На свою сестру Прагу Братислава не похожа. Столица Словакии имеет свой неповторимый облик. Подвинутая к Дунаю холмистыми отрогами Белых Карпат, одетых виноградниками, Братислава выглядит южным городом. Камень ее не темносерый, как в Праге, а светлый. Под яркосиним небом он переливает всеми оттенками светлосерого и белого. Город словно возник из дунайской пены. Именно такое сравнение приходит в голову, когда стоишь на холме, у стен замка Марии Терезы. И башни Братиславы другие. Это не готические, темные башни старой Праги. Здесь часты формы барокко. На одной фигурной маковке — еще маковка, еще и еще, и все они точно насажены на длинный, острый шпиль. Зодчие многих национальностей и эпох строили Братиславу. Она разностильна, но зато лишена строгости, в ней есть солнечная улыбка, затейливость, живая фантазия.
Осмотр города надо начинать с холма, на котором мы стоим. Замок еще полтора столетия назад был опустошен пожаром, остались одни стены с пустыми окнами. Большой, грузный, он возвышается над городом как черное гнездо зловещей птицы. Мария Тереза действительно останавливалась в нем, но уже тогда замок был очень стар. Стены его помнят коронацию средневековых венгерских королей, имевших в Пошони — так называлась Братислава по-мадьярски — свою резиденцию. Еще раньше на холме стояла римская крепость. Мы спускаемся в подвалы замка, где размещалась караульная рота, в подземные тюрьмы, арсеналы, в конюшню с выдолбленным там колодцем на случай осады. Перелезаем через камни, прыгаем через прокопы, спешим, так как боимся потерять из виду нашего спутника — братиславца. Остановить его трудно. Худощавый, верткий, жилистый, он весь в движении.
— Позриете! — звенит впереди его голос под темными сводами, где редкие лампочки едва позволяют что-нибудь узреть.
Скоро замок преобразится. Пройдет несколько лет — самая малость для его возраста, — и он будет восстановлен. Хозяева здесь — студенты Словацкого университета во главе с учеными-археологами. Они очищают от обломков двор, обнажают римскую кладку, находят оружие, посуду, украшения.
Вылезаем на поверхность. Рядом с замком, на той же вершине холма, — огромный летний амфитеатр. Он сооружен в последние годы. Здесь не раз выступали советские артисты. В самом деле, какой зал вместит всех желающих посмотреть ансамбль песни и пляски Советской Армии! Или ансамбль танца Грузии!
Не хочется уходить отсюда. Мчится Дунай, уходя в дрожащую, жаркую даль, в мареве словно растворяются кубы новых кварталов на окраине города.
— Там, — и рука нашего спутника протягивается,— студенческий городок. Нет, вы не туда глядите. От Мандерлака два пальца влево. Нет, лучше три...
— От Мандерлака? — спрашиваю я.
— Гей, — отвечает он вполне деловито, так как этот лихой возглас есть словацкое «да». — Пока что Мандерлак, уродина Мандерлак служит как бы ориентиром. Самое высокое здание в городе. Я расскажу вам о нем любопытную историю потом.
— Вы, товарищ Черняк, — говорю я, — знаете каждый дом в Братиславе.
— Гей, гей. Я давно, знаете, изучаю город. Еще с довоенных лет. Вы понимаете, когда ходишь с котомкой да с топором, тут попросишься в саду поработать, там раму починить или собачью будку сделать...
Теперь Михал Черняк — видный инженер-строитель. Он любит свою Братиславу нежно, ревниво, но взыскательно. Мы спускаемся с холма, идем по узкой улочке, ниспадающей ступенями, и выражение лица Черняка меняется.
— Вы взгляните, какой ужас! Зайдемте, прошу вас, во дворик. Полтора-два метра ширины. Весь двор! А? Где солнце? Солнца нет, его никогда не бывает тут. Гей. И тут еще живут. Людей мы должны переселить, как можно скорее переселить.
Снаружи облитые светом жаркого полудня, домики старой Братиславы — крохотные, тесные, внутри полные сумрака. Он так густ, что его, кажется, можно схватить в горсть, тени необычайно резки.
Улочка ведет к центру города. Приземистые двухэтажные дома с балконами, чем-то напоминающие окраину нашего причерноморского города, акации, маленькие треугольные скверы с известковыми памятниками в честь местного святого или в память избавления от моровой язвы. Чаша фонтана, тяжело и пышно украшенная амурами, гирляндами и гербами. И снова шпалеры акаций, выгоревших дожелта. Скоро улица распахивается в площадь. Посередине — бронзовый Гвиездослав. Около него сажают деревья, разбивают бульвар. С левой стороны высятся неровной стеной узкие шести- семиэтажные дома. Лицо Черняка то проясняется, то хмурится. — Вы представляете теперь, что значит строить в Братиславе. Попробуйте определить ведущий стиль города, когда такая мешанина...
Трудно найти два здания, сходных между собой. Безотрадная гладкость стекло-бетонного куба соседствует с доходным домом прошлого века, с русалками и нептунами на фасаде. Дальше — некое фантастическое сочетание бесчисленных карнизов и колонн. А на правой стороне площади — тяжеловесное здание с верандами, придающими ему подобие многопалубного парохода, с широченными витринами кафе, — отель «Карлтон». По палубе степенно двигаются официанты, разнося кофе и воду. Да, к чашке черного «турка» здесь — и это еще один признак юго-восточной Европы — подают стакан холодной воды. У самой балюстрады спозаранку занял место франт в сером костюме и белой рубашке с отложным воротником. Он сидит, видный всем на площади, и вид у него такой, словно он в центре мироздания. Черняк, и без того обозленный нестройностью братиславской архитектуры, увидел его и взорвался.
— Прогульщик! Наверное, прогульщик! Вообще, до чего много времени тратят некоторые в кафе! Уму непостижимо! Почему мне некогда торчать днем в кафе? — спросил он запальчиво.
Затем вид Национального театра, замыкающего вытянутую площадь, немного успокоил Черняка. Это здание благородных форм словно пытается видом своим внести согласие в стилевую сумятицу, царящую вокруг.
На афише — «Крутнява», то есть «Водоворот». Это первая словацкая опера. Появилась она при народной власти, так же как словацкая оперетта, словацкие кинофильмы.
Против фасада театра — фонтан в виде девы, сидящей на лебеде, вокруг него теснятся разомлевшие от жары голуби. Бросив на деву снисходительный взгляд, Черняк тянет нас вправо, туда, где на высоком каменном постаменте стоит подняв руки в вольном размахе аллегорическая фигура Победы с пальмовой ветвью. Легкость, изящество, динамичность, гордую силу воплотил в ней скульптор. Он посвятил свое творение советским воинам, освободившим Братиславу от гитлеровцев.
— Прекрасный памятник, — сказал я Черняку. — Вообще, вы слишком строги к Братиславе.
— Погодите, я вам покажу Мандерлак, — бросил он угрожающе. — Мандерлак у меня вот где, — и он ткнул пальцем в область печени.
Мандерлак — двенадцатиэтажная четырехугольная призма — вдвигается углом чуть ли не в середину площади, на которую мы вышли по кривой, узкой, застроенной бетонными кубическими домами улице. Названо это крупнейшее в городе высотное сооружение по имени бывшего хозяина, разбогатевшего на поставках мяса в армию Франца Иосифа. Четверть миллиона заплатил Мандерлак чиновникам муниципалитета за то, чтобы ему разрешили поставить этот домище, явную помеху транспорту. Движение растет, — рассуждал жадный и неумный делец, — рано или поздно город купит здание на слом и даст любую цену.
Мандерлак не успел осуществить свой замысел. Дом остался как уродливая память о бывших хозяевах Братиславы, отличавшихся непомерной жадностью, дикостью и безвкусием.
Справа площадь суживается в улицу, которая выводит к мосту через Дунай. Здесь сбегаются к реке еще несколько улиц, образуя острые углы. За мостом, на низком, плоском берегу зеленеет фруктовыми деревьями, алеет крышами пригород Петржалка.
Пучок улиц, сходящихся к перевозу через реку, — такова суть планировки Братиславы. Ведь она возникла на скрещении больших торговых путей — «янтарного», соединявшего ближний Восток с Балтикой, «железного», который вел к рудникам Чехии. Братислава стала городом богатым, заметным, эпоха Возрождения дала ей своих ваятелей и зодчих, — и в этом Черняк предлагает нам немедленно убедиться.
Как человек, демонстрирующий свое величайшее сокровище, впускает он нас в небольшой затененный двор. Вся фигура Черняка меняется. Ступает он тихо, с благоговейной торжественностью. Притих и Паличек. Чем поражает этот дворик? Что в нем примечательного? Точеные колонны и арки галерей, выходящих на него? Фонтан с скульптурой? Каменные скамьи с головами химер? Башня с часами, бросающая сюда свою четкую тень? Нет, ничто в отдельности, а все вместе, вся эта поэма из камня, вызывающая в памяти чеканно-стройные и вместе с тем страстные строки Данте. Старая ратуша Братиславы представляет собой такой шедевр искусства, каких, верно, немного и в Италии. Год постройки — 1581. Налюбовавшись, мы выходим на миниатюрную площадь и опять останавливаемся, — на нас смотрит каменный рыцарь Роланд, ровесник ратуши, взнесенный высоко над чашей фонтана.
Если Прага — стобашенная, то Братиславу надо назвать стофонтанной. Как они разнообразны — фонтаны словацкой столицы, сколько в них воображения, дерзости! Да, и дерзости! Иначе не скажешь, глядя на медведя со щитом, сидящего на узорчатом пьедестале и взирающего на новый восьмиэтажный дом, гладкий, прямолинейный, согретый лишь пирамидальными тополями, высаженными у фасада. Таковы контрасты этого удивительного города.
Сложность проблемы, захватившей Черняка, понятна. Как найти стиль новой Братиславы?
Создается он, понятно, не сразу. А город растет, зовет к себе людей строить генераторы, станки, краны и другие машины, вовсе не вырабатывавшиеся тут прежде, выпускать химические изделия, ткани из хлопка и искусственного волокна, делать вино, сигареты, печатать книги. Население после войны почти удвоилось. Врезаясь в виноградники, в кукурузные поля, стремительно вытягиваются на юг, по придунайской равнине, новые улицы. Не всегда есть время даже придумать названия новорожденных районов. «Пять стоквартирных» — так именовался недавно участок городской стройки. Все пять уже готовы, за окнами поет радио, ветер играет занавесками. Как называется жилой комплекс? Да все так же — «Пять стоквартирных». Равнина просторна, новые площади Братиславы отличаются непривычной для страны шириной. Площадь Готвальда, возникшая на бывшей окраине, теперь стала вторым центром города. На ней — мощное одиннадцатиэтажное здание почты и телеграфа, а против него —
Политехнический институт. Строят здесь крупно, с размахом. Это характерно для Словакии.
Мы вылезаем из машины у студенческого городка. Только что законченные корпуса его выглядят не стандартно, там и сям на светлую поверхность фасадов наброшены как бы ковры с цветастым словацким орнаментом.
Черняк смотрит испытующе, строго. Перед нами лишь деталь будущего стиля Братиславы.
— То, что есть сейчас, я сравниваю с тем, что мы воздвигнем завтра, — говорит он. — Поэтому я вечно недоволен. Говорят, у меня плохой характер.
— Нет, наоборот, — вежливо подает голос Паличек. — Для дела очень подходящий характер.
Будущее — оно пока на листах ватманской бумаги. Но оно уже воплощается в камень, когда пишутся эти строки! В служебном кабинете Черняка, куда мы заехали на перепутье, много проектов молодых талантливых архитекторов, свободных от преклонения перед «рационалистическим» зодчеством. Дом — не наглядное пособие по геометрии!
— Видите! Не так уж много нужно, чтобы заставить многоэтажную постройку улыбнуться. Вот веранда, охватывающая угол. Она чем-то напоминает галерею старой ратуши, не правда ли? А башенка! Тут она как раз на месте.
Так говорит, перелистывая альбом, Михал Черняк, недавний плотник. Потом мы отставляем альбомы и долго беседуем о судьбах Братиславы. Под рукой у Черняка листок бумаги, рука инженера набрасывает сплетения лиан, листья — сложный, тонкий, бесконечный узор.
— Привычка, — говорит он, заметив, что я слежу за его рукой. — Привычка — это железная рубашка, как гласит пословица. Не вылезешь. А началось, знаете, с чего? Ремонтировали мы дом у одного коммерсанта, до войны еще. Одна проклятая доска возьми и свались на меня. Повредила нерв в руке. Ограждений тогда не делали, не жалели рабочего человека. Ну, топор я держать мог, а поступил в институт, взял рейсфедер да принялся за черчение — и не тут-то было!
Хоть плачь! Представляете мое положение? Надо мной и так некоторые посмеивались, — я был на курсе самый великовозрастный. Что делать? Неужели бросать учебу? Нет, чувствую — умереть легче. Так давно мечтал! учиться, открылись наконец двери для нас — и такая беда! Кинулся к врачу. Воля у вас есть? — спрашивает. «Есть», — говорю. «Нужна будет сверхтвердая воля, — говорит. — Тренировать пальцы! Ежедневно, ежечасно! Тогда, может быть, что-нибудь выйдет...» Вот уже четыре года, как я кончил институт, а тренировка, знаете, въелась. Рисую все время как одержимый. Сколько блокнотов извел!
Он встает смеясь, и мы продолжаем осмотр города. Мы едем на северную окраину — туда, где у порога Белых Карпат, среди садов стоят новые корпуса словацкой Академии наук, созданной недавно. Ближе к Дунаю, на трехстах гектарах сооружается парк культуры и отдыха с театром, стадионом.
Заканчиваем мы маршрут на восточном пределе Братиславы, у «Железного колодца». Впрочем, не железистый источник привлекает сюда горожан, а чудесное маленькое озерцо, вклинившееся синим лезвием в предгорья. Шумы города сюда не доносятся, и кажется — мы перенеслись очень далеко от столицы, в самое сердце горной, лесной Словакии.
— Хорошо здесь, правда? — говорит Черняк, глубоко дыша. — Знаете, что я вам скажу? Мы, конечно, всегда любили наш край, но ведь только теперь видим по-настоящему, до чего он хорош. Честное слово!
Простившись с Черняком, мы возвращаемся в город.
Площади, днем раскаленные, теперь остывают. Зажигаются фонари. Всюду полно гуляющих. Почти сплошным потоком движутся они по узкой, кривой Михалской улице, ныряющей под арку старинной башни, заполняют тротуары и мостовую. Отдыхает Братислава шумнее, чем Прага. Громче голоса толпы, смех. Потоки гуляющих стягиваются к отелю «Карлтон». Там открыты и кафе на террасе, и ресторан, и подвальная «винарня», и лихо, на всю площадь Гвиездослава поют удалые цыганские скрипки. В соседнем квартале — кафе «Редута», где в нижнем зале танцуют, а в верхнем играют в карты и в домино. А оттуда несколько шагов — и набережная Дуная с рестораном-поплавком, свежий ветерок с реки, шепот влюбленных у ограды и на скамейках.
— Где мы будем ужинать? — спрашивает Паличек. — Вы признаете перец? Нам подадут такое лечо! Язык проглотите.
Паличек облизывает губы.
— Лечо приготовляют из колбасы, фасоли и яиц, — поясняет он. — Или закажем паприкаш. Это такой острый гуляш. Или зажарят курицу, — продолжает он. — Зажарят на вертеле да зальют соусом из помидор и...
Я подивился, какой страстный гастроном вдруг проснулся в Паличеке.
Мы съели огненно-жгучий паприкаш. Паличек вскоре впал в тихое блаженство. Потягивая кофе, он смотрит на танцующих. Вальс сменяется чешской полькой, затем чардашем. Цыган-цимбалист неистовствует. Он подбрасывает палочки, ловит их на лету и так стремительно пробегает по струнам, что палочки исчезают из вида, словно спицы крутящегося колеса.
Темп чардаша убыстряется. Танец требует ловкости и выносливости. Дольше всех выдерживает одна пара — юноша в ослепительно ярком галстуке и черноволосая девушка с крупными белыми клипсами на ушах, в красном платье. Темп все горячей, палочки цимбалиста совсем растворились в воздухе, вот-вот то же случится и со смычком скрипача, прохаживающегося перед эстрадой, но танцоры не сбиваются, не отстают. Им хлопают.
— Скоро придет Черняк, — говорит Паличек.
— Разве он знает, где мы? — спросил я.
— Знает, я сказал. Он придет непременно. Расстаться и не выпить вина — это не по-словацки. Нет, нет, просим вас!..
Как раз в эту минуту вошел Черняк. Он приблизился к нам своей быстрой, деловитой походкой, разрезал крутоверть танцующих и, повернувшись бочком, сел. Разлил легкое, чуть терпкое вино здешних лоз и, серьезно сдвинув брови, словно открывая собрание, возгласил:
— За дружбу, товарищи!
Потом вытер губы, огляделся и сказал: — Давненько я не был здесь. Да. Я ведь строитель. А строители, честное слово, самые занятые люди в Словакии.
Приворот является магическим воздействием на человека помимо его воли. Принято различать два вида приворота – любовный и сексуальный. Чем же они отличаются между собой?
По данным статистики, наши соотечественницы ежегодно тратят баснословные суммы денег на экстрасенсов, гадалок. Воистину, вера в силу слова огромна. Но оправдана ли она?
Порча насылается на человека намеренно, при этом считается, что она действует на биоэнергетику жертвы. Наиболее уязвимыми являются дети, беременные и кормящие женщины.
Испокон веков люди пытались приворожить любимого человека и делали это с помощью магии. Существуют готовые рецепты приворотов, но надежнее обратиться к магу.
Достаточно ясные образы из сна производят неизгладимое впечатление на проснувшегося человека. Если через какое-то время события во сне воплощаются наяву, то люди убеждаются в том, что данный сон был вещим. Вещие сны отличаются от обычных тем, что они, за редким исключением, имеют прямое значение. Вещий сон всегда яркий, запоминающийся...
Существует стойкое убеждение, что сны про умерших людей не относятся к жанру ужасов, а, напротив, часто являются вещими снами. Так, например, стоит прислушиваться к словам покойников, потому что все они как правило являются прямыми и правдивыми, в отличие от иносказаний, которые произносят другие персонажи наших сновидений...
Если приснился какой-то плохой сон, то он запоминается почти всем и не выходит из головы длительное время. Часто человека пугает даже не столько само содержимое сновидения, а его последствия, ведь большинство из нас верит, что сны мы видим совсем не напрасно. Как выяснили ученые, плохой сон чаще всего снится человеку уже под самое утро...
Согласно Миллеру, сны, в которых снятся кошки – знак, предвещающий неудачу. Кроме случаев, когда кошку удается убить или прогнать. Если кошка нападает на сновидца, то это означает...
Как правило, змеи – это всегда что-то нехорошее, это предвестники будущих неприятностей. Если снятся змеи, которые активно шевелятся и извиваются, то говорят о том, что ...
Снятся деньги обычно к хлопотам, связанным с самыми разными сферами жизни людей. При этом надо обращать внимание, что за деньги снятся – медные, золотые или бумажные...
Сонник Миллера обещает, что если во сне паук плетет паутину, то в доме все будет спокойно и мирно, а если просто снятся пауки, то надо более внимательно отнестись к своей работе, и тогда...
При выборе имени для ребенка необходимо обращать внимание на сочетание выбранного имени и отчества. Предлагаем вам несколько практических советов и рекомендаций.
Хорошее сочетание имени и фамилии играет заметную роль для формирования комфортного существования и счастливой судьбы каждого из нас. Как же его добиться?
Еще недавно многие полагали, что брак по расчету - это архаический пережиток прошлого. Тем не менее, этот вид брака благополучно существует и в наши дни.
Очевидно, что уход за собой необходим любой девушке и женщине в любом возрасте. Но в чем он должен заключаться? С чего начать?
Представляем вам примерный список процедур по уходу за собой в домашних условиях, который вы можете взять за основу и переделать непосредственно под себя.
Та-а-а-к… Повеселилась вчера на дружеской вечеринке… а сегодня из зеркала смотрит на меня незнакомая тётя: убедительные круги под глазами, синева, а первые морщинки
просто кричат о моём биологическом возрасте всем окружающим. Выход один – маскироваться!
Нанесение косметических масок для кожи - одна из самых популярных и эффективных процедур, заметно улучшающая состояние кожных покровов и позволяющая насытить кожу лица необходимыми витаминами. Приготовление масок занимает буквально несколько минут!
Каждая женщина в состоянии выглядеть исключительно стильно, тратя на обновление своего гардероба вполне посильные суммы. И добиться этого совсем несложно – достаточно следовать нескольким простым правилам.
С давних времен и до наших дней люди верят в магическую силу камней, в то, что энергия камня сможет защитить от опасности, поможет человеку быть здоровым и счастливым.
Для выбора амулета не очень важно, соответствует ли минерал нужному знаку Зодиака его владельца. Тут дело совершенно в другом.
© Все права на статьи принадлежат авторам сайта, если не указано иное.
16 +