«Хороший живописец должен писать две главные вещи: человека и представление его души»,- так сформулировал Леонардо да Винчи задачу, стоящую перед художником-живописцем. Задачу не только описать героя, но раскрыть его внутренний мир ставит перед собой и художник слова. О портретах, созданных живописцами, имеется обширная литература, но очень редки подвергается анализу мастерство портретных зарисовок художников слова. А между тем, портрет персонажа - один из важных компонентов произведения, органически слитый с самим персонажем, с композицией произведения и идеей писателя. Каждый художник по-своему пишет портреты своих героев. Иногда он дает его сразу, в момент знакомства с героем. Порой что только беглое замечание, характерный запоминающийся штрих, иногда почти деловое сообщение о внешнем облике человека, его лице, фигуре, возрасте, одежде. Часто это конкретные детальные и развернутые описания, которые становятся неотделимыми от героя. Так пишет портреты своих героев Гоголь. «Выпукло и ярко», «крепкою силою неумолимого резца» создает он героическую фигуру Тараса Бульбы и предельно осязаемые сатирические портреты помещиков и чиновников. Портреты Гоголя даются однажды, в процессе повествования писатель к ним вновь обычно не возвращается. Тургенев тоже почти не возвращается к данному им однажды портрету героя. Вот он замечает, что склад лица крестьянина Хоря «напоминает Сократа: такой же высокий шишковатый лоб, такие же маленькие глазки, такой же курносый нос». И читатель на протяжении всего рассказа помнит внешность этого плечистого плотного старика, так же как и его доброго друга Калиныча с «его небольшой загнутой назад головкой» и добродушным, смуглым, кое-где отмеченным рябинками лицом, «с первого взгляда понравившимся рассказчику». Другие писатели, а к ним прежде всего принадлежит Л. Толстой, на протяжении действия в своих романах вновь и вновь обращаются к портретным зарисовкам одних и тех же героев. И чем глубже интересует художника внутренний мир Наташи Ростовой или Пьера Безухова, тем чаще он открывает читателям лица этих людей, рисует их в самые разные моменты их сложной жизни. Лицо человека, его глаза, улыбка, походка, движения, жесты, мимика даются Л. Толстым в сопровождении тончайшего психологического автокомментария, что делает этих героев понятными и близкими читателю.
В творчестве Пушкина заложены основы как первого, так и второго приема портретных характеристик героев. Чаще всего в своих портретных зарисовках Пушкин ограничивается кратким описанием внешнего облика героя, его лица, фигуры. Пушкин не забывает при этом отметить возраст, рост, комплекцию героя, его одежду, равно как и то впечатление, которое он производит на окружающих: «Речь молодого Дубровского, его звучный голос и величественный вид произвели желаемое действие».
Пушкин вновь обращается к портретам своих героев только тогда, когда ему нужно подчеркнуть, какое впечатление
произвело на него то или иное важнейшее событие жизни. Так, например, впервые непосредственно знакомимся мы с Андреем Гавриловичем Дубровским, когда он, оправившись от охватившего его припадка безумия, появляется в зале своего кистеневского дома: «В эту минуту в залу вошел, насилу передвигая ноги, старик высокого роста, бледный и худой, в халате и колпаке» (8, ч. 1; 175). Но вот через окно своей спальни этот старик неожиданно увидел сани Троекурова. «Он узнал Кирила Петровича, и ужасное смятение изобразилось на лице его - багровый румянец заступил место обыкновенной бледности, глаза засверкали, он произносил невнятные звуки» (8, ч. 1; 177).
Такие краткие, но обобщающие описания внешности героя, а иногда и происходящих под влиянием душевных волнений изменений его облика характерны для портретных зарисовок пушкинской прозы.
Только однажды встречаем мы у великого поэта иное раскрытие портрета героя. Мы имеем в виду портрет Пугачева в «Капитанской дочке». Внешность Пугачева дается Пушкиным не н обобщенном, развернутом портрете, а многими зарисовками, которые почти всегда кратки, но очень выразительны. Сделаны они двумя-тремя штрихами, иногда даже одним знаменательным словом и всегда вносят много нового и значительного в его внешний облик, отражая его душевную жизнь.
Отношение Пушкина к Пугачеву было противоречивым и сложным. Но он всегда с глубочайшим интересом относился к этой незаурядной личности, выходцу из народа и борцу за него. Сказать от своего имени обо всем, что думал Пушкин о Пугачеве, было по тому времени невозможно. Пушкин не мог поделиться с читателями своими размышлениями о вожде крестьянского восстаний. Нельзя было высказать эти мысли и от имени рассказчика - преданного долгу присяги офицера екатерининского времени. И Пушкин сказал об этом описаниями действий самого Пугачева, богатым своеобразным языком героя и портретными зарисовками Пугачева, особенно последними, так как каждая портретная деталь, сделанная рукой Пушкина, заставляла читателя пристально вглядываться в душевное богатство этой личности.
Прежде чем приступить к анализу портрета Пугачева в «Истории Пугачева» и «Капитанской дочке» Пушкина, выдвинем ряд общих вопросов, связанных с этими произведениями. В небольшом вступлении преподаватель будет опираться на ряд работ советских исследователей, в частности H. H. Петруниной. Конспективное изложение этой работы послужит студентам введением в общую проблематику темы.
Интерес Пушкина к пугачевскому восстанию возник в связи с исторической ситуацией начала 1830-х годов: волной крестьянских «холерных бунтов» и восстаниями военных поселений в Новгороде и Старой Руссе. Пушкин «воспринимал «Историю Пугачева» не как труд чисто исторический, но видел в ней своеобразную «записку» по крестьянскому вопросу, адресованную правительству и общественному мнению» (см. «Замечания о бунте»).
Студенты знают, что Пушкин работал над пугачевской темой в двух направлениях: создавал художественное полотно-повесть из жизни людей той эпохи - и историческое сочинение, основанное на архивных источниках. В аудитории выясняется, что начало работы над темой явилась работа над повестью, замысел которой претерпел ряд изменений. Сначала в центре ее стояла фигура дворянина-пугачевца - Шванвича - лица, действительнo существовавшего, офицера, перешедшего на службу к Пугачеву. В бумагах Пушкина замысел о Шванвиче сохранился в виде коротких планов, один из которых - «Шванвич за буйство сослан в гарнизон» - датирован 31 января 1833 г. К этому моменту относится начало работы над «Капитанской дочкой». H. H. Петрунина связывает начало работы над новым художественным произведением не с этим, а с двумя другими замыслами плана, первый из которых, условно названный «Кулачный бой», относится к 1832 г., не позднее августа, когда поэт заинтересовался темой будущего «Дубровского». Другой отрывок плана - «Крестьянский бунт» написан несколько позже, но тоже до начала работы над «Дубровским». Причем многое, что предполагалось развить в этих отрывках плана, нашло свое осуществление в «Дубровском». К работе над третьим отрывком (датированным 31 января 1833 г.) Пушкин действительно приступил после перерыва в работе над «Дубровским». Замысел произведения, посвященного пугачевской теме, потребовал обращения поэта к историческим источникам. Через военного министра А. И. Чернышева Пушкин получил из Военной коллегии первую часть документов, относящуюся к началу крестьянского восстания. Его заинтересовал материал о взятии крепости Ильинской и эпизод пленения капитана Башарина. Этот момент и лег в основу нового (четвертого) плана пушкинских замыслов. Капитану Башарину, человеку, реально существовавшему, как и Шванвичу, грозила казнь, но за него стали просить солдаты, и Пугачев помиловал его. И в башаринском плане, как и в «Капитанской дочке», Пугачев вершит судьбу героя. Все четыре первоначальных плана художественного произведения сделаны до начала работы над «Историей Пугачева», за которую Пушкин принялся в феврале 1833 г.
22 мая первая черновая редакция исторического труда Пушкина, написанная еще кое-где конспективно, была закончена.
Отвечая Николаю I о целях его путешествия в Оренбург и и Казань, Пушкин писал в III Отделение: «Может быть, государю угодно знать, какую именно книгу хочу я дописать в деревне: это роман, коего большая часть действия происходит в Оренбурге и Казани, и вот почему хотелось бы мне посетить обе сии губернии» (15; 70). Известно, что эта поездка имела огромное значение и для исторического труда Пушкина. Возвратившись из путешествия 1 октября в Болдино, он начал перерабатывать рукопись «Истории Пугачева», созданную в Петербурге. За месяц работы он создал новую (болдинскую) редакцию своей «Истории». H. H. Петрунина рассматривает петербургскую рукопись как подготовительный текст, на основании которого Пушкин мог приступить к выработке своей исторической концепции. Затем он систематизировал факты и набросал очерк исторических событий, вплоть до казни Пугачева. После этого Пушкин тщательно проверил фактический ход событий документальными материалами. В результате этой работы «История Пугачева» приобрела характер завершенного исторического сочинения. Преподаватель должен привлечь внимание студентов к вопросу о том, как могло получиться, что в «Истории Пугачева» были опубликованы такие ценнейшие исторические свидетельства, о публикации которых нельзя было далее мечтать и до «Истории Пугачева» и целые десятилетия после ее появления. Следует рассказать студентам, что Николай I - высочайший цензор «Истории Пугачева» - читал ее в два приема. Он дал разрешение на публикацию «Истории пугачевского бунта» после прочтения первых пяти глав. К моменту прохождения через царскую цензуру Пушкин еще не написал ни примечаний, ни приложений, т. е. всех тех документальных свидетельств, которые составляют весь том «Материалов» (9; 2), т. е. трех четвертей всей «Истории». Все эти части рукописи Пушкина миновали предварительную цензуру и сразу пошли в печать. Случай поразительный. Произошло это потому, что Николай I, встречаясь с Пушкиным, давал ему разрешение печатать документальные материалы в «Истории», не прочитав их предварительно. M. H. Покровский считал, что Николай I разрешил публикацию «Истории Пугачева» (которая вышла в свет под заглавием «История пугачевского бунта») потому, что считал необходимым в это время напомнить дворянству об уроках пугачевщины. Автор пишет: «Пугачев был совершенно определенной фигурой на шахматной доске Николая. Им пугали помещиков, не желавших поступиться своими правами на личность крепостною... Через пять лет после смерти Пушкина Николай, проводя в Государственном совете закон об «обязанных крестьянах», будет напоминать своим дворянам, совсем в стиле своего историографа, о пугачевском бунте, показавшем, до чего может достигнуть буйство черни» (с. 195).
Как видим, началом работы Пушкина над пугачевской темой был художественный замысел, который требовал от писателя глубокого исторического изучения. Именно это дало Пушкину возможность создать подлинно реалистическое произведение, в котором вымышленное повествование органически срослось с исторической действительностью.
К созданию повести Пушкин вернулся в конце октября 1834 г. В это время возник новый замысел ее с новым героем Валуевым, который в сущности уже мало чем отличается от Гринева (8, ч. 2; 930). Исследователи относят этот план к 1834-1835 гг. «Капитанская дочка» создавалась в 1835 и в первой половине 1836 г.
Учитывая всю сложность работы Пушкина в цензурных тисках и постоянно довлеющую над ним автоцензуру, исследователи (В. Б. Шкловский, Н. Л. Степанов, Я. Л. Левкович, H. H. Петрунина) тем не менее не склонны объяснять эволюцию творческого замысла Пушкина только цензурно-тактическими соображениями. Они считают это следствием процесса творческого развития самого Пушкина. Эволюцию творческого замысла «Капитанской дочки» H. H. Петрунина видит в том, что «от логики факта Пушкин перешел к логике художественного обобщения». Пушкин этой поры видел достоверность и достоинство исторического романа не в точном совпадении в нем исторических фактов с художественным вымыслом, а в извлечении художником из документа и факта обобщающего значения и создания типической характеристики времени и его героев. Внимание Пушкина в это время привлекали судьбы обыкновенных людей прошедшей исторической эпохи, которым приходилось на свой страх и риск, исходя из собственных представлений о чести и долге, решать труднейшие жизненные вопросы. Так понимал Пушкин задачу создателя исторического романа или повести. Именно за это ценил он и Вальтера Скотта, привлекательность героев которого Пушкин видел в том, что они «держатся просто в обычных жизненных обстоятельствах, в их речах нет ничего искусственного, театрального, даже в торжественных обстоятельствах, ибо подобные обстоятельства им привычны» (12; 195). В «Капитанской дочке» Пушкин, по выражению Гоголя, «поведал простую, безыскусственную повесть прямо русской жизни». Гоголь оценил «Капитанскую дочку» как «решительно лучшее русское произведение в повествовательном роде. Сравнительно с «Капитанской
дочкой» все наши романы и повести кажутся приторной размазней. Чистота и безыскусственность взошли в ней на такую высокую степень, что сама действительность кажется перед нею искусственной и карикатурной. В первый раз выступили истинно русские характеры: простой комендант крепости, капитанша, поручик; сама крепость с единственной пушкой, бестолковщина времени и простое величие простых людей, все - не только самая правда, но еще как бы лучше ее» (VIII, 384).
Преподаватель привлекает внимание студентов к другому важнейшему для Пушкина вопросу - к вопросу о близости Пугачева к народу. Во время поездки в Поволжье и Приуралье Пушкин убедился в благоговейном отношении людей из народа к памяти Пугачева. Всюду, где это было возможно, Пушкин писал об этом и в «Капитанской дочке» и в «Истории Пугачева». Пушкин охотно вносил в свое повествование бытующие в народе воспоминания о Пугачеве - сказки, песни, отдельные исторические моменты, сохранившиеся в различных легендах, живущих в народе. Это заметно и в иносказательной беседе «дорожного» с хозяином умета, в беседах Пугачева с его соратниками, даже и в его общении с Гриневым. А в своем историческом труде Пушкин рассказал о том, как закованного в цепях Пугачева привезли в Симбирск и повели прямо на двор к графу Панину. Окруженный своим штабом, граф вышел на крыльцо и стал спрашивать Пугачева: «Как же смел ты, вор, назваться государем?» - «я не ворон (возразил Пугачев, играя словами и изъясняясь, по своему обыкновению, иносказательно), я вороненок, а ворон-то еще летает». Пушкин выделил курсивом эти слова Пугачева, подчеркивая этим значительность их. Он обратил внимание на иносказательность, придавая словам Пугачева широкое, пророческое значение - предсказание народного вождя на будущее. Но сказать об этом прямо в своем историческом сочинении для Пушкина было Невозможно, как и выразить в нем возмущение поступком графа Петра Панина, вырвавшего у скованного Пугачева клок бороды. Но через два десятилетия спустя Герцен сказал об этом за Пушкина, сказал не однажды, в частности о статье «Крещеная собственность». О том, какое большое значение придавал историческому труду Пушкина о Пугачёве Герцен, как высоко ценил он этот труд, говорится в замечательной книге Н. Я. Эйдельмана «Герцен против самодержавия». Автор пишет; «Присказка - «ворон - вороненок» и эпизод из пушкинской книги, где она впервые приводится... много раз привлекали внимание Искандера. В печатных его сочинениях этот текст толкуется как предсказание, угроза власти и помещикам, однако тем не исчерпывается для Герцена пророческий смысл пугачевской присказки. В письме к Герцену 19(7) апреля 1850 г. [впервые опубликовано только в 1861 г.] находятся следующие примечательные строки: «Сам я недавно перечел историю пугачевского бунта Пушкина. Все это так характерно, что можно было бы об этом сделать статейку... На каждой странице находились такого рода прелести в духе Марата: «Прибыв в город N., Пугачев велел повесить этих офицеров, всех дворян, 20 священников, объявив весь простой народ и крестьян свободными на вечные времена. И он прошел через четыре обширные губернии и в течение нескольких месяцев был самодержавнейшим властителем. «Я только вороненок,- сказал он Панину, когда уже был связан и выдан своими друзьями,- а ястреб-то еще летает в небе, он еще появится». Любопытно бы знать, что же сделает ястреб, если это было только детской игрой».
О том, что Пушкин испытывал большой интерес к внешнему облику Пугачева, говорит один знаменательный факт, связанный с опубликованием «Истории пугачевского бунта». Во время печатания своего сочинения Пушкин через книжный магазин Ф. Белизара и К° заказал гравировать портрет Пугачева в Париже. Портрет был выполнен и около 18 июля 1835 г., т. е. почти через семь месяцев после выхода в свет «Истории», переслан в Петербург. Пушкин, несомненно, придавал большое значение наличию портрета Пугачева в своей книге. Лицам, которым он был особенно благодарен за разнообразные сведения о восстании и происходивших событиях, Пушкин задержал отправку своей книги с дарственной подписью до получения гравированного портрета Пугачева. Об этом он писал 14 февраля 1835 г, из Петербурга И. И. Дмитриеву: «Спешу оправдаться: я до сих пор не доставил вам своей дани, потому что поминутно поджидал портрет Емельяна Ивановича, который гравируется в Париже; я хотел поднести вам книгу свою во всей исправности» (16; 11). Приблизительно то же сообщал он А. А. Фуксу от 15 августа того же года: «Долго мешкал я доставить вам свою дань, ожидал из Парижа портрета Пугачева; наконец его получил и спешу препроводить вам мою книгу» (16; 44) - и И. И. Лажечникову (16; 62).
Все эти сведения заимствованы нами из статьи Н. Н. Петруниной. Психологическая сложность и углубленность, которые отмечает исследовательница в портрете, гравированном на стали, на наш взгляд, нашли определенное отражение в изображении Пугачева у Пушкина. Н. Н. Петрунина полагает, что оригиналом портрета, гравированного на стали в Париже по заказу Пушкина, был портрет, находящийся ныне в Государственном историческом музее (холст, масло), поступивший из Остафъева (бывшего подмосковного имения кн. П. А. Вяземского).
Для нашей темы важно, что перед своей «Историей Пугачева», переименованной по воле Николая I в «Историю пугачевского бунта», Пушкин поместил фронтиспис Е. Пугачева работы неизвестного художника. Пушкин предпослал монографии портрет человека, именуемого в официальных документах «злодеем», «вором» и «разбойником». Пушкин же, в противовес этому, в конце своего исторического сочинения называет его «славным мятежником». На гравюре крестьянин с небольшой черной бородой клинышком, с черными усами и бровями. Темные волосы непокрытой головы пострижены в кружок. Лицо худое, черты лица правильные. Глаза широко расставлены.
Студенты рассматривают портрет Пугачева, приложенный Пушкиным к «Истории», затем приступают к собственным пушкинским портретам Пугачева. Ранее они получили задание углубленно познакомиться с текстом «Капитанской дочки» и «Историей Пугачева» (по томам академического издания). Преподавателем был указан документальный материал, характеризующий внешность Пугачева, студенты уже прочитали и обдумали его в соотнесении с различными портретами Пугачева в «Капитанской дочке». Они приходят к заключению, что Пушкин в своих портретных зарисовках Пугачева в «Капитанской дочке» опирался на документальный материал, имевшийся в его «Истории». В доказательство они приводят свидетельские показания лиц, знавших Пугачева. Так, например, во второй главе «Истории Пугачева» приведены показания казака М. Кожевникова, у которого недолго скрывался Пугачев: «Незнакомец был росту среднего, широкоплеч и худощав. Черная борода его начинала седеть. Он был в верблюжьем армяке, в голубой калмыцкой шапке и вооружен винтовкою» (9, ч. 1; 15).
В четвертой главе «Истории Пугачева» Пушкин приводит показания жены Пугачева Софьи Дмитриевны, описавшей внешность Пугачева подробнее: «Емельян Пугачев, Зимовейской станицы служилый казак, был сын Ивана Михайлова, умершего в давних годах. Он был сорока лет от роду, росту среднего, смугл и худощав; волосы имел темно-русые, бороду черную, небольшую и клином. Верхний зуб был вышибен еще в ребячестве, в кулачном бою. На левом виску имел он белое пятно, а на обеих грудях знаки, оставшиеся после болезни, называемой черной немочью. Он не знал грамоты и крестился по-раскольничьи» и т. д. (9, ч. 1; 41).
Уже на основании этих двух документов студенты могут сказать, что в историческом сочинении Пушкин приводит о внешности Пугачева точные свидетельства, почти без собственных добавлений. Описанию внешности Пугачева в историческом труде Пушкина отведено сравнительно небольшое место.
Совсем по-иному даны портреты Пугачева в «Капитанской дочке». Несомненно, что в основе их лежит документальный материал. Но, создавая живой портрет вождя крестьянского восстания, Пушкин не мог не отступать от сухого фактического материала. В портретных зарисовках Пугачева, рассыпанных по всему художественному произведению, отражены разные впечатления Пушкина о Пугачеве: от талантливости и смелости Пугачева-военачальника, и от широких, идущих от народных чаяний его преобразовательных замыслов, и от сознаваемой им своей обреченности. Незаурядная, самобытная и в то же время пугающая Пушкина натура этого человека нашла свое отражение в целостном портрете Пугачева.
Предлагаем вопросы, на которые студенты должны будут получить ответы в процессе работы над темой:
1. Почему Пушкин отводит такое большое место портрету Пугачева в повести «Капитанская дочка»?
2. Что побудило Пушкина отступать от документального материала, создавая живой образ Пугачева?
3. Чем отличается творческий метод Пушкина, примененный в портрете Пугачева, от манеры описания других лиц в «Капитанской дочке»?
4. Чем отличается портрет Пугачева в «Капитанской дочке» от портретов Пугачева в «Истории»?
5. Подумайте над тем, кто из писателей-классиков унаследовал один из двух пушкинских методов работы над портретом героя. Преподаватель рекомендует каждому из студентов остановиться на портрете одного из героев повести и принять участие в обсуждении своими небольшими сообщениями.
Обратимся к рассмотрению портрета «вожатого». Гринев увидел его во время «мутного круженья метели», когда «в одно мгновенье темное небо смешалось со снежным морем», поднялся буран: «все было мрак и вихорь». Гринев обменялся с пришедшим всего несколькими словами, и последний изумил его сметливостью и тонкостью чутья. Хладнокровие его сразу успокоило Гринева,
«Убаюканный пением бури и качкою тихой езды», Гринев уснул. И сон, который приснился ему, он потом не мог забыть никогда и видел в нем «нечто пророческое».
Буран и метель - зловещее движение в природе - прелюдия к надвигающимся грозным событиям, страшным не для одного Гринева. Начинает казаться, что незнакомец неотделим от круженья метели, сливается с ней. И только он один знает дорогу: «...я стою на твердой полосе,- отвечал дорожный...» Он один поразительно быстро сориентировался в обстановке, понял, что делать. Человек из народа, исходивший и объездивший вдоль и поперек знакомую сторону,- он мигом почуял направление и вывез людей.
«Сметливость его и тонкость чутья меня изумили...» - признается Гринев. Сугробы снега, кромешная мгла, неистовый буран - в этой страшной ситуации мы видим кибитку с «дорожным» - Пугачевым на облучке. «Это похоже было на плаванье судна по бурному морю». И чуется, что буран и метель завладели не только природой, они охватили бурным вихрем и жизнь человека.
Сон Гринева сжато и концентрированно раскрывает дальнейшее развитие сюжета повести, как бы предрекает место Пугачева в жизненной истории Гринева и Маши: он их «посаженый отец», их страшный спаситель. В этом сне как бы уже предсказана та роль, которую сыграет в судьбе Гринева «вожатый». Он не только показал ему путь к умету, но помог пройти через грозные испытания времени. С первого мгновения «вожатый» стал для Гринева человеком одновременно и пугающим, и непреодолимо влекущим.
Самым значительным в сне Гринева был мужик с черной бородой. Он таил в себе что-то неожиданное, пугающее: страшно было то, что мужик лежал на постели отца, но еще страшнее, что он «весело» поглядывал на Гринева. Кошмаром представлялась сцена, когда мужик, раздосадованный отказом Гринева принять его благословенье, вскочил с постели и стал махать топором во все стороны, наполняя комнату мертвыми телами. Гринев хотел бежать и не мог. Он толкался о мертвые тела, скользил в лужах крови. И что-то особенно ужасное было в том, что «страшный мужик ласково меня кликал, говоря: «Не бойсь, подойди под мое благословение...» «Ужас и недоумение овладели мною...» - вспомнил Гринев о чувстве, охватившем его тогда.
Сон Гринева - свидетельство того неизгладимого впечатления, которое произвела на него внешность «дорожного». Поразило Гринева что-то несочетаемое, несообразное в ней: страшный мужик «с черной бородою, весело на меня поглядывал» и «ласково меня кликал».
Противоречивость, несоединимость черт в портрете «вожатого» в сне Гринева настораживает и заставляет с особым вниманием относиться к каждому штриху его портрета в дальнейших ситуациях повести. Этот мужик с черной бородой, наполнивший комнату мертвыми телами и лужами крови, с самого начала таит в себе что-то иное, чем просто «злодей и разбойник». Как только Гринев вылез из кибитки и вошел в умет, впечатление от сна слилось с явью: он увидел воочию «на палати» «черную бороду и два сверкающие глаза». Эти «сверкающие глаза» - еще один штрих к намеченным выше чертам портрета Пугачева-«вожатого».
Студенты отмечают, что портрет Пугачева Пушкин дает не сразу, а отдельными штрихами, беглыми зарисовками.
Не хотел ли Пушкин словами «сверкающие глаза» придать романтический характер внешности, даже личности Пугачева? Отнюдь нет. И эти слова заимствованы поэтом из материалов «Приложений» к «Истории Пугачева».
«Сверкающие глаза» Пугачева, запомнившиеся И. И. Дмитриеву, говорят об огромной силе чувств человека перед казнью. Но Пушкин употребил это выражение в том месте, когда еще только начиналась для Пугачева борьба в Оренбургских степях. Дело в том, что опираясь на документальный материал, Пушкин не стремился к точному воспроизведению или копированию его. Из всего огромного количества различных свидетельств он создавал художественный образ в соответствии со сложившимися у него представлениями о времени и человеке. Намечая еще отдельными чертами портрет своего героя, Пушкин, очевидно, сразу же захотел выразить и таящуюся в нем противоречивость (сон Гринева), и огромную силу чувств («сверкающие глаза»).
Во второй главе дано и более подробное описание внешности «вожатого»: «Наружность его показалась мне замечательна: он был лет сорока, росту среднего, худощав и широкоплеч. В черной бороде его показывалась проседь; живые большие глаза так и бегали. Лицо его имело выражение довольно приятное, но плутовское. Волоса были обстрижены в кружок; на нем был оборванный армяк и татарские шаровары» (8, ч. 1; 290). Словами «наружность его показалась мне замечательна» Пушкин подчеркивает значительность внешности незнакомца. Как и во всех прочих портретных описаниях героев в «Капитанской дочке», и здесь указан возраст, рост, передано общее впечатление от фигуры. Однако Пушкин внес в портрет Пугачева и то, чего не было в документальных описаниях: «Живые большие глаза так и бегали. Лицо его имело выражение довольно приятное, но плутовское». В лице Пугачева есть что-то настораживающее: его «живые большие глаза» не смотрели спокойно, а «так и бегали». Создавалось впечатление, что глаза эти что-то высматривали, что человек был настороже. Последняя фраза построена так, что заключающие ее слова: «но плутовское» - снимают первоначальное впечатление.
Кто же перед нами: плут, который обманет, или будущий народный герой, который озорничает, смеется, шутит, насмехается, подтруднивает? Все выражения лица присущи одному человеку, но в разные моменты. Видно, что человек живет сложной интенсивной и напряженной внутренней жизнью, что он не прост и что ему нелегко. Автор, рисуя внешность «вожатого», останавливает наше внимание на смене выражений его лица. Это настораживает читателя, заставляет его внимательно вглядеться в человека, разгадывать его. На протяжении всего повествования о «вожатом» - Пугачеве и Пугачеве - вожде мятежников Гринев отмечает изменчивость и подвижность его лица и какую-то неразгаданность его.
Следует сразу же поставить перед студентами вопрос о том, чем отличается портрет Пугачева в «Истории Пугачева» от его портрета в «Капитанской дочке». Студенты говорят, что в «Истории» Пушкин приводит точные документальные свидетельства лиц, знавших Пугачева, автор же «Капитанской дочки», опираясь на документальные свидетельства, суммирует их согласно собственному пониманию образа. Преподаватель добавит, что и в «Историю Пугачева» Пушкин не включает описаний внешности Пугачева, которые ему кажутся неверными. Так, получив от историка Д. Н. Бантыш-Каменского сводную, сделанную на основании изучения документального материала, записку о внешнем облике Пугачева, Пушкин не включил ее в свою «Историю». В период создания «Капитанской дочки» у Пушкина сложилось уже иное представление о Пугачеве, чем тогда, когда он работал над «Историей». Он не смотрел уже на Пугачева как на слепое орудие в руках яицкого казачества, выделявшегося только большими военными познаниями и необыкновенной дерзостью (9, ч. 1; 27, 78). В «Капитанской дочке» Пугачев - подлинный вождь крестьянского движения, человек, глубоко сознающий свою правоту и свою историческую миссию.
Обращаясь со студентами вновь к портрету «вожатого», мы думаем о том, как, отвергая путь буквального воспроизведения документального материала, Пушкин в «Капитанской дочке» тем не менее создает портрет Пугачева, основываясь на документальных данных. Попробуем показать это на самом простом примере. Вспомним историю с заячьим тулупчиком. Ведь именно этот тулупчик дал Пушкину возможность раскрыть добрые чувства Пугачева, который оказался памятливым на добро, проявил подлинное великодушие и душевную щедрость по отношению к Гриневу и к Маше Мироновой. Он спас их обоих от неминуемой гибели и способствовал их соединению. Но и тулупчик в сущности не был выдумкой Пушкина. В жизни реального Пугачева были моменты, позволившие Пушкину ввести в сюжет повести историю с заячьим тулупчиком. Так, в главе восьмой своего исторического труда Пушкин рассказал о пасторе, который был пощажен Пугачевым, только не за заячий тулупчик, а за милостыню, которую он подал Пугачеву, закованному в цепях. «Во время казанского пожара он был приведен к Пугачеву; самозванец узнал его: некогда, ходя в цепях по городским улицам, Пугачев получил от него милостыню. Бедный пастор ожидал смерти. Пугачев принял его ласково и пожаловал в полковники. Пастор-полковник посажен был верхом на башкирскую лошадь. Он сопровождал бегство Пугачева и несколько дней уже спустя отстал от него и возвратился в Казань» (9, ч. 1; 68). Пушкин придавал этому факту большое значение, что видно из примечания, в котором говорится, что история эта слышана им от К. Ф. Фукса, доктора и профессора медицины Казанского университета. «Ему обязан я многими любопытными известиями касательно эпохи и стороны, здесь описанных» (9, ч. 1; 116).
В истории с пастором можно найти те же слова, которые встречаются в рассказе Пушкина о Гриневе. «Самозванец узнал его», «бедный пастор ожидал смерти» (как и Гринев после расправы с офицерами Белогорской крепости). «Пугачев принял его ласково».
Этот факт дорог был Пушкину: душевную щедрость Пугачева он ценил более всего. Он показал и в своем историческом труде, и в «Капитанской дочке», что Пугачев по своим нравственным качествам был выше своих соратников, он был человечнее их. Ю. Лотман справедливо отмечал в статье о «Капитанской дочке», что «в основе авторской позиции лежит стремление к политике, возводящей человечность в государственный принцип, не заменяющей человеческие отношения политическими, а превращающей политику в человечность».
Переходя со студентами к анализу портретов Пугачева - вождя крестьянского восстания, следует вспомнить о масштабах его. С откровенностью, которой Пушкин не позволял себе в «Истории пугачевского бунта», он выразил свое понимание восстания в «Замечаниях о бунте». Здесь он писал, что «весь черный народ был за Пугачева... Одно дворянство было открытым образом на стороне правительства» (9, ч. 1; 375). Бунтовавшие народные массы были целиком на стороне Пугачева. В противовес дворянству, испытывавшему ужас перед «самозванцем», они видели в Пугачеве своего защитника, избавителя от крепостной неволи. Это подтверждают картины восстания, описанные Пушкиным. Пугачев выступал в защиту крестьянства, от имени крестьянства, пользовался поддержкой крестьянства. В главе «Приступ» Пугачев предстает перед нами в степи, окружающей крепость, в самой гуще вооруженной толпы. «Между ими на белом коне ехал человек в красном кафтане, с обнаженной саблею в руке: это был сам Пугачев. Он остановился; его окружили, и, как видно, по его повелению, четыре человека отделились и во весь опор поскакали под самую крепость» (8, ч. 1; 322). Здесь Пугачев выступает как военачальник, как вождь. Об этом говорит и его красный кафтан, его белая лошадь, обнаженная сабля. Защитники крепости видят, что он центр толпы, ее воля и мозг: его повеления исполняются всеми.
Так лаконично, описанием фигуры Пугачева в новом обличий и в окружении вооруженной толпы, говорит Пушкин о новой роли Пугачева.
После пушечного залпа с Белогорской крепости казаки поскакали назад. Но вот они вновь съезжаются «около своего предводителя». Они «начали слезать с коней», «раздался страшный визг и крики; мятежники бегом бежали к крепости». Новый залп... «Мятежники отхлынули в обе стороны и попятились. Предводитель их остался один впереди... Он махал саблею и, казалось, с жаром их уговаривал...» (8, ч. 1; 324). Слов Пугачева не слышно, лица его мы не видим, но вся напряженная фигура и жесты этого человека говорят о воздействии его на мятежников. И в противовес оробевшему гарнизону крепости - «мятежники набежали на нас и ворвались в крепость. Барабан умолк; гарнизон бросил ружья...». Пугачев победителем въезжает в крепость.
Раздался колокольный звон. Жители встречают Пугачева хлебом-солью. И в этой ситуации фигура Пугачева предстает перед нами в ином проявлении. «Пугачев сидел в креслах на крыльце комендантского дома. На нем был красный казацкий кафтан, обшитый галунами. Высокая соболья шапка с золотыми кистями была надвинута на его сверкающие глаза. Лицо его показалось мне знакомо. Казацкие старшины окружали его» (8,ч. 1;324).
Одежда Пугачева говорит о том, какое сложилось у него и у его окружения представление о царе и о внешности царя. Здесь он не только мятежный казак Емельян Пугачев, он «крестьянский царь». Он облачился в казацкий кафтан с галунами и высокую шапку, как в царский наряд. Его костюм, особенно высокая, надвинутая на глаза соболья шапка с золотыми кистями, театрален. Он помогает Пугачеву играть роль царя-батюшки.
Однако, как ни мало походил этот «царский» костюм на «оборванный армяк и татарские шаровары», в которых Гринев впервые увидел «вожатого», и хотя он никак не мог вообразить себе, что его дорожный знакомец будет сейчас чинить над ним свой суд и расправу, лицо Пугачева показалось ему знакомо. «Пугачев мрачно нахмурился и махнул белым платком». Через минуту Иван Кузьмич был вздернут на воздух. «Пугачев махнул опять платком, и добрый поручик повис подле своего старого начальника».
Ни в первый, ни во второй раз в момент вынесения им смертных приговоров Пушкин не показывает лица и глаз Пугачева. Не видим мы ни лица, ни глаз Пугачева и тогда, когда остриженный в кружок, в казацком кафтане Швабрин шепнул что-то Пугачеву о Гриневе. «Вешать его!» - сказал Пугачев, не взглянув уже на меня».
Не показал Пушкин лица и глаз Пугачева и тогда, когда он вынес свой страшный приговор Василисе Егоровне. «Унять старую ведьму! - сказал Пугачев. Тут молодой казак ударил ее саблею по голове, и она упала мертвая на ступени крыльца. Пугачев уехал, народ бросился за ним» (8, ч. I; 326).
Мы не знаем, взглянул ли Пугачев и на эту свою жертву. Пушкин не говорит нам об этом. Почему?
Студенты пытаются найти объяснение, почему Пушкин не показал лица Пугачева в момент, когда он выносит смертные приговоры офицерам Белогорской крепости. В аудитории возникает живой обмен мнениями.
Рекомендованные, студентам документальные материалы подтверждают, что при всей жестокости восстания, на которую никогда не закрывал глаза Пушкин, он всегда помнил о тех тягчайших условиях крепостничества и царской расправы, которые породили восстание. О «страшном лице» Пугачева великий поэт сказал на первых же страницах своей повести, в сне Гринева. О жестокостях и крови пугачевщины много сказано и на всем протяжении «Капитанской дочки» и «Истории Пугачева». Пушкин, однако, считал, что жестокость мятежников обусловлена прежде всего жестокостями самодержавного режима и гнетом крепостничества.
Следует отметить, что в этом вопросе с ним был глубоко солидарен и юный Лермонтов, который одновременно с Пушкиным приступил к разработке пугачевской темы в своей романтической повести «Вадим». Ни Пушкин, ни Лермонтов не знали о творческих замыслах друг друга. Но оба они ставили вопрос о неотвратимости крестьянского восстания в условиях самодержавно-крепостнического режима. «Умы предчувствовали переворот и волновались: каждая старинная и новая жестокость господина была записана его рабами в книгу мщения, и только кровь его могла смыть эти постыдные летописи. Люди, когда страдают, обыкновенно покорны; но если раз им удалось сбросить ношу свою, то ягненок превращается в тигра: притесненный делается притеснителем и платит сторицею - и тогда горе побежденным!..» - говорит Лермонтов. И в другом месте, в самый момент восстания, словно оправдывая возмущение притесненных, добавляет: «...надобно же вознаградить целую жизнь страданий хотя одной минутой торжества».
Разбирая этот вопрос со студентами в отношении Пушкина, мы невольно выходим за рамки портрета. От отдельных компонентов студенты обращаются ко всему произведению в целом. Создавая «Капитанскую дочку», Пушкин глубоко понимал причины крестьянского восстания, социальную сущность «пугачевщины».
Известно, что незадолго до восстания выступления казачества были свирепо подавлены генерал-майором Траубенбергом и карательными экспедициями генерал-майора Фреймана (1771 г.). Пушкин видел неизбежную жестокость пугачевской войны, но он объяснял это напряженностью борьбы и глубокими социальными противоречиями.
С точки зрения дворянских персонажей пушкинской повести Пугачев был злодей. Злодеем именовали его и официальные источники. Так, например. Д. Н. Бантыш-Каменский в своем «Словаре достопамятных людей русской земли» смотрел на Пугачева глазами его классовых врагов, глазами его судей. Но этого «злодея» крестьяне считали «батюшкой», дворяне же были в их глазах «государевыми ослушниками». Таким «мужицким царем» рисовал Пугачева и Пушкин.
Обратимся к портретам Пугачева по ходу дальнейшего развития сюжета «Капитанской дочки». По меткому выражению Г. А. Гуковского, «мужицкий царь дал герою право и счастье, которых ему не дали императорские чиновники».
Следующий портрет Пугачева дан в той же манере пушкинских беглых зарисовок и состоит буквально из одного штриха, вновь по-иному характеризующего пронзительные пугачевские глаза. Но здесь речь идет уже не от лица Гринева, а попадьи Акулины Панфиловны, у которой в беспамятстве лежала Марья Ивановна. «И ведь пошел окаянный за перегородку; как ты думаешь! ведь отдернул занавес, взглянул ястребиными своими глазами! и ничего... бог вынес! А веришь ли, я и батька мой так уж и приготовились к мученической смерти» (8, ч. 1; 328). Слова «окаянный» и «ястребиные» глаза, относящиеся к Пугачеву, конечно, не придуманы самой попадьей, а подхвачены ею из множества тех осуждающих слов, которые так часто произносились в адрес Пугачева среди мелкочиновного и мелкопоместного люда, особенно в тех местах, где бушевало восстание.
«Окаянный» - слово ругательное. «Ястребиные» по существу не что иное, как хищные глаза, т. е. страшные. Таким образом, попадья говорит о Пугачеве, приближаясь к тому определению - «страховитый взор», которые дал взору Пугачева корнет Пустовалов. Пугачев, однако, не подтвердил справедливость тех слов, которыми кляла его попадья. Он просто пожалел ее «племянницу».
Только вернувшись домой, Гринев узнал от Савельича, что Пугачев и «вожатый» - одно и то же лицо. «Я изумился. В самом деле, сходство Пугачева с моим вожатым было разительно» (8, ч. 1; 329).
И тут один за другим следует три портрета Пугачева, которые раскрывают его с разных сторон.
Гринев находился в раздумье: он должен был ехать, но боялся покинуть Марью Ивановну в ее тяжком положении. В это время пришли его звать к Пугачеву. «Необыкновенная картина мне представилась: за столом, накрытым скатертью и установленным штофами и стаканами, Пугачев и человек десять казацких старшин сидели в шапках и цветных рубашках, разгоряченные вином, с красными рожами и блистающими глазами... С любопытством стал я рассматривать сборище. Пугачев на первом месте сидел, облокотясь на стол и подпирая черную бороду своим широким кулаком. Черты лица его, правильные и довольно приятные, не изъявляли ничего свирепого. Он часто обращался к человеку лет пятидесяти, называя его то графом, то Тимофеичем, а иногда величая его дядюшкою. Все обходились между собою как товарищи и не оказывали никакого особенного предпочтения своему предводителю. Разговор шел об утреннем приступе, об успехе возмущения, о будущих действиях. Каждый хвастал, предлагал свои мнения и свободно оспоривал Пугачева. И на сем-то странном военном совете решено было идти к Оренбургу: движение дерзкое и которое чуть было не увенчалось бедственным успехом! Поход был объявлен к завтрашнему дню» (8, ч. 1; 330).
Следует сопоставить приведенный текст с тем документальным материалом, который послужил Пушкину для создания картины «странного военного совета». Вполне возможно, что для описания обстановки, в которой проходил военный совет, Пушкин мог опираться на отрывок из раздела Д. «Конспекты, выписки и наброски»: «Пугачев за всем смотрит сам не только днем, но и ночью. С сообщниками часто обедает и вместе пьет - они сидят в шапках и в рубахах и поют бурлацкие песни» (9, ч. 2; 769). Для характеристики взаимоотношений Пугачева с его соратниками студенты указывают на «Историю Пугачева», главу третью, в которой, как пишет Пушкин в примечании, он основывается на рассказе Дмитрия Денисовича Пьянова: «...они оказывали ему наружное почтение, при народе ходили за ним без шапок и били ему челом: но наедине обходились с ним, как с товарищем, и вместе пьянствовали, сидя при нем в шапках и в одних рубахах и распевая бурлацкие песни...» (9, ч. 1; 27).
Переходя к портрету самого Пугачева, отмечаем, что к уже известному Пушкин добавил в сущности одну только фразу, но она преобразила внешний облик Пугачева: «Черты лица его, правильные и довольно приятные, не изъявляли ничего свирепого». В лице Пугачева нет здесь ничего противоречивого, никакой двойственности, которая по-разному, но неизменно отмечалась Пушкиным. Сейчас лицо Пугачева спокойно. Студенты полагают, что Пушкин использовал в описании внешности Пугачева воспоминания И. И. Дмитриева, видевшего его в момент казни: «Я не заметил в чертах лица его ничего свирепого» (9, ч. 1; 148). Пушкин подчеркивает, что в окружении своих, принимая важное решение, Пугачев спокоен, серьезен. Он занят делом, от правильности решения которого зависит будущее многих, и он дает своим товарищам возможность высказаться по всем вопросам, связанным с осадой Оренбурга. Той же сосредоточенностью и спокойной деятельностью дышит вся фигура Пугачева. Чувствуется его уверенность в себе: от его военного опыта, правильной стратегии, умелости зависит успех дела. Эта уверенность чувствуется даже в его позе, в широком кулаке, подпирающем черную бороду. Кстати, в известном письме Екатерины II Вольтеру о Пугачеве есть слова, свидетельствующие о смелости и энергии Пугачева: «Он не умеет ни читать, ни писать, но это человек крайне смелый и решительный»,- писала императрица. Не веря в возможность победы стихийного крестьянского восстания, Пушкин тем не менее видел много нового в том, что нес с собой Пугачев. Ему нравились свободные товарищеские взаимоотношения Пугачева и казацких старшин на «странном военном совете», где «все обходились между собою, как товарищи, и не оказывали никакого особенного предпочтения своему предводителю». Эта картина - прямой контраст тем бюрократическим заседаниям офицерско-чиновничьих военных советов, где все вопросы рассматривались формально. Пушкин же с явной симпатией рисует патриархальную простоту между верхушкой и управляемой массой в войсках Пугачева.
Портрет Пугачева на военном совете Пушкин дает в окружения соратников из казацких старшин. Пушкин кратко зарисовывает фигуру, позу, кулак, бороду. Черты лица Пугачева разгладились. Теперь уже ясно видно, что они «правильные и довольно приятные». Пушкин подсказал, дал направление, а читатель уже сам ищет причины этой перемены в психологическом состоянии героя.
И так обычно из пушкинских портретов читатель получает толчок, направление собственным мыслям и сам уже додумывает психологическое состояние героя, проникается его настроением, чувствами.
В следующей картине Пугачев слит со своими товарищами в общем высоком чувстве. Чувство это рождено песней: «Общий высокий тон повести связан с песней. Иногда песни, идущие в эпиграфах, незаметно переходят в текст пушкинской прозы». Высокое начало повести придает Пугачев своими речами, иносказаниями, поговорками, пересказами сказки, любовью к песне, участием в ее исполнении. Он вносит в повествование стихию высокой народной поэзии, народной речи.
В приведенных выше студентами документах говорилось, что Пугачев с сообщниками «поют бурлацкие песни». Приняв решение идти к Оренбургу, Пугачев обратился к товарищам: «Ну, братцы, затянем-ка на сон грядущий мою любимую песенку. Чумаков! начинай!» Сосед мой затянул тонким голоском заунывную бурлацкую песню, и все подхватили хором:
Не шуми, мати зеленая дубровушка,
Не мешай мне, доброму молодцу, думу думати.
Эта песня, называющаяся в чулковском «Песеннике» разбойничьей и относящаяся по традиции к Ваньке Каину, приведена в повести Пушкина целиком. Пугачев и его товарищи пропели ее от начала до конца. Пушкин называет ее не разбойничьей, а бурлацкой. В песне говорится о том, что крестьянский сын держал ответ перед государем, как «воровал, с кем разбой держал». Выслушав признание это, «государь-царь» вынес ему приговор:
Я за то тебя, детинушка, пожалую
Среди поля хоромами высокими,
Что двумя ли столбами с перекладиной.
Гринев вспоминает о том, как пели эту песню пугачевцы: «Невозможно рассказать, какое действие произвела на меня эта простонародная песня про виселицу, распеваемая людьми, обреченными виселице. Их грозные лица, стройные голоса, унылое выражение, которое придавали они словам и без того выразительным - все потрясло меня каким-то пиитическим ужасом» (8, ч. 1; 331).
То, что Пушкин дал возможность своему герою так почувствовать народную песню и людей, поющих ее, свидетельствует, по мнению В. Непомнящего, о высокой оценке Пушкиным Гринева.
Портрет Пугачева, когда он остался «глаз на глаз» с Гриневым, очень выразителен: «Несколько минут продолжалось обоюдное наше молчание. Пугачев смотрел на меня пристально, изредка прищуривая левый глаз, с удивительным выражением плутовства и насмешливости. Наконец он засмеялся, и с такою непритворной веселостию, что и я, глядя на него, стал смеяться, сам не зная чему» (8, ч. 1; 331).
Пугачев пристально всматривается в Гринева, старается понять, разгадать его. Когда по навету Швабрина Гринев был приговорен к смерти, Пугачев даже не взглянул на него, не узнал, что именно с этим офицером он встретился во время бурана, не вспомнил и про заячий тулупчик. Сейчас Пугачев хотел постигнуть, что перечувствовал тогда, о чем думал теперь этот человек, приговоренный им к виселице и спасенный им от нее. Выражение «плутовства и насмешливости» на лице Пугачева, вероятно, было рождено тем, что Пугачев чувствовал свою власть над Гриневым, ощущал свою силу и слабость другого. Неожиданно Пугачев расхохотался, и своей непритворной веселостью он заразил Гринева, и тот «стал смеяться, сам не зная чему». Заразительный смех Пугачева прорвал плотину недоверия, сблизил Гринева с Пугачевым. Гринев внутренне получил возможность открыться Пугачеву, говорить с ним прямо о том, как он расценивал все происходящее и будущее. И то, что Гринев был смел и правдив, не испугался виселицы и говорил то, что думал и чувствовал, не только спасло его, но пробудило к нему доброе чувство в душе Пугачева. То, как он хмурится, как одобрительно хлопает Гринева по плечу, когда тот все более открывает свои чувства и отказывается от предложений Пугачева, вызывает в читателях симпатию к этому умному и по-своему глубоко понимающему людей и жизнь человеку. Именно через портрет Пугачева, с помощью его мимики и жестов, мрачного, страшного, лукавого, сверкающего взора Пушкин открывает читателям то, о чем думает, что чувствует этот человек. В портретах Пугачева, созданных Пушкиным, с большой силой проявилось отношение автора к своему герою.
Читатели «Капитанской дочки» ощущают, что искренний заразительный смех Пугачева, его «добрая веселость», по выражению Марины Цветаевой, глубоко симпатичны Пушкину. Пугачев начинает верить Гриневу тогда, когда он не соглашается на предложения Пугачева и проявляет при этом искренность и правдивость. Пушкину удалось показать, как росло внутреннее доверие между двумя этими людьми, и как совсем неожиданно для себя Гринев полюбил Пугачева, проникся симпатией к нему, хотя положение преданного долгу екатерининского офицера мешало этому чувству.
Симпатия к Пугачеву у Пушкина все растет. «Пушкин всем отвращением от Николая I был отброшен к Пугачеву». Постепенно и сам автор «Капитанской дочки» и его герой все больше привязываются к Пугачеву: «Пушкин Пугачевым зачарован. Ибо, конечно, Пушкин, а не Гринев, за тем застольным пиром был охвачен «пиитическим ужасом»... Да и пиитом-то Пушкин Гринева, вопреки всякой вероятности, сделал, чтобы теснее отождествить себя с ним». Завороженность Пушкина Пугачевым М. Цветаева называет «чарой». «В «Капитанской дочке» Пушкин под чару Пугачеву подпал и до последней строки из-под нее не вышел... И главное,- пишет Цветаева,- (она дана) в его магической внешности, в которую сразу влюбился Пушкин.
Чара - в его черных глазах и черной бороде, чара в его усмешке, чара - в его опасной ласковости, чара - в его напускной важности...»
Есть в отношении Пушкина к Пугачеву и известная доля насмешливости. Она проявляется по поводу принятой Пугачевым на себя роди царственной особы, что, конечно, сковывает самого Пугачева и лишает его обычной непосредственности и живости. Так, при выступлении пугачевцев из Белогорской крепости все ждали выхода Пугачева: «У крыльца комендантского дома казак держал под уздцы прекрасную белую лошадь киргизской породы... Наконец Пугачев вышел из сеней. Народ снял шапки. Пугачев остановился на крыльце, со всеми поздоровался. Один из старшин подал ему мешок с медными деньгами, и он стал их метать пригоршнями. Народ с криком бросился их подбирать, и дело обошлось не без увечья. Пугачева окружали главные из его сообщников» (8, ч. 1; 334).
Характерно, что в такие моменты мы не видим ни лица, ни глаз Пугачева. Они, если можно так сказать, «утоплены» в принятой на себя Пугачевым роли, патриархальных представлениях о царской власти, бытовавших в крестьянстве. Прекрасную белую (обязательно белую!) лошадь, на которой, по наивным понятиям простонародья, должен был ехать царь-батюшка, держит под уздцы простой казак. В эти минуты Пугачев менее всего непосредствен. Он скован и сам чувствует, что позирует.
Кстати сказать, в лермонтовском «Вадиме», писавшемся одновременно с «Капитанской дочкой», ярко отражены те же наивные, бытовавшие в народе представления о царской власти и ее регалиях. Вот, например, показательная сцена из лермонтовского «Вадима», раскрывающая крестьянскую психологию, отношение простых людей к Пугачеву.
«- Ну! Вадимка! - сказал один толстый мужик с редкой бородкою и огромной лысиной...- как слышно! скоро ли наш батюшка-то пожалует.
- Завтра - в обед,- отвечал Вадим, стараясь отделаться.
- Ой ли? - подхватил другой,- так, стало быть, не нонче, а завтра... так... так!, а что, как слышно?, а что, у него серебряный кафтан-то?
- Ах ты дурак, дурак, забубённая башка...- сказал третий, покачивая головой,- эко диво, серебряный... чай не только кафтан, да и сапоги-то золотые...
- Да кто ему подносить станет хлеб с солью? - Чай все старики...»
Эти представления так прочно укоренились в народе, что Пугачев, даже не желая этого, должен был отзываться на них. Бросается в глаза, что на всех пушкинских портретах Пугачева-самозванца подробно описаны костюм, поза, жесты, но не дано лицо, особенно глаза Пугачева. Пугачев как бы застыл, он здесь пассивен. По когда Пугачева волнуют подлинные чувства, какой он разный, как живут и горят его глаза! Сколько различных оттенков отражают глаза, лицо Пугачева!
В главе «Разлука» мы видим разгневанного Пугачева. Он возмущен и раздосадован Савельичем, который, уезжая из крепости, решил представить Пугачеву для возмещения «реестр барскому добру, раскраденному злодеями». Пугачев был вне себя от гнева. Пушкин, как и обычно, выразил это только одним штрихом: «Это что еще!» - вскричал Пугачев, сверкнув огненными глазами» (8, ч. 1; 335). Студенты не раз встречали в исторических документах и в «Истории Пугачева» эпитет «огненные» (о глазах Пугачева). Так, Пугачева, посаженного в клетку, везли на Монетный двор, где потом стали показывать его всем желающим. «Рассказывают, что многие женщины падали в обморок от его огненного взора и грозного голоса» (9, ч. 1; 79).
В главе «Мятежная слобода» Пугачев все время перед нами. Здесь особенно заметно, каким разным может быть Пугачев в различные моменты жизни. Сначала мы видим Пугачева в избе, которую мятежники называют дворцом. Сочетание в ней оклеенных золотою бумагою стен и обычной крестьянской утвари - свидетельство наивного представления крестьян-мятежников об убранстве дворца. «Пугачев сидел под образами, в красном кафтане, в высокой шапке и важно подбочась. Около него стояло несколько из главных его товарищей, с видом притворного подобострастия. Видно было, что весть о прибытии офицера из Оренбурга пробудила в бунтовщиках сильное любопытство и что они приготовились встретить меня с торжеством» (8, ч. 1; 347).
Ни лица, ни глаз Пугачева мы не видим. Только позу и облачение. Нарочитая театральная помпезность сковала его внутренне. Он позирует. Однако он сразу же узнал Гринева, и «поддельная важность его вдруг исчезла». Он с «живостью» обратился к нему.
Во время пребывания Гринева во дворце Пугачева в присутствии его главных сподвижников жизнь Гринева не раз подвергается опасности. Иной раз дело принимало оборот, особенно угрожающий для Гринева. И нет сомнения, что если бы он находился в руках, например, Белобородова, не сносить бы ему головы: «Швабрина казнить не беда, а не худо и господина офицера допросить порядком: зачем изволил пожаловать. Если он тебя государем не признает, так нечего у тебя и управы искать, а коли признает, что же он до сегодняшнего дня сидел в Оренбурге с твоими супостатами? Не прикажешь ли свести его в приказную, да запалить там огоньку: мне сдается, что его милость подослан к нам от оренбургских командиров»,- советовал Пугачеву Белобородов.
На протяжении всей повести Пушкин подчеркивает у Пугачева большую, чем у его соратников, душевную щедрость, великодушие и понимание людей. Он много раз спасает Гринева, и не только потому, что памятлив на добро. Он умен и широк по натуре и в каждый данный момент схватывает сразу многое. Он понимает ситуацию и человека и умеет поверить ему, когда чувствует его искренность и правоту. Он находчив и смел, в душе его, как это показал Пушкин, живет множество разных чувств, и он умеет к ним прислушаться. Он сметлив и душевно тонок.
Гринев рассказывает о том, какое впечатление произвели на него слова Белобородова: «Логика старого злодея показалась мне довольно убедительною. Мороз пробежал по всему моему телу при мысли, в чьих руках я находился. Пугачев заметил мое смущенье. «Ась, ваше благородие? - сказал он мне, подмигивая.- Фельдмаршал мой, кажется, говорит дело. Как ты думаешь?
Насмешка Пугачева возвратила мне бодрость» (8, ч. 1; 348-349).
Умная насмешливость Пугачева, его о многом говорящее лицо часто снимает для Гринева напряженность самых трудных обстоятельств. Он знает, что, если ему удастся рассмешить Пугачева, последний откликнется и поймет важнейшее для него. «Уловка моя удалась. Пугачев развеселился. «Долг платежом красен»,- сказал он, мигая и прищуриваясь».
Об этой последней особенности глаз Пугачева студенты нашли много свидетельств современников. Так, Полуворотов - писарь оренбургского сельского правления - сообщал о Пугачеве: «а знаков он [Полуворотов] на лице его не приметил, кроме сего, что левый глаз щурит и часто им мигает» (9, ч. 1; 235).
Отмечая в лице Пугачева те особенности, на которые указывали современники, Пушкин дает их, когда они помогают выявлению того или иного душевного движения героя. И часто именно эти живые штрихи позволяют проникнуть во внутренний мир, понять поведение Пугачева. «Поэтичность Пугачева - в его безмерном великодушии, в том, что он возмущен бесчестьем и мстительностью Швабрина, и в том, что он широко и крупно мыслит, жаждет подвига, глубоко понимает свое положение и в основном верно оценивает обстановку».
Пугачев великодушен к Гриневу, которому удалось заручиться его поддержкой. Поутру Пугачев позвал его ехать в Белогорскую крепость спасать Машу Миронову. «Пугачев весело со мной поздоровался и велел мне садиться в кибитку». Но и теперь в душе Гринева не было полного доверия к Пугачеву. Происходило это, вероятнее всего, потому, что он всегда помнил о своем положении офицера екатерининской армии, верном государевой присяге. Где-то в самой глубине, несомненно, жило в нем и воспоминание о сне во время страшного бурана, связанном с Пугачевым. Не забыл он и о казни Ивана Кузмича, Иваня Игнатьевича и Василисы Егоровны. Потому-то никогда не исчезало в нем чувство настороженности и беспокойства по отношению к Пугачеву. Но Пушкин наградил дворянина Гринева и иными качествами. Он был искренен, честен и справедлив. Пугачев вызывал в нем сложные чувства. Обладая исключительной наблюдательностью, Гринев сумел увидеть в лице Пугачева, в руках которого находилась судьба Маши и его собственная судьба, и многие добрые чувства. Факт примечательный, если учесть дворянское происхождение и позицию пушкинского героя.
Глубокое волнение охватило Гринева, когда Марья Ивановна была спасена и избавлена от гнусного Швабрина, а Пугачев, смеясь, сказал Гриневу, что попадья отлично сделала, когда скрыла правду. Великой благодарностью и душевным трепетом проникнуты слова Гринева, обращенные к Пугачеву: «Но бог видит, что жизнию моей рад бы я заплатить тебе за то, что ты для меня сделал...» - сказал он, прощаясь. Он «пламенно желал» одного - «вырвать его из среды злодеев», «спасти его». Дважды спасенный Пугачевым, Гринев не изменил дворянской присяге. Вспоминая спустя многие годы те грозные события, которых он оказался невольным участником, он припоминал день за днем свои встречи с Пугачевым, его лицо и все, что удалось ему прочитать и увидеть в нем. Стремясь быть предельно точным, он каждый раз описывал это лицо, рисовал один за другим портреты Пугачева по воспоминаниям. Это, в свою очередь, и дало возможность автору «Капитанской дочки» сказать то, что он сам думал о Пугачеве. Передавая одно за другим впечатления честного и искреннего Гринева, Пушкин помог читателю увидеть в лице Пугачева больше того, что увидел в нем автор записок.
О том, насколько трудно было Пушкину в современных ему условиях самодержавной действительности создать художественный образ Пугачева, очень выразительно говорит академик Е. В. Тарле: «Каким рисует он нам Пугачева? То, что Пушкину удалось под недреманым жандармским оком клеврета Николая I Бенкендорфа и под «двумя свинцовыми пулями - по выражению Герцена,- которыми сам Николай Павлович смотрел на мир божий», «протащить», как говорится, Пугачева, того Пугачева, которого мы все благодаря ему знаем,- поразительно... Итак, были разные увлечения и были разные сочинения о Пугачеве, как бранные, так и хвалебные, и все они со временем стали достоянием архивов, а пушкинский Пугачев остался и поныне здравствующим и невредимым. И что бы вы ни читали о нем, вы не можете отделаться от образа этого чернобородого, со сверкающими глазами мужика, от этого исторического деятеля первого ранга, с которым вихрь и муть свели пушкинского героя зимней ночью. Этот Пугачев, который впервые явился нам из-под пера Пушкина, у нас, людей, выросших на великой русской литературе, всегда неотрывно стоит перед глазами, как только мы обращаемся к той эпохе, и ничто не вытравит его».
Сложный по натуре, человек бурного темперамента и неуемных страстей, Пугачев принимал решения сразу и неожиданно. В общении с ним у Гринева не оставалось времени для обдумывания своих поступков. Все решалось мгновенно, обусловилось впечатлением от выражения лица и настроения Пугачева. Это и заставило Гринева вглядываться в лицо Пугачева, ища в нем подтверждения правильности своих решений и поступков. Живя среди хозяев осажденного Оренбурга, Гринев хорошо видел их организационную беспомощность, неуменье сражаться и побеждать, их равнодушие к бедствиям населения, жестокость. На этом фоне явственно выступали и талантливость Пугачева, и незаурядные способности его как военачальника, умение быстро принимать важные решения, любовь и вера в него простого народа; органическая связь Пугачева с массой была ощутима и подтверждала многое, что видел Гринев. Гринев нигде не формулирует этих мыслей, но, вслушиваясь в слова Пугачева, наблюдая за его действиями, он отмечает и фиксирует все.
Так, на протяжении всего повествования вновь и вновь является лицо героя, изменчивое, подвижное, живое, требующее размышлений и разгадываний. Таково место портрета героя в «Капитанской дочке».
В дальнейшем следует поставить перед студентами вопрос о воздействии творческого метода Пушкина в создании портрета героя, в частности портрета Пугачева, на последующих русских писателей, и в первую очередь на Л. Толстого, который считал Пушкина-прозаика своим учителем.
«Капитанская дочка» - любимое произведение Л. Толстого. Как и Пушкин, Л. Толстой не дает законченного статичного портрета. Внешность его героев, как и внешность пушкинского Пугачева, дается в движении, в развитии, или, как говорил сам Л. Толстой о Хаджи-Мурате, «в текучести».
Открывая своих героев изнутри, психологически объясняя их, Толстой, как и Пушкин, постоянно рисует их в движении: мы видим выражения их глаз, их улыбку, походку, своеобразные особенности их внешнего облика. И при этом у каждого из героев Л. Толстого, как и у всякого человека, есть что-то особенно приметное, запоминающееся. Так, например, думая о княжне Марье Болконской, мы вспоминаем ее лучистые глаза. У Катюши Масловой видим раскосость глаз, напоминающих черную смородинку. Энергичное пожатие маленькой руки и легкая походка навсегда слиты для нас с образом Анны Карениной. Лица людей постоянно меняются, но что-то особенно характерное для каждого из них запоминается у героев Толстого, так же как черная борода и сверкающие глаза - непременные характерные особенности лица пушкинского Пугачева.
Л. Толстой придает портретам героя такое значение потому, что считает, что общение человека с другими людьми никогда не ограничивается беседой. Об этом хорошо сказано в одной из работ Г. М. Фридлендера: «Процесс взаимного общения людей в изображении Толстого - это многослойный процесс, в котором участвует не одна только речь, но и весь человек. Рот произносит слова, но одновременно «говорят» улыбка, взгляд, спина, движения рук - словом, все человеческое тело в целом и каждая его частица. И лишь из чтения не одного, взятого отдельно, а всех элементов этого языка можно судить по-настоящему о намерениях говорящего и об общем смысле его речи... смысл сказанных слов оставался беднее самого процесса общения, выражал лишь одну его сторону, один, иногда не главный аспект его более полного, широкого и противоречивого общего психологического содержания».
В то время как Пушкин предоставляет читателям самостоятельно решать, чем вызвано то или иное изменение в лице героя, Л. Толстой помогает читателю своими пояснениями. Л. Гинзбург говорит, что «авторское вмешательство» постоянно сопутствует изображаемым явлениям у Л. Толстого». Оно сопровождает каждую реплику героев Л. Толстого. Правда, исследовательница не упоминает, что внимательный авторский анализ сопутствует не только словам и мыслям героев, но и описанию их внешности, его портрету. Так, от анализа портретов Пугачева можно перейти к раскрытию особенностей художественного портрета у других писателей.
В конце занятий по этой теме предлагаем студентам небольшую письменную работу: проанализировать один из портретов персонажа в незавершенной повести Лермонтова «Вадим».
Преподаватель сделает небольшое сообщение. Название лермонтовской повести условно. Авторское заглавие не сохранилось - первый лист рукописи утерян. Для нас значительно то, что и «Капитанская дочка» и «Вадим» воплощают одну и ту же тему - пугачевщину. Обращение двух писателей к пугачевской теме объясняется прежде всего ситуацией русской жизни того нремени, когда налицо были рецидивы новой пугачевщины. Оба произведения - и «Капитанская дочка» Пушкина и «Вадим» Лермонтова - отчетливо проводили мысль о неизбежности и справедливости народного возмущения. В брошюре «О развитии революционных идей в России» Герцен характеризовал пугачевщину и рассматривал ее появление как «противудействие» петербургскому терроризму». Герцен характеризовал пугачевское восстание как «отчаянные усилия казака и крепостного освободиться от жестокого ярма». Преподавателю следует порекомендовать для освещения этого вопроса современное исследование, автор которого пишет, что лучшие люди России постоянно обращались к вопросу о том, что власть не уступается и что без Пугачева нельзя. Пушкинская «История пугачевского бунта» - тема постоянных размышлений Герцена. Ему дорога мысль Пушкина о том, что народ не забывает пугачевщины: «Народ,- писал Пушкин,- живо еще помнит кровавую пору, которую так выразительно прозвал он пугачевщиной» (9; 81). Герцен обращается к теме Пугачева, перефразируя эти слова Пушкина: «До сих пор еще живет в его (народа.- Э. В.) памяти Пугачевское восстание».
Герцен много и взволнованно писал и о Лермонтове. Круг событий в лермонтовском «Вадиме» значительно уже, чем в «Капитанской дочке». Нет в нем пушкинской исторической глубины и прозорливости. Бунт крестьян возглавляет романтик Вадим, одиночка, оторвавшийся от своего класса и примкнувший к пугачевцам. Но социальная острота движения, его неукротимость, думы и чаяния народа переданы с большой силой. Преподавателю обязательно надо дать студентам почувствовать огромную творческую энергию юного Лермонтова, который уже в 18 лет принялся за тему народного восстания, совершенно не разработанную в русской литературе. В отличие от Пушкина Лермонтов дал пугачевщину без Пугачева, но осмысление им бунта и его целенаправленность даже, пожалуй, решительнее, чем у Пушкина. Заслуга Лермонтова в том, что он поднялся над своей средой, проклинавшей Пугачева, и правдиво поведал о событиях, составивших неотъемлемую часть истории России. И если для Вадима Пугачев - «дерзкий безумец», а для дворян - самозванец, то для людей из народа он «батюшка», который обещал свободу и даром соль.
И в «Капитанской дочке» и в «Вадиме» восставшие крестьяне видят в Пугачеве своего вождя и безоговорочно идут за ним. И хотя сам Пугачев лично не присутствует в повести Лермонтова, это почти не замечается нами; грозная волна, прокатившаяся по помещичьей округе, слита воедино с фигурой Пугачева с разговорами народа о нем.
В повести «Капитанская дочка» ученый-историк и великий художник Пушкин создал широкую картину бушевавшей в конце XVIII в. пугачевщины. На этом фоне он нарисовал замечательную фигуру вождя крестьянского восстания Емельяна Пугачева, живые и яркие портреты которого помогли читателю заглянуть в его духовную жизнь.
Приворот является магическим воздействием на человека помимо его воли. Принято различать два вида приворота – любовный и сексуальный. Чем же они отличаются между собой?
По данным статистики, наши соотечественницы ежегодно тратят баснословные суммы денег на экстрасенсов, гадалок. Воистину, вера в силу слова огромна. Но оправдана ли она?
Порча насылается на человека намеренно, при этом считается, что она действует на биоэнергетику жертвы. Наиболее уязвимыми являются дети, беременные и кормящие женщины.
Испокон веков люди пытались приворожить любимого человека и делали это с помощью магии. Существуют готовые рецепты приворотов, но надежнее обратиться к магу.
Достаточно ясные образы из сна производят неизгладимое впечатление на проснувшегося человека. Если через какое-то время события во сне воплощаются наяву, то люди убеждаются в том, что данный сон был вещим. Вещие сны отличаются от обычных тем, что они, за редким исключением, имеют прямое значение. Вещий сон всегда яркий, запоминающийся...
Существует стойкое убеждение, что сны про умерших людей не относятся к жанру ужасов, а, напротив, часто являются вещими снами. Так, например, стоит прислушиваться к словам покойников, потому что все они как правило являются прямыми и правдивыми, в отличие от иносказаний, которые произносят другие персонажи наших сновидений...
Если приснился какой-то плохой сон, то он запоминается почти всем и не выходит из головы длительное время. Часто человека пугает даже не столько само содержимое сновидения, а его последствия, ведь большинство из нас верит, что сны мы видим совсем не напрасно. Как выяснили ученые, плохой сон чаще всего снится человеку уже под самое утро...
Согласно Миллеру, сны, в которых снятся кошки – знак, предвещающий неудачу. Кроме случаев, когда кошку удается убить или прогнать. Если кошка нападает на сновидца, то это означает...
Как правило, змеи – это всегда что-то нехорошее, это предвестники будущих неприятностей. Если снятся змеи, которые активно шевелятся и извиваются, то говорят о том, что ...
Снятся деньги обычно к хлопотам, связанным с самыми разными сферами жизни людей. При этом надо обращать внимание, что за деньги снятся – медные, золотые или бумажные...
Сонник Миллера обещает, что если во сне паук плетет паутину, то в доме все будет спокойно и мирно, а если просто снятся пауки, то надо более внимательно отнестись к своей работе, и тогда...
При выборе имени для ребенка необходимо обращать внимание на сочетание выбранного имени и отчества. Предлагаем вам несколько практических советов и рекомендаций.
Хорошее сочетание имени и фамилии играет заметную роль для формирования комфортного существования и счастливой судьбы каждого из нас. Как же его добиться?
Еще недавно многие полагали, что брак по расчету - это архаический пережиток прошлого. Тем не менее, этот вид брака благополучно существует и в наши дни.
Очевидно, что уход за собой необходим любой девушке и женщине в любом возрасте. Но в чем он должен заключаться? С чего начать?
Представляем вам примерный список процедур по уходу за собой в домашних условиях, который вы можете взять за основу и переделать непосредственно под себя.
Та-а-а-к… Повеселилась вчера на дружеской вечеринке… а сегодня из зеркала смотрит на меня незнакомая тётя: убедительные круги под глазами, синева, а первые морщинки
просто кричат о моём биологическом возрасте всем окружающим. Выход один – маскироваться!
Нанесение косметических масок для кожи - одна из самых популярных и эффективных процедур, заметно улучшающая состояние кожных покровов и позволяющая насытить кожу лица необходимыми витаминами. Приготовление масок занимает буквально несколько минут!
Каждая женщина в состоянии выглядеть исключительно стильно, тратя на обновление своего гардероба вполне посильные суммы. И добиться этого совсем несложно – достаточно следовать нескольким простым правилам.
С давних времен и до наших дней люди верят в магическую силу камней, в то, что энергия камня сможет защитить от опасности, поможет человеку быть здоровым и счастливым.
Для выбора амулета не очень важно, соответствует ли минерал нужному знаку Зодиака его владельца. Тут дело совершенно в другом.
© Все права на статьи принадлежат авторам сайта, если не указано иное.
16 +