Грандиозная фигура Гете (1749—1832), чьи творения принадлежат не только немецкой, но и мировой литературе, во многих отношениях характеризует идейно-художественное содержание искусства второй половины XVIII — первой трети XIX в. Гете родился 28 августа 1749 г. во Франкфурте-на-Майне в состоятельной буржуазной семье, получил хорошее домашнее образование, а затем учился в Лейицигском и Страсбургском университетах. Большое влияние на юношу оказала материалистическая философия Баруха Спинозы, открывшая ему «великий и свободный вид на умственный и нравственный мир».
Гете начинает свой литературный путь лирическими стихотворениями, проникнутыми пантеистическими мотивами, напоенными весельем и жизнерадостностью.
В драме «Гец фон Берлихинген» (1772) Гете обращается к событиям Великой крестьянской войны XVI в. Драма выдержана в духе шекспировских хроник, высоко ценимых Гете, и рассказывает об одном из самых мощных революционных движений в Германии.
Позиция автора противоречива. Он принимает без сомнений право народа на существование достойное, свободное и
безбедное, но вместе с тем осуждает его борьбу как посягательство на доброе, разумное начало жизни: стихия кровопролитного возмущения масс отпугивает Гете.
Все же утверждение идеалов человечности, преклонение перед разумностью общественных отношений, построенных на принципах добра и справедливости, народный характер представлений о благе и зле приводят к мысли о праве масс защищать свою свободу и стремление к счастью. Имея в виду фигуру рыцаря Геца, руководителя восставших крестьян, Энгельс определил пьесу как «дань уважения памяти мятежника».
Всемирная известность пришла к Гёте с появлением романа в письмах «Страдания юного Вертера» (1774). Чувствительный, свободно и полно отдающийся впечатлениям и привязанностям юноша из буржуазной семьи остро чувствует несовершенства мира, которые глубоко ранят его, отрицает трезвый, сухой рационализм, отождествляя его с бездушием, и не находит в себе сил даже для борьбы за личное счастье. Верность чувству, любовь к природе, глубина и тонкость переживаний возвышают его над грубой, расчетливой реальностью тех, кто правит судьбами общества и подавляет всякое проявление свободы духа, артистизма натуры, откровенной чувствительности. Однако несогласие Вертера с миром — это реакция «мятежного мученика» (Пушкин), оно пассивно по своей природе и самоубийственно по форме выражения. Действительно, несчастная безответная (но глубокая и многокрасочная в своих проявлениях, сердечно обогащающая) любовь побуждает героя к самоубийству.
Социально-психологический роман Гете — роман сентиментальный. Судьба личности в нем становится в главном как бы производным от социальной характеристики общества. А реакции страждущей, мятущейся личности обращены прежде всего на нее же, противоречивое восприятие и отражение дисгармоничности мира не трансформируется в деятельное его преобразование.
С огромной силой отобразилась в романе специфика именно немецкой действительности, более, чем где-либо в Европе, сохранявшей черты векового застоя, консервативности образа жизни и мышления. Однако и на таком мрачноватом фоне Гете показывает, как вспыхивают огоньки новых мыслей и особенно новых чувств.
В 1775 г. Гете поступает на службу к герцогу Августу Саксен-Веймарскому и до конца дней поселяется в тихом провинциальном Веймаре, где жили также Гердер, Виланд, Шиллер. С мыслью «исправлять общество» приступает Гете к многочисленным обязанностям руководителя различных ведомств, а затем и главы правительства карликового государства. В духе идей движения «бури и натиска» пытается он осуществить достаточно серьезные преобразования либерального толка в экономической и культурной жизни герцогства. Сделать, однако, удалось немногое: любое покушение на основы феодальных установлений наталкивалось на резкое сопротивление знати. Но если государственная деятельность Гете не могла радикально изменить структуру общества, подорвать основы дремучих, закоснелых феодальных порядков, то все же, благодаря ему Веймар стал центром культурной жизни Германии, местом, где одухотворенные идеями гуманизма рождались для долгой и активной жизни лучшие творения немецкой литературы эпохи.
После десятилетней деятельности государственного сановника, поглощавшей большую часть времени и сил, Гете в 1786 г. тайно покидает Веймар и отправляется в двухлетнее путешествие по Италии. Там он знакомится с памятниками античности, занимается точными науками, работает над новыми произведениями. Тяга к устойчивому, гармоничному, соразмерному искусству вытесняет темпераментную чувственность, безудержную неустойчивость внешних проявлений творчества эпохи «бури и натиска». Прозрачность, глубина, завершенность все более привлекают Гете как идеалы художественного творчества.
В драме «Эгмонт», завершение которой относится к годам пребывания в Италии, Гете обрабатывает эпизод борьбы Нидерландов против испанского владычества в XVI в. Граф Эгмонт, жизнерадостный, доброжелательный к людям, пользующийся любовью простонародья, готов послужить родной стране в тяжкие годы ее истории. Открытый характер, простодушие, честность с друзьями и противниками, стремление в полной мере насладиться радостями бытия не позволяют ему претендовать на роль политического руководителя масс, но его гуманистические идеи, естественность жизненных стремлений, преданность мыслям о праве народа на национальную независимость и свободное духовное развитие, готовность умереть, не склонившись перед врагами родины,— все это во многом делает образ Эгмонта в глазах Гете образцом достойной человеческой личности.
Эхо французской революции отозвалось и в Германии мятежными вспышками угнетенного плебса, крестьянскими волнениями, подавленными, впрочем, очень быстро. Отношение Гете, вступившего в период примирения с действительностью, к революционному взрыву не могло быть одобрительным. В то же время он одним из первых в Европе понял, что мир вступает в новую эпоху своей истории, что феодальные институты окончательно обречены.
Конец 90-х годов и начало нового века знаменуют укрепление творческого содружества Гете и Шиллера, выступивших на платформе так называемого «веймарского классицизма». Великих немецких писателей роднило отрицательное отношение к дворянской идеологии, преклонение перед казавшимися образцом общественного устройства республиками Древней Греции и Древнего Рима. Дух античности противопоставлялся при этом, не только жестокостям феодального правопорядка, но и насилиям над личностью, которые приписывались испуганными немецкими филистерами французской революции. Основным позитивным фактором веймарского классицизма, рожденного революцией, было убеждение в необходимости добиться на пути прогресса хотя и медленного, постепенного, «органического», но безусловного утверждения принципов общественной справедливости.
«Воспитательный роман» «Вильгельм Майстер» (первая часть—1777—1796 гг., вторая — 1807—1829 гг.), оставшийся незавершенным, несет в себе идею, чрезвычайно близкую «Фаусту». В первом томе романа «ученические годы» молодого бюргера обнажают нравы жестокого, противоречивого мира. Развеиваются иллюзии, приходит сознание объективных закономерностей бытия, порой жестоких и трудных, примениться к которым, наполнить жизнь достойным содержанием может только разум. Неустанная деятельность, работа одна лишь дает человеку ощущение осмысленного бытия. Во второй части Гете попытался изобразить иллюзорное утопическое общество, в котором сочетаются творческое самораскрытие личности и всеобщее благоденствие. Картины, нарисованные писателем, нереальны, но его призыв к совместному труду, активному самовыражению человека на благо народа, к постоянной каждодневной работе был выражением гуманных просветительских идей.
Последние десятилетия жизни Гете наполнены занятиями наукой, созданием новых прозаических произведений («Родственные натуры», 1809), рождением новых лирических стихотворений. Ясность суждений, глубочайшее проникновение в человеческое сердце, удивительная точность слова, богатство философской мысли и сила поэтической выразительности не оставляют Гете и в самом конце жизненного пути.
К последним месяцам жизни относится и завершение (1831) Гете величайшего подвига его поэтического гения — трагедии «Фауст».
Начало работы лад зрагедией относится к первой половине 70-х годов и совпадает но времени с завершением «Геца фон Берлихингена», духовное родство которого с «Фаустом» вполне очевидно. Написание трагедии резко интенсифицируется в 90-е годы, когда, видимо, и была завершена работа над основными элементами первой части. Сильнейшим общественным стимулом этого першда были для Гете события французской революции и последовавшие за нею перемены во Франции и Европе. В 1808 г. первая часть «Фауста» увидела свет. Вторая часть потребовала еще почта четверти века неустанного труда и напряжения мысли и появилась s 1831 г.: завершая трагедию, она подводила и величественный итог всей творческой жизая поэта.
Реальный Фауст жил в Германии первой воловины XVI в. Он путешествовал по различным городам и снискал себе шумную известность: одни видели в нем ученого, постигшего тайны вселенной, только что не кудесника, другие считали его шарлатаном и проходимцем, но всегда его имени сопутствовала молва о сделке с чертом, поддержке, которую оказывала ему нечистая сила.
XVI век был в Германии веком мощных, социальных движений (это эпоха «Геца фон Берлихингена), победным шествием идей гуманизма, овладевшего лучшими умами немецкого Возрождения. Географические открытия, интенсивное развитие науки, ломка многих средневековых нравственно-религиозных представлений способствовали духовному раскрепощению человека. На этом фоне исторический Фауст был достаточно заметной фигурой: упоминание о нем мы находим даже в документах Мартина Лютера. Легенды, окружавшие имя Фауста еще при жизни, вошли в народные предания, стали источником литературной обработки. Уже в пределах XVI века книги о Фаусте были изданы Иоганном Шписом (1587), Георгием Рудольфом Видеманном (1599), выдающийся английский драматург Кристофер Марло написал в 1588 г. «Трагическую историю доктора Фауста».
Если соотечественники Фауста описывали его жизнь как цепь греховных деяний еретика и отщепенца, то Марло использовал немецкий сюжет для пропаганды тираноборческих, свободолюбивых идей. Народная традиция, признавая связь Фауста с адскими силами, тем не менее отмечала его энергичность, любознательность, стремление к счастью в земных пределах. Герой кукольных представлений, Фауст был чрезвычайно популярен как фольклорный образ, и это послужило одной из важных причин обращения к нему Гете. Надо сказать, что и современники поэта использовали известнейший сможет, насыщая его идеями просвещения, образами, характерными для движения «бури и натиска».
Идейный заряд «Фауста» вполне предопределен грандиозными историческими событиями, решающим этапом борьбы между
феодальной реакцией и силами общественного прогресса, стремящимися к демократизации всех государственных и житейских нормативов человечества. Мрачные вековые традиции феодализма, облеченные властью, религия с ее мощным аппаратом священнослужителей, схоластическая наука и обывательская косность мышления всеми силами противостояли напору демократических сил общества, вооруженных девизом «Свобода, равенство, братство», верой в разум и доброе начало в человеке, уверенностью в возможности, необходимости и, главное, своевременности установления на земле царства справедливости.
Спор давно вышел за рамки ученых дискуссий, уже пала Бастилия, прогремели орудия при Вальми, прорвав плотины национальных границ, победоносная революция грозила бастионам феодализма всей Европы. Мало кому ясен был ограниченно-буржуазный характер революции, но еще менее сомнений было в том, что она знаменует собою конец феодализма.
В этих условиях художественный гений Гете воплотил в «Фаусте» и бурную полемику о месте человека в исполненном противоречий мире, и философски-прогрессивную позицию автора. Гимн всепобеждающему разуму, преклонение перед любовью, смысл жизни в служении человечеству, необратимость динамики бытия в сочетании с верой в прогресс, критика реакционных общественных отношений, отрицание религиозных догм, насмешка над отвлеченностью и бесплодием книжной науки — вот круг решающих идей великой трагедии.
Уже «Пролог в театре» раскрывает перед нами всю широту замыслов поэта, его жадное стремление развернуть свою трагедию как космическое повествование о судьбах человека в мироздании:
Весь мир на сцену поместите,
Людей и тварей пышный ряд—
И через землю с неба в ад
Вы мерной поступью пройдите!
Директор театра, поэт, актер — каждый хочет видеть в театральном действии что-то свое: жизненную полноту и общедоступность, создание непреходящих ценностей искусства, верное изображение сущего. И в «Фаусте» все эти эстетические посылки сливаются воедино, создают цельную и полифоническую картину действительности и человеческих исканий в ней. Что такое человек? Игрушка стихий, раб собственных страстей, никчемное и слабое существо, покорно бредущее за приманками внешних сфер своего эфемерного и бездумного существования? Несчастный страдалец, изломанный неосуществимыми и нелепыми мечтами? Или же это бог земли, страстный искатель, созидатель гармонии прекрасного, неутомимый почитатель и творец истины?
К этому в сущности сводится спор бога и Мефистофеля, это составляет основной вопрос трагедии. Когда же он решается во имя и во славу человека, добавляется еще один, не менее важный: что есть истина? В чем предназначение человека?
Материализм Гете сказался в убежденности писателя, что человек и среда, природа и общественно-исторические условия находятся в сложной системе взаимосвязи и взаимовлияния. Мир был в его глазах объективной реальностью, исполненной противоречий. Не сформулированный концептуально, стихийный материализм Гете получил художественное воплощение в его творчестве, в первую очередь в «Фаусте». «...Гете был одним из немногих, кто крепко держался «реалистического», как он говорил, то есть в основе своей материалистического мировоззрения, обогащая его при этом завоеваниями диалектики».
Отвергая революционный способ преобразования общества, Гете стоял на позициях постепенности прогресса, но итоги общественного развития, которые он мог наблюдать воочию, не удовлетворяли писателя.
Мы застаем Фауста в период окончательного утверждения его миросозерцания, в период выработки основательных фундаментальных суждений о мире и человеке: он
...слишком стар, чтоб тешиться игрою,
И слишком юн, чтоб без желаний быть.
Уже в детстве Фауст — впечатлительный мальчик, склонный к меланхолии, чувствительный фантазер, задумчивый и одинокий:
Я убегал на луговой откос,
Такая грусть меня обуревала!
Я плакал, упиваясь счастьем слез.
И мир во мне рождался небывалый.
В мире, где живет Фауст, нет гармонии отношений:
Часто у нас над прекрасным и честным
Люди смеются насмешкою злой,
Думы высокой понять не умея.
Злобно ворчат лишь, собой не владея.
«Пошлое терпенье», умеренность невыносимы Фаусту, а между тем привычка к неподвижному, застойному существованию заразила многих, недаром же один из горожан, которые не прочь посудачить о событиях большого мира, в заключение с убежденностью заявляет:
Перевернись весь свет вверх дном —
Лишь здесь по-старому пускай все остается!
Это тоже отзвук «антифаустовской» темы в трагедии, одна из сил, противостоящих его исканиям, его борьбе и неудовлетворенности сущим.
Фауст стар. Жизнь клонится к закату, а отдана она была вся без остатка наукам: «Я философию постиг, я стал юристом, стал врачом... Магистр и доктор я...» Что же получил герой взамен?
Притом я нищ: не ведаю, бедняк,
Ни почестей людских, ни разных благ...
Но гнетет не это. Среди всех причин неудовлетворенности прожитой жизнью главная: «и не умней я стал в конце концов», «напрасно истины ищу». «Праздный чад» сухой науки не отворил для ученого дверей тюрьмы невежества. Живая жизнь и схоластические потуги истолковать ее вступают в неразрешимое противоречие, и, истосковавшийся по живым «сосцам природы», Фауст стремится прочь от иссушавшей мозг пустыни вымученных книжных познаний. И снова, и снова возвращается он к мысли о высшей правде как награде за многолетний, непрестанный, каторжный труд:
Чтоб мне открылись таинства природы,
Чтоб не болтать, трудясь по пустякам,
О том, чего не ведаю я сам,
Чтоб я постиг все действия, все тайны,
Всю мира внутреннюю связь;
Из уст моих чтоб истина лилась...
И тем горше ему, тем больнее, что путь, которым он пытался приблизиться к истине, оказался бесплодным: «Погибли годы!»
Фауст хочет покончить с собой. Тому есть внешние причины: он не сумел совладать с Духом земли и слабость человеческой природы показалась ему нестерпимо унизительной. Но есть и более глубокие основания: напрасно, кажется Фаусту, он «искал живого дня, страдал идя во мглу, и к истине мучительно стремился». Ничтожны познания человека, неустроенна его жизнь, темны его перспективы, жалок удел.
Однако мизантропия, безнадежность, пессимизм глубоко чужды миросозерцанию Гете, он не может завершить жизнь героя на такой мрачной, безотрадной ноте. Не может он и оставить его замкнувшимся в неверии, безразличным к миру. Фауст, обогащенный опытом и разочарованиями, сомнением и познанием, решает жить и бороться во имя истины, еще не ведая о Мефистофеле, о представляющихся ему возможностях и предстоящих испытаниях. Это принципиально важно: искус Фауста предрешен на небесах, но герой-то планирует свою жизнь, не имея об этом ни малейшего понятия. Потому и встреча с Мефистофелем только грандиозно расширяет сферу вторжения Фауста в действительность, но не составляет для него принципиально нового отношения к себе и миру.
Если сопоставить сомнения Фауста и путь, им избранный, с доминирующими настроениями в обществе эпохи французской революции и следующего за ней периода, мы увидим, что Гете не разделяет господствующих настроений привилегированных классов: ему не свойственны ни страх перед действительностью, ни олимпийское равнодушие к ней. Гуманизм Гете оптимистичен, любовь к человеку сопрягается с верой в его безграничные возможности, в реализацию этих возможностей.
Фауст не путешественник за истиной. Он боец, готовый все поставить на карту; когда мы встречаемся с ним, он движим не только постоянной всепоглощающей страстью, но и мужеством, энергией отчаяния:
Отважно ринусь я в обширный божий свет;
Мне хочется борьбы, готов я с бурей биться —
И в час крушенья мне ли устрашиться?
Разлад в душе Фауста хорошо осознан им самим, но сладить со взаимно исключающими друг друга стремлениями герой не в состоянии.
Что это? Мечта о всеобщем благе и жажда личного счастья, стремление утвердить как главенствующую ипостась действительности собственные представления о справедливости и понимание необходимости свободного волеизъявления масс в их естественной жажде достойного существования, «тяга ввысь» и потребность в земном блаженстве — все это живет, борется в Фаусте, рождает феерию величия и цепь опрометчивости. Утверждение единых, вечных канонов морали сочетается с жаждой перемен, преклонение перед величием человеческого духа сменяется отчаянием, порожденным низменностью людской природы.
Ах, две души живут в большой груди моей,
Друг другу чуждые,— и жаждут разделенья!
Из них одной мила земля —
Ей все желанно в этом мире,
Другой — небесные поля,
Где тени предков там, в эфире.
Фауст прекрасно отдает себе отчет в том, что истинное служение науке требует борьбы, самоотвержения, готовности поплатиться жизнью. Наука не прибежище тихого кабинета, отъединенного от бурь современности, она пороховой заряд, заложенный под все болезненное в жизни, под искривленное сознание, попранную волю, под косность и смирение. И наука всегда с народом, на страже его интересов, на знамени его борьбы. Фауст сознает опасность стремлений лично для себя, но завидует тем, кто пронес факел истины даже на пламя костра:
Где те немногие, что век свой познавали,
Ни чувств своих, ни мыслей не скрывали,
С безумной смелостью к толпе навстречу шли?
Их распинали, били, жгли...
Несомненное сочувствие мученикам разума владело и самим Гете, знавшим о сути и истории науки отнюдь не понаслышке. «Безумная», фанатическая отвага движет и поисками любимейшего из героев Гете — Фауста. Оттеняя ее, входит в трагедию «сосед-толстяк» Вагнер — науки не иссушили этого ученого схоласта, не заронили в душу трагического недовольства собою и состоянием человеческого знания.
Вагнер — человек, воспринявший только внешние формы, поверхностные идеи эпохи Возрождения, отмахнувшись от гуманистической сути этого мощного общественно-культурного движения.
Могучее, поэтическое желание, «врожденное стремленье — стремленье ввысь», мечта о воспарении телесном и душевном в такие небесные глубины, из которых можно объять взором весь мир, надежда не расстаться с солнцем выявляют для нас эмоциональный настрой мироощущения Фауста. В сравнении с ним Вагнер прозаичен, сух, немощен желаниями:
Хандрил и я частенько, без сомненья,
Но не испытывал подобного стремленья.
Нет, что мне крылья и зачем быть птицей!
Ах, то ли дело поглощать
За томом том, страницу за страницей!
Фауст, обуреваемый жаждой осмысленного творчества («В пергаменте ль найдем источник мы живой?»), не может без снисходительного презрения смотреть на пожирателя-классификатора старых книг, сухого ритора, в ком «ужасное... кипит к наукам рвенье», кто «все хотел бы знать». Фауст понимает, что не количество прочитанных страниц открывает нам тайны мира, хотя вовсе не пренебрегает книжной ученостью: это лишь стадия, ступенька на пути к истине. Его мечта
В состав природы влиться духом властным,
Творя, стать жизни божеской причастным...
Фауст терзается мыслью, что от имени науки выступал в роли убийцы больных, усугубляя их недуги. Итог, цель, результат деятельности — главное для него. Вагнер же эпически спокоен, ему важно только, чтоб все было в согласии с правилами:
Ну стоит ли об этом вам тужить!
Довольно, если правильно и честно
Сумели вы все к делу приложить,
Что от других вам сделалось известно.
Бескрылый, фатально-бюрократический подход к науке, полное безразличие к ее жизнеутверждающей сути глубоко враждебны Фаусту и Гете. Мысль, слово, обращенные к людям, должны быть искренни, правдивы, рождены живым чувством. Тогда лишь
можно рассчитывать на то, что речь окажется действенной, нужной:
Нет, из души должна стремиться речь,
Чтоб прелестью правдивой, неподдельной
Сердца людские тронуть и увлечь!
Но сердце к сердцу речь не привлечет,
Коль не из сердца ваша речь течет.
Быть наставником людей, проводником их — трудная и благородная задача, которая далеко не по плечу каждому. Вагнер, помощник Фауста, решает ее куда проще, восставая даже против авторитета учителя,— ведь он опирается на общепринятое мнение: «Нет, в красноречье — истинный успех!»
Фауст остро переживает неуверенность в себе, горькое и глубокое чувство обреченности надежд. Сомнения, неудовлетворенность, жалкие плоды бессмысленной, как ему начинает казаться, жизни едва не заставляют его лишить себя жизни. Гете показывает тем самым,- что на проторенных, протоптанных в веках дорогах традиционной, схоластической, «вагнеровской» науки даже гения ждет лишь разочарование и сознание бесполезности ушедших лет. Отрыв от практики человечества, страх перед новыми идеями, замкнутая корпоративность науки — беды ее во все времена, и великий мыслитель доказывает это саркастическим образом Вагнера и трагедийной историей предшествующей жизни Фауста. Именно через проблему практической значимости, «истинности» науки возникает в трагедии тема Фауст и народ.
В сцене народного гуляния у городских ворот проходят перед читателем люди разных слоев средневекового города: служанки, сменившие фартуки на воскресные платья, подмастерья, вырвавшиеся на денек из цехового плена, чопорные горожанки, мечтающие о воздыхателях, веселые студенты, ловящие миг наслаждения, состоятельные горожане, ведущие неторопливую беседу о делах магистрата, бесшабашные удалые солдаты. К ним присоединяются и крестьяне окрестных деревень. Весенний воздух оглашается веселым пением, задорная шутка, веселая пляска объединяют людей, празднующих конец трудовой недели и начало весны.
Сюда приходит и Фауст в сопровождении Вагнера, но как по-разному воспринимают они происходящее.
«...Ликуют
И старый и малый, в веселом кругу.
Здесь вновь человек я, здесь быть им могу! —»
восклицает Фауст.
Отнюдь не вторит ему Вагнер.
...и не решился бы я
Один здесь оставаться с мужиками.
Их кегли, скрипки, крик и хоровод
Я наблюдаю с сильным отвращеньем:
Как бесом одержим, кривляется народ,—
И это он зовет весельем, пляской, пеньем!
Фауст воспринимает праздничное гулянье как воскресение народа:
Прошли бесконечные зимние дни,
Из комнаты душной, с работы тяжелой,
Из лавок, из тесной своей мастерской,
Из тьмы чердаков, из-под крыши резной
Народ устремился гурьбою веселой...
Народ благословляет Фауста, которому «случалось приходить и в дни беды, трудясь для нас»: юный Фауст помогал отцу-врачевателю во время эпидемии моровой язвы. Пусть лечение было фикцией («Страшней губительной чумы»,— с горечью признает «великий муж»), но самоотверженность, искреннее желание помочь, сопряженное с опасностью для жизни («везде ходил среди больных, отважен, чист и невредим меж трупов, гноем залитых»), надолго остались в благодарной памяти людей.
Доброжелательное отношение Фауста к народу взаимно, но героя не может удовлетворить признание заслуг, так как он видит в нем лишь простодушие людей, которым он мало чем сумел помочь.
Постоянная неудовлетворенность — залог духовного величия человека. Чтобы утвердить это величие, нужно преодолеть искус, побороть соблазны, короче говоря, сделать внутреннее богатство человека общим достоянием, поддерживать его в состоянии активного проявления. И тогда на сцену выходит Мефистофель.
Почему Мефистофель так убежден в том, что договор, заключенный с Фаустом, выгоден ему? Одна причина ясна: уверенность в низости человеческой природы, которую всегда можно чем-то растлить. Другая сложнее. Она акцентирует высший смысл, божественную суть человеческих исканий: Мефистофель, потративший на поиск тысячелетия, располагавший неограниченными возможностями, не чувствует себя познавшим смысл бытия. Выше мы видели, что и архангелы примирились с тайной природы. И Мефистофель полагает, что Фауст затеял безнадежное, неосуществимое предприятие,— так отчего же не помочь ему побарахтаться в тенетах сомнений, не усугубить разочарований самоуверенного нахала? И тем слаще победа, чем изобретательней в поисках Фауст.
Великий просветитель Гете противопоставляет гуманное, всеобъемлющее понимание Фаустом разума низменной характеристике разумности поведения, которую он вкладывает в уста Мефистофеля. Весь вопрос в том, чему он должен служить, этот разум, что постигать, в чем находить вершину своего проявления. Конечно, не без подвоха и не без иронии Мефистофель внушает Фаусту, «как жить возможно без забот», издевается над отвлеченностью стремлений, над попытками взглянуть на мир шире, чем с платформы собственной судьбы:
Кто философствует, тот выбрал путь плохой,
Как скот голодный, что в степи сухой
Кружит себе, злым духом обойденный,
А вкруг цветет роскошный луг зеленый...
Фауст же говорит о своем духе, вмещающем все горести мира:
Что человечеству дано в его судьбине,
Все испытать, изведать должен он
Я обниму в своем духовном взоре
Всю высоту его, всю глубину;
Все соберу я в грудь свою одну,
До широты его свой кругозор раздвину,
И с ним, в конце концов, я разобьюсь и сгину!
Для эгоиста мир погибает вместе с ним, для Фауста его личный конец приходит только с гибелью мира, для которого он мыслит и живет. Понять весь мир, чтобы, целиком растворившись в нем, навечно стать его частицей — вот титаническая задача!
Душевная, человеколюбивая, истинно гуманистическая направленность разума есть основная составляющая этого святого для Гете понятия.
Договор с чертом во многом жест отчаяния после того, как Дух земли отказал Фаусту в помощи. «И тайн природы знать мне не дано»,— с глубокой горечью говорит Фауст, но жажда действовать не оставляет его: исполнившись отвращения к науке, где ему не нужны половинчатость, неопределенность, безжизненность знаний, Фауст от образования ума бросается к воспитанию чувств; через слияние с жизнью человечества, с его борьбой, его муками хочет Фауст прийти к познанию смысла земной жизни. Это можно, видимо, расценить как движение от истины абстрактной, отвлеченно всеобщей к конкретной, практически значимой для человечества. На место ожидаемого откровения, сверхъестественного постижения истины является поиск ее в опыте, в сравнении, в борьбе. Таким образом, вся история Фауста фактически, несмотря на обилие сказочных, фантастических, внешне религиозных элементов, становится историей земного бытия, разрешением проблем человеческого общества.
Фауст не может примириться с ограниченностью представлений о задачах, значении людского бытия, в нем живет неистребимый дух поиска, неуемная энергия. И договор с Мефистофелем заключен им, только чтобы интенсифицировать, сделать более перспективными свои искания. Ибо
Что ж значу я, коль не достигну цели,
Венца, к которому стремится род людской,
К которому и сам стремлюсь я всей душой.
Это чрезвычайно важно: Фауст борется за правду всего человечества, от которого и не мыслит отделить себя.
Стало уже общим местом говорить о стремлении Фауста к истине. Это, действительно, стержневая идея, подчас чуть ли не синоним его личности. Но чтобы осознать меру и смысл стремления Фауста, обратимся к некоторым строчкам, произносимым в «Прологе на небесах» не кем иным, как архангелами в присутствии самого Господа:
Непостижимость мирозданья
Дает нам веру и оплот...
И с непонятной быстротою,
Кружась, несется шар земной...
И грозной цепью сил природы
Весь мир таинственно объят.
Таинственность, непонятность, непостижимость мироздания оказываются аксиомой для архангелов, а человек, жалкий червь, комок глины, рвется постичь смысл бытия. Так проясняется масштабность устремлений Фауста.
Неуемное беспокойство Фауста, постоянная неудовлетворенность — это «отблеск божественного света», разума!
Всегда в свои мечтанья погружен,
То с неба лучших звезд желает он,
То на земле — всех высших наслаждений,
И в нем ничто — ни близкое, ни даль —
Не может утолить грызущую печаль.
Бог (автор) предрекает Фаусту постижение истины, и, что, может быть, еще важнее, это не маленькая правда ученого доктора, но аксиома человечества, открытие которой предрешено самим ходом вещей. Трудно сказать поэтому, какая пара строк из нижеприведенных более существенна для понимания общего смысла трагедии:
Пока еще умом во мраке он блуждает,
Но истины лучом он будет озарен;
Сажая деревце, садовник уже знает,
Какой цветок и плод с него получит он.
В то же время «истина» не есть финальная точка пути, в ней самой должна быть сокрыта энергия движения:
«Блуждает человек, пока в нем есть стремленья».
Неизбежны минуты сомнений даже для лучших из людей, отдавших себя изучению тайн природы и человеческого призвания, неизбежны минуты слабости и примирения: мы хорошо видим это на примере Фауста после его встречи с Духом. Природа дает противоядие, вкладывая в душу человека беспокойство, побуждающее к деятельности,— аллегорически Бог дает в спутники Фаусту Мефистофеля:
Слаб человек, покорствуя уделу,
Он рад искать покоя,— потому
Дам беспокойного я спутника ему:
Как бес дразня его, пусть возбуждает к делу!
Человек подобен божеству, если не своими физическими возможностями или знанием о мире, то дерзновенностью мысли и силой воображения, а готовностью риском, отвагой, трудом обрести истину превышает божество. Недаром Фауст в самые трудные минуты жизни говорит:
Во прах перед тобой я не склонюсь челом
Знай: равен я тебе, дух пламенный, во всем!
Я, образ божества...
Не бог ли я? Светло и благодатно
Все вкруг меня!
Человек велик, он предприимчив и самоотвержен, неутомим, деятелен и справедлив, в нем самом залог удовлетворенности и счастья. Однако все это нуждается в раскрытии, идеал не адекватен повседневному проявлению личности, гармония людских отношений — это еще только цель, маяк, вершина, все должно быть постигнуто и завоевано. Собственно говоря, в несовершенстве мира и проявлениях слабостей человеческой природы и заложено зерно исканий, борьбы за лучшее. Пока же нет повода для прекраснодушного идеализма, и автор, и герой великолепно это сознают:
К высокому, прекрасному стремиться
Житейские дела мешают нам,
И если благ земных нам удалось добиться,
То блага высшие относим мы к мечтам.
Увы, теряем мы средь жизненных волнений
И чувства лучшие, и цвет своих стремлений.
Забота тайная тяжелою тоской
Нам сердце тяготит, и мучит нас кручиной,
И сокрушает нам и счастье, и покой,
Являясь каждый день под новою личиной.
Нам страшно за семью, нам жаль детей, жены;
Пожара, яда мы страшимся в высшей мере.
Пред тем, что не грозит, дрожать обречены,
Еще не потеряв, уж плачем о потере.
В сцене «Кабинет Фауста» доктор занят переводом Библии на немецкий язык. Перед нами Фауст-философ. «В начале было Слово» — так открывается Новый завет, но герой не поденщик, не раб чужой мысли, он творец — устроит ли его идеалистическая концепция мироздания? Следуют рассуждения Фауста:
Я слово не могу так высоко ценить.
Да, в переводе текст я должен изменить,
Когда мне верно чувство подсказало.
Я напишу, что Мысль — всему начало.
Стой, не спеши, чтоб первая строка
От истины была недалека!
Ведь мысль творить и действовать не может!
Не Сила ли— начало всех начал?
Пишу — и вновь я колебаться стал,
И вновь сомненье душу мне тревожит.
Но свет блеснул — и выход вижу смело,
Могу писать: «В начале было Дело!»
Во времена, к которым отнесено действие трагедии, можно было в умеренных пределах по-разному трактовать, комментировать Библию, в умеренных, чтобы избежать обвинения в ереси. Но придавать новый, прямо противоположный смысл самой сути религиозной святыни, руководству в жизни всего христианского мира — такое мог себе позволить только свободный, гениальный ум, идущий на все во имя истины. Такая «редакторская правка» основы основ религиозно-нравственного сознания верующих (а много ли было иных?) есть, помимо прочего, свидетельство своеобразного стихийно-материалистического подхода Фауста к явлениям внешнего мира. В принципе он уже на этом этапе постигает одну из основ осмысленного и счастливого существования человечества: жизнь в деятельности, в труде, в непрестанном движении.
Фауст не просто обобщенный, типизированный образ прогрессивного ученого; в споре на небесах он представляет все человечество, хотя и принадлежит к лучшей его части. Он выступает, таким образом, символическим знаком всей людской популяции, его судьба, его путь не просто аллегорично олицетворяют человечество — они как бы формулируют единственно здоровый рецепт существования каждого из людей: живи общими интересами, твори, созидай для человеческого блага — и это счастье.
Мефистофель — дух разрушения, но он же и враг застоя, тупого, бездеятельного гниения, противник бездумной неподвижности.
Он скептик, презирает человеческую природу, убежден, что знает о ней конечную правду: род людской жалок, слаб, исполнен пороков и дурных страстей, эгоистичен и беспомощен.
Роль его, таким образом, двояка. Как личность Мефистофель противостоит Фаусту (и автору) бесстрастием, неверием в добро, в гуманное, деятельное начало как средство постижения истины. В качестве резонера он изобличает людские слабости, запутанность и несправедливость отношений в человеческом обществе, всевозможные пороки. Разумеется, это бес, и, как таковой, воспринимает все дурное и гиблое на земле нормой бытия.
И автор, и сам Мефистофель понимают и декларируют диалектически созидательную роль отрицания — залога движения:
...Частица силы я,
Желавшей вечно зла, творившей лишь благое.
Нельзя не сказать и о чисто человеческом характере многих восприятий Мефистофеля: не всегда и не во всем остается он стоически равнодушен. Собственно говоря, сама негативная борьба его за Фауста, всевозможные ухищрения, изобретательность и т. п., жажда удачи и в то же время какое-то подспудное, смутное опасение за ее реальность вполне человечны. Воплощение аллегории всегдашнего человеческого беспокойства — Мефистофель практически не может стоять вне рамок отношений, созданных в значительной мере благодаря его собственным усилиям. Мефистофель стремится подорвать не только веру Фауста во всемогущество разума, но и убеждение в осмысленности служения человечеству, в гуманистической сути его исканий. Он демонстрирует своему «подопечному» бессмысленную гульбу, скотские инстинкты, жадность, тунеядство, злобу, лицемерие, похоть, чревоугодие, тупость и пр. Картины изнанки личной и общественной жизни сами по себе очень убедительны, но Мефистофелю не удается склонить Фауста к мысли, что именно они-то и есть первопричина дисгармонии людского бытия.
Мефистофель — проницательный знаток пороков человечества, отрицательных сторон его жизни. Автор не может принять его видение мира как цельную, обобщенную картину человечества, закосневшего в дурных помыслах и грязных инстинктах, но критика Мефистофелем негативных, теневых сторон жизни метка, откровенна, по-своему «рецептурна». «Отрицание, скептицизм необходим человеку как возбуждение к деятельности, которая без того заснула бы» — это замечание Н. Г. Чернышевского особенно справедливо и потому, что рядом с Мефистофелем стоит Фауст. История литературы знает немало примеров парных героев, дополняющих, оттеняющих друг друга. В этом смысле Фауст и Мефистофель, разумеется, не составляют просто частей в гармонии целого, но созидающий пафос одного был бы исторически неправомерным без недоверчивости, сомнения и отрицания другого. Разумеется, это выходит за рамки сюжетно-ролевой значимости ученого и беса, преследующих в соответствии с заданностыо конфликта совершенно различные цели.
Мефистофель по-своему «материалист»; уже при первой встрече с Фаустом он замечает, не скрывая своего презрения к земле и людям:
Ведь это только вы мирок нелепый свой
Считаете за все, за центр всего творенья.
Правда, затем он противопоставляет земному свету вечную необъятную ночь, из которой и возникла планета, но по этой «космогонической теории» Мир, Вселенная бесконечны. Материальному миру земли, обреченному на уничтожение, по Мефистофелю, противостоит неизменяемая и не охватимая воображением духовность. Но в свете основной мысли все это выглядит как неизбежный камуфляж, к которому автор прибегает отнюдь не по соображениям достоверности.
Нельзя не признать сверхточным замечание Энгельса: «Гете неохотно имел дело с «богом»; от этого слова ему становилось не по себе; только человеческое было его стихией, и эта человечность, это освобождение искусства от оков религии как раз и составляет величие Гете». Достаточно перечитать «Пролог на небесах», чтобы увидеть, до какой степени вольно, «человечно» обращается писатель и с богом и с окружающими его архангелами. Совершенно земной выглядит ситуация спора господа с Мефистофелем, спора, исход которого зависит от поведения человека. Да и сам бог ничем не напоминает нам христианского вседержителя; это мудрый, доброжелательный старец, в сущности ничуть не заносящийся перед своими творениями и даже становящийся объектом шутки Мефистофеля:
Охотно старика я вижу иногда,
Хоть и держу язык; приятно убедиться,
Что даже важные такие господа
Умеют вежливо и с чертом обходиться!
Гете насмешлив и по отношению к сопряженному с религиозностью мистицизму, к вере в чудеса и сверхъестественное вмешательство в людские судьбы. Критика эта содержится, в частности, в слегка завуалированной форме в «Кухне ведьмы». Нечистое, злое начало противопоставляет силе мысли, знанию мистическое откровение, интуитивное познание. Бессвязность, логическая беспомощность, бессмыслица постижения тайн бытия в заклинаниях ведьмы поражают Фауста — выясняется, однако, что вся эта абракадабра в прямом родстве со священным писанием.
В откровенных намеках Мефистофеля христианская религия квалифицируется как никчемный вздор и вопиющая глупость — автор же не находит ни поводов, ни аргументов, чтобы опровергать эту точку зрения, он попросту не ищет их .
В репликах Мефистофеля звучит острая насмешка над церковью и ее служителями:
Желудок, мол, хорош у церкви божьей,
Немало стран уж слопала она
И несвареньем все же не больна.
Одна лишь церковь может, без сомненья,
Переварить неправые именья.
Фауста, провозглашавшего: «Настало время делом доказать, что человека мощь богов величья стоит»,— не упрекнешь в излишней религиозности. Недаром набожная Маргарита проявляет несвойственную ей проницательность и глубину суждений, когда, выслушав пантеистические объяснения Фауста о сути божественного, замечает с грустью и со страхом: «В душе ты не христианин».
Маргарита — простая девушка, не отличающаяся ни остротой ума, ни обширными познаниями, ни даже мечтами — пусть неясными, неопределенными, но куда-то влекущими. Она вся — откровенность, ясность, чистота, вся понятная и земная.
Незлобливый, всепрощающий характер ее, готовность уступить и поступиться, скромность, желание быть в тени влекут к себе по контрасту изощренный ум и мятущуюся душу Фауста.
Девушка как бы соткана из любви, всеобъемлющей, жертвенной, верной. Скепсис, любое недоброжелательство отпугивают ее, заставляют замыкаться в себе, обнаруживают и бессилие, беспомощность противостоять чужому напору. Она не может творить несправедливости, но немногие догмы религиозной морали, составившие катехизис всех ее ответных реакций на внешний мир, перекладывают и борьбу со злом на чьи-то, чаще всего божеские плечи. Грустный финал ее любви и ее жизни логически неизбежен, ибо деяние органически чуждо ее природе, а любовь, преданность, вера, будучи пассивными, всегда ставят себя в зависимость от жизненных случайностей, от внешних обстоятельств, от чужих прихотей. Беззубый гуманизм бесперспективен и обречен, справедливо полагает Гете. Мы сочувствуем Гретхен, мы страдаем вместе с нею, но с первых сцен ее появления ощущаем явственно ее обреченность.
Маргарита добра, нежна и женственна. Ее помыслами целиком владеет любовь, возлюбленный; они составляют на время целый, единственно реальный мир. Фауст же, хоть и любит искренне, не в состоянии представить себе этого чувства концом исканий; он эгоистичен в своей страсти и потому, что не в силах устоять перед ее соблазнами, и потому, что никогда не смог бы удовлетвориться таким эрзацем подлинного счастья. Не надо забывать, что рядом Мефистофель, для которого полная удовлетворенность Фауста означает победу над высшими стремлениями человечества. Счастья в любви мало человеку — и Фауст продолжает свой путь к истине.
Уже в тюрьме, накануне казни, отказываясь от спасения, Маргарита произносит пророческие для своей судьбы слова:
Нет, принужденья я не потерплю,
Не стискивай меня ты так ужасно!
Я чересчур была всегда безгласна.
Трудно было бы видеть в этом перелом сознания: Маргарита обвиняет себя в том, что нарушила заповеди, поддалась силе и обаянию Генриха-Фауста, безгласно шла за ним. Это не прозрение, но еще более прочное утверждение на нравственных позициях ее, Маргариты, мира. При этом отчаяние героини, проснувшаяся жажда искупления вины, острое ощущение личной ответственности за содеянное, отказ от каких бы то ни было поблажек собственной совести возносят Маргариту на высоты страдальческого душевного очищения.
Крохотный мирок Маргариты — единственно мыслимая для нее сфера существования, а потому и законы ее непосредственного окружения, нарушенные ею, становятся источником гибели безоглядно полюбившей девушки. Смерть близких, осознаваемая ею как неизбывная вина, страх, позор, невозможность преступить вековые, с детства внушенные нормы бытия трагически неуклонно влекут ее к концу. Ее простота, естественность, искренность, правдивость, принесшие любовь, обернувшись неспособностью преступить традиции, подвергнуть сомнению старые догмы морали, оказались и причиной ее смерти. И все же, сохранив лучшее в душе своей, она и в гибели торжествует над Мефистофелем. В финале первой части Мефистофель, отчаявшись вывести Маргариту из тюрьмы, восклицает: «Она осуждена на муки!», но Голос свыше возражает: «Спасена!»
Определение, данное Гете «Фаусту» — трагедия, более выражает идейно-этическую сущность вещи, ее эмоциональный накал, нежели является жанровой характеристикой. В этом смысле «Фауст» ближе всего стоит, пожалуй, к философской драме, хотя многообразие авторских подходов, нередко лирический настрой, монологи Фауста, весьма сходные с элементами драматической поэмы, народные сцены и многое другое в «Фаусте», конечно, не умещается в рамки приведенного обозначения.
«Фауст» есть величайшее создание поэтического духа»,— заметил Пушкин, связывая это определение прежде всего с отражением в трагедии идейно-эстетической сути «новейшей поэзии». И действительно, «Фауст» вобрал в себя основные суждения Гете о человеческом обществе, о неистребимом искусе познания, о взаимоотношениях государства и личности, о добре и зле, о любви и творчестве, выразив все это разнообразными средствами поэзии.
Мир реальный и сказочный, прямой художественный анализ и аллегория, предметность и фантастичность «Фауста» слиты воедино, спаяны мироощущением Гете, сложной, многоплановой позицией автора. Противоречивость жизни, противоречивость убеждений писателя вылились в «Фаусте» многокрасочной, диалектической картиной коллизий, характеров, поступков. «...Смело можно сказать, что немцы имеют свою «Илиаду»... в «Фаусте» Гете».
Завершающая часть «Фауста» — детище XIX в. Изменилась жизнь, великие исторические события потрясли Европу, укрепление капитализма вызвало в действительности новые потрясения, поставило перед мыслителями и художниками новые неразрешенные вопросы, осветило путь человечества трагическими отблесками порожденных классовыми столкновениями противоречий.
Принципиальное различие пафоса двух частей трагедии отметил сам Гете, записавший в плане «Фауста» мысль о том, что в первой из них отобразилась тяга к «личным наслаждениям жизнью, которые черпаются извне», тогда как вторая изображает «наслаждение от деятельности, направленной вовне». Для завершающей части эта задача и оказывается стержнем всего действия.
Перед нами обширнейшая картина хозяйственных процессов и государственных мероприятий, раскрывающих в конечном итоге бесчеловечность и феодального и буржуазного общества. Автор находит повод и возможность отдаться анализу самых разнообразных проблем науки, искусства, социальной практики человечества, высказать свой взгляд на природу, отношение к истории и будущему людей, свою насмешку над разными оттенками идеалистической мысли немецкой философии.
Во второй части поэт резко отрицательными красками воссоздает историю церкви в Германии, засилье и грабительскую политику священнослужителей, их бездушие и нравственную порочность.
Фауст, тяжко переживший конец своей любви и гибель Маргариты, по-прежнему неспокоен и деятелен. Он ищет счастья в государственной деятельности, в поисках совершенной античной красоты и в обладании ею, вновь и вновь ищет олицетворения истины и ощущение ее. Ни слава правителя, ни лавры полководца, ни обладание прекраснейшей из женщин человеческой истории не дают ему удовлетворения.
Фауст окончательно созрел духовно, мощь мысли его неисчерпаема, высшее счастье, он понимает это, здесь, рядом. Любовь, познание потустороннего мира, исканья красоты не влекут его более. Стареющий и ослабевший, утративший зрение, он. силой духа провидит уже светлую дорогу человечества в его колыбели и обители — на родной планете:
Я этот свет достаточно постиг.
Глупец, кто сочинит потусторонний.
Уверует, что там его двойник,
И пустится за призраком в погоню.
Стой на своих ногах, будь даровит,
Брось вечность утверждать за облаками!
Нам здешний мир так много говорит
Что надо знать, то можно взять руками.
Так и живи, так к цели и шагай.
Не глядя вспять, спиною к привиденьям,
В движенье находя свой ад и рай,
Не утоленный ни одним мгновеньем!
И только труд во имя людей, борьба за материальное и духовное счастье народов, осознание своей причастности к благородному подвигу борения за всеобщее благо открывают перед Фаустом бесконечную конечность великой истины: всегда, неустанно, от первого до последнего мига сознания творить для народа. Наступает минута, подводящая итог длинного пути:
...Жизни годы
Прошли не даром; ясен предо мной
Конечный вывод мудрости земной:
Лишь тот достоин жизни и свободы,
Кто каждый день идет за них на бой!
Всю жизнь в борьбе суровой, непрерывной
Дитя, и муж, и старец пусть ведет,
Чтоб я увидел в блеске силы дивной
Свободный край, свободный мой народ!
Тогда сказал бы я: мгновенье!
Прекрасно ты, продлись, постой!
И не смело б веков теченье
Следа, оставленного мной!
В предчувствии минуты дивной той
Я высший миг теперь вкушаю свой.
Фауст счастлив. Но нельзя не заметить, что высший миг этот порожден не исполнением желаний, а обретенной героем (и автором) уверенностью в достижимости и неизбежности всеобщего счастья, отнесенного им в будущее. Способствуя этому грядущему, Фауст обретает цельность и полноту существования и с гордой радостью делает свое признание.
Сюжетное развитие трагедии предопределено заранее, эволюция характеров, столкновения интересов, система образов также во многом имеют источником легенды, предания, литературную обработку фабулы в прежние времена. Но сила художественного воплощения, страстность идей, заинтересованность поэта-философа в противоречиях жизни и мысли человеческой, искания и мечты, связанные с идеалами и смыслом существования человечества,— все это целиком идет от мощного гения Гете, переплавившего в своей знаменитой трагедии в бесценное интеллектуальное и эстетическое сокровище и символы художественного сознания своего народа, и социальные проявления борьбы прогресса и реакции, и собственные, итоговые представления о назначении человека.
«Фауст» — огромный мир, населенный идеями и образами эпохи, вобравший в себя мысли и впечатления долгой жизни Гете. Мир этот сложен, порой противоречив, иногда необычен. Сам автор даже не пытался однозначно определить существо трагедии именно в силу многоплановости, обширности, эпохальной и всечеловеческой важности заключенного в ней материала. Сменяются поколения, перекраиваются карты планеты, в борьбе с насилием и злом рождается и крепнет жизнь, построенная на принципах добра и социальной справедливости,— и всегда, во все времена «Фауст» на стороне сил прогресса, доброты, на стороне будущего, в которое так верил Гете.
Гете как-то сказал, что «наследовать достоин только тот, кто может к жизни приложить наследство». «Марксизм-ленинизм, став силой, овладевшей умами миллионов, практически преобразующей мир на нашей планете, выступает как достойный восприемник и наследник Гете и всей культуры, созданной человечеством».
Приворот является магическим воздействием на человека помимо его воли. Принято различать два вида приворота – любовный и сексуальный. Чем же они отличаются между собой?
По данным статистики, наши соотечественницы ежегодно тратят баснословные суммы денег на экстрасенсов, гадалок. Воистину, вера в силу слова огромна. Но оправдана ли она?
Порча насылается на человека намеренно, при этом считается, что она действует на биоэнергетику жертвы. Наиболее уязвимыми являются дети, беременные и кормящие женщины.
Испокон веков люди пытались приворожить любимого человека и делали это с помощью магии. Существуют готовые рецепты приворотов, но надежнее обратиться к магу.
Достаточно ясные образы из сна производят неизгладимое впечатление на проснувшегося человека. Если через какое-то время события во сне воплощаются наяву, то люди убеждаются в том, что данный сон был вещим. Вещие сны отличаются от обычных тем, что они, за редким исключением, имеют прямое значение. Вещий сон всегда яркий, запоминающийся...
Существует стойкое убеждение, что сны про умерших людей не относятся к жанру ужасов, а, напротив, часто являются вещими снами. Так, например, стоит прислушиваться к словам покойников, потому что все они как правило являются прямыми и правдивыми, в отличие от иносказаний, которые произносят другие персонажи наших сновидений...
Если приснился какой-то плохой сон, то он запоминается почти всем и не выходит из головы длительное время. Часто человека пугает даже не столько само содержимое сновидения, а его последствия, ведь большинство из нас верит, что сны мы видим совсем не напрасно. Как выяснили ученые, плохой сон чаще всего снится человеку уже под самое утро...
Согласно Миллеру, сны, в которых снятся кошки – знак, предвещающий неудачу. Кроме случаев, когда кошку удается убить или прогнать. Если кошка нападает на сновидца, то это означает...
Как правило, змеи – это всегда что-то нехорошее, это предвестники будущих неприятностей. Если снятся змеи, которые активно шевелятся и извиваются, то говорят о том, что ...
Снятся деньги обычно к хлопотам, связанным с самыми разными сферами жизни людей. При этом надо обращать внимание, что за деньги снятся – медные, золотые или бумажные...
Сонник Миллера обещает, что если во сне паук плетет паутину, то в доме все будет спокойно и мирно, а если просто снятся пауки, то надо более внимательно отнестись к своей работе, и тогда...
При выборе имени для ребенка необходимо обращать внимание на сочетание выбранного имени и отчества. Предлагаем вам несколько практических советов и рекомендаций.
Хорошее сочетание имени и фамилии играет заметную роль для формирования комфортного существования и счастливой судьбы каждого из нас. Как же его добиться?
Еще недавно многие полагали, что брак по расчету - это архаический пережиток прошлого. Тем не менее, этот вид брака благополучно существует и в наши дни.
Очевидно, что уход за собой необходим любой девушке и женщине в любом возрасте. Но в чем он должен заключаться? С чего начать?
Представляем вам примерный список процедур по уходу за собой в домашних условиях, который вы можете взять за основу и переделать непосредственно под себя.
Та-а-а-к… Повеселилась вчера на дружеской вечеринке… а сегодня из зеркала смотрит на меня незнакомая тётя: убедительные круги под глазами, синева, а первые морщинки
просто кричат о моём биологическом возрасте всем окружающим. Выход один – маскироваться!
Нанесение косметических масок для кожи - одна из самых популярных и эффективных процедур, заметно улучшающая состояние кожных покровов и позволяющая насытить кожу лица необходимыми витаминами. Приготовление масок занимает буквально несколько минут!
Каждая женщина в состоянии выглядеть исключительно стильно, тратя на обновление своего гардероба вполне посильные суммы. И добиться этого совсем несложно – достаточно следовать нескольким простым правилам.
С давних времен и до наших дней люди верят в магическую силу камней, в то, что энергия камня сможет защитить от опасности, поможет человеку быть здоровым и счастливым.
Для выбора амулета не очень важно, соответствует ли минерал нужному знаку Зодиака его владельца. Тут дело совершенно в другом.
© Все права на статьи принадлежат авторам сайта, если не указано иное.
16 +