Паличек стучит в ворота. Тяжелые дубовые доски гудят, медное кольцо на щеколде чуть качнулось.
За оградой басовито, размеренно лает пес. Наконец послышались шаги.
— Просим вас, — заговорил Паличек. — Здесь живет товарищ Мартин Пшибек?
Человек подошел вплотную к воротам с той стороны, слышно было его дыхание.
— Я Мартин Пшибек.
— Откройте, просим вас. Здесь товарищ...
Он начал представлять меня и себя. Ворота скрипнули и отворились, хозяин — высокий, плечистый — посмотрел на нас сверху вниз и кивнул:
— Добрый день. Однако разрешите документы ваши, все-таки.
Он читал не спеша, переворачивал в крупных, огрубевших руках пахаря, с усилием, в сосредоточенном молчании, отделял слипшиеся страницы. Потом глаза его — детской голубизны глаза у этого великана — повеселели. Присмирел вдруг и огромный пес-волкодав, как будто и он проверил наши документы. Хозяин бережно вернул нам их и повторил:
— Да. Я Мартин Пшибек.
— Из тех самых Пшибеков? — спросил я.
— Да, конечно. Из тех. В дом пройти не желаете? Нет, лучше посидеть на воздухе, тут же во дворе.
Он широкий, квадратный, с трех сторон замыкают его жилой дом, коровник и сараи — сенной и тележный. Посередине звякает цепью волкодав. Таков обыкновенный крестьянский ходский двор старой архитектуры. Верно, в таком же дворе вырос Матей Пшибек, предок Мартина, славный знаменосец.
Чешский классик Алоис Ирасек в романе «Псоглавцы» описал подвиги Матея — отважного воина, больше жизни любившего свой народ.
Сражались ходы против феодалов Леммингера, защищали свои вольности, дарованные королями Чехии еще в средние века. Искони свободные от крепостной зависимости, ходы, поселившиеся у порубежных гор, несли охрану границы. То были — если искать аналогию в России — чешские казаки. Восстание ходов длилось несколько лет, память о нем и о герое-знаменосце живет до сего дня.
— Правда ли, — спрашиваю я Мартина, — что у вас хранится ходское знамя?
Он идет в дом и выносит его, тщательно обернутое вокруг красного древка. Расправляется белое полотнище. На нем вышита серая голова волкодава. Великан Пшибек стоит держа знамя, а у ног хозяина трется живой волкодав, такой же, как на знамени, живой символ бдительности пограничников-ходов, их верности родному очагу.
— Мы ведь псоглавцы, — сказал Пшибек. — На демонстрации, на митинги мы всегда идем с нашим знаменем.
— Кто же несет его?
— Председатель дружства.
— Вы тоже в дружстве?
— Да. Счетоводом.
— Большая у вас семья?
— Разлетелась почти вся. Один сын тракторист, другой, как окончил среднюю школу, в армию пошел, третий столяр, в городе.
— Как дела у вас в дружстве?
— Не так, чтобы очень. Хвастать еще рано. Приезжайте через год, тогда, верно, будет что показать. Наше дружство молодое.
Я задавал заурядные, стандартные вопросы корреспондента, спешил, боясь что-нибудь упустить. Он отвечал степенно, подумав, коротко и с достоинством.
Когда мы отъехали, Паличек почмокал, что он делал всегда, запуская мотор, и сказал:
— Ог-громный хлап!
Я засмеялся. Это было не его словечко, чужое, подхваченное у нашего друга Коваржа.
— Позвольте, — спохватился я, — с кем Коварж посоветовал нам увидеться в Домажлицах? Паличек, придерживая одной рукой баранку, вынул из кармана книжечку в коленкоровой обложке и прочел:
— Индржих Индржих.
На пути к Домажлицам — старой ходской столице — мы проехали еще несколько деревень. Дома-крепости, часовенки с высокими, острыми конусами крыш, пруды, выводки гусей. Женщины в холщовых кофтах и юбках, покрытых бледнорозовой вышивкой. Кроме земледелия, каждая деревня известна еще одной специальностью. Здесь делали на продажу деревянные игрушки, там почитай всё печники, оттуда мужики уходили в города строить фабричные трубы. Где самые смелые верхолазы в Чехии, если не в Ходско!
Все ближе черная стена Шумавы. На фоне ее — большое, совсем новое здание скотного двора, силосная башня, кирпичная кладка строящегося дома.
Год назад сюда, из-за Шумавы, прокралось двуногое существо с зажигательной смесью. Там, за рубежом, решили подорвать лучшее в районе дружство.
Пожар причинил большие убытки, но враги не достигли цели. Строить явились соседние крестьяне, воины-пограничники, рабочие. Сейчас не отыщешь и следа пожара. Преступника поймали. Он оказался сыном кулака, бежавшим за границу и купленным иностранной разведкой.
Граница — вот она, рукой подать. В одном месте хребет Шумавы словно перерублен топором, — то Вшерубский проход, по которому в прежние времена не раз устремлялись в Чехию захватчики. Нередко они возвращались восвояси «свинячьей рысью», как с юмором сообщает летописец. С той, баварской, стороны к хребту придвинута радиостанция «Свободная Европа», там снаряжают «балонки», там, по улицам старых, некогда тихих городков, маршируют реваншисты из гитлеровцев, некогда обитавших в Судетах, в Моравии, горланят фашистские песни, кричат истошными голосами: «Назад в Судеты!», «Назад в Моравию!» Там беглые предатели, уже не имеющие права называть себя чехами и словаками, поощряемые долларами, кропают листовки, печатают газетки, составляют проекты «Дунайской федерации в рамках бывшей Австро-Венгерской монархии».
Слышно — чехословацкие эмигранты братаются с гитлеровцами, хотят отдать Чехословакию на разграбление новому вермахту.
Тем более зорким надо быть здесь, на земле мира. Люди знают это. Традиции ходов не забыты, они, как и встарь, чувствуют себя на пограничной вахте.
Многие шпионы, тщательно обученные, старательно снабженные оружием и ядами, шифрами, картами, деньгами, заканчивали свою карьеру здесь, недалеко от границы. Ходы не пропустят подозрительного человека! Да и не только ходы. Таковы вообще жители пограничья.
Бывают на границе и такие случаи.
— Работал я в поле, — рассказывал нам крестьянин в дружстве, где мы остановились на пути. — Выходят из леса двое. Одеты кое-как, невзрачные на вид. Прямо ко мне. Идут, молчат и вдруг — бух, на колени! Что за черт! «Прими нас, — говорят, — дай хлеба и скажи властям, пусть заберут нас. Мы тебе ничего не сделаем». И показывают на запад: «Мы оттуда». Говорят по-нашему чисто. «Что, — спрашиваю,— не понравилось?» «Не можем больше,- пусть лучше в тюрьме гнить». «Ну, — говорю, — гнить вы не будете, если с чистым сердцем идете. Будете работать, у нас дела для всех хватит». Смотрю — дрожат от страха, трясутся. Молодые, сопляки совсем. В листовках ведь сулят золотые горы, сманивают дураков — вот они и поверили. Захотели попробовать...
Их держали в лагере для перемещенных, там они валялись на вшивых тюфяках, питались тухлятиной. По лагерю бродили вербовщики. Кто не хотел к ним на службу или не годился, тому оставалось шлифовать панели в поисках работы. А работы нет. Все это хорошо известно из показаний людей, обманутых вражеской пропагандой и нашедших в себе силы вернуться на родину. И вот что характерно. Помогают вернуться, ускользнуть от сыщиков, найти обратный путь через границу простые баварские труженики. Они хотят дружбы с новой Чехословакией. Им не нужны шпионские школы, танкодромы, полигоны и радиостанции. Им нужен мир.
Раскаявшимся людям, покидающим эмиграцию, страна открывает двери, дает возможность очистить себя честным трудом.
С невольной настороженностью я поглядывал на преграду Шумавских гор. Уже можно различить кое-где плешины вырубок, дороги, проложенные для вывозки леса, красную крышу лыжной станции. А выше, по гребню хребта, сквозь чащу двигаются наряды чехословацких пограничников, пересекая тропы врагов. Блестит на петлицах эмблема рода войск — серебряная голова волкодава, такая же, как на знамени ходов.
Город Домажлице обрисовался внезапно, горстью низких зданий и старой, темной башней. Издали она — как рельеф, вырезанный на склоне горы. Мы миновали площадь, обстроенную старинными торговыми рядами, и увидели эту башню вблизи, — в ней
прорублена арка ворот и амбразуры для воинов, охранявших город. Мы прошли под аркой. Город остался за спиной, впереди — зелень перелеска, птичий щебет, чернота гор, суровых, придвинувшихся еще ближе. Надпись на башне гласит: «Домажлице — родины неколебимый страж. Снова будь тем, чем был прежде».
Дом Индржиха Индржиха мы нашли недалеко от башни. Нас впустил человек в халате с кистями, румяный, подвижный. Волосы его были совершенно белы и легки как пух. Милая, лучистая улыбка освещала его лицо. Он ввел нас в квартиру, вернее — в музей. Ввел так, как будто бы мы были его давнишними, долгожданными друзьями.
Около восьмидесяти лет прожил Индржих Индржих и из них, по крайней мере, шестьдесят посвятил созданию этого музея, теперь подаренного им городу. Музыкант, композитор, этнограф, писатель, человек богатый дарованиями, а главное — любовью к народу; он тратил на свои коллекции и скромное жалованье учителя и гонорары за романс, за статью или очерк. На него косились австрийские уездные и областные начальники, его травила реакция. Мало сказать, что этот музей — сокровищница Ходского края. Это — жизненный подвиг.
Любуешься не только музеем — самим его творцом. Он показывает экспонаты с каким-то детским восторгом, словно сам впервые их видит. Вот, под стеклом, убор ходской невесты. Безрукавка из яркого шелка, сверкающая, как кираса. Из нее выбиваются рукава белой блузки — фантастически пышные, похожие на крылья. Рядом — праздничная одежда, тоже с нагрудником. Он усеян множеством сияющих медных пуговок. Головные уборы девушек, ослепительное сочетание лент и искусственных цветов. Траурное платье — синее. В этот цвет оделись ходы, когда в Чехословакию вступали гитлеровские оккупанты. Национальные костюмы не исчезли — они бытуют и ныне, как и холщовая рабочая одежда, виденная нами в деревне. А орнамент на мебели? Смотрите, как мастерски расписаны деревянные сундуки, столы, стулья!
Вот посуда с теми же красными и желтыми цветочками. Часто в орнамент входит птица, поющая среди цветов. А как разнообразна керамика! Вот два сросшихся глиняных горшочка с ручкой-кольцом. В такой посуде приносят в поле обед.
Только в музее увидишь теперь исключительный в своем роде музыкальный инструмент — обтянутый кожей жбан. Из него свисает пучок конских волос. Это струны. Натянешь их рукой, взяв за концы, проведешь пальцами — и жбан загудит глухо и печально. Нынче почти никто не умеет обращаться с такой штукой — в деревнях звучат духовые оркестры, скрипки и волынки. Старым Ходско пахнуло, когда мы подошли к висячей лампе, сделанной в виде железных клещей. В них вставляли лучину. Искры падали на камень, положенный на полу.
— Вы не видели еще рисунков на стекле, — говорит хозяин. — Идемте, идемте!
Наконец мы в личных комнатах старого краеведа. Но и здесь музей. Стены сплошь заняты портретами чешских деятелей искусства, зарисовками и акварелями чешских художников. Индржих Индржих был знаком со всеми выдающимися людьми Чехии, с теми, кто делал близкое народу дело в музыке, живописи, литературе. Он мог бы написать интересные мемуары, но рано еще, — надо сдать в печать девятый том собранных им ходских песен, сборник ходских пословиц, словарь местного диалекта, перекликающегося с говорами южной Польши.
На круглом столике появляется бутылка вина. Теперь хозяйничает племянник композитора, служащий Домажлицкого национального комитета и отчаянный гонщик, взявший несколько призов на мотоциклетных гонках. Дядюшке он наливает самую малость, на донышко.
— Тебе нельзя, — говорит он строго.
— Вот видите! Злодей! — пробует возмущаться старик и смотрит на племянника с покорной, ласковой улыбкой.
Из Домажлиц, в обратный путь, мы выезжаем под вечер. Паличек, весь под впечатлением визита, вспоминает и беспокоится за меня.
— Вы все успели записать? И лозунг на его парадной: «Добрый человек войдет, злой останется за порогом». Хорошо, правда? Это, наверно, пословица. Вообще... ог-ромный хлап!
Я усмехнулся, представив себе «огромного парня» — невысокого и белого как лунь. Однако, если подумать, и его можно поставить в шеренгу рослых ходов, под знамя с головой волкодава. Он тоже пограничник. Он страж славянской культуры, стоящий на самом рубеже. Как много сделали для народа такие люди, как Индржих Индржих! В самое тяжелое время, когда государство было чуждо народу, они служили родине бескорыстно, с чистым сердцем, с верой в будущее. Громады Шумавских гор уходили назад, растворялись в сумерках. Навстречу неслась равнина, безмолвная, кое-где белеющая испариной тумана. Она отдыхала вместе с людьми после трудового дня, дышала росой и запахами скошенных трав.
Приворот является магическим воздействием на человека помимо его воли. Принято различать два вида приворота – любовный и сексуальный. Чем же они отличаются между собой?
По данным статистики, наши соотечественницы ежегодно тратят баснословные суммы денег на экстрасенсов, гадалок. Воистину, вера в силу слова огромна. Но оправдана ли она?
Порча насылается на человека намеренно, при этом считается, что она действует на биоэнергетику жертвы. Наиболее уязвимыми являются дети, беременные и кормящие женщины.
Испокон веков люди пытались приворожить любимого человека и делали это с помощью магии. Существуют готовые рецепты приворотов, но надежнее обратиться к магу.
Достаточно ясные образы из сна производят неизгладимое впечатление на проснувшегося человека. Если через какое-то время события во сне воплощаются наяву, то люди убеждаются в том, что данный сон был вещим. Вещие сны отличаются от обычных тем, что они, за редким исключением, имеют прямое значение. Вещий сон всегда яркий, запоминающийся...
Существует стойкое убеждение, что сны про умерших людей не относятся к жанру ужасов, а, напротив, часто являются вещими снами. Так, например, стоит прислушиваться к словам покойников, потому что все они как правило являются прямыми и правдивыми, в отличие от иносказаний, которые произносят другие персонажи наших сновидений...
Если приснился какой-то плохой сон, то он запоминается почти всем и не выходит из головы длительное время. Часто человека пугает даже не столько само содержимое сновидения, а его последствия, ведь большинство из нас верит, что сны мы видим совсем не напрасно. Как выяснили ученые, плохой сон чаще всего снится человеку уже под самое утро...
Согласно Миллеру, сны, в которых снятся кошки – знак, предвещающий неудачу. Кроме случаев, когда кошку удается убить или прогнать. Если кошка нападает на сновидца, то это означает...
Как правило, змеи – это всегда что-то нехорошее, это предвестники будущих неприятностей. Если снятся змеи, которые активно шевелятся и извиваются, то говорят о том, что ...
Снятся деньги обычно к хлопотам, связанным с самыми разными сферами жизни людей. При этом надо обращать внимание, что за деньги снятся – медные, золотые или бумажные...
Сонник Миллера обещает, что если во сне паук плетет паутину, то в доме все будет спокойно и мирно, а если просто снятся пауки, то надо более внимательно отнестись к своей работе, и тогда...
При выборе имени для ребенка необходимо обращать внимание на сочетание выбранного имени и отчества. Предлагаем вам несколько практических советов и рекомендаций.
Хорошее сочетание имени и фамилии играет заметную роль для формирования комфортного существования и счастливой судьбы каждого из нас. Как же его добиться?
Еще недавно многие полагали, что брак по расчету - это архаический пережиток прошлого. Тем не менее, этот вид брака благополучно существует и в наши дни.
Очевидно, что уход за собой необходим любой девушке и женщине в любом возрасте. Но в чем он должен заключаться? С чего начать?
Представляем вам примерный список процедур по уходу за собой в домашних условиях, который вы можете взять за основу и переделать непосредственно под себя.
Та-а-а-к… Повеселилась вчера на дружеской вечеринке… а сегодня из зеркала смотрит на меня незнакомая тётя: убедительные круги под глазами, синева, а первые морщинки
просто кричат о моём биологическом возрасте всем окружающим. Выход один – маскироваться!
Нанесение косметических масок для кожи - одна из самых популярных и эффективных процедур, заметно улучшающая состояние кожных покровов и позволяющая насытить кожу лица необходимыми витаминами. Приготовление масок занимает буквально несколько минут!
Каждая женщина в состоянии выглядеть исключительно стильно, тратя на обновление своего гардероба вполне посильные суммы. И добиться этого совсем несложно – достаточно следовать нескольким простым правилам.
С давних времен и до наших дней люди верят в магическую силу камней, в то, что энергия камня сможет защитить от опасности, поможет человеку быть здоровым и счастливым.
Для выбора амулета не очень важно, соответствует ли минерал нужному знаку Зодиака его владельца. Тут дело совершенно в другом.