вопроса. Решительное предпочтение всего, что в этом деле истинно и прекрасно, живет в сердце любого неиспорченного отца и любой неиспорченной матери. Так и должно быть, живое понимание этого присуще всему невинному и каждой нравственной силе. Поэтому примеры той же истинности и той же силы, которые лежат в основе такого метода воспитания и которые он демонстрирует на деле, встречаются в жизни в тысячах разных убеждений. Каждый, кто с чистой душой подходит к ним, может их наблюдать. Такие убеждения должны существовать, они должны существовать повсеместно, они не могут не существовать. Неотвратимые обстоятельства вызывают везде возникновение навыков, соответствующих потребности в таком воспитании. С ними свыкаются, it в тысячах и тысячах домов они перерастают в обычай, передаются от отца к сыну. Но это не все. Повсюду существуют общественные учреждения, обязательные гражданские установления, свободные благотворительные и христианские объединения. При величайшем разнообразии внешних форм все они содействуют сохранению и оживлению всего, что уже существует в природе в данной области, все они в большей или меньшей степени ему полезны. На первом месте, конечно, стоит семейная жизнь. Материнское чувство, сила отцовского воздействия, семейные добродетели, вся прелесть любви, весь опыт окружающей среды, образование через труд, взаимосвязь всего этого хорошего и его воздействие через узы, объединяющие членов семьи, домашние неприятности и заботы, неизбежные даже в обеспеченных семьях,— все это самой природой установленные основы поистине хорошего воспитания. В них мы имеем богатое сплетение нитей, и к этим нитям можно легко и уверенно подсоединить все то, в чем нуждается такое воспитание.
Сознавая все преимущества жизни в семье, люди тем не менее всегда чувствовали, что применение всего комплекса воспитательных мер, в каждый данный момент считавшихся наилучшими, в домашней обстановке может быть чрезвычайно распыленным. Не говоря уже о том, что этот комплекс не может быть объединен во всех семьях, его невозможно встретить в объединенном виде даже внутри отдельной семьи. Даже семьям, лучше других приспособленным для целей воспитания, все же недоставало опыта, воспитательных средств, обширных и систематизированных знаний. Кроме того, семейные и гражданские условия отнимали у многих родителей необходимое время, чтобы обучить своих детей тому, в чем сами родители действительно хорошо разбирались.
Чтобы избежать последствий такой двойной ограниченности домашнего обучения, стали открывать школы. Но от школ никогда не следует ожидать, что они охватят воспитание человека в целом, что они за отца и мать, за родной дом и семью будут делать для воспитания сердца и ума ребенка, а также и для его профессионального образования все, что для этого должно быть сделано. Заменой семейному воспитанию школы никогда в жизни стать не смогут; они могут служить миру в качестве дополнения к такому воспитанию и для заполнения его пробелов. Их высшая цель может состоять лишь в том, чтобы закрепить, усилить и расширить для своих целей дух семейной жизни. Их высшая цель может быть направлена лишь на то, чтобы усилить, усовершенствовать средства воспитания рассудительности, любви и профессиональных способностей, данные жизнью в семье, дополнить их новыми средствами и теснейшим образом увязать эти новые средства с теми, что применялись прежде. Где сложилось именно такое положение и школы действуют именно в таком направлении, как бы ни были далеки от совершенства отдельные их воспитательные средства; где школы действуют в полном согласии между собой и с фундаментом, на котором они прежде всего должны стоять, то есть с жизнью ребенка в семье; где учение в школе ничего другого собой, в сущности, не представляет, как только хорошо упорядоченное и хорошо рассчитанное продолжение, распространение, исправление и усовершенствование способностей и навыков, всегда развивающихся под священной сенью родного дома,— там школы поистине заслуживают благодарности и доверия всякого хорошего отца и любой доброй матери. Такого рода школы приобрели доверие, вера народа в них все еще повсеместна. По-видимому, школы были когда-то хороши. Если бы они никогда не были такими, если бы никогда раньше не действовали в полном согласии с тем, что есть хорошего в семейной жизни и что стало хорошим благодаря жизни в семье, люди никогда не стали бы так верить в них. Чтобы в них так поверили, надо было, чтобы школы были когда-то хороши, но не обязательно во всем хороши, во всем совершенны.
Человеческой природе присуща глубокая взаимосвязь между всем хорошим в ней. Развитие до совершенства какого-нибудь одного-еди-нственного из задатков человека способствует развитию всех остальных сил нашей души и во всем облегчает такое развитие. Отсюда следует, что если твой ребенок встречает достаточную поддержку для одного-единственного из своих задатков, то тем самым у него одновременно пробуждаются и оживляются все остальные. Ты не можешь пробудить и формировать ум ребенка в полном соответствии с его задатками, если одновременно не оживляешь и не пробуждаешь главнейших сил сердца, действенно не упражняешь в физических навыках, необходимых человеку в его положении. Вот благодаря этому-то люди и поверили в такого рода школы; благодаря этому люди всегда будут верить в школы, пока они будут хороши хотя бы в одном-единственном отношении.
Но если они не будут хороши в таком отношении, если они даже в одном-единственном отношении не будут базироваться на природе, а, напротив, во всем, абсолютно во всем станут противоречить ей; если они настолько опустятся, что станут тормозить все природные силы, не будут упорядочивать развитие природных задатков, а станут подавлять их; если они дойдут до такого падения, что перестанут энергично возвышать сердце и ум в каком бы то ни было отношении и даже перестанут в должной мере удовлетворять требованиям формирования технических умений и подготовки к профессии; если они так низко падут, что станут способны, если можно так выразиться, свернуть шею всякой истине, всякой свободе, всякой широте охвата, в чем по самой своей сути нуждаются воспитание ума и сердца и формирование технических умений, и таким путем психологически обусловят подлинную смерть всех сил нашей природы; если при этом в народе все еще сохранится вера в подобные школы,— тогда, о боже, как же низко пало человечество! Значит, воспитание отдано на произвол людям, жаждущим дурного и использующим все дурное. Тогда тираны отдают школы в руки приниженного сброда учителей, явно ничего не сохранивших в своей душе из задатков человеческой природы. Такие учителя лишь способны раболепно, лицемерно даже последние остатки высокого добра принести в жертву ложному образованию, при котором полностью парализуется все, что есть в человеческой природе святого и возвышенного. Дурные люди тогда с величайшим усердием поддерживают существование подобных школ. Если власть у них в руках, они даже нищему в стране повелевают заставить своего ребенка, пусть он раздет и голоден, покинуть отца и мать и пойти в такую школу. Тиран! Твой преданный слуга при этом по утрам начинает занятия с детьми в школе с хвалебной, а заканчивает их благодарственной молитвой за тебя.
Мне больше нечего сказать. Вера в подобные школы всегда оказывает самое роковое влияние, завершая испорченность семейного быта. А эта испорченность, в свою очередь, способствует укреплению глупости, царящей в стране. И тогда, естественно, вместо средств, противодействующих злу в этом деле, на свет появляются приказы, которыми зло доводится до крайних пределов и увековечивается.
Где существует такое положение в главных своих чертах, если даже оно в десять раз менее ярко выражено, чем я это обрисовал, и замаскировано видимостью строжайшего надзора, ревизий, инспекторов, коллегий и всего подобного суетного вздора, которым принято вуалировать бездушные и бессердечные формы; где оно утвердилось, не встречая сопротивления, в заведомой ограниченности и бессердечности школьных учителей и инспекционного персонала; где оно укоренилось в неизменных формах почитаемой народом, а посему де-факто неприкосновенной злой силы избитой рутины, широко и сильно противоборствующей человеческой природе,— там цеховое право этого гибельного зла завладело вечной позицией, имея опору в большинстве общественного мнения. Но не только большинство народа, но и большая часть духовных и светских его руководителей в данном случае тоже остается верна избитому шаблону, с той, однако, разницей, что, в противоположность народу, эти руководители поступают так не по незнанию и не в простоте души. Чаще всего они отлично знают, чего хотят и что делают, когда подобный заросший колючками и чертополохом пустырь рутины объявляют самой лучшей почвой для школьного дела и загоняют на этот пустырь детей парода. А ведь ни один пастух не станет никогда выгонять своих овец на пастбище, если он своими собственными глазами видит, что оно заросло ядовитыми растениями.
Где дело зашло так далеко, там любой попытке действовать в противоположном направлении противостоят почти непреодолимые препятствия. Чем лучше будет такая попытка по своему существу, тем больше она противна духу учительского персонала, который единственно только и мог бы в подобных обстоятельствах провести ее в жизнь. При свойственных такому персоналу неестественности и хаотичности самая высокая естественность и высочайшая ясность должны восприниматься им как огорчение, как глупость. Самое большое несчастье, которое может грозить подобной попытке,— это наверняка попасть в руки таких людей. Неестественность, где бы она ни встречалась, лишает все естественности; злостность превращает все во зло, хаотичность вносит во все хаос, а запачканное пачкает все кругом. Попав в руки к полулюдям, ничто человеческое не остается цельным; попав в руки к бессилию, даже самая великая сила становится бессильной, а в руках у бессердечия даже глубочайшая сердечность становится бессердечной. Никогда, никогда в жизни не соберешь ты фиг с колючек, а с чертополоха не снимешь винограда.
И все же, друг человечества, изыскивающий лучшие основания для воспитания, даже если узы твоего положения приковывают тебя к местам, где сословные и личные запросы, нравы, привычки и прихоти глумятся над всем святым и вечным, что заложено в природе человека,— не теряй из-за этого мужества. Человек во всех случаях силен среди людей, если только он хочет быть сильным. Ощути свою силу, но ощути ее чистой, такой, как она в тебе заложена, не смешивай ее с развращенностью, которой охвачена окружающая, тебя среда. Тебе ни в коем случае не следует начинать свое дело с атак против ошибок, безумия, против того, что вошло в привычку и чем обычно пользуются, против всего, что препятствует твоим целям. Тебе ни в коем случае не следует основывать воздействия своего великодушия и свободы, с которой ты вышел на поиски добра, на разоблачении черствости, с которой люди вокруг тебя, особенно пользующиеся большим влиянием, противодействуют добру. Тебе ни в коем случае не следует в усилиях, направленных на развитие и оживление чистых, устремленных к истине и праву помыслов, задерживаться в лабиринте червоточин спорных мнений. В грязи этих запутанных ходов правда едва просачивается и бродит как потерянная. Стоит червю или крысе проложить новый ход в этой грязи, как она тотчас же принимает новые очертания. Эта грязь сегодня никогда не будет такой, какой была вчера; сегодня она никогда не будет там, где она находилась вчера. Даже самая высокая истина в подобном лабиринте ночи и заблуждений не найдет опоры в глубине человеческой природы. Люди упражняют остроумие на изменчивом облике истины, и верить в нее им нравится не ради убеждений, а ради игры, которую они вокруг этого ведут.
Вообще если ты, вместо того чтобы творить добро, станешь бороться против зла, то ты ничего не сделаешь на пользу добру, а только разобьешь себе голову о стену к вящей пользе зла. Чем сильнее твое окружение сопротивляется существу твоих конечных целей, тем более ты должен придерживаться только творения добра, а мимо зла проходить, как если бы его не было. Сильный только правдой и любовью, ты должен стремиться навстречу цели, ничем не отвлекаясь, и силу свою ты должен применять бережно, но также и обдуманно. Гарантия успеха твоих усилий в борьбе против заблуждения и эгоизма лежит не в силе, с которой ты можешь атаковать их в бесконечном множестве обманчивых явлений, с какими они ведут свою игру, тем же оружием. Гарантия лежит в той силе, с какой ты должен помочь духу истины и любви явиться во всей невинности и всей ясности своего существа, исполненного внутренней божественной силы противостоять всякому злу. Твоя величайшая сила в таких обстоятельствах должна найти свое выражение в другом. Людей, при подобном положении обнаруживающих в душе сочувствие к лучшим основам воспитания и проявляющих несогласие с испорченностью эпохи и своего окружения, ты должен, каждого в отдельности, просветить относительно этих основ и заинтересовать их. Этим ты сможешь создать себе опору и подготовишь круг деятельности на пользу своему делу, не наталкиваясь на черствость, с которой окружающей тебя мир сопротивляется твоим целям.
Когда ты получил такую опору, когда ты приобрел союзников, которые умом и сердцем с тобою, когда они рядом с тобою выступят в борьбе за то, что ты ищешь, вот тогда используй их присутствие со всей своей силой. Увеличивай количество таких людей, укрепляй и возвышай их силу, используя их в деле. При этом ты все хорошее у них связываешь со всем хорошим, что есть у тебя. Тем самым ты во многих отношениях помогаешь освоить и полюбить это твое хорошее и другим людям, которым легче распознать его у твоих друзей, чем у тебя самого. Уверуй твердо во внутреннюю взаимосвязь всего хорошего и в его способность придавать новую мощь всему другому хорошему, с чем оно приходит в соприкосновение. Благодаря такой способности в нем развивается созидательная сила для еще более высокого, невиданного блага. Оно же затем в борьбе с существующей развращенностью мира и проявит ту тихую, но всепобеждающую мощь, с какой у ребенка незримая сила прорезающегося нового зуба с корнем приподымает старый зуб, выталкивает его и становится на его место, как будто старого никогда и не бывало. Самое главное во всем деле — это способность добра вытолкнуть зло из его гнезда; к моменту своего проявления она должна быть настолько же совершенной, насколько сила прорезающегося нового зуба достигла совершенства еще до того, как он появился из своего укрытия, чтобы приступить к своему делу. От этого внутреннего совершенства добра, которое ты призываешь на помощь в своей борьбе со злом, в твоем деле зависит все. Ты должен чувствовать, что внутренняя сила необходимая тебе для твоей цели, до такой степени созрела; ты должен настолько продвинуться, что будешь способен оживить добро, которое ищешь, во всем его внутреннем совершенстве в душе многих окружающих тебя людей. Они, уверовав в развитые тобою в них силы, под давлением своей собственной природы станут стремиться жить для добра которое ты ищешь. Если этого достиг, тогда с тем хорошим, которое ищешь, с неопровержимым и вечным, что лежит в основе такого воззрения на добро, с возвышенным и священным, что лежит в основе практического осуществления этого добра, ты смело и спокойно иди туда, где царят заблуждения, себялюбие и вся развращенность, которые с мнимой силой сопротивляются твоей истине и твоей любви. Иди и не бойся: ночные тени исчезнут и должны исчезнуть всюду, где действительно вспыхивают лучи солнца. Действие всякого созревшего и достигшего совершенства добра неудержимо и неистребимо. Ты можешь и должен в это верить, но только тебе никогда не следует принимать за добро то, что в действительности им не является; принимать за созревшее и достигшее совершенства добро, которое в действительности еще не созрело и совершенства не достигло.
Приворот является магическим воздействием на человека помимо его воли. Принято различать два вида приворота – любовный и сексуальный. Чем же они отличаются между собой?
По данным статистики, наши соотечественницы ежегодно тратят баснословные суммы денег на экстрасенсов, гадалок. Воистину, вера в силу слова огромна. Но оправдана ли она?
Порча насылается на человека намеренно, при этом считается, что она действует на биоэнергетику жертвы. Наиболее уязвимыми являются дети, беременные и кормящие женщины.
Испокон веков люди пытались приворожить любимого человека и делали это с помощью магии. Существуют готовые рецепты приворотов, но надежнее обратиться к магу.
Достаточно ясные образы из сна производят неизгладимое впечатление на проснувшегося человека. Если через какое-то время события во сне воплощаются наяву, то люди убеждаются в том, что данный сон был вещим. Вещие сны отличаются от обычных тем, что они, за редким исключением, имеют прямое значение. Вещий сон всегда яркий, запоминающийся...
Существует стойкое убеждение, что сны про умерших людей не относятся к жанру ужасов, а, напротив, часто являются вещими снами. Так, например, стоит прислушиваться к словам покойников, потому что все они как правило являются прямыми и правдивыми, в отличие от иносказаний, которые произносят другие персонажи наших сновидений...
Если приснился какой-то плохой сон, то он запоминается почти всем и не выходит из головы длительное время. Часто человека пугает даже не столько само содержимое сновидения, а его последствия, ведь большинство из нас верит, что сны мы видим совсем не напрасно. Как выяснили ученые, плохой сон чаще всего снится человеку уже под самое утро...
Согласно Миллеру, сны, в которых снятся кошки – знак, предвещающий неудачу. Кроме случаев, когда кошку удается убить или прогнать. Если кошка нападает на сновидца, то это означает...
Как правило, змеи – это всегда что-то нехорошее, это предвестники будущих неприятностей. Если снятся змеи, которые активно шевелятся и извиваются, то говорят о том, что ...
Снятся деньги обычно к хлопотам, связанным с самыми разными сферами жизни людей. При этом надо обращать внимание, что за деньги снятся – медные, золотые или бумажные...
Сонник Миллера обещает, что если во сне паук плетет паутину, то в доме все будет спокойно и мирно, а если просто снятся пауки, то надо более внимательно отнестись к своей работе, и тогда...
При выборе имени для ребенка необходимо обращать внимание на сочетание выбранного имени и отчества. Предлагаем вам несколько практических советов и рекомендаций.
Хорошее сочетание имени и фамилии играет заметную роль для формирования комфортного существования и счастливой судьбы каждого из нас. Как же его добиться?
Еще недавно многие полагали, что брак по расчету - это архаический пережиток прошлого. Тем не менее, этот вид брака благополучно существует и в наши дни.
Очевидно, что уход за собой необходим любой девушке и женщине в любом возрасте. Но в чем он должен заключаться? С чего начать?
Представляем вам примерный список процедур по уходу за собой в домашних условиях, который вы можете взять за основу и переделать непосредственно под себя.
Та-а-а-к… Повеселилась вчера на дружеской вечеринке… а сегодня из зеркала смотрит на меня незнакомая тётя: убедительные круги под глазами, синева, а первые морщинки
просто кричат о моём биологическом возрасте всем окружающим. Выход один – маскироваться!
Нанесение косметических масок для кожи - одна из самых популярных и эффективных процедур, заметно улучшающая состояние кожных покровов и позволяющая насытить кожу лица необходимыми витаминами. Приготовление масок занимает буквально несколько минут!
Каждая женщина в состоянии выглядеть исключительно стильно, тратя на обновление своего гардероба вполне посильные суммы. И добиться этого совсем несложно – достаточно следовать нескольким простым правилам.
С давних времен и до наших дней люди верят в магическую силу камней, в то, что энергия камня сможет защитить от опасности, поможет человеку быть здоровым и счастливым.
Для выбора амулета не очень важно, соответствует ли минерал нужному знаку Зодиака его владельца. Тут дело совершенно в другом.
© Все права на статьи принадлежат авторам сайта, если не указано иное.
16 +