Родился 27 августа (нов. ст.) 1902 года в Елизаветграде на Украине в многодетной семье,— было девять душ детей. Отец — по сословию из метан Елизаветграда, малограмотный, мать — из крестьян, образование — двухклассное. Отец служил на заводике сельскохозяйственных машин Яскульского — на хозяйственном дворе и в конторе, также огородничал. В 1914 году был призван, служил в Симферополе рядовым в 12-м Брест-Литовском госпитале. Вернувшись из армии в 1917 году, отец служил в различных хозяйственных учреждениях, вплоть до 1936 года, когда тяжело заболел. Жил у сестры моей, учительницы, в селе Лишня, Киевской области, где и умер в 1939 году от кровоизлияния в мозг. Мать живет у меня.
Я учился в народном училище, а потом в Елизаветградском земском реальном училище, которое окончил в 1919 году. Учился бесплатно, меня освободили, как отличника, от платы за право учения. Участвовал во Всероссийской переписи 28 августа 1920 года. Служил в статистическом бюро уездной РКИ, упродкоме и других учреждениях, пока не уехал в Киев на учебу. В Киеве по конкурсному экзамену поступил в Политехнический институт. Уже в институте организовал стенную и живую (устную) институтские газеты, был их редактором, сам писал, впервые печатался в киевской газете «Пролетарская правда». Первое стихотворение — «Море» — напечатано в этой газете 1 мая 1922 года. Писал первые годы на русском языке, на украинский перешел в 1924 году. Институт
не окончил из-за тяжелых материальных обстоятельств и по состоянию здоровья. Ушел из института в 1924 году. Стал писать фельетоны и рассказы в газете «Бiльшовик». Вступил в литературную организацию футуристов — «Коммункульт». Позже состоял в «Жовтне», потом в литгруппе «Ваплiте». С 1934 года член ССП. Во время Великой Отечественной войны был ответственным редактором толстого журнала «Украiнська лiтература» («Вiтчизна») в течение пяти лет.
Первая книга рассказов «Бивни мамонта» напечатана в издательстве «Книгоспiлка» в Харькове в 1925 году. Потом вышли такие книги рассказов и повестей: «Кровь земли» (1927, Харьков), «Рейд» (1927, Харьков), книга стихов «Прекрасная Ут» (1928, Харьков), роман «Мастер корабля» (1928, Харьков), рассказы «Роман Ма» (1928, Харьков), «Туз и перстень» (1928, Харьков), романы «Четыре сабли» (1930, Харьков), «Всадники» (1935, Киев — Харьков), пьеса «Дума о Британке» (1938, Киев) и ряд других. На русском языке вышло более двух десятков изданий рассказов, романов, пьес. Книги мои печатались также на белорусском, армянском, латышском, чувашском, молдавском, узбекском и других языках народов СССР, а также на чешском, венгерском, польском, румынском, сербском, китайском, болгарском, французском, английском, немецком, испанском языках, как в Советском Союзе так и за его рубежом.
С детства много болел, шесть раз оперировался, продолжаю часто хворать и по сей день.
Работаю по утрам, множество, раз переписываю написанное, не люблю говорить о своей работе, пока она не закончена.
Присуждение мне Сталинской премии за цикл «Киевские рассказы» вдохновляет на новый упорный труд, на благо любимой родины — СССР.
* * *
Солнце озаряло землю и заливало меня своим светом. Я стоял на пороге жалкой кузницы. И какое было счастье, когда кто-нибудь, подняв меня на руки, раздувал моей маленькой ручонкой огонь в куче углей. Держась ручонкой за палку — подле черной руки взрослого,— поднимающую кузнечный мех, я был так счастлив, раздувать жаркое пламя, которое могло сжечь и железо, обратив в сноп сверкающих искр. «Железо горит»,— говорил тогда кузнец и посыпал песком этот жаркий огонь. Я отходил в сторонку, железину вынимали из горна и клали на наковальню, мне наказывали заслонить глаза рукой; я видел сквозь пальцы, как летели с наковальни на меня и во все стороны искры, целый дождь искр — прекрасных огоньков в прохладном сумраке кузницы.
Подросши немного, я перешел к плотнику. Плотник стоял в низкой мастерской подле верстака, прилаживал желтоватую доску и строгал. Пахло свежим деревом, пахло покойником, я уже знал тогда, что в гроб кладут подушку с сосновыми стружками. Примостившись на табурете — мои ноги не доставали пола,— я сидел и всеми своими пятью годами ощущал полноту жизни. Плотник любил меня. Он рассказывал множество историй — о себе и о других, знал уйму сказок, в которых неизменно действовали три брата — два умных, а третий такой, как я. Плотник научил меня любить дерево и трудящиеся над ним руки, показывал узоры, которыми так чудесно разрисовывает природа каждую доску,— будь то сосна, дуб или орех. Рубанок строгал дерево, фуганок пел «фух-га! фух-га!», пыль от опилок стояла столбом. Плотник знал все на свете, и от него я получил все нормы права, морали, честности, добра и зла. Однажды, порезав руку, я хотел заплакать, он засмеялся и приказал терпеть. Когда он увидел, что меня интересуют некоторые буквы, казавшиеся мне живыми и таинственными,— он взял свой складной аршин и сделал букву «А». Это было начало моего учения.
Помню, всей школой ходили мы сажать деревья. На том месте растет теперь уютный лесок, а многих моих товарищей, сажавших его, давно уже нет. Мы росли вместе с лесом, болели как деревья и выздоравливали — едва только пригревало весеннее солнце. Мне кажется, что каждый человек должен посадить в детстве несколько деревьев, чтобы быть хорошим древонасадителем.
И еще — полюбил я тогда степь. Широкую, безграничную, привольную, плодоносную, богатую, мятежную степь. Нет в ней обмана. Идет к вам человек, и вы еще издалека видите его всего, его движения, слышите песню, потому что степь не горы, степь не лес. В горах и в лесу можно подкрасться, можно схитрить, обмануть. Вот колышется в степи на горизонте марево, будто там река, растут деревья, высятся белые строения. Но это наивный, детский обман: там нет никакой воды. Степь утешает, веселит и подбадривает человека, она не мутит его разума и действует только на чувства.
Любовь к машине всегда влекла меня на завод, но научиться успел я немногому: сверлить бормашиной дыры да обтачивать на станке примитивные вещи. Резец резал ровную, веселую стружку, суппорт шел механически вдоль болванки, стружка тянулась бесконечно, а я грезил о многолюдных городах Америки, о машинах Германии, о путешествиях и пустынях. Хорошо, что точил я тогда простые детали, не то досталось бы мне от мастера за порчу материала!
Обрабатывать землю проще. Идешь, надавливая на чапыги, резец режет землю на ломти, отвал переворачивает их на бок. Невидимый жаворонок неумолкая дует в свою свирель. Ветер поднимает с земли пыль и пудрит ею лицо. Утром, чуть только покажется солнце на краю неба, когда повсюду еще лежит роса, земля в борозде, по которой ступают босые ноги, теплая на удивление,— тогда в голову приходят миллионы мыслей. Я входил в жизнь, крепко зажав в руке карандаш, жадно раскрыв глаза на все чудеса на свете, которые рисовала моя безрассудная фантазия.
Несколько слов о пчелах. Мне приходилось ходить за пчелами. Вынув из улья рамку, я не торопясь, разглядывал засеянное личинками поле, осторожно, чтобы не повредить, срезал трутней, заслонял собой рамку от ветра. Пчелы любят, чтобы пасечник был одет в светлую одежду, чтобы от него дурно не пахло, чтобы был неторопливый, осторожный и несуетливый. Резкие движения всегда вызывают их гнев. Я выполнял закон. И все же порою, вынимая рамку, невзначай заденешь пчелу — она рассвирепеет, как вспыльчивый человек, взлетит и упадет на руку — даже ударит, вонзая в кожу свое жало. Чуя запах яда, еще несколько пчел ужалят ту же руку. Сердиться не следует. Бережно поставив рамку на место, нужно снять ножом несчастных пчел с руки, нагнуться, взять комочек земли и приложить его к ужаленным местам. Пчелы научили меня терпеть боль, научили не обращать внимания на их жала, не раздражаться, когда держишь в руках хрупкие соты тяжелого золотистого воска.
Ну, читатели,— хорошо и то, что автор не так уж долго пускался в лирику. На его месте — мы бы и подольше поболтали. Но мы все же отважимся сознаться, что нигде на фронте отродясь не бывали — и по молодости, и по болезни, да и просто по несознательности. Мы отважимся, с достоинством подняв голову, сказать: «Вот мое прошлое на трудном и прекрасном пути к великому пролетарскому искусству!»
Сборник стихов «Прекрасная Ут». Почему такое название? Вероятно потому, что, стоя близко к реализму, оно не перерастает в символ. Символики автор не любит. К чему она, если автор может сказать обо всем просто и ясно? Мы, издатель, колебались, как быть со стихами,— уж очень они непоэтичны, пожалуй, даже прозаичны. Однако автор сказал, что они для него как чужая чужбинушка и подобных стихов он впредь писать не собирается. Потому-то мы и начнем сборник автора с книги стихов: пусть всякий знает, что таких автор уж больше не пишет! Мало теперь читают у нас стихов, потому-то мы, издатель, и почли за благо — дать специальный комментарий в прозе.
...О судьбе этих стихов мы разговаривали с автором особо, и он посоветовал их не брать. Вот что сказал автор:
«В свое время стихи были выдающиеся. Они печатались в газетах и журналах и производили нужные сдвиги в мозгах читателей. Сейчас стихи утратили свою силу. Сейчас они устарели. Их чаяния стали давно прошедшей действительностью. Они окутаны безмолвием. Теперь во мне кипят мужественные слова, пафос гигантского строительства наполняет мое сердце гордостью. Я вижу, как поднимаемся мы над всем миром, озаренные строительством социализма; как несломимая ленинская партия борется повсюду за рабочее дело, дело великого класса. Пришла пора мужественных, жестких, безжалостных слов. Они гремят во мне, подобно подземным ключам, но я не в силах выкрикнуть эти слова — мое горло не сможет вытерпеть их огня. Я учусь, переучиваю все сначала. Я учусь кричать».
Видите, какие настроения теперь у автора! Приняв напыщенность выражений за счет взволнованности автора, вспомним, как высказывался он года два назад. Берем «Универсальный журнал» и читаем:
«Когда я читаю какую-нибудь книгу и хочу ее оценить, спрашиваю себя: «Взял ли бы ты ее в далекий путь, шагая босиком, по размытой дороге, в далекий неведомый путь? Положил ли бы ты ее в торбу вместе с краюхой хлеба, горсточкой соли и луковицей? Достойна ли она там, в торбе пролежать весь путь, касаясь хлеба? А на привале, когда развяжешь торбу и поешь хлеба с луком, вольет ли она в тебя мужество, доставит ли радость, приятную боль мудрости, увлечет ли по-настоящему?..
Я сам хочу написать для кого-нибудь такую книжку, но знаю, что-то время еще где-то далеко раскачивает свой медный маятник, а жизнь подстерегает, чтобы смять мои розовые крылья и напечь из горькой полыни хлеба. Только тогда почувствую я в себе пустоту и, опустошенный, буду брать голыми руками боль и радость, мужество и упорство».
Мы, издатель, удовлетворены таким сопоставлением. Оно идет в счет автору. Если два года тому назад он мечтал положить кому-нибудь свою книгу в торбу с хлебом и луком, то теперь он хочет обрести такой голос, чтобы кричать слова, «гремящие, подобно подземным ключам». Доброе дело, скажем мы. А еще лучше то, что торба, в которую автор хочет класть свои книги, висит за плечами классового пролетарского читателя.
Пойдем далее. Всесторонне обдумав, мы решили, издатель, в первую книгу поместить несколько стихотворений, чтобы в дальнейшем напечатать их и среди прозы. А делаем мы это с целью показать, как те же стихи звучат в ином контексте.
О стихотворении «Колокол» автор просил отметить, что это первая его напечатанная работа. Получив в редакции газеты «Большевик» номер с этим стихотворением, автор себя, не помня, зашагал от Крещатика к Политехническому институту. Только у самого базара автор заметил, что идет посреди раскисшей от мокрого снега улицы, а в его австрийских ботинках хлюпает вода и за ним со свистом кто-то гонится.
Сборник новелл «Кровь земли». Блуждая летом 1926 года по одесскому порту, автор заметил у весьма нетрезвого матроса с иностранного грузового судна бутылку с такой надписью. Вина этого автор не пил, но, вполне ощутив терпкость и грацию напитка, автор, словно впервые потянул носом и почувствовал, как несказанно волнующе пахнет ветер, соленый ветер с моря. Мы, издатель, пили упомянутое вино. И, почувствовав уважение к вину, отнеслись к книге гораздо благосклоннее, чем она того заслуживала.
Не станем долго и много говорить о книге, вместо этого мы извинимся перед читателем за то, что потчуем его такими разными блюдами. В книге помещены ранние работы автора — после ученических упражнений. Впрочем, последние тоже можно заметить среди других вещей в книге. И хотя они и лучшего качества, но это не избавляет их от несовершенства.
Новелла «В ноябре» родилась у автора в результате его разговоров с А. Довженко. Этот славный парень, ходивший в то время в художниках, умел рассказывать пречудесные истории и был большой охотник на выдумки. Так вот, явился однажды Довженко домой (жил он вместе с нашим автором), явился задумчивый и встревоженный. Потягивая вечером «цимлянское», он рассказал нашему автору, М. Бажану и С. Мельнику о том, что не худо бы поднять на воздух Мироносицкую церковь. Друзья, цимлянское их разобрало, завели каждый свое. Но затея понравилась всем. Вот тогда наш автор и написал «В ноябре». А теперь, издатель, спустя четыре года, мы констатируем пустое место там, где стояла эта церковь. В будущем на ее развалинах закрасуется театр массового представления — тысячи на четыре зрителей. Мы ставим автору в счет его чуткость к теме о подобном предвидении. Невероятность разрушения церквей в 1926 году стала реальностью в 1930.
Новелла «История пепельницы» появилась в то время, когда автор еще увлекался поверхностной романтикой. Лобную кость Полуботькивны он видел у студента рабочего факультета, жившего в общежитии, в Покровском женском монастыре в Киеве. По тогдашнему вкусу автора пепельница была хороша.
«Байгород» автор написал в Одессе, когда воспоминания юности подступили клубком к его горлу. Нашему автору тогда казалось, что море выходит из берегов и во всю ширь течет по всему свету, переливаясь-перекатываясь через горизонт. Мы, издатель, отмечаем в «Байгороде» наплыв чувств, хаос жгучих желаний, славную смерть — такую, какую представляет себе юношеский разум. И мы сдерживаемся изо всех сил! чтобы не вздохнуть о прошедшей юности.
Далее мы печатаем доработанные автором книги «Мастер корабля» и «Четыре сабли». Отложим на потом дальнейший разбор каждой работы в отдельности и попытаемся поговорить о форме художественного слова вообще.
Мы совершенно уверены в том, что литература Советского Союза стоит идейно выше всех литератур на свете. Становясь литературой победоносного класса пролетариата, она тем самым разворачивает свои пламенеющие над всем миром идейные знамена. Многие из писателей нашего Союза, в частности и украинские, еще не совсем себе это усвоили. И чем скорее они это поймут, тем заметнее будет совершенствоваться искусство художественного оформления пролетарских идей среди красных писателей...
...Трудно сказать о результатах, но разве не ценны сами стремления и энергия — идти верным путем? Сквозь поражения и неудачи, сквозь борьбу и разочарование, насыщая произведения социально, условились идти этим путем. Мы... считаем, что основное — работа над словом, а не придумывание наперед теорий. Например, взяв два романа, о которых в дальнейшем поведем речь, мы удивляемся, почему они называются романами? У них весьма мало общего с этим известным литературным жанром. Мы хотим также протестовать против того, чтобы назвать их романтичными. Мы согласны с автором и квалифицируем их как экспрессионистские. К этому термину со временем мы еще вернемся, чтобы обосновать и защищать его, а теперь перейдем, наконец, к основным разделам наших комментариев.
Роман «Мастер корабля» родился, как и следовало, было ожидать, вдали от моря. Написан он тогда, когда автор, будучи нравом, смел и сердцем холоден, вдруг увидел, что молодость его не вечна. И вот, набравшись мужества, он сел встревоженный за стол и, умирая от угрызений совести, в продолжение семи месяцев написал книгу — легкую и жизнелюбивую. Таким образом, еще раз подтвердилась древняя мудрость — скажем мы, издатель,— горечь тоже оплодотворяет.
Раскрывая книгу, мы видим, что написана она добросовестно и серьезно: автор говорит только о том, что хорошо знает. За что и получил в награду — несколько слов, напечатанных в рабочей газете «Пролетарий» по адресу «Мастера корабля»:
«О постройке корабля (автор) пишет с таким знанием дела и так интересно, будто он только вчера еще стоял за верстаком...»
«...так же старательно и прочно следует строить жизнь»,— пишет рабочий транспортного цеха Краматорского завода. И носит с собой книгу даже на работу.
Как же относится к этому труду сам автор? берем вышеупомянутый «Универсальный журнал», читаем:
«Не люблю я его сейчас. Ему бы еще лежать да лежать на столе, но он — мой хлеб, я должен его писать и есть. Я съел его уже до последней крошки. А неумолимая рука снова согнула меня над столом. Я отлично знаю недостатки романа: он схематичен, шероховат, люди в нем красивы и искусственны, но следует сказать, что несколько месяцев я был с ним ближе, чем с женой, в нем живут мои мысли и энтузиазм...»
Это называется по-нашему вооружиться до зубов! Возьмем, к примеру, женщину, которая родила и вскормила парня-работника. А парень, вместо того чтобы быть ударником и беззаветным выполнителем пятилетнего плана развития народного хозяйства, вдруг оказался прогульщиком, летуном и пьяницей.
И вот в ожидании сурового суда товарищей, вдруг этот парень услыхал бы, что мать за него заступается: «Он-де и такой и сякой, но ведь... я родила его и знаю сама, какой он плохой». Что ответили бы матери судьи этого срывщика рабочей пятилетки? Да ничегошеньки. Сын стоит, сын и ответ держать будет, а материнская молитва только со дна моря поднимает. Летуна и лодыря она не спасет.
Потому-то и мы, издатель, полагаемся на собственные головы и не станем слушать автора. И с облегчением вздохнем: перед нами не летун, не прогульщик и не пьяница.
А не слушая автора, мы незаметно позабудем о нем,— ведь при обсуждении его труда он значит столько же, сколько и любой читатель. И работа встанет перед нами во весь рост. Предупреждаем — это не работа с готовым материалом: железом, сталью, деревом. У нас налицо показ изготовления самого материала. Перед нами словно домна стоит, когда из разномастных, разноплановых, разноплавких элементов течет по канавкам металл.
В романе нас пленяет море. Оно такое сильное и зовущее, такое красочное и переменчивое, что мы, издатель, несмотря на преклонный возраст, не можем читать о нем спокойно. Одно только море могло вдохновить написать такую книгу. Не станем распространяться о том, что автор в достаточной мере знаком с процессами киносъемки. Он говорит о них, как знаток, непосредственно погрязший в работе кино. Однако, по нашему мнению, главное в книге не море и не кино.
— Эх, читатели, в книге есть женщина, о которой вы думаете, и есть корабль!
Если кому-нибудь вздумается построить парусник с двумя мачтами, и он не знает, как за это взяться, каково для этого должно быть дерево, какие церемонии для этого необходимо проделать,— пусть прочитает нашу книгу. И если он даже не получит ответа на все вопросы, то все же не забудет поблагодарить нас и издателя, и простит те побасенки, которые мы рассказывали, потворствуя слегка издательским привычкам.
Формулой перехода комментариев к другому роману автора даем следующий отрывок из «Универсального журнала»:
«О своем новом труде, с которым живу и сплю, не скажу ничего. Зачем доставлять себе лишние тревоги и сомнения — и без того их полна голова,— когда жизнь прекрасна, а умение человека так беспомощно и ничтожно?»
Вот так автор анонсировал свой новый труд — книгу «Четыре сабли».
* * *
Издавая избранные произведения, автору хочется дать читателю все лучшее, что создано им за двадцать с лишним лет литературной деятельности. Вполне понятно, что с теперешними своими вкусами и мировоззрением автор написал бы некоторые публикуемые вещи иначе, а за кое-что, вероятно, и не брался бы. Однако читатели вправе знать творческий путь автора. К тому же произведения вышли в переводах на многие языки — народов СССР и иностранные,— вот почему было бы несправедливо по отношению к читателю не издать их в этом первом издании избранных произведений на украинском языке. В переводе на русский язык они вышли в Москве в хорошо оформленном, увесистом томе в 1936 году, отдельные книги выходили в Белоруссии, Армении, Азербайджане, в Чехословакии, Польше, Югославии, Австрии, Италии, Франции... Новеллы об Отечественной войне часто читались по радио, печатались и перепечатывались в фронтовых газетах,— автор тешит себя мыслью, что они сделали свое патриотическое дело. Роман «Мастер корабля» стал, пожалуй, спустя восемнадцать лет кое в чем старомодным, но пусть судит об этом сам читатель, автору же сейчас очень обидно, что он никогда не сможет написать такой дышащий ясностью и романтикой трактат о советском киноискусстве и о его первых влюбленных в море мастерах.
Роман «Всадники» — популярен, его, конечно, читали широкие народные круги, кинофильм «Всадники» видели миллионы зрителей. Автор очень гордится тем, что у него хранится экземпляр первого издания «Всадников», простреленный тремя пулями из немецкого автомата, книга найдена у убитого красноармейца Андрия Ткача, николаевского рабочего, на поле боя подле города Эйдткунена (в Восточной Пруссии). Автор надеется, что напишет в честь этого своего читателя достойную книгу.
А теперь, как говорилось в старину,— примите благосклонно.
* * *
Эти небольшие повести появились на свет нежданно для меня самого. Поглощенный работой большого масштаба, я не имел на них времени. Я вынашивал и обдумывал большой роман; зарывшись в кипы архивных документов, стенограмм, книг и отчетов подпольных организаций, я планировал сценарий большого фильма о подпольной борьбе против гитлеровцев на Украине, о народе и партии в борьбе против тогдашних захватчиков; переводил на украинский язык большой, в сорок пять листов, роман. За всеми этими делами нечего было, и мечтать о небольших повестях...
Однако они напомнили о себе сами. Собственно, напомнили не повести, а герои повестей, к сожалению пока еще не написанных, живые люди, полнокровные, радостные и счастливые люди-творцы, люди, имя которых звучит гордо. И я рад сознаться, что не колебался ни минуты: отбросив в сторону все, я засел за стол и в продолжение каких-нибудь четырех недель написал эти повести.
Кто же именно напомнил мне? Или это только риторический оборот, которым тешатся доверчивые души читателей? Ничего подобного! Вторая половина зимы в Киеве была нынче необычайная. В столицу Советской Украины изо дня в день, волна за волной, прибывали лучшие люди республики. Они ходили по городу, их портреты и речи ежедневно печатались в газетах, да что говорить — они запросто являлись на собрания литераторов, проникая к самим, так сказать, творческим верстакам! Как радостно было видеть этих людей! Какая гордость за советский народ, к которому имеешь честь принадлежать! Я любил их заочно, знал многих, следил за их геройскими подвигами. Но тут живые, живые герои будущих книг, стояли предо мною, их глаза встречались с моими, и на душе становилось легко и радостно. Они верили в своих литераторов, гордились ими, любили нас, а наши сердца летели к ним навстречу.
XVI съезд партии съезд комсомола, совещание передовиков сельского хозяйства республики, совещание секретарей райкомов партии и председателей райисполкомов, совещание свекловодов, хлопкоробов, механизаторов, животноводов, лесоводов и множество других совещаний. Киев, можно сказать, повидал за короткое время всех лучших людей республики.
Я чувствовал необходимость немедля написать хотя бы несколько их портретов. Кстати, нашим героям, таким благожелательным и добрым к литераторам, вероятно, надоело ждать, и они сами стали писать о себе, да так ярко, толково, талантливо, входя в литературу уверенным хозяйским шагом! Взять хотя бы Пашу Ангелину, Дубковецкого, Олексу Федорова... «Дерзайте! — говорили они профессиональным литераторам.— Народ вас поддержит. Покажите красоту человека, воспитанного коммунистической партией. Разом, дружно, коллективно. И дело пойдет. Ставьте в литературе рекорды, товарищи!»
Перво-наперво увлекся я историей одной степной коммуны и жизнью ее бессменного председателя. Впервые, кажется, я писал, не следя за композицией произведения, не заглядывая вперед, как будет развиваться действие, и формироваться характеры, писал, как писалось. И только сдерживал себя, чтобы не разогнаться на целую книгу. Это еще покажу в романе, говорил я себе, а сейчас нужно обрисовать черты живого человека, его друзей и товарищей, чтобы читатель собственными глазами увидел этих дорогих мне людей и сказал: «Это правда. Это он. Зовут ли его Микита Макарович, как у автора, или иначе,— но этому герою я верю и люблю его...»
А наша прекрасная молодежь? В тракторной ли бригаде, в шахте, или на заводе,— какое это гордое племя! Вспоминая пожелания читателей, которым понравился мой очерк, я сам удивился — как это мне не пришло раньше в голову, что наброску следует разрастись в повесть, а трактористу Бойченко осуществить свою мечту и продолжить свою литературную жизнь,— может быть, и он тронет требовательные сердца юных читателей.
Захотелось коснуться и международных событий. Ведь наш мирный народ трудится под вой бешеной англосаксонской пропаганды войны, держа порох сухим. Строит свою промышленность, развивает культуру, повышает плодородие земли, видоизменяет природу. Мы привыкли к тому, что все самое лучшее у нас — культура, люди. И это хорошая привычка. Достойная гордость за свой народ, за свою партию. Спокойная советская гордость. И уродам — космополитам, повторяющим американские враки и подлые поклепы,— не сбить нас с этого пути. Мне хотелось показать читателю кусочек этого капиталистического человеконенавистнического мира, мира рабовладельцев, работорговцев, бизнесменов и их холуев, взятых из гитлеровской своры на долларовое содержание,— украинско-немецко-американо-английских националистов. Я вспомнил рассказ о жизни одного лагеря для «перемещенных лиц», рассказ, который я слышал года три тому назад в Нюрнберге, и пополнил тем, что видел лично. Как ни противно касаться той жизни, но чтобы успешно бороться с врагом, нужно его знать. Дороги, по которым ходит человечество, приходится чистить от сора и отбросов, отравляющих воздух...
Предисловие мое несколько затянулось, и потому заканчиваю.
Широкие горизонты раскинулись перед нашим советским обществом. Создается великая литература коммунизма. И безмерно счастлив тот литератор, хоть один кирпич которого попадет в эту постройку.
* * *
Роман «Живая вода» закончен в январе 1947 года и напечатан в журнале «Днiпро» в апреле и мае того же года. В романе оказалось много недостатков и ошибок, и отдельным изданием он не вышел. В 1948— 1949 годах автор коренным образом переработал «Живую воду», учтя все замечания критиков, а также и собственный самокритический анализ.
Автор тешит себя надеждой, что теперь «Живая вода» будет принята как полезный труд, описывающий первый послевоенный год на нашей советской земле. Тем более что это первая проба подойти к важной теме, о которой в продолжение того же 1947 и дальнейших годов написано столько книг.
Ныне, спустя пять лет, кое-что в романе выглядит, вероятно, наивно, например немецкий танк, который заставляют превратиться в мирный трактор. Конечно, колхозное крестьянство Украины получает теперь ежегодно множество, тысячи тракторов от восстановленных заводов. Пять лет тому назад об этом только мечталось и жарким огнем пылали человеческие страсти на разграбленной войною советской земле.
В боях и труде поднялась над миром величественная фигура советского человека — в новой красе, в новой закалке: благодарные наши потомки, склонясь перед памятью своих дедов и отцов, скажут:
«Они победили в Великой Отечественной войне и принесли трудящемуся люду мир. Они защитили мир работой и вдохновением, ленинской наукой и героизмом, которому нет границ. Они построили коммунизм — солнечный и радостный. Бессмертны их имена, да будет вечно славиться эпоха, их вырастившая!»
* * *
«В начале Великой Отечественной войны я эвакуировался в Уфу.
Во время войны выступал в московских газетах с новеллами и публицистическими статьями. Новеллы эти, написанные в 1941—1943 годах вместе с пьесой «Сын династии», написанной в тот же период, вошли в сборник «Земля отцов», изданный в 1944 году. В эвакуации принимал участие в организации журнала «Украiнська лiтература», редактором которого я был с 1941 по 1946 год. Первый номер этого журнала вышел только благодаря упорству и настойчивости крайне немногочисленного коллектива редакции. К участию в журнале я привлекал молодежь, к которой всегда искренне тяготел.
Летом и осенью 1943 года я ездил на фронт под Харьков и Киев со специальными корреспондентскими заданиями и опубликовал ряд статей, объединенных позже под общим названием «Дорогами войны». В Киев возвратился вместе с освободившими столицу Украины советскими войсками.
В 1945—1946 годах я в качестве корреспондента от газеты «Правда Украины» шесть месяцев присутствовал на Нюрнбергском процессе. За это время написал много статей. А вернувшись в Киев, провел ряд бесед и лекций. Статьи составили целый раздел под названием «Письма из Нюрнберга». Материалы, собранные на процессе, пригодились и для романа «Живая вода» и для пьесы «Райский лагерь», написанной в 1953 году».
Ю. И. Яновский умер в Киеве 25 февраля 1954 года.
Популярные статьи сайта из раздела «Сны и магия»
.
Магия приворота
Приворот является магическим воздействием на человека помимо его воли. Принято различать два вида приворота – любовный и сексуальный. Чем же они отличаются между собой?
По данным статистики, наши соотечественницы ежегодно тратят баснословные суммы денег на экстрасенсов, гадалок. Воистину, вера в силу слова огромна. Но оправдана ли она?
Порча насылается на человека намеренно, при этом считается, что она действует на биоэнергетику жертвы. Наиболее уязвимыми являются дети, беременные и кормящие женщины.
Испокон веков люди пытались приворожить любимого человека и делали это с помощью магии. Существуют готовые рецепты приворотов, но надежнее обратиться к магу.
Достаточно ясные образы из сна производят неизгладимое впечатление на проснувшегося человека. Если через какое-то время события во сне воплощаются наяву, то люди убеждаются в том, что данный сон был вещим. Вещие сны отличаются от обычных тем, что они, за редким исключением, имеют прямое значение. Вещий сон всегда яркий, запоминающийся...
Существует стойкое убеждение, что сны про умерших людей не относятся к жанру ужасов, а, напротив, часто являются вещими снами. Так, например, стоит прислушиваться к словам покойников, потому что все они как правило являются прямыми и правдивыми, в отличие от иносказаний, которые произносят другие персонажи наших сновидений...
Если приснился какой-то плохой сон, то он запоминается почти всем и не выходит из головы длительное время. Часто человека пугает даже не столько само содержимое сновидения, а его последствия, ведь большинство из нас верит, что сны мы видим совсем не напрасно. Как выяснили ученые, плохой сон чаще всего снится человеку уже под самое утро...
Согласно Миллеру, сны, в которых снятся кошки – знак, предвещающий неудачу. Кроме случаев, когда кошку удается убить или прогнать. Если кошка нападает на сновидца, то это означает...
Как правило, змеи – это всегда что-то нехорошее, это предвестники будущих неприятностей. Если снятся змеи, которые активно шевелятся и извиваются, то говорят о том, что ...
Снятся деньги обычно к хлопотам, связанным с самыми разными сферами жизни людей. При этом надо обращать внимание, что за деньги снятся – медные, золотые или бумажные...
Сонник Миллера обещает, что если во сне паук плетет паутину, то в доме все будет спокойно и мирно, а если просто снятся пауки, то надо более внимательно отнестись к своей работе, и тогда...
При выборе имени для ребенка необходимо обращать внимание на сочетание выбранного имени и отчества. Предлагаем вам несколько практических советов и рекомендаций.
Хорошее сочетание имени и фамилии играет заметную роль для формирования комфортного существования и счастливой судьбы каждого из нас. Как же его добиться?
Еще недавно многие полагали, что брак по расчету - это архаический пережиток прошлого. Тем не менее, этот вид брака благополучно существует и в наши дни.
Очевидно, что уход за собой необходим любой девушке и женщине в любом возрасте. Но в чем он должен заключаться? С чего начать?
Представляем вам примерный список процедур по уходу за собой в домашних условиях, который вы можете взять за основу и переделать непосредственно под себя.
Та-а-а-к… Повеселилась вчера на дружеской вечеринке… а сегодня из зеркала смотрит на меня незнакомая тётя: убедительные круги под глазами, синева, а первые морщинки
просто кричат о моём биологическом возрасте всем окружающим. Выход один – маскироваться!
Нанесение косметических масок для кожи - одна из самых популярных и эффективных процедур, заметно улучшающая состояние кожных покровов и позволяющая насытить кожу лица необходимыми витаминами. Приготовление масок занимает буквально несколько минут!
Каждая женщина в состоянии выглядеть исключительно стильно, тратя на обновление своего гардероба вполне посильные суммы. И добиться этого совсем несложно – достаточно следовать нескольким простым правилам.
С давних времен и до наших дней люди верят в магическую силу камней, в то, что энергия камня сможет защитить от опасности, поможет человеку быть здоровым и счастливым.
Для выбора амулета не очень важно, соответствует ли минерал нужному знаку Зодиака его владельца. Тут дело совершенно в другом.
© Все права на статьи принадлежат авторам сайта, если не указано иное.
16 +