Если вам довелось бывать в нашем Поднепровье, вас не мог не поразить тот бесконечный простор полей и лугов, который на горизонте словно сливается с небом; кручи Триполья и Канева едва синеют вдалеке, а под ними свободно и широко течет вечно синий Днепр. Посмотрите вокруг, и вы увидите издали древние курганы времён Батыя и запорожские могилы, насыпанные казацкими шапками, и новые обелиски с красными звездами над именами воинов наших времен.
Названия сел словно высечены из камня: Кренычи, Безрадичи, Дмитровичи, Триполье, а между ними вьется дубравами и лугами речка Стугна, воспетая в «Слове о полку Игореве». Грозная история народа, освещенная пожарами, проходила по этой земле и надолго оставила следы, имена и картины своим сыновьям и внукам.
Люди наши простые и приветливые, в годы войны — славные воины, в мирной жизни — трудяги с золотыми руками, хлеборобы и трактористы, кузнецы и рыбаки, гончары и плотники.
В осеннюю пору, после жатвы, приезжайте к нам в гости. Нигде вы не увидите таких свадеб, как в наших селах, и не услышите таких песен, как здесь,— широких и задушевных.
На этой земле и родился я в 1912 году (14 ноября) в селе Обухове, Киевской области, в семье сельского сапожника. Семья наша была большой — одиннадцать детей, да отец с матерью, да старенькая бабуся. Земли же отец имел около двух десятин — всех не прокормишь. Волей-неволей приходилось заниматься сапожным ремеслом, а в засушливые годы ранней весной он шел со своими соседями на заработки в далекую Таврию, в бериславские и каховские степи.
Из глубины тех детских лет приходят ко мне воспоминания, словно птицы, прилетевшие весной издалека, и бьются крыльями в окошко родной хаты: выходи, мол, пощебечем да полетаем над днепровскими лугами да седыми кручами Триполья, может и нас вспомнишь ты в песне.
И я вспоминаю. И, кажется, снова вижу ту неширокую, но шумную дорогу, укрытую первым снегом, укатанную полозьями крестьянских саней. В нашей хате долго светится лампа — восьмерик, язычок пламени мерцает над отцовским сапожным столиком; мать прядет, а брат отца, Никита, прозванный «чернокнижником» за любовь к чтению, читает Тарасов «Кобзарь». Никита остался в моей памяти как образец народного ума и смекалки, как человек большой и широкой души.
Степенно поправив синие очки, подвязанные суровой ниткой, отложит недошитый сапог и берет в руки книгу. Читал он много — и Шевченко, и Толстого, и Некрасова, и Пушкина. Перечитывая библию, начинал он рассказывать смешную быль о попах и дьяках и так забавно это изображал в лицах, что мы, дети, долго смеялись и не могли уснуть.
Как живую вижу я свою мать Ивгу Базелиху, ее синие задумчивые и полные живого народного ума глаза. Вечерами, сидя у прялки, она пела тихонько и протяжно, и эти песни врезались мне в память на всю жизнь. Знала она их много и пела с большим чувством. Были среди них грустные и горькие, веселые и шутливые. И было в тех песнях столько живого и близкого сердцу, такие картины рождали их живые народные образы, что и сегодня я помню каждое слово.
Содержание их так сконденсировано, мысли так отшлифованы столетиями, что каждой из них хватило бы на большое произведение — рассказ или повесть, из песни можно было бы написать картину или создать скульптуру, а раскрытая в драме, она могла бы стать шедевром сцены.
Я, затаив дыхание, слушал, как материнский голос ведет суровую и правдивую повесть человеческой жизни:
Вiзьми, мати,пicку жменю,
Посiй його на каменю,
Як той пiсок цвiтом зiйде,
Тодi твiй син з вiйни прийде.
Но никогда песок цветами не взойдет и не возвратится сын к матери, он «взяв co6i паняночку — в чистiм полi земляночку»... И глубокая, еще не изведанная доселе, грусть подплывала к моему детскому сердцу, и слезы заволакивали глаза.
Тогда я сам по-другому уже додумывал конец песни: нет, не убит казак, а только ранен, а добрые люди отходили его живой водой, и поехал он к отцу-матери, и тогда уже:
Чорний ворон опiвночi
Не клюе козацькi очi
Тогда отец, улыбаясь, говорил матери: «Ти послухай, стара, що вiн вигадуе. Ну й чудна, iй-богу, дитина!»
А еще пела мать о той журавке, что осталася с малыми детьми, и о вдовьей ниве незасеянной, невспаханной, и о чаечке «небозi при битiй дорозi, о зеленом «яворе», что к воде склонился — ив этом широком мире песен и дум, в тех картинах народной жизни — героических и печальных, как слеза, горячих и буйных, как огонь пастушьего костра,— билось, оживало, трепетало и радовалось мое маленькое детское сердце.
Тот незабываемый огонек отцовского дома, где впервые услышал я думы великого Кобзаря, материнская песня, ласковая и суровая — вспоили и вскормили меня, дали мне душевную чистоту и радость на всю жизнь.
Мой отец, в отличие от матери, был человеком суровым. Будучи высокого роста, широкоплечий, с пышными казацкими усами, он чем-то напоминал мне казака Мамая на старинных украинских картинах. Книгами он не интересовался и к чтениям брата Никиты относился скептически.
Ежедневная забота о куске хлеба и заработанной копейке заставляли его трудиться много, упорно и быть беспощадным в семье к тем, кто отлынивал от работы. Его скрытую суровую любовь к нам, детям, мы замечали разве тогда, когда, бывало, выпив чарку, он хвастался соседям: «Эх, как заработаю я денег, как куплю вороных, да посажу на телегу всех детей своих, да прокачу по селу, чтобы враги мои лопнули от злости!» Только не свершилась его мечта: кони вороные мчали по чужим дорогам и не поворачивали к нашим воротам.
Обычно же он казался нам человеком крутого нрава. Меня и братьев сызмалу начал обучать сапожному мастерству, а когда узнал, что я пишу стихи, хотел, было даже забрать из школы. Чтобы помочь отцу, я начал ходить по домам топить печки, а позже вел ликбез. Мои крохотные заработки мало, чем помогали семье, но смягчили отцовское сердце.
Окончив семилетку, я уехал учиться в Киев.
В Киеве я поступил в медицинскую школу. Профессор Коломийченко, который был тогда одним из моих учителей, обещал сделать из меня хорошего хирурга... Но меня уже тогда больше всего влекла поэзия. Узнав о дополнительном наборе в Институт народного образования, я решил сдавать экзамены и к моему удивлению сдал их успешно. Меня зачислили на литературный факультет, который я окончил в 1932 году.
После окончания института я некоторое время учительствовал в Овруче, преподавал русскую и украинскую литературу, а позже работал в харьковской газете «Рядянське село».
В 1934 году я был призван в армию. Служба на бронепоезде обогатила меня впечатлениями. Рассказы о героических делах Щорса я долго носил в памяти. Позже они вылились в песнях о Щорсе, которые предложил мне написать А. П. Довженко к кинофильму «Щорс».
Из армии я привез тетрадь стихов и лирическое вступление к поэме «Триполье». Все эти стихи вошли в сборник «Родина», изданный в 1936 году.
Я глубоко уважал Александра Довженко как художника и человека. У него было свое, только ему присущее виденье мира. Лирико-философское обобщение событий и явлений были изумительными, слово, казалось, всегда несло смысловое содержание больше того, которое ему предназначалось, и это слово жило, светилось огнем, то сурово-простое, то исполненное живого народного юмора.
Александр Довженко сам и снимал и писал свои сценарии, похожие на величественные поэмы, а часто сам напевал мелодии к своим картинам. Я полюбил этого человека, этого великого художника-мыслителя за его красивую, по-детски светлую душевную чистоту, за его пламенную любовь к своему народу и родной земле.
Мне часто кажется, что вот откроется дверь, и он войдет в хату, седой, как голубь, мудрый, как земля, и скажет, улыбаясь: «Ты еще дома? Давай поедем садить яблони, за Днепром уже весной пахнет...»
Осенью 1939 года я с частями Красной Армии побывал в Западной Украине: во Львове, Тарнополе, Дрогобыче, на родине Ивана Франко и во многих западноукраинских селах. Повсюду мы видели бедную, обездоленную жизнь народа. Крестьяне с утра до ночи работали на своей убогой нивке и не имели куска хлеба. Наш приход освободил их от вечного убожества и жестокого панско-шляхетского гнета. Ночами я сидел среди бойцов и писал стихи обо всем увиденном и пережитом. Впоследствии они были Изданы отдельной книжкой «Листи червоноармiйця Опанаса Байды».
В 1940 году вышли следующие мои книги стихотворений — «Березень», «Жайворонки», «3opeвi днi».
Летом сорок первого года я закончил книгу баллад и песен «Запорожцi». Она не увидела света, так как началась война с немецкими фашистами, и я ушел на фронт.
Оставляя свой родной Киев, колыбель нашей юности, мы не теряли надежды, что вскоре снова вернемся на холмы старинного Хрещатого Яра, те холмы, с которых виден ясный Днепр и с которых я так любил обозревать беспредельные днепровские дали, хорошо знакомые мне с детства.
Каждый поэт увозил вместе с собой образы и мечты о своих лучших героях. То же самое сделал и я — ничего дорогого не хотелось оставлять врагу. Вскоре все мы поняли, это показала сама жизнь, что можно временно поработить землю, но нельзя поработить народ, погубить его прекрасную, свободолюбивую душу.
И в то трудное время, может быть, больше чем когда-либо, поняли мы, что народ вечен, что силе его нет предела, как не может быть конца его мове, его песням, его творчеству.
Моему народу предназначал я в трудные годы войны самые страстные слова любви, сочувствия и призыва к борьбе. И почему-то не думалось мне, что те слова доходят с далеких русских равнин к моему отцовскому дому, взятому фашистами на особый учет, и все время ожидавшему лютой расправы.
Но вот настал день освобождения. Вместе с частями Советской Армии я иду на Запад. Вот и мое Поднепровье, мой дом. Стучусь в оконце. Отец не узнает меня среди ночи. «Чего тебе,— слышу его до боли знакомый, тревожный, состарившийся голос.— Як добрый человек, то иди себе, теперь сельсовет всеми ночлегами ведает».
Но мать всегда раньше отца узнает своих детей. И вот я снова в кругу своих родных и знакомых с детства, лампа смеется мне со стола своим родным добрым язычком пламени.
Мой строгий отец, смахивая слезу, говорит:
— Мы знали, что ты живой. Откуда? Мне приносили чинить сапоги, и каждый раз я находил в них новые стихи и листовки, подписанные нашей фамилией.
Война была поистине большим испытанием для народов и для поэтов. Она оставила нам незабвенные образы, к которым мы будем возвращаться всю жизнь.
Вместе с бойцами мне пришлось делить и радости и печали в тяжелой битве с фашистами. Не забыть мне и горькой осени сорок первого года, и горячих боев на Дону, и великой битвы в Сталинграде.
За годы войны я писал песни и листовки, поэмы и лирические стихотворения, которые впоследствии вошли в книги «Украiно моя», «Битва», «Полонянка», «Ярославна», «Чотири лiта», «Понад пожари». Любопытна судьба последней книги. Она печаталась в Воронеже, и во время налета вражеской авиации весь тираж сгорел.
Работал я во фронтовых газетах «Красная Армия», «За Радянську Украiну», «За честь Родины». Было у меня много фронтовых друзей и товарищей. А особенно мне хочется вспомнить А. Твардовского. Не один раз мы ночевали вместе в разбомбленной избе и, как говорят, пили воду из копытного следа, делились черствым куском хлеба и при коптилке в солдатской землянке пели солдатские песни его Смоленщины и моего Поднепровья, радовались и грустили в трудной солдатской жизни. Много прошло лет, а эта суровая и сердечная дружба, как весенний луч, согревает меня и сегодня.
Фронтовая жизнь также сблизила и сдружила меня с талантливыми белорусскими поэтами — А. Кулешовым, П. Бровкой, М. Танком, П. Панченко. Часто я перевожу их стихотворения для украинского читателя, не избегают и они моих стихотворений. Да и в Грузии, и в Ленинграде, и на Дальнем Востоке живут мои друзья — читатели и товарищи по литературной работе.
В тяжелой и будничной фронтовой работе, где человеческая совесть и честность определялись ратными подвигами, я жил среди людей мужественных и простых, спокойных и храбрых, скупых на лишнее слово.
И в эти, казалось бы, будничные, грозные дни рождались образы моих великих современников, овеянные романтикой подвига во имя народа.
Когда наши войска вели бои за Киев, мне рассказали о нашем разведчике-солдате родом из Смоленщины. Тяжело раненного его спрятали у себя украинские крестьяне. Однако он все же попал в руки гитлеровцев. Долго гитлеровцы допрашивали крестьян, грозя им смертью, но никто не выдал разведчика. Тогда боец сам, чтобы спасти людей от гибели, сознался, кто он. Фашисты сожгли его, привязав к дубу, а детей, стариков и женщин погнали в неволю. Меня взволновало это до глубины души. Подвиг бойца и его духовная близость с народом стояли перед моими глазами как образ большой прометеевской силы. Так, будто бы сама по себе сложилась моя поэма-легенда «Прометей».
Каждый день общения с бойцами приносил так много впечатлений, что лирические стихи и народные баллады показались мне тесноватыми по форме, и я после войны написал ряд поэм: «Сыны», «Любовь», «Живая легенда», «Корейская поэма» и др.
Меня всегда привлекал дух народного творчества, и чем глубже я вникал в его тайники, тем более утверждался в мысли, что наша современность может дать множество материалов для создания широкого эпического полотна. Я знал, что только эпическое или лирико-эпическое полотно дает простор для широких обобщений жизненных процессов современности. Жизнь дает поэту множество тем и сюжетов. Подобно тому, как в годы Отечественной войны сюжет для поэмы «Прометей» был навеян мне конкретным жизненным фактом, так и после войны живая действительность послужила мне для создания новых поэм, в частности поэмы «Это было на рассвете». Прообразом героини стала прославленная украинская колхозница Анна Кошевая. Однако было бы неверным считать, что это поэма только о Кошевой. Я встречался с ней, изучал ее характер и биографию, условия ее жизни. В ее биографии я увидел как бы часть истории украинского народа и характерные черты судьбы нашей крестьянки. В ее судьбе и характере я увидел также близкие и родные черты моей матери и понял, что вся ее жизнь поистине народна.
Мог ли я написать поэму только о Кошевой, прибегая к описаниям деталей ее быта и жизни? Нет. Я должен был отобразить реальные черты жизни людей ее поколения, воспеть дух человеческого творчества, показать непобедимые силы народа, ставшего хозяином земли. В Кошевой я увидел величие простого человека, гордого своим подвигом, сознанием своей власти над стихией природы. Вот почему героиня поэмы умирает спокойно, оптимистически встречает смерть и, умирая, обращается к матери-земле с такими словами:
Ты богата теперь, но и я не убога,
Ты придумала бога, я же — выше и бога!
Посмотри же: ты вся в необычных приметах.
Нарождаются дети. Тучнеют угодья.
Пусть дивятся на ближних и дальних планетах,
Как для всех ты сверкаешь красой плодородья.
И не страшно мне руки сложить, и не страшно
Лечь, умолкнув навеки... Ведь люди другие
За меня будут жить, и трудиться на пашнях,
Будут петь в городах, вспоминая Докию.
В каждом цветике малом, в листвы колыханье,
В человеческих думах, в мечтах и порывах
Я воскресну и встану тревожным дыханьем
Иль биением сердца, что век будет живо.
Часто интересуются: «А кого вы любите из поэтов?» И ответить на это не так просто. Каждый человек любит хорошую поэзию, которая дорога его сердцу. Слово Шевченко, так же как и народные песни и думы, пришло ко мне тогда, когда я не умел еще читать; без Пушкина и Некрасова не представляю своего духовного развития; с Максимом Рыльским — большим поэтом и мудрым советчиком — работается мне легко; а творчество А. Твардовского, М. Исаковского и А. Прокофьева любимо мной и привлекает меня своей задушевностью и глубокой поэтической простотою; Маяковский помогает мне широтой поэтического мышления, публицистической страстностью своих стихотворений. Не люблю я только поэзии вычурной, придуманной в тиши кабинета, безвольной и плаксивой, мелкой и серой, как осенний мелкий дождь, а ее, к сожалению, у нас развелось не так мало.
После войны мне с группой украинских деятелей культуры довелось побывать в Канаде и в США. До этого вместе с частями нашей Армии я был в Польше, Австрии, Чехословакии, Венгрии, Германии. Но эти страны я видел во фронтовой обстановке, да и времени, для изучения жизни местного населения было недостаточно.
Трехмесячное пребывание за океаном дало мне возможность внимательней присмотреться к отношениям между людьми в капиталистическом мире. Трагические противоречия, встречающиеся здесь на каждом шагу, обидная несправедливость по отношению к трудящимся, национальная дискриминация бедных людей и полуголодное существование многих тысяч рабочих — поразили меня и возмутили до глубины души.
Если и писать об этом — думал я — то не мягкими лирическими красками и тонами; размеренные, спокойные строки были бы здесь наивными. Гнев и ненависть к жестокому, жадному капиталистическому миру должны вылиться в широкие разговорные ритмы, иногда даже обобщенную суровую декламацию, а чаще всего в четкие, буднично-реалистические образы всего виденного и пережитого.
И я написал книгу «За синим морем». В стихи вплелась та светлая струна любви и уважения к нашей отчизне, к ее труду и героическим подвигам в войне против фашизма, которые глубоко живут в сердцах американского народа.
В послевоенные годы вышли мои сборники «Весенняя книга», «Книга братьев», о вечной дружбе русского и украинского народа, книга лирики «Что записано мною».
И снова, как и в начале поэтической работы, меня тянет к песне, к задушевной лирике, простой и сердечной, чтобы она в душе читателя нашла живой отклик. Хотелось бы написать мне еще книгу «Песня о партии» — величественный, гордый и суровый гимн о ленинских заветах нашей родной земле и нам, его сыновьям и внукам.
Чего же пожелать себе в работе? А то же, что и всей нашей поэзии. Хочется, чтобы наша поэзия, написанная и еще не созданная, но уже пылающая в сердце, была богатой и честной, скромной в слове и мудрой в своей простоте, чтобы она носила ту же одежду, которую носит и любит народ, и не хвасталась пышностью и пустозвонной вычурностью; была не гордой, а приветливой к человеческому сердцу, пила из одного источника и делила один хлеб-соль с тружеником, чтобы она помогала усталым и поднимала сердца на подвиг, звенела по-соловьиному и веселила человека в труде.
Пусть же она идет к сердцу народному, на добро и счастье, на тихие воды, на ясные зори!
Популярные статьи сайта из раздела «Сны и магия»
.
Магия приворота
Приворот является магическим воздействием на человека помимо его воли. Принято различать два вида приворота – любовный и сексуальный. Чем же они отличаются между собой?
По данным статистики, наши соотечественницы ежегодно тратят баснословные суммы денег на экстрасенсов, гадалок. Воистину, вера в силу слова огромна. Но оправдана ли она?
Порча насылается на человека намеренно, при этом считается, что она действует на биоэнергетику жертвы. Наиболее уязвимыми являются дети, беременные и кормящие женщины.
Испокон веков люди пытались приворожить любимого человека и делали это с помощью магии. Существуют готовые рецепты приворотов, но надежнее обратиться к магу.
Достаточно ясные образы из сна производят неизгладимое впечатление на проснувшегося человека. Если через какое-то время события во сне воплощаются наяву, то люди убеждаются в том, что данный сон был вещим. Вещие сны отличаются от обычных тем, что они, за редким исключением, имеют прямое значение. Вещий сон всегда яркий, запоминающийся...
Существует стойкое убеждение, что сны про умерших людей не относятся к жанру ужасов, а, напротив, часто являются вещими снами. Так, например, стоит прислушиваться к словам покойников, потому что все они как правило являются прямыми и правдивыми, в отличие от иносказаний, которые произносят другие персонажи наших сновидений...
Если приснился какой-то плохой сон, то он запоминается почти всем и не выходит из головы длительное время. Часто человека пугает даже не столько само содержимое сновидения, а его последствия, ведь большинство из нас верит, что сны мы видим совсем не напрасно. Как выяснили ученые, плохой сон чаще всего снится человеку уже под самое утро...
Согласно Миллеру, сны, в которых снятся кошки – знак, предвещающий неудачу. Кроме случаев, когда кошку удается убить или прогнать. Если кошка нападает на сновидца, то это означает...
Как правило, змеи – это всегда что-то нехорошее, это предвестники будущих неприятностей. Если снятся змеи, которые активно шевелятся и извиваются, то говорят о том, что ...
Снятся деньги обычно к хлопотам, связанным с самыми разными сферами жизни людей. При этом надо обращать внимание, что за деньги снятся – медные, золотые или бумажные...
Сонник Миллера обещает, что если во сне паук плетет паутину, то в доме все будет спокойно и мирно, а если просто снятся пауки, то надо более внимательно отнестись к своей работе, и тогда...
При выборе имени для ребенка необходимо обращать внимание на сочетание выбранного имени и отчества. Предлагаем вам несколько практических советов и рекомендаций.
Хорошее сочетание имени и фамилии играет заметную роль для формирования комфортного существования и счастливой судьбы каждого из нас. Как же его добиться?
Еще недавно многие полагали, что брак по расчету - это архаический пережиток прошлого. Тем не менее, этот вид брака благополучно существует и в наши дни.
Очевидно, что уход за собой необходим любой девушке и женщине в любом возрасте. Но в чем он должен заключаться? С чего начать?
Представляем вам примерный список процедур по уходу за собой в домашних условиях, который вы можете взять за основу и переделать непосредственно под себя.
Та-а-а-к… Повеселилась вчера на дружеской вечеринке… а сегодня из зеркала смотрит на меня незнакомая тётя: убедительные круги под глазами, синева, а первые морщинки
просто кричат о моём биологическом возрасте всем окружающим. Выход один – маскироваться!
Нанесение косметических масок для кожи - одна из самых популярных и эффективных процедур, заметно улучшающая состояние кожных покровов и позволяющая насытить кожу лица необходимыми витаминами. Приготовление масок занимает буквально несколько минут!
Каждая женщина в состоянии выглядеть исключительно стильно, тратя на обновление своего гардероба вполне посильные суммы. И добиться этого совсем несложно – достаточно следовать нескольким простым правилам.
С давних времен и до наших дней люди верят в магическую силу камней, в то, что энергия камня сможет защитить от опасности, поможет человеку быть здоровым и счастливым.
Для выбора амулета не очень важно, соответствует ли минерал нужному знаку Зодиака его владельца. Тут дело совершенно в другом.
© Все права на статьи принадлежат авторам сайта, если не указано иное.
16 +