Я родился 18/30 сентября 1875 года в селе Преображенское, Тамбовской губернии и уезда, где отец мой, участник обороны Севастополя 1854—1855 годов, был учителем земской школы. Когда мне было пять лет, отец переехал в Тамбов, где ему дали должность в том же земстве. Читать научился я в четыре года и в пять лет знал уже наизусть много стихотворений Пушкина и Лермонтова и басен Крылова. В семь лет начал писать стихи. Писал их я много, стремясь к тому, чтобы они были образны и музыкальны, а темы для них были или то, что я воспринимал в окружающей меня природе, или исторические, так как в детстве я увлекался «Илиадой» в переводе Гнедича и «Одиссеей» в переводе Жуковского.
Книги для чтения я брал из библиотеки отца, большого любителя чтения. У него было два шкафа: в одном книги художников слова — классиков, в другом те книги, какие относились к Крымской войне. Эти книги казались мне тогда очень скучными, и их я не читал, совсем не подозревая, что мне придется читать их в шестьдесят лет, когда я задумал писать эпопею «Севастопольская страда».
Полагаю, что не лишним будет показать здесь, насколько удавались мне стихи в детстве и отрочестве.
Вот начало стихотворения «Соловей», написанного мною в восемь лет:
Пред вечерними лучами,
У зеркального ручья
Над малютками цветами
Льется песня соловья.
Льется трелью серебристой
И раскатами гремит
Над фиалкою душистой,
Над листочками ракит...
А вот стихотворение «Летописец», которое я написал, будучи одиннадцатилетним, в классе, как пересказ монолога Пимена из «Бориса Годунова». Пересказ этот нужно было, конечно, написать прозой, но мне вздумалось обратиться к стихам.
Вот что я написал тогда:
В обители тихой при свете лампады
Ведет свою летопись он.
Встают пред глазами седые громады
Забытых народом времен.
Прошла его молодость бурным потоком,
Кипящим, гремучим ключом,—
Он многое видел приметливым оком
И должен поведать о том.
Как старый бывалый и опытный воин,
В жестоких боях закален.
Он пишет, правдив, равнодушен, спокоен,
Ни злом, ни добром не смущен.
Лампада горит до минуты рассветной,
Светя на задумчивый лик,
Склонясь над своею работой заветной,
Сидит летописец-старик.
Совершенно неожиданно для меня стихи эти очень возмутили преподавателя русского языка. Хотя я был первым учеником в классе и получал от него только пятерки, он, прочитав мой пересказ, закричал в большом негодовании:
— Ты что это,— лучше Пушкина захотел написать, а? Пушкин писал белым стихом, а ты — в рифму? — И он швырнул мне тетрадь на парту, не поставив никакого балла. Это был первый мой критик, совершенно меня уничтоживший, так что я пришел к выводу, что мне надо бросить писать стихи. Всю следующую неделю я усердно писал, но уже не стихи, а повесть, которую принес на суд отцу. Отец, не дочитав до конца мою первую повесть, бросил ее в печку, сказав при этом:
— Ты думал, должно быть, что прозой писать легче, чем стихами? Нет, ты еще не дорос до прозы. Может быть, лет через десять дорастешь.
Помня эпизод в классе, я спросил горестно:
— Так что же, ни стихов, ни прозы мне не писать?
— Нет, отчего же, стихи пиши,— ответил отец.
И последующие годы, до поступления в Глуховский учительский институт, я написал много стихотворений, из которых часть, будучи уже учителем, издал под названием «Думы и грезы». В журнале «Русская мысль» (март 1902 г.) появился на эту книжку очень положительный (хотя и без подписи автора) отзыв, но тогда я уже печатался как прозаик.
Печататься начал я в 1898 году, и первыми печатными произведениями моими были: стихотворение в прозе «Полубог» и сказка «Коварный журавль». «Полубог» появился в одном иллюстрированном еженедельнике, а «Коварный журавль» — в приложении к детскому журналу «Родник». Эти приложения из отдельных книжечек и назывались «Читальня народной школы».
Любопытно, что краткий пересказ моей сказки встретился мне в «Круге чтения» Льва Толстого, только журавль в этом пересказе переименован в цаплю. В той же «Читальне народной школы» появились в 1899 году еще два моих рассказа для детей.
В 1900 году я уже осмелился послать свои рассказы в «Русскую мысль». Тогда редактором там числился,— конечно, номинально,— Чехов, но мне написал ответ В. Гольцев. Он и напечатал в своем журнале из трех присланных мною рассказов два: «Забыл» и «Тундра», а третий — «Врет судьба!» — передал без моего ведома в журнал «Русский вестник», где в 1-й книжке 1902 года этот рассказ и появился.
В 1902 году я, будучи учителем, в провинции, стал получать письма с просьбами присылать свои рассказы от журналов «Новый путь», «Вопросы жизни», «Журнал для всех», «Образование» и др. Я посылал рассказы в названные журналы, их там печатали, но сам я не видел ни одной редакции и не был знаком ни с одним писателем. Я не стремился услышать от кого-нибудь мнение о своих произведениях: так глубоко засело во мне багровое от возмущения лицо учителя русского языка в Тамбове, искаженное криком: «Ты что, выше Пушкина хочешь быть, а?»
Окончив учительский институт (педагогических тогда не было) первым по успехам с медалью, я был назначен учителем в Немировскую гимназию, Киевской губернии, но туда не поехал, а чтобы отбыть воинскую повинность, поступил вольноопределяющимся первого разряда (по образованию) в пехотный Костромской полк, который стоял в Батурине под Глуховом. Полк этот вскоре переехал в Житомир, где и пробыл целый год. Здесь мне пришлось держать экзамен по военным предметам: тактике, артиллерии и др. на чин прапорщика запаса. И только выйдя в запас, я стал учителем русского языка в городе Каменец-Подольске, но мое вполне добровольное и на первый взгляд как бы даже неожиданное решение соприкоснуться с военным бытом имело для меня большие последствия. Правда, как учитель, я не подлежал призыву в полк, а только в ополчение, в котором срок службы был шестинедельным, но благодаря этому своему шагу я впоследствии призывался, как прапорщик запаса, в действующую армию во время русско-японской войны и в первый год первой мировой войны, что дало мне возможность написать роман «Поручик Бабаев», повести «Пристав Дерябин», «Батенька», «Медвежонок», эпопеи «Севастопольская страда» и «Преображение России», а это больше половины всего мною написанного.
Производственный материал для писателя — человек, и чем больше видит и наблюдает людей писатель, тем лучше, поэтому сам я очень часто менял и окружающую обстановку и пейзаж. Глуховский учительский институт был в Киевском учебном округе. Прослужив в Каменец-Подольске полтора года, я перевелся в Харьковский учебный округ в город Купянск на должность учителя истории и географии. Отсюда перевелся на должность учителя естествознания (зоологии, ботаники, минералогии, анатомии и физиологии человеческого тела) в Московский учебный округ. Потом на должность учителя физики перевелся в Одесский учебный округ в город Павлоград Екатеринославской губернии. Через год снова, попал в Московский округ в город Павловский Посад, где преподавал математику. Кстати сказать, здесь я написал рассказы «Погост» и «Счастье». «Погост» был напечатан в «Образовании», а «Счастье», под первоначальным названием «Умру я скоро»,— в «Русской мысли» (между прочим, из Павловского Посада я несколько раз приезжал в Москву, но в «Русской мысли» не был).
Из Павловского Посада я перевелся в Рижский учебный округ в город Тальсен (ныне Талсы) на должность учителя истории и географии. Но здесь пробыл только полгода и снова попал в Одесский округ, на прежнее место в Павлоград, откуда в конце 1905 года вышел, наконец, в отставку в чине коллежского асессора (равного майору). Однако и тогда, став свободным, я все-таки поехал не туда, где меня печатали, а в Крым, в Алушту, где купил у одного татарина участок земли в трех километрах от города по Ялтинскому шоссе и начал строить свою писательскую мастерскую, в которой живу вот уже пятьдесят три года.
В двадцать восьмом томе собрания сочинений А. М. Горького, в письме его к Е. П. Пешковой, есть, будто я был в Петербурге в 1904 году на представлении его пьесы и сидел в одной ложе с Мережковским. Это кто-то подшутил над А. М., указав ему как на меня, на кого-то другого. Факт таков, что я, ставший уже «известным» писателем, ни разу не ездил в столицу знакомиться с другими писателями.
Я начал помнить себя с трехлетнего возраста и до сего времени помню не только то, о чем мне говорили, но и то, как говорили. «Как» — то есть, какими именно словами и с какими интонациями. Я вывел в своих произведениях тысячи людей, стремясь к тому, чтобы каждое лицо у меня говорило своим, только ему одному свойственным языком. Тех, кто пожелал бы понять, что это такое, я отослал бы, прежде всего к своей поэме в прозе «Движения», в которой движется, то есть действует и говорит Антон Антонович, австрийский поляк, поселившийся на Украине. Язык, на котором он говорит, требует усиленного к себе внимания читателя. Однако писатель-орловец Леонид Андреев говорил мне, что, когда он прочитал первые главы «Движений», печатавшиеся в журнале «Современный мир», он целый день сидел у себя в Финляндии за телефоном и вызывал в Петербурге писателей, художников, артистов, задавая им один и тот же вопрос: «Читали «Движения» Сергеева-Ценского?»
Откуда же у меня такое богатство живой динамической человеческой речи? Причина этого — моя память. Мне часто приходилось ездить для наблюдений в вагоне третьего класса, где любят поговорить по душам, и я только сидел и слушал, никогда ничего не записывал. Только устраиваясь потом на отдых где-нибудь в гостинице, я записывал слышанное по памяти, и то не все. Многие детали выталкивала память, когда я начинал писать повесть или рассказ, а многое я присочинял в духе говорящего.
У меня были смолоду и удержались до сих пор свои особенности письма, продиктованные мне живописью, которой я занимался в молодости. И это касалось как красочных тонов и полутонов, так и очертаний предметов. Несколько лет печатаясь в лучших столичных ежемесячниках, я так и не знал, замечает ли кто-нибудь хотя бы из писателей особенности моего стиля. Но однажды в октябре 1906 года я спустился со своей горы в Алушту, как вдруг там меня остановил знакомый татарин с письмом в руке: «Тебе письмо!»
Я посмотрел на конверт, почерк незнакомый, но письмо было мне, я вскрыл конверт и прочитал:
«Многоуважаемый Сергей Николаевич!
Я и моя жена в настоящее время в Алуште. Очень хотим с Вами познакомиться. Где это можно сделать, у Вас, у нас или в другом месте? Мы остановились на даче Юрковской.
Хотя Куприн был благодаря жене своей хозяином журнала «Современный мир», где я больше всего тогда печатался, я все-таки сказал татарину:
— Письмо это моему дяде, а он уже уехал, так и скажи тому, кто тебя послал.
— Скажи сам — вон кто писал,— ответил татарин и кивнул в сторону. Я повернулся и увидел подходившего Куприна, которого узнал по портретам.
Куприн в этот свой приезд в Алушту убедил меня, что мне надо непременно приехать в Петербург, чтобы издать там свои книги, так как у меня будто бы, по его подсчету, набралось уже на три тома рассказов и повестей. Кстати, он сказал мне тогда, что у меня есть уже и «политическое имя», так как журнал «Вопросы жизни» за мой рассказ «Батенька» (между прочим, понравившийся Льву Толстому и переизданный им в издательстве «Посредник») получил первое предупреждение, за поэму «Молчальники» — второе, а за повесть «Сад» журнал был закрыт совсем.
Я никогда прежде даже и не думал о возможности издать свои книги, но после визита Куприна приехал в начале ноября в Петербург. И вот тут-то, в этот свой приезд, я впервые увидал, что меня ценят не только Куприн, но и другие писатели — даже и находившиеся в зените своей славы...
Новые приемы письма, которые я вводил, критики того времени не замедлили окрестить «неореализмом». Сам же я называю свои повести «Лесная топь», «Печаль полей», «Движения», «Медвежонок» и др., печатавшиеся в альманахах издательства «Шиповник» и других изданиях с 1907 по 1914 год, «поэмами в прозе», как и роман «Валя» — первую часть огромной эпопеи «Преображение России».
В 1912 году, как и в следующем 1913, появились во всех толстых журналах большие статьи, посвященные моей деятельности. Из них наиболее обстоятельной была статья «Творческий путь Сергеева-Ценского», принадлежащая известному тогда критику А. Горнфельду и напечатанная в декабрьской книге «Русского богатства» за 1913 год.
А в 1914 году «Правда» писала: «Сергеев-Ценский идет к реализму: бодрым, оптимистическим настроением пронизаны все его последние произведения».
В 1914 году, летом, началась, как известно, первая мировая война, и я, как прапорщик запаса в отставке, был взят в ополчение, причем служба моя проходила в Севастополе. (Наблюдения того времени легли в основу моего романа «Зауряд-полк».) В августе 1915 года я был освобожден от службы (как и Куприн) и жил у себя в Алуште, где встретил обе революции 1917 года.
С 1916 года началась моя переписка с А. М. Горьким, напечатанная в третьем томе десятитомного собрания моих сочинений, изданного Гослитиздатом в 1955—1956 годах (стр. 565—626).
Когда Крымское издательство вздумало издать альманах, я дал туда большую повесть «Чудо». Там же, в Крымиздате, был издан и роман «Преображение» (впоследствии переименованный в «Валю»). Выпущенный на серой бумаге, со множеством опечаток, роман этот я послал А. М. Горькому и совершенно неожиданно для себя получил его письмо, опубликованное мною в статье «Моя переписка и знакомство с Горьким». Это письмо Алексея Максимовича очень подняло мой упавший было под влиянием материальных невзгод дух, и я стал писать много (роман «Обреченные на гибель», повести «Жестокость», «В грозу», романы о Лермонтове, Пушкине, Гоголе) и печататься в московском журнале «Новый мир». В 1928 году ко мне из Москвы приехал Горький.
Свою первую встречу с Алексеем Максимовичем я описал в упомянутой выше статье. После его приезда я в следующем году побывал в Москве, а года через два получил даже там квартиру в доме Герцена на Тверском бульваре.
В 1934 году, после поездки в Днепропетровск на коксохимический завод, я написал роман из цикла «Преображение России» — «Искать, всегда искать!». В том же году был напечатан еще роман из этого цикла — «Зауряд-полк», а в 1935 году роман «Массы, машины, стихии».
В 1937 году, после долгих мытарств, в журнале «Октябрь» начала печататься «Севастопольская страда», за которую в 1941 году я получил Сталинскую премию 1-й степени. Но в том же году началась вторая мировая война, и я эвакуировался из Крыма в Москву, а затем, в октябре,— в город Куйбышев, где участвовал как публицист в семнадцати изданиях и где писал рассказы на военные темы. Один из этих рассказов — «Хитрая девчонка», после напечатают его в «Правде», был издан миллионным тиражом и приобрел большую популярность. Во время войны я продолжал также писать в Куйбышеве, а потом в Алма-Ате романы, относящиеся к эпопее «Преображение России». Таким образом, к ранее написанным романам: «Валя», «Обреченные на гибель», «Зауряд-полк», «Массы, машины, стихии» («Лютая зима») и «Искать, всегда искать!» — прибавилось еще четыре: «Пушки выдвигают», «Пушки заговорили», «Бурная весна» и «Горячее лето». Эта большая работа моя во время войны не осталась незамеченной. От Академии наук СССР я получил ученую степень доктора филологических наук, и в сентябре 1943 года был избран действительным членом Академии наук СССР.
В послевоенные годы, живя в Крыму, я включил еще в эпопею «Преображение России» роман «Утренний взрыв» и роман «Преображение человека», состоящий из двух частей: «Наклонная Елена» (была написана в 1913 году) и «Суд» (это написано в 1954 году), а также повесть «Пристав Дерябин», для чего старый свой рассказ 1910 года увеличил вдвое, что было сделано в 1956 году. Кроме работы над эпопеей «Преображение России», в послевоенный период я написал несколько тысяч стихотворений и басен.
Мои произведения начали издаваться на иностранных языках с 1903 года в Европе, потом в Америке. Первый роман эпопеи «Преображение России» («Валя») был издан на языках: французском, венгерском, английском (в Нью-Йорке) с предисловием М. Горького. Роман «Брусиловский прорыв» был напечатан на английском языке в Лондоне, а эпопея «Севастопольская страда» выдержала четырнадцать изданий,, печаталась на немецком, польском, венгерском, чешском, румынском языках, а также на языках братских республик: эстонском, латышском, литовском и др.
30 сентября 1955 года было отмечено мое 80-летие, и я был награжден орденом Ленина, а Гослитиздат выпустил десять томов избранных моих произведений.
В настоящее время, хотя здоровье мое очень пошатнулось, я занят работой над последними романами из «Преображения России» — моей коронной вещи, которой я посвятил несколько десятков лет.
С. Н. Сергеев-Ценский умер в Алуште 3 декабря 1958 года.
* * *
Вся жизнь С. Н. Сергеева-Ценского была подвигом служения родной литературе. Всегда — ив молодые годы, и в последних своих обращениях к начинающим писателям — он говорил о любви к художественному слову, о необходимости для писателя постоянного напряженного творческого труда, о его обязанности перед народом выращивать и развивать свой талант.
Художник большой творческой силы, Сергеев-Ценский был в то же время великим неутомимым тружеником. Ни на один день не прекращал он работы над своими произведениями и, тяжело больной, буквально до последнего вздоха не оставлял пера. За десять дней до смерти Сергея Николаевича, 23 ноября 1958 года, была опубликована его статья «Жизнь писателя должна быть подвигом» — его пожелание Первому учредительному съезду российских писателей.
Жизнь писателя должна быть подвигом
Когда я гляжу на снежные шапки Крымских гор, то мне видится вся наша обетованная прекрасная родина, дороже и роднее которой для нас нет ничего на свете. Так же, как эти горные вершины, возвышаешься ты, наша мать Россия, над материками и континентами!
Ныне, когда столько спорят о приемах художественного творчества, об особенностях советской российской литературы, то мне думается, что наше национальное богатство — это родная русская речь, которая звучит на огромных пространствах, от океана до океана. От колыбели через всю жизнь проносим мы певучее, сверкающее самоцветами русское слово. Разве могут стереться и устареть слова, написанные нашими классиками... Ведь эти слова изваяны из мрамора, отлиты из бронзы. Они — навеки!
Когда у меня спрашивают, какое изречение я больше всего люблю, то мне вспоминаются слова Гоголя, которые я прочитал еще в прошлом веке, в юности:
«Сердцеведением и мудрым познаньем жизни отзовется слово британца; легким щеголем блеснет и разлетится недолговечное слово француза; затейливо придумает свое, не всякому доступное умно-худощавое слово немец; но нет слова, которое было бы так замашисто, бойко, так вырвалось бы из-под самого сердца, так бы кипело и живо трепетало, как метко сказанное русское слово».
Русское слово! Как радостно бывает на душе, когда в книгах находишь у наших писателей замашистое, кипящее и животрепещущее русское слово. У кого из наших современников мы его чаще всего встречаем? Я думаю, что со мною согласятся миллионы читателей, когда я назову дорогое всем нам имя Михаила Шолохова! В его произведениях мы видим алмазные россыпи русской речи. Не в словарях отысканное, не из запыленных фолиантов утащенное, а взятое писателем у самого хозяина языка — у народа,— вот какое это слово!
С молоком матери впитал писатель приемы народного творчества и перенес их в русскую художественную речь. Поэтому так и поражают они своей смелостью и художественной силой.
Мне думается, что творческий путь Михаила Шолохова, его каждодневное общение со своими героями, слитость воедино с жизнью народной во всех ее проявлениях — вот единственный правильный путь для настоящего народного писателя. Это путь всех наших русских классиков — и Пушкина, и Гоголя, и Лермонтова, и Салтыкова-Щедрина, и Некрасова, и Чехова...
Я не могу не вспомнить, как создавал Новиков-Прибой свою знаменитую «Цусиму». Я не верю, что такая великолепная книга могла быть написана сторонним свидетелем, а не участником событий. Только человек, всей душой переживший трагедию Цусимы, мог создать книгу, которая останется надолго в нашей литературе, если не навсегда. И поэтому, когда молодые люди спрашивают меня, как стать писателем, я отвечаю:
— Идите в жизнь, слушайте народную речь и постарайтесь запечатлеть ее в своих книгах! Бели вам удастся это сделать, то вы станете художниками, проникающими в душу народную. А это единственное, ради чего стоит посвятить свою жизнь литературному труду.
И слово вещее мы ценим,
И слово русское мы чтим,
И силе слова не изменим,
И святотатцев заклеймим:
Тех, кто стереть, готовы грани
Всех слов родного языка,
Всех самоцветов, цветотканей,
До нас дошедших сквозь века;
Кто смотрит взглядом полусонным.
Забившись зябко в свой шалаш.
Кто пишет языком суконным
И выдает его за наш.
Ведь это гений наш народный
Сверкал под гнетом тяжких туч—
Язык правдивый и свободный,
И величав он, и могуч.
К нам перешел он по наследью,
Для нас дороже он всего,
Мы заменять чужою медью
Не смеем золото его.
Как стража драгоценной чаши,
Должны мы дар веков сберечь
И новым блеском жизни нашей
Обогатить родную речь!
Огорчительным представляется мне, что в последнее время появляется у нас много книг, написанных как бы на родном языке, но на самом деле напоминающих дурные кальки с иноземной речи. Кому нужны эти жалкие подделки под русскую литературу? Разве они могут научить молодежь языку наших дедов и прадедов, который они пронесли через многие столетия пылающим, как факел.
С балкона моего дома я часто любуюсь полетом горного орла, устремляющего свой путь прямо к солнцу. У нас в Крыму говорят, что глядеть прямо на солнце могут только орлы. Я думаю, что писатель своим мысленным взором всегда должен видеть свое солнце. Это солнце каждого из нас — родина, Советская Россия!
Столетиями мечтали русские писатели о счастье своего народа, о счастье своей Руси. Вспомним подвиги Радищева, декабристов, Герцена, Белинского, Чернышевского... Вспомним жизненный путь Максима Горького, прошедшего самые суровые «университеты». Я думаю, что жизнь писателя всегда должна быть подвигом. Этот подвиг не только в труде, но и в гражданском мужестве писателя. Судьба писателя неотделима от судьбы народной. И как счастливы мы, русские писатели, что нам доводится жить и творить во время, озаренное светом коммунистических гуманнейших идей. Никогда еще наша родина не была так сильна, прекрасна, величава, как ныне. Никогда еще не представала она перед миром в такой животворной и лучезарной красоте.
В годы моей юности жюль-верновский полет из пушки на Луну представлялся беспочвенной фантазией. Думали, что это в какой-то мере удастся осуществить через несколько тысячелетий. И сейчас, когда над старыми Крымскими горами, в бездонно-синем южном небе прочерчивает свою огненную орбиту искусственный спутник Земли, то мне от всей души хочется сказать:
— Слава советскому человеку, указавшему путь всему миру к Солнцу!
Мне хочется высказать несколько пожеланий Первому учредительному съезду писателей России. Прежде всего, я считаю, что создание Союза писателей России — шаг важный и нужный. Но мне хочется напомнить одну простую истину — писатель должен писать. Работать надо всегда, каждый день, работать в поте лица своего, как работает весь наш народ — строитель, воин, ученый.
Будет очень правильно, если мы по-настоящему, не ради шумихи и казенных, как теперь называют, мероприятий станем любовно растить литературную молодежь. Отец видит свою надежду, свое будущее в сыне. Так и мы, старые писатели, видим свою будущность, будущность нашей русской литературы в молодых литературных силах. Я думаю, что молодых литературных сил у нас уж не так мало. Я не беру в счет курортных юношей, которые, написав два-три стихотворения, срывают несколько аплодисментов у доверчивой публики. Нет, не эти юноши определяют творческое лицо литературной молодежи. Я прежде всего говорю о тех, кто скромно и тихо, но прочно, накрепко входит в литературу, которую считает делом своей жизни.
В предисловии к одной из моих книг Алексей Максимович Горький писал, что художник должен всегда искать наилучшей, совершеннейшей формы выражения своих эмоций, образов, мыслей. Я считаю, что этот взгляд нашего старшего современника не утратил и никогда не утратит своего значения. Нашим лозунгом должно быть:
— Искать, всегда искать!
Узнав о тяжелой болезни Сергея Николаевича, Михаил Шолохов был очень встревожен. Он высоко ценил творчество старейшего писателя и писал ему об одном из последних его произведений — повести «Утренний взрыв»: «Дивлюсь и благодарно склоняю голову перед вашим могучим нестареющим русским талантом. Ваш Шолохов». (Телеграмма от 29 марта 1955 года.)
С горячим интересом прочитал Шолохов и статью «Жизнь писателя должна быть подвигом», ему были близки и дороги мысли Сергеева-Ценского о языке родной литературы: «Именно замашистое русское слово, такое оно и у Сергеева-Ценского. Богатырь нашей русской литературы» («В Вешенской», газета «Литература и жизнь», 5 декабря 1958 года).
Популярные статьи сайта из раздела «Сны и магия»
.
Магия приворота
Приворот является магическим воздействием на человека помимо его воли. Принято различать два вида приворота – любовный и сексуальный. Чем же они отличаются между собой?
По данным статистики, наши соотечественницы ежегодно тратят баснословные суммы денег на экстрасенсов, гадалок. Воистину, вера в силу слова огромна. Но оправдана ли она?
Порча насылается на человека намеренно, при этом считается, что она действует на биоэнергетику жертвы. Наиболее уязвимыми являются дети, беременные и кормящие женщины.
Испокон веков люди пытались приворожить любимого человека и делали это с помощью магии. Существуют готовые рецепты приворотов, но надежнее обратиться к магу.
Достаточно ясные образы из сна производят неизгладимое впечатление на проснувшегося человека. Если через какое-то время события во сне воплощаются наяву, то люди убеждаются в том, что данный сон был вещим. Вещие сны отличаются от обычных тем, что они, за редким исключением, имеют прямое значение. Вещий сон всегда яркий, запоминающийся...
Существует стойкое убеждение, что сны про умерших людей не относятся к жанру ужасов, а, напротив, часто являются вещими снами. Так, например, стоит прислушиваться к словам покойников, потому что все они как правило являются прямыми и правдивыми, в отличие от иносказаний, которые произносят другие персонажи наших сновидений...
Если приснился какой-то плохой сон, то он запоминается почти всем и не выходит из головы длительное время. Часто человека пугает даже не столько само содержимое сновидения, а его последствия, ведь большинство из нас верит, что сны мы видим совсем не напрасно. Как выяснили ученые, плохой сон чаще всего снится человеку уже под самое утро...
Согласно Миллеру, сны, в которых снятся кошки – знак, предвещающий неудачу. Кроме случаев, когда кошку удается убить или прогнать. Если кошка нападает на сновидца, то это означает...
Как правило, змеи – это всегда что-то нехорошее, это предвестники будущих неприятностей. Если снятся змеи, которые активно шевелятся и извиваются, то говорят о том, что ...
Снятся деньги обычно к хлопотам, связанным с самыми разными сферами жизни людей. При этом надо обращать внимание, что за деньги снятся – медные, золотые или бумажные...
Сонник Миллера обещает, что если во сне паук плетет паутину, то в доме все будет спокойно и мирно, а если просто снятся пауки, то надо более внимательно отнестись к своей работе, и тогда...
При выборе имени для ребенка необходимо обращать внимание на сочетание выбранного имени и отчества. Предлагаем вам несколько практических советов и рекомендаций.
Хорошее сочетание имени и фамилии играет заметную роль для формирования комфортного существования и счастливой судьбы каждого из нас. Как же его добиться?
Еще недавно многие полагали, что брак по расчету - это архаический пережиток прошлого. Тем не менее, этот вид брака благополучно существует и в наши дни.
Очевидно, что уход за собой необходим любой девушке и женщине в любом возрасте. Но в чем он должен заключаться? С чего начать?
Представляем вам примерный список процедур по уходу за собой в домашних условиях, который вы можете взять за основу и переделать непосредственно под себя.
Та-а-а-к… Повеселилась вчера на дружеской вечеринке… а сегодня из зеркала смотрит на меня незнакомая тётя: убедительные круги под глазами, синева, а первые морщинки
просто кричат о моём биологическом возрасте всем окружающим. Выход один – маскироваться!
Нанесение косметических масок для кожи - одна из самых популярных и эффективных процедур, заметно улучшающая состояние кожных покровов и позволяющая насытить кожу лица необходимыми витаминами. Приготовление масок занимает буквально несколько минут!
Каждая женщина в состоянии выглядеть исключительно стильно, тратя на обновление своего гардероба вполне посильные суммы. И добиться этого совсем несложно – достаточно следовать нескольким простым правилам.
С давних времен и до наших дней люди верят в магическую силу камней, в то, что энергия камня сможет защитить от опасности, поможет человеку быть здоровым и счастливым.
Для выбора амулета не очень важно, соответствует ли минерал нужному знаку Зодиака его владельца. Тут дело совершенно в другом.
© Все права на статьи принадлежат авторам сайта, если не указано иное.
16 +