С каждым днем мне все чаще и чаще хочется крикнуть:
«Стой, время, остановись!» Не делаю я этого только потому, что все равно из этого ничего не выйдет. А жалко! Хотя бы разик еще побегать босиком по холодной росе, затем сесть под стенку, натянуть рубашонку на голые коленки и греться в ласковых лучах утреннего солнца. А настанет ночь — глядеть не наглядеться на полную луну, на бархатное небо, усеянное звездами. Попробуйте их увидеть при свете фонарей! Какие-то медные пуговки, а не звезды.
Еще с детства ничего я так не любил, как летние ночи. Только наставали теплые дни, мы с меньшим братом переходили спать в сарай на подмостки. В стенке светилась дырочка, в которую видно было немного улицы, хату напротив и за ней темную стену высоких дубов. Там была левада Боровика.
В этой леваде мы знали каждое деревцо, каждый кустик, потому, что бегали там целые дни, а вот ночью она казалась нам таинственной и загадочной. Даже и подумать было страшно, чтобы туда пойти. Загадочным становился и наш кривой переулок, похожий на зеленую пещеру. И еще более загадочным был каждый шорох за стенкой сарая. Мы по очереди припадали к дырочке и замирали: над левадой катилась, как фарфоровое захватанное блюдо, круглая луна, у плетня лежала черная-пречерная тень, а по лысой дороге как будто светились червонцы.
Наша хата стояла на окраине провинциального городка. Дальше расстилалось поле. Во ржи кричали перепела, в саду голосисто заливались соловьи, а в каждом углу, точно журчала вода, трещали тысячи сверчков.
Мы до боли в глазах смотрели в дырочку: вот из тени вынырнула собака, улицу перебежала кошка, и нам кажется, что и кошка и собака какие-то особенные: давно уже все спят, а они еще бегают. Но вот в конце переулка слышатся шаги. Вероятно, идут девчата с парубками. Нам очень хочется услышать, о чем они разговаривают между собой, и мы вслушиваемся, затаив дыхание, но они начинают уже петь:
Ой, гаю, мiй гаю, густий, не прогляну...
Обогнув наш сад, девчата с парубками идут на шлях, откуда тоже слышится песня. Поют и на Болюбашевке, и на Гонтовом яру.
Ночь звенит, как натянутая струна, и мы, убаюканные песнями и соловьиными трелями, гудением майских жуков и тихим шелестом трав, засыпаем. Уж сквозь дрему я думаю: «Если бы все это описать!»
Утром рано отец приходит в сарай мастерить колеса и будит нас. Солнце смотрит уже через крышу хаты. Мы садимся под теплую стенку сарая, натягиваем посконные рубашонки на голые коленки и греемся.
В тринадцать лет я окончил двухклассную приходскую школу. Отцу хотелось, чтобы из троих его сыновей хотя бы один получил образование, и пообещал на осень отдать меня в Валковское высшее начальное училище, окончив которое можно было и в гимназию попасть. Но в училище надо было сдавать экзамены, а я за лето перезабыл все, чему учили меня четыре года. Не разучился только читать, и то благодаря тому, что мне полюбились «Вечера на хуторе близ Диканьки». Я читал и перечитывал эти волшебные сказки, но на экзамене надо было еще решать и задачки на дроби.
Долго я складывал их, отнимал и снова прибавлял и с тоской смотрел на товарищей, которые уже сдавали учителю свои тетради. Если бы о Сорочинской ярмарке, я бы рассказал.
Оказывается, дроби донимали не только меня: один бригадир в колхозе жаловался мне, что он «все науки уже превзошел, только дробь заедает». Я ему искренне посочувствовал, меня тоже на экзамене когда-то «заела дробь».
Домой возвратился я темнее ночи. Отец укоризненно покивал головой и, тяжело вздохнув, сказал: «Хотел хотя бы тебя вывести в люди, а теперь остается и тебе браться за колеса». Но худой, как щепка, легче топора, я еще не годился отцу в помощники, а чтобы не есть даром хлеб, поступил рассыльным в канцелярию Валковского общества трезвости.
Может быть потому, что я был еще малышом, никакого жалованья мне не платили. Пускали только бесплатно на спектакли, если таковые сличались в Народном доме, принадлежавшем обществу. Через несколько месяцев моей службы, побывав на спектакле только один раз, я перешел на службу к агенту земского страхования, где мне платили уже по три рубля в месяц. Когда страховой участок перевели из Валок в деревню Новая Водолага, я тоже переехал туда, впервые оставив родной дом, а с ним и мостки в сарае. Но не прошло и года, как страховой участок упразднили совсем, и я поехал искать службы в город Харьков.
Был тысяча девятьсот шестой год. В грязном, но оживленном Харькове люди жили еще под впечатлением манифеста «17 октября» и на Университет все еще смотрели как на цитадель революции. Студенты все еще носили красные рубахи, длинные волосы и пели: «Сбейте оковы, дайте мне волю, я научу вас свободу любить...» Мелкие служащие и приказчики, пугливо оглядываясь, тихонько подпевали им, но с каждым днем все выразительнее становилась реакция. В зале Дворянского собрания все чаще устраивались сборища монархического «Союза русского народа», все громче раздавались призывы громить евреев и избивать студентов, мечтающих о свободе. Дешевенький журнальчик «Жало» печатал все более грязные сплетни, монархическая газета «Южный край» обливала помоями либеральную газету «Утро», в Народном доме на Старо-Московской улице, где еще недавно происходили митинги рабочих, играли уже «Сватанье на Гончаровке». И как ни удивительно, благородное слово «патриот» обратилось в ругательство. Студенты постепенно сбрасывали красные рубашки, а мелкие служащие и приказчики еще глубже втягивали голову в плечи.
Я жил на квартире вместе с учеником реального училища. У него было много книг, которые я тоже читал, но в свой круг реалисты меня не принимали. Они ведь будущие инженеры, а я что? Только помощник бухгалтера института благородных девиц. Это задевало мое самолюбие, и я начал готовиться на аттестат зрелости. Днем работал на службе, а вечером посещал общеобразовательные курсы. Но так как на них преподавали преимущественно политические ссыльные, поднадзорные, полиция вскоре курсы эти разогнала.
Мне уже шел двадцатый. Мечты об университете не сбылись, и я поступил в Полтавское землемерное училище. Когда я сшил уже себе форму с «золотыми погонами», даже сфотографировался в ней, меня вызвал инспектор училища и объявил, что свидетельство о политической благонадежности, которое должны были прислать из канцелярии харьковского губернатора, все еще не получено, поэтому я не имею права больше посещать училище.
Я посылал губернатору телеграмму за телеграммой, но все безрезультатно. Наконец поехал в Харьков сам, в надежде убедить чиновников, что найденные у меня во время обыска в тысяча девятьсот восьмом году брошюры — «Пауки и мухи» Вильгельма Либкнехта и «В чем моя вера» Льва Толстого (кстати, напечатанная с разрешения цензуры) — приобрел я на базаре у букиниста, что так и было, а один экземпляр прокламации Союза революционной молодежи нашел, мол, на улице. Чиновники, слушая мои увертки, только улыбались, ведь им было известно, что прокламации распространял мой соквартирант, уже отправленный за это в ссылку, и если прокламаций не оказалось больше, так только потому, что мы, напуганные обысками в городе, почистили свои ящики. А за один экземпляр не должны были преследовать. Казалось, что свидетельства о политической благонадежности мне не получить, так говорили и чиновники, но я упорно продолжал обивать пороги губернаторской канцелярии. Наконец разозленный мной губернатор потребовал подать ему мое «дело». Под обложкой папки лежало пять нераспечатанных на имя губернатора телеграмм с оплаченным ответом. Это заставило покраснеть даже сердитого губернатора, и, может быть, благодаря этому я возвратился в Полтаву уже полноправным учеником землемерки.
Под гром канонады
Война с немцами разразилась в тот год, когда я заканчивал землемерное училище. Мой образовательный ценз давал право на поступление в военную школу, и я в 1916 году закончил пятый ускоренный выпуск Одесского артиллерийского училища в чине прапорщика артиллерии.
Целый год мы формировали батарею в Царском Селе. В начале марта моего товарища назначили в караул в Александровский дворец. Подходит к нему низенький, щупленький Николай Второй и спрашивает:
— Что это у вас, господин прапорщик, на груди?
— Красный бант, господин подполковник,— отвечает мой товарищ, выпятив грудь.
— Зачем? — хлопает голубыми глазками Николай Второй.
— Революция, господин подполковник!
Николай Второй, как от сквозняка, ежится, втягивает голову в острые плечи и направляется в парк.
— Туда нельзя,— говорит прапорщик.
— Почему же туда нельзя?
— Потому, что вы, господин Романов, арестованы. Можно ходить только по двору.
Свергнутый царь, самодержец всея Руси Николай Второй еще больше ежится и разбитой походкой уходит во дворец.
В тысяча девятьсот семнадцатом году батарея «Л» прибыла на Юго-Западный фронт, который с каждым днем все более разваливался. Офицеры оказались в затруднительном положении — занимаемая ими должность в воинских частях заставляла внушать солдатам необходимость войны «до победного конца», а настроение солдатской массы подсказывало не препятствовать их братанию с немцами. Кадровые офицеры, скрывая свое отношение к революции, научились уже подлаживаться под настроение масс, и когда было объявлено июньское наступление под командой самого Керенского, желающих принести себя в жертву за интересы Антанты нашлось немного. Наступление провалилось! Солдаты воевать не хотели, и мы, потеряв тяжелые батареи системы «Викерса», были оттянуты для доформирования в Конотоп, Черниговской губернии.
Дело было летом. По городу разнеслась молва, что с фронта идет эшелон донских казаков на поддержку контрреволюционного генерала Каледина, собирающего свои силы на Дону.
Местный революционный комитет созвал митинг в кинотеатре.
Как быть?
После горячих споров решили задержать казаков, не пропускать их на Дон.
Ладно.
А чем задержать? Все воинские части, находившиеся в то время в Конотопе, не проявляли надлежащего энтузиазма, а рабочие железнодорожного депо и маленького заводика не имели оружия. Но все-таки решили задержать. Железнодорожники пообещали угнать паровоз.
Через несколько часов стало известно, что задержанные казаки уже разгружаются.
— Этого еще не хватало!
Снова созвали митинг, уже на площади. На митинг прибыли и казачьи офицеры. И только после снабжения казаков провиантом и фуражом они согласились продолжать маршрут, не останавливаясь в Конотопе.
Дальше события менялись, как в калейдоскопе. Центральная рада, немецкая оккупация Украины, гетман Скоропадский, Директория УНР. Украина в огне восстаний. Под ударами народных мстителей бежит ошалелая трехсоттысячная армия немецких оккупантов; гетмана Скоропадского, чтобы спасти от заслуженного возмездия, выносят из дворца под видом какого-то больного, и он бежит в Берлин. В Польшу спасается бегством новый претендент «а вождя — Симон Петлюра. При помощи Красной Армии сметается Добровольческая армия генерала Деникина, в море сбрасывается его преемник барон Врангель, и на Украине устанавливается советская власть.
Нет, этим еще не оканчивается — на Украину нападают белополяки, мечтающие о Польше «от можа до можа». Я командую 180-м легким артиллерийским дивизионом Красной Армии. С частями 60-й стрелковой дивизии, сбивая с позиций белополяков, быстро подвигаемся по дорогам Галиции.
— Пан товарищ,— спрашивает растерянный крестьянин, с волосами чуть ли не до плеч,— что же это есть за война такая? Прошу ласки, утром прошла Красная Армия, то все на лошадях, а следом прибежали пилсудчики, глаза на лоб лезут, кричат: «Удирайте, хлопы, большевицы идут!» А мы говорим: «Большевицы уже впереди, пан!» Вы бы посмотрели, что с ними было. Пан капитан как начал смеяться, так и водой не отлили. Ото пусть не зазнается их Пилсудский.
После перемирия с белополяками 60-ю дивизию перебросили в Подолию добивать банды батьков Заболотного, Лиха, Хмары, Цветковского, Гниды, Чорта. Сделали мы тогда сто один поход, заставали еще свежие следы пребывания в этих местах зеленых, но их так ни разу и не словили. И не удивительно. Начальник 60-й дивизии Крючковский, как потом оказалось, сам уже переметнулся на сторону зеленых.
В декабре тысяча девятьсот двадцать первого года в газете «BicTi» появился мой первый очерк «Культурное хозяйство Колеса». К тому времени я уже демобилизовался из армии и работал в Валковском земельном отделе исполкома по специальности, как землеустроитель. Общаясь ежедневно с крестьянами, не надо было далеко ходить за материалом, поэтому за первым очерком начали появляться другие. Одни я печатал в газете «Bicтi» или валковской газете «Незаможний селянин» под псевдонимом Петро Панч, другие — в газете «Селянська правда» под псевдонимом Максим Отава.
Это сблизило меня с литературным миром, а вскоре я перешел работать в редакцию журнала «Червоний шлях». В этом же журнале были напечатаны мои повести и рассказы «Зеленая трясина», «Земля» и др., а в тысяча девятьсот двадцать четвертом году в «Библиотеке крестьянина» вышла отдельной книжкой моя маленькая повесть «Там, где вербы над прудом».
К этому времени в Харькове, тогдашней столице Украины, начали появляться на свет литературные объединения — «Плуг», объединяющий крестьянских писателей, «Гарт» («Закал»), объединяющий пролетарских писателей. Поклонники футуризма создают Ассоциацию панфутуристов — «Аспанфут», позднее переименованную в «Коммункульт», а еще позднее — в «Новую генерацию». Ставя первоначально своей задачей «деструкцию искусства», они, впоследствии хотя и добавили «конструкцию искусства», но это мало отразилось на основном футуристическом характере организации. В Киеве тихой сапой подкапывались под советскую литературу, как и под весь советский, строй, «неоклассики» и родственная им по духу «Ланка», объединяющая «правопопутнических» писателей. Позднее она преобразовалась в Мастерскую революционного слова — «Марс», мало отличающуюся от предыдущей группировки.
В противовес попутническим организациям, в Киеве и Харькове возникает родственная «Гарту» организация «Октябрь». Искусственно созданная, она, не сыграв заметной роли, скоро прекратила свое существование.
Новые тропы
Когда передо мной стал вопрос, к какой литературной организации примкнуть, я, находясь еще в городе Валках, похожем на село, и принадлежа к сословию крестьян, естественно выбрал «Плуг». Литературные «понедельники» устраивались в харьковском Доме крестьянина среди настоящих плугов и борон. Зал всегда был полон: ведь на каждом таком вечере происходили горячие бои если не с «Пролеткультом» (была еще и такая культурно-просветительная организация), то с «Гартом» или с «Новой генерацией», а то и еще с кем-нибудь. Плужан корили за массовизм, перерастающий в объединение селькоров, а не писателей, за снижение требования к мастерству. Это и было основной причиной наших расхождений: Иван Сенченко, Олександр Копыленко и я, несогласные с таким направлением «Плуга», в 1924 году вышли из него.
Вышла также группа писателей и из «Гарта». Объединенные желанием борьбы за повышение качества украинской советской литературы, мы организовались в «Вольную Академию пролетарской литературы» — «Ваплите». Но руководство, во главе с Миколой Хвилевым, преследовало и другую цель — «Долой от Москвы!», «Ориентация на психологическую Европу!». Большинство ваплитян не разделяло как этих, так и других буржуазно-националистических лозунгов Хвилевого и, верное постулатам партии, продолжало писать советские произведения. В 1929 году ваплитяне сперва исключили из своих рядов Хвилевого и его единомышленников, а потом, под давлением общественной критики, эта организация и совсем самоликвидировалась.
На смену «Ваплите» пришел «Пролитфронт», декларировавший борьбу с враждебной идеологией и буржуазным национализмом, но, выпустив несколько номеров журнала под этим же названием, незаметно прекратил свое существование. Я перешел во Всеукраинский союз пролетарских писателей — ВУСПП. Его задачей было помогать коммунистической партии в воспитании широких масс в коммунистическом духе, но руководство и здесь, часто из личных побуждений, а то и от усердия не по разуму, искривляло линию партии в литературе и приносило больше вреда, чем пользы.
К перечисленным группировкам надо еще добавить организацию «Молодняк», объединявшую начинающих писателей и близкую по своим установкам к ВУСППу. Еще одна группа писателей, объединившись в «Авангард», провозгласила своим творческим методом — «спиралистический динамизм» (!), но окончила тем, что заполняла страницы своего журнальчика порнографией. Если мы назовем еще организацию «Группа А» и пробующую индустриализировать «Плуг» группку. «Трактор», ничем себя не проявивших, да еще литгруппу «Западная Украина», объединявшую писателей — выходцев из Галиции, то этим исчерпаем все разновидности литературных группировок, существовавших на Украине до образования в 1932 году единого Союза советских писателей.
Каждая из этих группировок и группок считала только себя полноправной представительницей украинской советской литературы, и поэтому дискуссии с литературных вечеров переходили на страницы газет и журналов. Борьба иногда принимала острый характер. Этим пользовались враги народа и, под видом необходимости «новых ревизоров», стремились направить острие писательских перьев против советской власти, против партии. Центральный Комитет партии, внимательно следивший за развитием советской литературы, приходил писателям на помощь.
Варясь в этом бурлящем котле, я не переставал писать о том, что подсказывала мне совесть, что преподносила жизнь. В 1926 году Гослитиздат Украины предложил издать написанное мной, в результате этого и появились сборники моих рассказов: «Соломенный дым» и «Мышиные норы».
Хотя мною уже было издано несколько книжек, но писателем я себя все еще не считал. Ведь звание писателя дает не членский билет, даже и не всегда напечатанное произведение, а народ. И только после выхода в свет указанных сборников рассказов, хорошо принятых читателем, я начал более серьезно относиться к своему призванию. Я понял, что высокое звание советского писателя накладывает и большие обязанности. Я сел писать повесть «Голубые эшелоны».
На Всеукраинском конкурсе Наркомпроса в связи с десятилетием Советской Украины эта повесть была отмечена первой премией. До сего времени «Голубые эшелоны» переиздавались около двадцати раз, но я все еще не прекращаю работы над углублением ее образов. Ведь если этому произведению суждено будет пережить автора, то будущему читателю будет безразлично, когда была поставлена последний раз та или другая запятая, но не безразлично будет качество произведения. Поэтому я не разделяю мнения тех писателей, которые говорят, что «раз написанное мне уже не принадлежит». Это не материалистический подход к роли советского писателя, это что-то сродни «непогрешимости» папы римского. Такие писатели не заботятся о своих будущих читателях, а может, и не уверены, что таковые будут.
Критики, рассматривая творчество того или иного писателя, всегда ищут, кто и когда на него влиял. Если станет вопрос обо мне, я ничем не смогу им помочь, потому что мне нравятся не только классики. Читаешь книжку и думаешь: вот здорово, подлец, пишет! какой богатый язык, какая мелодичность, выразительность,— а имя автора еще неизвестное. Из классиков меня всегда пленяли произведения Гоголя лирикой, Чехова — лаконичностью, Горького — гуманизмом, Шевченко — революционным демократизмом. Когда я слушал выступления Горького, меня поражала еще афористичность его речи. Запомнились слова: «Для меня все языки хороши, будь он русский или чувашский. Важно, о чем на нем говорится. Надо, чтобы книги на всех языках служили строительству социализма и были хорошо написаны...»
Это было сказано при встрече с украинскими писателями в Харькове. Потом я слушал его доклад на Первом Всесоюзном съезде советских писателей, насыщенный глубоким смыслом и отцовской заботой о развитии советской литературы.
Есть у меня исторический роман «Клокотала Украина». Я начал писать его у себя за столом, но первая мысль зародилась на квартире Алексея Максимовича Горького в Москве, на Малой Никитской.
— Почему вы не пишете исторических романов? — спросил он.
Иван Ле, Олександр Копыленко и я. переглянулись, как будто тоже спрашивая себя: «А в самом деле, почему?» А Горький продолжал. «История Украины, как никакая другая, богата примерами героической борьбы народа за свое национальное и социальное освобождение». И начал перечислять народные восстания под водительством Наливайко, Острянина, Хмельницкого.
— Надо писать, обязательно надо,— закончил он.— Пусть народ знает, какой ценой предки отстаивали его долю.
За окнами было пасмурно, по стеклам сбегали свинцовые капли дождя, а мне уже мерещилась выжженная солнцем степь, орды диких татар, Запорожская Сечь, сторожевые маяки, разгул шляхты по замкам, бесправные хлопы, казацкие челны на Черном море, пожары панских дворов, битвы в степи, четвертованные гетманы и полные мольбы взоры замученного народа, обращенные на север, на кровных братьев московитов.
О чем и как
Для того чтобы не быть «белой вороной» среди персонажей своего романа о семнадцатом веке, как можно больше почувствовать аромат той отдаленной эпохи и перенести его на страницы романа, мне пришлось долгонько изучать материал, прежде чем начать писать. Читал и перечитывал почти три года, а писал и все девять.
Тем временем немецкие фашисты захватили в Германии власть в свои руки, и на берлинских площадях заполыхали костры. Сжигали книги классиков марксизма, прогрессивных писателей. В Париже был созван Всемирный конгресс в защиту культуры. Делегацию советских писателей возглавлял А. С. Щербаков, работавший в правлении Союза писателей СССР ответственным секретарем. От Украины на конгресс были делегированы Павло Тычина, Иван Микитенко, Александр Корнейчук и я. Там мы познакомились со многими писателями мира, с некоторыми и до сего времени поддерживаем связь, а другие уже успели пережить метаморфозу. Возьмем, для примера, Андре Жида или Андре Мальро — на конгрессе они выступали вместе с Анри Барбюсом, громили с трибуны фашизм и его приспешников, но не прошло и года, как оба переметнулись во враждебный лагерь. Видно, именно о таких думали в древности, создавая афоризм: «Прежде чем петух пропоет единожды, ты отречешься от меня трижды».
Отсутствие твердого мировоззрения отразилось на них же самих: они перестали существовать как писатели. Не далеко ушли от них и те, кто выступает против творческого метода социалистического реализма. Надо понять, что социалистический реализм — это высота, с какой писатель видит жизнь. Выше ее люди пока что ничего не придумали.
Во время войны с немецкими фашистами я работал главным редактором литературного отдела радиостанции «Радянська Украiна» при Всесоюзном радиокомитете, в Москве. Со мной работали еще Олександр Копыленко, Дмитро Белоус, а в комсомольском секторе — поэт Иван Нехода и позже поэт Микола Нагнибеда.
Передавали материалы для оккупированной Украины, а также для Канады. Задача наша заключалась в том, чтобы художественным словом поддерживать в наших земляках, временно оказавшихся под сапогом немецких оккупантов, силы сопротивления, укреплять веру в конечную победу Советской Армии над гитлеровскими захватчиками. Художественное слово должно было сыграть еще большую роль, чем пуля солдата: ведь пуля попадает в одного, а слово — в тысячи человек. Но для этого годились далеко не все ранее созданные произведения, да и форма не всегда отвечала требованиям специфики радио. Надо было не только организовывать, но и самим создавать необходимый материал, и это заставляло нас находить в себе «скрытые резервы». Когда нужно было, мы становились публицистами, переводчиками, сатириками, юмористами. Делали все, лишь бы слово служило нашему многострадальному народу, как бойцу оружие.
Работа на радио стала для нас полезной школой: из начинающего поэта Дмитра Белоуса, который еще не знал, на какую дорогу ступить, выработался хороший сатирик, я все больше овладевал публицистическим жанром и написал больше полусотни статей для газет и радио. А для еженедельного журнала «Сатирический залп», передаваемого по радио, пришлось создать целый ряд коротеньких новелл и фельетонов, изданных потом отдельными сборниками «Кукушка» и «Снится курице просо».
В молодые годы, когда природа человека бывает наиболее восприимчива, мне пришлось проводить дни и ночи с винтовкой в руках — то, защищая родину от нашествия немецких полчищ Вильгельма II, то, штурмуя царский строй, то в рядах бойцов Великой Октябрьской социалистической революции, то, защищая ее завоевания от посягательств интервентов. Почти шесть лет подряд!
Все это не могло «е отразиться на выборе мной тематики. Я писал о том, что знал, писал то, что могло помогать партии в построении социализма. Если недоставало личных наблюдений, я подымал документы из архивов, собирал сведения у очевидцев. Так написана мной повесть «Перед рассветом», роман «Осада ночи», повесть «Александр Пархоменко» и многие рассказы.
Эту тематику я использовал частично и в повестях «Сын Таращанского полка», «Красный галстук», в рассказе «Маленький партизан» и многих других, написанных для детей. Повесть «Эрик ищет счастье», как и ряд рассказов, написаны на материале наших дней.
Некоторые мои коллеги считают, что для детей можно писать в полсилы. Это глубокое заблуждение. Наоборот, в произведениях для детей мы должны быть в каждом слове не только писателями, но и педагогами. Маленький читатель в красивости слога может еще не разобраться, но произведение, которое он может пересказать, всегда будет ему нравиться.
Дети плохо разбираются в метафорах и сравнениях. В мире вещей они главное внимание обращают на более рельефное. Возьмем для примера такую фразу: «У товарища была борода жесткая, как щетка». С уверенностью можно сказать, что маленький читатель не обратит внимания на «бороду», а запомнит «щетку». Поэтому, когда мы пишем для детей, должны помнить мудрый совет: «Семь раз отмерь, один раз отрежь».
Этим правилом, говорят, не мешает пользоваться инженерам человеческих душ при создании произведений и для взрослых!
Садясь за письменный стол, очень полезно не забывать народную мудрость: «По одежке встречают, по уму провожают!». Как это важно в писательском деле!
...Благоухает летний вечер. Я подымаю глаза к бархатному небу, усеянному звездами. Между ними летает и третий спутник Земли, созданный светлым умом моих товарищей, советских ученых. Мысленно перевожу взор в глубину девятнадцатого века и вижу крестьянского сына, смотрящего через дырочку в стене сарая на глухой переулок. Большего он не видит! Глухой был переулок, и время было глухое: я родился 4 июля 1891 года в городе Валки, Харьковской губернии.
Войны смели с лица земли сарай на окраине провинциального городка, но Великая Октябрьская социалистическая революция поставила на ноги крестьянского сына, привела на высокую гору и открыла перед ним весь обширный мир.
Точно так же, как полвека тому назад, я снова думаю: «Если бы этот мир описать!»
Популярные статьи сайта из раздела «Сны и магия»
.
Магия приворота
Приворот является магическим воздействием на человека помимо его воли. Принято различать два вида приворота – любовный и сексуальный. Чем же они отличаются между собой?
По данным статистики, наши соотечественницы ежегодно тратят баснословные суммы денег на экстрасенсов, гадалок. Воистину, вера в силу слова огромна. Но оправдана ли она?
Порча насылается на человека намеренно, при этом считается, что она действует на биоэнергетику жертвы. Наиболее уязвимыми являются дети, беременные и кормящие женщины.
Испокон веков люди пытались приворожить любимого человека и делали это с помощью магии. Существуют готовые рецепты приворотов, но надежнее обратиться к магу.
Достаточно ясные образы из сна производят неизгладимое впечатление на проснувшегося человека. Если через какое-то время события во сне воплощаются наяву, то люди убеждаются в том, что данный сон был вещим. Вещие сны отличаются от обычных тем, что они, за редким исключением, имеют прямое значение. Вещий сон всегда яркий, запоминающийся...
Существует стойкое убеждение, что сны про умерших людей не относятся к жанру ужасов, а, напротив, часто являются вещими снами. Так, например, стоит прислушиваться к словам покойников, потому что все они как правило являются прямыми и правдивыми, в отличие от иносказаний, которые произносят другие персонажи наших сновидений...
Если приснился какой-то плохой сон, то он запоминается почти всем и не выходит из головы длительное время. Часто человека пугает даже не столько само содержимое сновидения, а его последствия, ведь большинство из нас верит, что сны мы видим совсем не напрасно. Как выяснили ученые, плохой сон чаще всего снится человеку уже под самое утро...
Согласно Миллеру, сны, в которых снятся кошки – знак, предвещающий неудачу. Кроме случаев, когда кошку удается убить или прогнать. Если кошка нападает на сновидца, то это означает...
Как правило, змеи – это всегда что-то нехорошее, это предвестники будущих неприятностей. Если снятся змеи, которые активно шевелятся и извиваются, то говорят о том, что ...
Снятся деньги обычно к хлопотам, связанным с самыми разными сферами жизни людей. При этом надо обращать внимание, что за деньги снятся – медные, золотые или бумажные...
Сонник Миллера обещает, что если во сне паук плетет паутину, то в доме все будет спокойно и мирно, а если просто снятся пауки, то надо более внимательно отнестись к своей работе, и тогда...
При выборе имени для ребенка необходимо обращать внимание на сочетание выбранного имени и отчества. Предлагаем вам несколько практических советов и рекомендаций.
Хорошее сочетание имени и фамилии играет заметную роль для формирования комфортного существования и счастливой судьбы каждого из нас. Как же его добиться?
Еще недавно многие полагали, что брак по расчету - это архаический пережиток прошлого. Тем не менее, этот вид брака благополучно существует и в наши дни.
Очевидно, что уход за собой необходим любой девушке и женщине в любом возрасте. Но в чем он должен заключаться? С чего начать?
Представляем вам примерный список процедур по уходу за собой в домашних условиях, который вы можете взять за основу и переделать непосредственно под себя.
Та-а-а-к… Повеселилась вчера на дружеской вечеринке… а сегодня из зеркала смотрит на меня незнакомая тётя: убедительные круги под глазами, синева, а первые морщинки
просто кричат о моём биологическом возрасте всем окружающим. Выход один – маскироваться!
Нанесение косметических масок для кожи - одна из самых популярных и эффективных процедур, заметно улучшающая состояние кожных покровов и позволяющая насытить кожу лица необходимыми витаминами. Приготовление масок занимает буквально несколько минут!
Каждая женщина в состоянии выглядеть исключительно стильно, тратя на обновление своего гардероба вполне посильные суммы. И добиться этого совсем несложно – достаточно следовать нескольким простым правилам.
С давних времен и до наших дней люди верят в магическую силу камней, в то, что энергия камня сможет защитить от опасности, поможет человеку быть здоровым и счастливым.
Для выбора амулета не очень важно, соответствует ли минерал нужному знаку Зодиака его владельца. Тут дело совершенно в другом.
© Все права на статьи принадлежат авторам сайта, если не указано иное.
16 +