Родившись в семье состоятельного коммерсанта, Брехт рано познал чувство неудовлетворенности характером буржуазных отношений в семье и школе.
Не завершив медицинского образования, он попадает в качестве санитара в один из госпиталей первой мировой войны и под впечатлением «нечеловеческого мира» начинает писать стихи, в которых изливает свою ненависть к германскому милитаризму.
«Легенда о мертвом солдате» становится сатирой, проникнутой и сарказмом и болью за невинно загубленных людей.
В 1919 г. появляются первые, еще не зрелые пьесы Брехта — «Барабанный бой в ночи» и «Ваал». Вскоре завязывается творческая дружба начинающего писателя с Л. Фейхтвангером, укрепляются его связи с прогрессивными деятелями литературы и театра.
Приобщение Брехта к марксизму, совпавшее по времени со второй половиной 20-х годов, сочеталось с его подходами к теории эпического театра. Проблема эпического театра в свете решающих целей драматургии и литературы, вообще становится для Брехта проблемой в первую очередь мировоззренческой. Дидактическая, агитационная, просветляющая сознание масс роль театра осмысливается им как элемент общей борьбы прогрессивных сил за коренное изменение существующего в мире порядка. Новое искусство, служащее революции, исповедующее кдммуни-стические идеалы, и в области драматургии должно было, по мнению Брехта, стоять в резкой оппозиции развлекательному буржуазному театру.
Приход к власти в Германии фашизма, эмиграция хотя и лишили Брехта связей с немецкой сценой, все же не могли приостановить создание им теории нового театра и выдающихся драматургических образцов. Именно в 30-е годы, «используя свои познания в области марксизма, Брехт выдвигает принцип очуждения и создает тем самым новый способ литературной типизации. Таким образом, Брехт сделал очень ценный вклад в теорию социалистического реализма».
Под влиянием политики Народного фронта и опыта работы над крупнейшими драматическими произведениями Брехт приходит к мысли о диалектическом единстве поучающей и развлекающей функций искусства.
В этот период с полной силой проявляются определяющие особенности творческого метода Брехта. Прежде всего, это его антифаталистическая концепция человеческой судьбы. В соответствии с материалистической диалектикой Брехт отрицает изображение и понимание событий как результата действия слепых, непознаваемых и неустранимых сил, находящихся вне зависимости от воли и стремлений человеческих масс. В 30-е годы Брехт выступает за широчайшее использование в рамках новой, социалистической литературы всех достижений художественной мысли человечества. При этом, доказывал Брехт, основное — в придании общественного смысла, ясной мировоззренческой окраски методам и приемам литературы ближнего и самого отдаленного прошлого.
Наконец, в эти же годы Брехт использует в своей драматургии и формулирует принцип «очуждения». Речь идет о стремлении автора представить знакомое явление в «чуждом», незнакомом виде. Но не для того, чтобы подменить его содержание чем-то совершенно иным, а чтобы выявить и сделать обозримым скрытое существо, незаметное под привычными, знакомыми признаками. Этот диалектический принцип изображения характеров и явлений связывается у Брехта также и с использованием фабулы. Последняя состоит обычно не из последовательно скрепленных, плавно переходящих друг в друга частей, а из фрагментов, сознательно противопоставленных, подчеркивающих жизненные противоречия.
Рационалистическая условность, полемическая заостренность, неожиданное переосмысление изображаемых событий, порой нарочитая отвлеченность — эти особенности пьес Брехта чаще всего становятся в 30-е годы оружием драматурга в ожесточенной битве, которую он без устали ведет с социальной реакцией во всех ее проявлениях. Брехт как бы заключает творческий союз со зрителем, который должен^ дать свое объяснение событиям, драматург будоражит способность зрителя к самостоятельному осмыслению конфликтов, делает свои истины его собственными суждениями.
Парадоксальность действия, острота внутренних противоречий способствуют признанно интеллектуальному характеру пьес Брехта, не чуждых в то же время во многих своих проявлениях поэтичности, оттеняющей их рассудочную глубину.
Драматургия 30-х годов независимо от сюжетных коллизий и изображаемой эпохи воспринимается прежде всего как антифашистское, антиимпериалистическое выступление Брехта, как самоотверженный акт борьбы за такое будущее, которое, уничтожив в принципе общественную несправедливость, излечит человечество от недугов и пороков буржуазного общества.
Успех пришел к Брехту в 1928 г., когда была поставлена его знаменитая «Трехгрошовая опера». В 1932 г. после посещения Советского Союза он пишет драму «Мать» (по Горькому), которая после 30 спектаклей была запрещена цензурой.
Установление фашистской диктатуры вынудило писателя-бунтаря покинуть родину, он кочует по Европе, затем переезжает в США.
Это были годы неустанной творческой работы, художественного осмысления грозных исторических катаклизмов. Вдалеке от родной земли, в скорбном одиночестве Брехт писал вещи, ставшие впоследствии признанными шедеврами мировой драматургии. Основной, порой подспудно, порой откровенно, стала для Брехта антифашистская тема: «Круглоголовые и остроголовые» (1936), «Страх и отчаяние в Третьей империи» (1934), «Винтовки Тересы Каррар» (1935).
Хотя драматург был лишен возможности поставить свои произведения на сцене профессионального театра, он все же продолжает писать. В 40-е годы им созданы наиболее зрелые вещи: «Мамаша Кураж и ее дети» (1939), «Добрый человек из Сезуана» (1940), «Кавказский меловой круг» (1944—1945) и др.
В 1939 г. после десятилетней работы Брехт завершил одну из самых сложных, философски многоаспектных своих пьес — «Жизнь Галилео Галилея».
В 1947 г. писатель покидает Америку, не давшую ему ни творческого подъема, ни материального благополучия, ни свободы совести, и по приглашению Культурбунда ГДР возвращается в Берлин.
В 1949 г. рождается театр Брехта — «Берлинский ансамбль», прославивший его драматургию на всех континентах.
В 40-е годы Брехтом написаны: «Швейк во второй мировой войне» (1941—1944), «Карьера Артуро Уи, которой могло и не быть» (1941), историческая драма «Дни Коммуны» (1948—1949).
Современный немецкий театр многим обязан Брехту — драматургу и режиссеру, борцу за человеческое достоинство, всегдашнему непримиримому врагу человеческой подлости, рыцарю социальной справедливости, суровому поборнику правды.
Год за годом маркитантка Анна Фирлинг, по прозвищу мамаша Кураж, бродит со своими детьми по дорогам Тридцатилетней войны. Фургон с товарами —ее дом, небо Европы —ее родина, жажда разбогатеть — двигатель жизни.
Война убивает ее детей, разоряет, отнимает жизненные привязанности, но и лишившись всего, одинокая и больная, упрямо тащит свою тележку мамаша Кураж под занавес пьесы.
«Мамаша Кураж и ее дети» (1939) написана «за пять минут до полуночи», это последнее, отчаянное предупреждение писателя: «Люди, остановите войну!»
И это пьеса =—- предостережение немецкому народу, призыв отказаться от гибельного пути, на который вовлекал его гитлеризм.
Прогрессивная литература всегда изображала войну как всенародное бедствие, как моровую язву человечества. И это, разумеется, было подлинным проникновением в сущность захватнических и грабительских войн, несчетное число которых испытало на себе человечество за всю недалекую историю своей цивилизации.
Но Брехт, ставший свидетелем небывалого по масштабам отравления целого народа ядом нацизма, пожелал и сумел показать еще одну, не менее существенную сторону войны: войну как кризис и следствие массового безумия, войну, которая могла бы не разразиться, если бы пламя ее не поддерживалось ложно понятыми интересами множества простых людей, поддавшихся растлевающей и трагически ошибочной мысли о том, что война способна удовлетворить их жизненные потребности.
Пьеса «Мамаша Кураж и ее дети» переносит нас во времена Тридцатилетней войны, старательно выдававшейся официальной историографией Германии за религиозную, идеологическую борьбу немецкого народа.
Однако же у Брехта, как и в действительности, война эта — национальная трагедия, на столетия задержавшая развитие страны и отбросившая народ, морально одичавший и лишенный минимальных средств к существованию, в эпоху духовного варварства.
Пьеса начинается гимном войне, издавна взятым на вооружение всеми милитаристами мира. И то, что говорит шведский фельдфебель времен Тридцатилетней войны, сразу же приводит на память человеконенавистнические речи немецкого ефрейтора, печально известного в XX в.:
Слишком давно не было здесь войны — это сразу видно. Спрашивается: откуда же и взяться морали? Мир — это неразбериха, навести порядок может только война. В мирное время человечество растет в ботву. Людьми и скотом разбрасываются, как дерьмом. Каждый жрет, что ему угодно, скажем, белый хлеб с сыром, а сверху еще кусок сала. Сколько молодых парней и сколько добрых лошадок в городе — этого ни одна душа не знает, никто не считал. Я видел земли, где лет, наверно, семьдесят не воевали, так там у людей даже фамилий не было, они сами себя не знали. А где война — там тебе и списочки, и регистрация, и обувь тюками, и зерно мешками, там каждого человека, каждую скотинку учтут и возьмут в оборот. На то и война, она любит порядок.
Этот жрец войны не иронизирует, он, по словам вербовщика, говорит «правду истинную». Горестный сарказм, столь явственно ощутимый в этой «программной», по сути дела, для событий пьесы речи, принадлежит автору. И именно это настроение пропитывает каждую страницу, каждую реплику пьесы.
«Священная война», «война за веру» — это стараются внушить солдату и офицер, и полковой священник, а скептик-повар комментирует особенность ведущейся войны следующим образом: «С одной стороны, это — война, где жгут, колют, грабят, потихонечку насилуют, но, с другой стороны, она отличается от всех других войн тем, что ведется во имя веры. Это ясно».
Что же притягательного в войне? Да и верит ли большинство ее участников в религиозно-нравственные цели войны? Мамаша Кураж не прочь иногда лицемерно поговорить о короле-герое и его исторической миссии, но когда она «серьезно», т. е. правдиво, излагает свои мысли о войне, то эта последняя лишается всякого ореола: «Послушать больших господ, так они воюют только из страха божия, из добрых и прекрасных побуждений. А присмотришься — они совсем не такие дураки, а воюют они ради наживы. Если бы не нажива, то маленькие люди, вроде меня, не стали бы участвовать в войне».
Война приучила к мысли, что человеческая жизнь не стоит и полушки: недаром же крестьянин легко готов расстаться с жизнью, чтобы не стать предателем, но он им все же становится под угрозой уничтожения скота.
И это только ступенька мироощущения. В такой системе ценностей собственность, имущество намного значительней чужих жизней.
Именно такой логикой развития характера мелкого собственника — в сущности, казалось бы, неплохого человека — и объясняется тот внешне нелепый факт, что крестьянская семья изо всех сил торопится помочь врагам убить Катрин, спасающую единоверцев этой семьи. Крестьянин рекомендует столкнуть немую барабанщицу с крыши бревном, крестьянка советует отвлечь девушку уничтожением ее дома-фургона — и все это, чтобы уберечь свое хозяйство, обеспечить ему призрачную, условную безопасность: завтра оно будет разорено другими солдатами.
Это «религиозная война», но она рождает заповеди, о которых не слышали знатоки библии: «В нужде побудешь — заповедь забудешь» — так объясняет свой грабительский подвиг Эйлиф, старший сын Кураж.
Писатель демонстрирует трагическую вину мамаши Кураж, ее, по меткому выражению И. М. Фрадкина, «самоубийственную заинтересованность в войне», которая, будучи помноженной в тысячи раз, сделала эту войну возможной, а немецкий народ — несчастным.
Мамаша Кураж не в состоянии восстать против кажущейся неотвратимости, фатальной предрешенности в ее понимании тех трагических событий, что вовлекают в мировые крушения целые народы.
И это действительно очень нелегко, но ведь в конечном-то счете не злая воля, а социальное приспособленчество Анны Фирлинг оказывается объектом обличения Брехта.
Мамаша Кураж — это бесспорно обманутый человек, но характер ее заблуждения относительно смысла войны особый, и о нем необходимо сказать несколько слов.
Анна Фирлинг достаточно здравомыслящая женщина, чтобы не поддаться россказням о героике, романтической красоте войны; постоянное общение с конкретными «делателями» ее, с массой, влияющей на ее ход и перспективы, не оставляло сомнений в «деловом» подходе к ней со стороны большинства солдат.
В столь же малой степени поведение участников войны определяется и мотивами идейного порядка: ведь большинство просто-напросто темная масса, неспособная к абстрактному мышлению и не понимающая смысла догматов, прокламируемых как повод к взаимному истреблению.
Но, как и многие, Анна Фирлинг надеется на свою изворотливость, на свою энергию и, главное, на то, что ей повезет и война-кормилица даст богатство ей и ее любимым детям.
Страсть к наживе и сама по себе и как следствие любви к детям ослепляет мамашу Кураж, прозорливость изменяет ей, опасность поддержать войну как угроза собственной семье представляется ей относительно незначительной по сравнению с теми выгодами, которые она может дать.
В своем поведении героиня не усматривает и ничего аморального: традиционная «слабость маленького человека» *— явная неспособность противостоять лавине событий — представляется ей достаточным аргументом, чтобы по крайней мере «не упустить своего».
Мамаша Кураж — натура страстная и в редкие минуты несдержанности может даже воскликнуть под влиянием очередной неудачи: «Будь проклята война!»
Но эта последняя правда так и не может стать убеждением героини. И если она проклинает войну в самом конце одного эпизода, то уже в начале следующего под влиянием делового успеха восклицает: «Вы не убедите меня, что война — это дерьмо. Верно, она уничтожает слабых, но они и в мирное время погибают. Зато своих людей она кормит лучше».
Душевная убогость, если так можно сказать, определяется социальной слепотой матушки Кураж, ее полнейшим и равнодушным непониманием законов общественного развития в их фундаментальных, незыблемых основах. Во всех остальных отношениях героиня, напротив, скорее незаурядная личность: она умна, проницательна, остра на язык, находчива в различных житейских ситуациях.
Все это, однако, не может помочь человеку, если он подчиняет жнзвь законам несправедливой, грабительской войны.
Философская мысль Брехта состоит в том, чтобы показать, что безразличие личности к коренным проблемам социального бытия, а тем паче какая ни на есть поддержка высшей формы социальной несправедливости — грабительской войны — неиз-бежно обрекает ее на жизненную катастрофу.
«Здравый смысл», безыдейный конформизм — источники примирения Фирлинг с господствующей моралью. «С волками жить — по-волчьи выть» — это девиз времени и героини. Мамаша Кураж живет среди людей законченной эгоистической морали, в неверном мире всеобщего обмана, жизнь научила ее не доверять никому: «Я из опыта знаю, что ни на что нельзя полагаться, даже на времена года». Торгашество не знает веры, не ведает идеалов. Мамаша Кураж неплохо устроилась и в католическом плену: «Маркитантки нужны всюду. Мы в плену, но вошь в шубе тоже в плену»,— замечает она.
У мамаши Кураж острый взгляд на несправедливость, но в ней она видит естественную стихию войны, которую следует только правильно использовать, чтобы самой не остаться в накладе.
Кураж, смелость — это качество необходимо бедным людям уже для того, чтобы только жить. Ведь и Авва Фирлинг получила свое прозвище потому, что не боялась вывезти под орудийным обстрелом 50 ковриг хлеба: брось она их — пришло бы разорение.
Талантливая торговка, умеющая и расхвалить товар, и прижать своего торгового контрагента, как она делает это в операциях с поваром командующего, интендантом, Кураж жадна и прижимиста. Безвозмездно помочь ближнему означает для нее «поступить против своей совести», например, когда она дает плащ пастору, чтобы укрыть его от взглядов католических солдат (и все же, заметим, она делает это). «Раскормить свой приплод за счет войны, не платя ей оброка»,— это было бы идеальным, в глазах Кураж, но женщина здравомыслящая, она понимает всю невозможность такого оборота дела. И потому не вторичной значимостью любви к детям по сравнению с духом стяжательства объясняется, например, сравнительное спокойствие матери, когда вербовщик уводит ее старшего сына, а именно этой обреченной готовностью заплатить войне немногое, чтобы получить от нее все возможное. Мамаша Кураж — сложный, синтетический образ женщины, порожденной разбойничьим временем, но сохранившей в себе и сильные человеческие чувства. Хотя основной мелодией ее жизненной партии и остается постоянная жажда наживы, в решающие минуты перемены судьбы она демонстрирует готовность пренебречь осязаемой жизненной выгодой ради своих детей. После тяжкой борьбы героиня готова пойти на разорение, чтобы выручить своего сына, она отказывается от покойной и обеспеченной жизни с любящим человеком, ибо не может покинуть немую дочь.
Правда, в большей части жизненных коллизий стремление при хватить и приберечь Деньгу оказывается решающим мотивом ее поведения, но, спрашивается, какая бы иначе была из нее маркитантка?!
Все же Анна Фирлинг — мать прежде всего. Проблема, что для нее важнее: дети или выгода — решается ею однозначно. Но она не может решиться просто: когда в обмен на жизнь сына Швейцеркаса его судьи и палачи требуют двести гульденов, а она предлагает только сто двадцать, то остальные нужны ей, чтобы сохранить жизнь Катрин, убогой дочери, которую она содержит:
Мамаша Кураж (в отчаянье): Я не могу дать этих денег. Тридцать лет я работала. Ей уже двадцать пять, а мужа у нее еще нет. Она ведь тоже на мне.
Для мамаши Кураж отдать все — это катастрофа, которая погребет под обломками всю ее семью. Лишиться всего — это тоже, в ее глазах, смерть. И потому в такой горячечной, столь не свойственной ей манере, противоречиво и непоследовательно, как в бреду, обращается она к дочери: «Следи за тем, что делаешь, а то порежешься. Швейцеркас вернется, я дам и двести, если понадобится. Твой брат будет с тобой. На восемьдесят гульденов мы накупим целую корзину товара и начнем все сначала. Не так страшен черт, как его малюют».
Но, увы, поздно. Когда Кураж соглашается отдать двести гульденов, сын уже приговорен к смерти. «Кажется, я слишком долго торговалась»,— замечает героиня.
Дети. Они такие разные у мамаши Кураж. Но она равно любит их. Потому-то при тех ценностных ориентациях, которых она придерживается, и непосредственная и несколько более отдаленная угроза гибели детей воспринимается ею как одинаковая опасность. Для нее нет вопроса: деньги или жизнь детей, но отдать предпочтение кому-либо из детей она не в состоянии.
Мамаша Кураж не просто чутка к детям, она умеет оценить и не поколебать их чувство собственного достоинства, набавить их от благодарности и признательности за самоотверженность матери. В этом смысле очень характерна сцена, в которой отказавшаяся от сытой и спокойной жизни с близким человеком ради дочери героиня внушает самой Катрин, что делает это из привязанности к своему фургону и всему привычному, многолетнему укладу жизни.
Понимая это, трудно видеть в Анне Фирлинг конкретную виновницу гибели детей, отнятых у нее войной. Она остается ею в более общем, принципиальном плане, в плане исповедуемой ею жизненной концепции.
Художественная глубина характера героини определяется в конечном итоге тем обстоятельством, что любящая мать, готовая пожертвовать детям самым, казалось бы, дорогим для нее — достоянием, оказывается предательницей своих сыновей и своей дочери, повинной в их гибели.
Мамаша Кураж принесла их в жертву войне даже и не потому, что особенности характера подсказывали ей тот или иной шаг в жизни, она преступница, ибо ее коренные представления о жизни были антигуманными.
То обстоятельство, что и сама Кураж оказалась страдалицей и жертвой своей общественной позиции, ничего здесь не меняет, ибо, даже с ее точки зрения, в торгашеском расчете «барыш-убыток» не хитро бывает и проиграть.
Именно это последнее и служит источником того реакционного «оптимизма», которым дышит последняя сцена: проигравшая в жизненной игре Анна Фирлинг по-прежнему не имеет ничего принципиального против жестоких правил той игры, что привела ее к катастрофе.
В «Песне о великой капитуляции» героиня рассказывает о неизбежном, с ее точки зрения, пути маленького, зависимого человека к компромиссу с совестью, к отказу от чести и достоинства. Люди не рождаются лакеями, приспособленцами, готовыми смириться перед насилием в обмен на право сравнительно сытного существования, но они неизбежно приходят к этому под давлением жизненных обстоятельств.
Слова песни комментируются Кураж изречениями в духе народной мудрости и расхожих житейских правил. И прямая жизни,— если в этом случае можно говорить о прямой,— выглядит следующим образом:
Либо все, либо ничего, во всяком случае, не первого встречного, человек сам кует свое счастье, пожалуйста, не учите меня!..
Двое детей на шее, да цены на хлеб, нужно то, нужно другое...
Надо уметь ладить с людьми, рука руку моет, стену лбом не прошибешь...
По одежке протягивай ножки.
Умная и проницательная женщина, подстегиваемая невеселым жизненным опытом, уверилась, что в несправедливом, одичавшем мире это — «естественный» путь человека.
Как просто было бы обвинить мамашу Кураж в добровольном забвении принципов человечности, в эгоистическом стремлении к наживе, попирающем все святое!
Дело, однако, сложнее; выслушав героиню, читатель будто бы готов снять с нее большую часть вины за пособничество войне и переложить ответственность на эпоху, обстоятельства, судьбу. Но это нечто вроде макета, ложного аэродрома, построенного Брехтом,— врагом легких решений и пропаганды, настоянной на чистом пафосе.
Мы уже близки, казалось бы, к оправданию героини или по крайней мере к сочувственному пониманию, но на эту точку зрения нам мешают стать характеры ее детей: Швейцеркаса и особенно Катрин.
«Все добродетели опасны в этом мире...» — говорит повар, спутник мамаши Кураж. И может показаться, что это действительно так.
Доброта может торжествовать лишь через зло, правда через ложь, справедливость и милосердие можно обрести только за наличный расчет. Такова наука жизни мамаши Кураж: «Продажность человеческая и милосердие божие — это одно и то же. Только на продажность мы можем рассчитывать. До тех пор, пока она существует на свете, судьи будут выносить мягкие приговоры, и даже невиновному суд не так уж страшен».
В условиях насилия, в периоды трагического крушения человечности, каким, несомненно, является для автора хаос Тридцатилетней войны, дорога в ад оказывается среди прочего вымощена и добрыми намерениями: ведь детей мамаши Кураж приводят к гибели хорошие задатки и весьма положительные сами по себе свойства души — смелость, верность слову и честность, любовь к детям.
Но всему этому нет места в жестокой жизненной игре, которую героиня навязывает себе и своим детям.
Пусть упорное нежелание Швейцеркаса выдать противнику полковую кассу объективно и не прибавляет миру добра, все же он оказывается до смертной минуты верен своему пониманию честного исполнения долга перед обществом.
Значит, цельные натуры все-таки есть в кромешно-адовом мире? Их надо лишь уметь увидеть, они незаметны и, к сожалению, пассивны: недаром же суд над Швейцеркасом и его казнь совершаются за рамками сцены.
Диалектика добра и зла в жизни человека, относительность личных качеств, не подчиненных высокой жизненной идее, разумеется, никоим образом не перерастают у Брехта в проповедь бессилия и даже гибельности добра как свойства человека. Такой вывод, в частности, вроде бы и напрашивается из песни мамаши Кураж о великих людях, но это лишь первый пласт сложной писательской интерпретации человеческой судьбы. Из дальнейшего становится ясно, что доброта — основа человечности, и дело, стало быть, не в отказе от нее (это невозможно: человек бессилен изменить собственную природу), а в умении и необходимости подчинить доброту гуманным задачам и целям. Можно ли вообще-то противопоставить «неизбежному» ходу событий человеческую судьбу? Да, можно, отвечает автор образом Катрин, дочери мамаши Кураж.
Катрин — жертва войны уже с молодых лет: война сделала ее немой. Это не могло не затормозить ее умственного развития, да девушка и сама по себе как бы предпочитает интеллекту сферу чувства. Ее внимание к детям и явственная жажда материнства, остающаяся неудовлетворенной и фактически поруганной той же войной, перерастает постепенно в стремление поддержать слабого, помочь обездоленному.
Но что может сделать девушка, лишенная дара речи? И в втом смысле Катрин — образ-намек, вызывающий в воображении мысль о безмолвствующем народе, о тех силах Германии, которые в 30-е годы нашего века были обречены на молчание.
Однако Брехт не ограничивается сочувственным пониманием, оправданием немоты. Его Катрин, спасающая город, жертвует жизнью идее, диаметрально противопололшои жизненному кредо ее матери.
Противопоставление очевидно, но это, конечно, не простая «рекомендация» Брехта. Как и всегда, его задача состояла не в демонстрации образа действий, а в стремлении пробудить мысль читателя и зрителя, заставить его самого решить принципиальную жизненную задачу и найти способы противостояния войне в соответствии с обстоятельствами и возможностями.
В Катрин воплощена конкретность, действенность гуманизма, его активное начало, проявляющееся в столь трагических для мира и героини обстоятельствах.
Итак, неверно было бы видеть в пьесе утверждение бессилия человека перед миром, демонстрацию его фаталистической обреченности на «великую капитуляцию». Брехт действительно показывает нам, как пассивность, ожидание стороннего вмешательства,— будь то божественный промысел или вторжение какой-либо силы со стороны, обрекает человека на страдание, делает игрушкой социальных стихий. Но образом той же Катрин, которая не в состоянии словесно излить свои чувства (быть может, тем самым выхолостив и обессилив их?), но способна активным противодействием повернуть ход событий, избежать, казалось бы, предрешенной трагедии, хотя бы и ценой собственной жизни, Брехт славит активное служение добру.
Жизнью двух сыновей и дочери, здоровьем заплатила войне героиня, а где богатство, в поход за которым трусила она двенадцать, лет по дорогам войны. Нет его, благосостояния, призрак— довольство и независимость.
Казалось бы, судьба делала все мыслимое, чтобы просветить героиню, открыть ей глаза на безнадежность и бессмысленность поисков достатка и радости на кровавых дорогах войны. Но ничего подобного. Знаменем измученной, измотанной своей жестокой жизненной ошибкой старухи по-прежнему остается «Песня о войне как великом кормильце».
Сам Брехт заметил по этому поводу: «Зрители иной раз напрасно ожидают, что жертвы катастрофы обязательно извлекут из этого урок... Драматургу важно не то, чтобы Кураж в конце концов прозрела... Ему важно, чтобы зритель все ясно видел». Мамаша Кураж не стала агитатором против войны, им сделалась ее судьба.
Разорванность композиции, ее кажущаяся затянутость продиктованы необходимостью показать и «незыблемость» характера Анны Фирлинг, и постепенный рост духовных сил Катрин, формируемый годами войны.
Центральные образы пьесы обрисованы наиболее полно, множество других составляют как бы только фон темы, исчерпанной ими. Чрезвычайно значительна в смысловом отношении роль сонгов (песен-комментариев), но в то же время они органическая часть цельного художественного произведения, синтетической триады: сценического действия, диалога и сонга. Их внешняя обособленность способствует отстранению действия, они объясняют его, а не то, так и оказываются выразителями идейного лейтмотива пьесы.
Глубокая подлинность изображения, показ «цельного» характера, не способного вызвать уважения читателя, становятся отличительной особенностью всего действия.
Пьеса «Мамаша Кураж и ее дети» построена на сквозном действии — повторении одной и той же пагубной ошибки. Так случай мамаши Кураж перерастает в драму под названием «Крах преступного здравого человеческого смысла», того смысла, который, как писал Гегель, в большинстве случаев вряд ли можно признать здравым. «Преступление против своих детей совершают не какие-то изверги, а обыкновенные здравомыслящие немки. Пьеса вырастает в драму целой эпохи, вследствие чего идейный диапазон этого произведения становится поистине огромным».
Приворот является магическим воздействием на человека помимо его воли. Принято различать два вида приворота – любовный и сексуальный. Чем же они отличаются между собой?
По данным статистики, наши соотечественницы ежегодно тратят баснословные суммы денег на экстрасенсов, гадалок. Воистину, вера в силу слова огромна. Но оправдана ли она?
Порча насылается на человека намеренно, при этом считается, что она действует на биоэнергетику жертвы. Наиболее уязвимыми являются дети, беременные и кормящие женщины.
Испокон веков люди пытались приворожить любимого человека и делали это с помощью магии. Существуют готовые рецепты приворотов, но надежнее обратиться к магу.
Достаточно ясные образы из сна производят неизгладимое впечатление на проснувшегося человека. Если через какое-то время события во сне воплощаются наяву, то люди убеждаются в том, что данный сон был вещим. Вещие сны отличаются от обычных тем, что они, за редким исключением, имеют прямое значение. Вещий сон всегда яркий, запоминающийся...
Существует стойкое убеждение, что сны про умерших людей не относятся к жанру ужасов, а, напротив, часто являются вещими снами. Так, например, стоит прислушиваться к словам покойников, потому что все они как правило являются прямыми и правдивыми, в отличие от иносказаний, которые произносят другие персонажи наших сновидений...
Если приснился какой-то плохой сон, то он запоминается почти всем и не выходит из головы длительное время. Часто человека пугает даже не столько само содержимое сновидения, а его последствия, ведь большинство из нас верит, что сны мы видим совсем не напрасно. Как выяснили ученые, плохой сон чаще всего снится человеку уже под самое утро...
Согласно Миллеру, сны, в которых снятся кошки – знак, предвещающий неудачу. Кроме случаев, когда кошку удается убить или прогнать. Если кошка нападает на сновидца, то это означает...
Как правило, змеи – это всегда что-то нехорошее, это предвестники будущих неприятностей. Если снятся змеи, которые активно шевелятся и извиваются, то говорят о том, что ...
Снятся деньги обычно к хлопотам, связанным с самыми разными сферами жизни людей. При этом надо обращать внимание, что за деньги снятся – медные, золотые или бумажные...
Сонник Миллера обещает, что если во сне паук плетет паутину, то в доме все будет спокойно и мирно, а если просто снятся пауки, то надо более внимательно отнестись к своей работе, и тогда...
При выборе имени для ребенка необходимо обращать внимание на сочетание выбранного имени и отчества. Предлагаем вам несколько практических советов и рекомендаций.
Хорошее сочетание имени и фамилии играет заметную роль для формирования комфортного существования и счастливой судьбы каждого из нас. Как же его добиться?
Еще недавно многие полагали, что брак по расчету - это архаический пережиток прошлого. Тем не менее, этот вид брака благополучно существует и в наши дни.
Очевидно, что уход за собой необходим любой девушке и женщине в любом возрасте. Но в чем он должен заключаться? С чего начать?
Представляем вам примерный список процедур по уходу за собой в домашних условиях, который вы можете взять за основу и переделать непосредственно под себя.
Та-а-а-к… Повеселилась вчера на дружеской вечеринке… а сегодня из зеркала смотрит на меня незнакомая тётя: убедительные круги под глазами, синева, а первые морщинки
просто кричат о моём биологическом возрасте всем окружающим. Выход один – маскироваться!
Нанесение косметических масок для кожи - одна из самых популярных и эффективных процедур, заметно улучшающая состояние кожных покровов и позволяющая насытить кожу лица необходимыми витаминами. Приготовление масок занимает буквально несколько минут!
Каждая женщина в состоянии выглядеть исключительно стильно, тратя на обновление своего гардероба вполне посильные суммы. И добиться этого совсем несложно – достаточно следовать нескольким простым правилам.
С давних времен и до наших дней люди верят в магическую силу камней, в то, что энергия камня сможет защитить от опасности, поможет человеку быть здоровым и счастливым.
Для выбора амулета не очень важно, соответствует ли минерал нужному знаку Зодиака его владельца. Тут дело совершенно в другом.
© Все права на статьи принадлежат авторам сайта, если не указано иное.
16 +