Я родился 1 июля 1901 года в Москве в семье учителя.
Все мои родичи по отцовской линии всегда жили на Севере, в Олонецком крае.
Отец мой, Александр Федорович Луговской, преподавал русскую литературу в Первой московской мужской гимназии. Он был интересным, широкообразованным человеком, не только литературоведом, но и историком, и археологом, знатоком живописи, скульптуры, архитектуры, а в особенности русской старины.
Его уроки были удивительно занимательны, он приносил в класс то старую гравюру, то павловскую фарфоровую чашку; любовь его к русскому искусству и вера в творческие силы нашего великого народа оказали на меня глубокое влияние.
Будучи членом московского общества любителей, старины и искусства, он дружил со многими художниками, писателями и актерами того времени.
Среди множества лиц, бывавших у отца, запомнились мне с малолетства обаятельные образы историков В. О. Ключевского и Б. А. Тураева. Мать моя, Ольга Михайловна Луговская, в молодости была певицей, потом преподавала пение. Музыка всегда жила в нашем доме. Незабвенна для меня и память моей няни Екатерины Кузьминишны Подшебякиной, происходившей, как она гордо говорила, из деревни Непрядвы на Куликовом поле.
Ей я обязан бесконечными сказками и рассказами, поверьями и той русской фантастикой, которая дорога для меня до сих пор. Из впечатлений самого раннего детства особенно четко сохранились в моей памяти, сверкнув короткой молнией, события 1905 года. Жили мы тогда на Пресне. Я помню обстрел Трехгорки, гром и пламя, пустые переулки, цокот подков казачьих патрулей, постоянное отсутствие отца в эти дни, тревогу во всем доме, а до этого известие о смерти дяди Петра, убитого, как я позже узнал, залпом роты Семеновского полка на Гороховой улице в Питере.
Учиться я начал в той же Первой московской гимназии, где мой отец был уже инспектором. Я отличался феноменальной неспособностью к математике и фанатической приверженностью к истории, географии и литературе. Этими предметами я занимался всегда очень усердно, далеко заходя за программы гимназии. Отец любил водить меня по Москве, возил по старинным русским городам на Севере, в Поволжье, на Оке, раскрывая предо мной все богатства великой русской культуры и прививая мне любовь к родной старине.
Почему-то я с детства пристрастился к морскому делу, читал не только книги и романы о путешествиях и морских сражениях, но и специальные мореходные книги, вырезал картинки и собирал альбомы морских кораблей. И таким же увлекательным был мой мальчишеский жадный интерес ко всему, что касалось Средней Азии. Даже не могу объяснить, почему она с ранних лет влекла меня. Я подолгу застаивался перед картинами Верещагина и хорошо знал карту хребтов и дорог великих азиатских просторов.
Читал я все запоем, без толку, сумбурно, бросаясь от одной темы к другой. Делал свои собственные открытия. Так, для тайников своей души я открыл «Казаков» Толстого — именно «Казаков», а не «Войну и мир», «Одиссею» Гомера. Таким откровением были для меня и страшные глаза Шаляпина в «Борисе» и серовский Петр в Монплезире, в рубашке, раздуваемой балтийским ветром.
О стихах я тогда не думал, хотя вокруг все кипело стихами. А самым загадочным и чудесным были для меня писчебумажные магазины, в которых я мог находиться часами, принюхиваясь к запахам, перебирая тетради, карандаши, альбомы, краски. Все, что относилось к письму, рисованию, было для меня священно.
И вот в этот полуфантастический, полуреальный мир мальчика из так называемой «хорошей» интеллигентной семьи грозной тенью надвинулась первая мировая война. Сначала она пришла трофейными германскими касками, ослепительными олеографиями побед, лихих рубок и подвигов, а потом стала оборачиваться иной, страшной сущностью. И тут моими верными наставниками оказались раненые солдаты в госпитале, где я после уроков работал, и красавец плотник Борис, человек мудрый и иронический.
Пришла и ушла февральская революция, и ослепительной молнией грянул Октябрь, очистительная гроза над миром, великий поворот и для всего моего поколения.
Сдавались юнкера соседнего с нашей гимназией Александровского училища, еще дымились догорающие дома у Никитских ворот, а на стенах уже белели первые декреты о мире и земле.
Я был на Красной площади, когда Москва хоронила своих солдат и красногвардейцев у Кремлевских стен.
И вот как-то собрались мои одноклассники на общее собрание, и вдруг все поняли, что мы, шестнадцатилетние юноши, разделены одной непроходимой чертой. Одни не понимали и не узнавали других.
Октябрь повернул и перевернул все мои мысли, заставил почти задохнуться ветром времени, и с тех пор слово «ветер» в моих стихах стало для меня синонимом революции, вечного движения вперед, неуспокоенности, бодрой и радостной силы. Отец сразу же пошел работать в Наркомпрос, а я, досрочно кончив гимназию, поступил в 1-й Московский университет, но очень скоро уехал в Полевой контроль Западного фронта.
Темные и голодные города Смоленщины, кипевшая вокруг борьба с кулацкими восстаниями, романтика революции, необыкновенный подъем, который я ощущал в те дни, незабываемы. Это время олицетворено для меня в собирательном образе комиссара Сережи Зыкова и других комиссаров в ряде моих поэм и стихов.
После смоленских дней я заболел сыпным тифом, вернулся в Москву и некоторое время работал младшим следователем при Московском угрозыске. Революционная Москва имела свой темный и страшный тыл. Бандиты и анархисты-налетчики, содержатели притонов, подпольных кабаков, спекулянты и проститутки — вся эта нечисть роилась в укромных, а иногда совсем не укромных местах вроде Хитрова рынка. Борьба с этой черной накипью была трудна — люди эти действовали, открыто и нагло, белые армии уже двинулись прямо на Москву. Дело казалось решенным. Мне пришлось участвовать в первом разгроме «Хитровки» и других притонов. На всю жизнь у меня осталось удивление перед тем, как смыкались представители самой чистопородной аристократии с уголовниками и примитивными разбойниками.
В 1919 году начался самый светлый — курсантский период моей юности. Я поступил в главную школу всевобуча, окончил ее и перешел в Военно-педагогический институт.
Вот тут-то и вырвались стихи, столь долго сдерживаемые. Писал я днем и ночью. Читал свои стихи Брюсову, Бальмонту, тогда еще не ушедшему в эмиграцию. Тут началась моя дружба со Всеволодом Пудовкиным и наше общее увлечение Маяковским. Вокруг все бурлило, зарождались новые течения в литературе и искусстве, и мы, слушатели Военного института, работавшие по четырнадцати часов в сутки, вдохновенно отдавались всему новому и удивительному, что принесла с собой революция. Ставили «левые» спектакли, выпускали машинописные сборники стихов, спорили до утра и вообще жили напряженной творческой жизнью.
В начале 1921 года, окончив институт, я опять попал на Западный фронт, на 81-е пехотные курсы, а потом в Политотдел ВУЗ Запфронта. Это было в период кронштадтского мятежа и борьбы с бандами Булак-Булаховича.
Все эти годы, с 1919 по 1923, я жил интересами наших военных курсов и школ с их суровой самоотверженностью, романтикой, героическими традициями, с характерными образами курсантов, командиров и комиссаров («Комиссар Усов», «Гражданская панихида» и др.).
Я еще в неоплатном долгу перед этим временем.
В конце 1922 года я поступил на службу в Кремль. Служил в Управлении делами Кремля и в военной школе ВЦИК.
Я видел последний приезд Ленина в Кремль. В эти далекие дни Кремль был тихий, между булыжниками пробивалась трава, звонко и равномерно били куранты, шли курсанты в караул. Из-за Москвы-реки дул какой-то удивительно свежий, морской ветер, и Кремль казался мне кораблем, плывущим через время и пространство...
Ранние мои стихи я дал почитать Анатолию Васильевичу Луначарскому, который к величайшему моему ужасу и радости напечатал их в «Новом мире» (1924), что, кстати, огорчило моего отца, который взял с меня слово еще целый год не печатать стихов.
Первая моя книга «Сполохи» вышла в 1926 году в издательстве «Узел». В это время я подружился с поэтом Павлом Антокольским. Творческие методы наши были разные, но страсть к поэзии и понимание поэзии, очевидно, одинаковые.
В кооперативном писательском издательстве «Узел» мы выпускали книги на собственные деньги. Там выходили книги Антокольского, Звягинцевой и Зенкевича, вышли первые книги Дмитрия Петровского и Ильи Сельвинского, с которым я сблизился и вскоре вошел в литературную группу конструктивистов. Это было бурное, беспокойное время, полное исканий, заблуждений и то серьезных, то иллюзорных открытий.
В моих книгах этого периода («Мускул», «Страдания моих друзей») наряду со стихами, до сего времени мне дорогими и известными читателю, были стихи с формалистическими вывертами, с не всем понятными местами и декларативностью.
Большим, поворотным этапом в моей литературной жизни явилась моя длительная поездка по рудникам, заводам и фабрикам Урала и Ростовской области.
Вернулся я из этой поездки в мучительном раздумье о роли и задаче поэта в нашем советском обществе. Я близко познакомился с Маяковским и в феврале 1930 года вместе с Багрицким вслед за Маяковским вступил в РАПП.
Весной 1930 года в составе известной Туркменской бригады писателей (Н. Тихонов, П. Павленко, Вс. Иванов, Л. Леонов, Г. Санников) я уехал в Среднюю Азию. Это было в замечательную пору первой большевистской посевной кампании, в пору строительства колхозов, в пору резкого обострения классовой борьбы в деревне.
Мне пришлось побывать и в пустыне и на границе, в горах Копет-Дага, проплыть по Аму-Дарье от Керков до Чарджоу на парусном каике. Гром тракторов той весны, героика колхозных будней Туркмении, тысячи лиц, море красок навсегда остались в памяти и определили целый этап в моем творчестве — эпопею «Пустыня и весна», которую я, то, отходя от этой книги, то, снова возвращаясь к ней, писал в продолжение почти четверти века.
Так для меня раскрылись наяву тема Средней Азии, тема преобразования природы, борьбы за всепобеждающую жизнь, вопреки всяческому старью, косности, темноте, проискам врагов и неимоверным трудностям.
Первое стихотворение этой эпопеи «Большевикам пустыни и весны» было написано ночью в Чарджоу и сразу определило содержание, а также название всех будущих моих книг о Средней Азии.
Мои товарищи по путешествию, в особенности Н. Тихонов и П. Павленко, очень много отдали мне внимания и товарищеской заботы,— они ведь были уже «старые» восточники. Жили мы дружно, интересно, молодо.
От знойных песков и голубых гор Туркмении я почти сразу по возвращении домой отправился в качестве корреспондента «Красной звезды» с эскадрой Черноморского флота в Турцию, Грецию и Италию. Европа тогда была в самом разгаре великого кризиса, и вечная красота природы Средиземноморья, сотни раз воспетая классиками, только подчеркивала страшную поступь безработицы, обнищания, безысходности и фашизации европейских стран.
Так родилась книга «Европа».
В это время мы, группа писателей, во главе с В. Вишневским создавали ЛОКАФ («Литературное объединение Красной Армии и Флота) и журнал «Локаф» — впоследствии «Знамя».
Весной 1931 года я отправился на ликвидацию басмачества в Среднюю Азию. Несколько месяцев находился в рядах пограничных войск и принимал участие в операциях на территории Таджикистана, Узбекистана и Туркмении.
Путь мой лежал от ледников Памира до самой сердцевины южных Каракумов. Однажды группа пограничников, в которой я находился, чуть не погибла от жажды при спасении маленького пограничного отряда.
Так родилась вторая книга «Пустыни и весны», а несколько позже поэма «Дангара». В мое творчество вошла еще одна тема, тема границы и славных пограничников.
Ее я тоже не оставил до сегодняшнего дня. Эта многолетняя творческая работа была отмечена медалью «За отличие в охране государственных границ СССР», которой я был награжден в 1955 году.
1931 год был знаменателен для меня и знакомством с А. М. Горьким, который потом заботливо следил за моим творчеством, давая очень много удивительно верных и весьма суровых поправок к стихам.
Вторую книгу «Пустыни и весны» я писал в Уфе, где мы жили более полугода с дорогим мне другом А. А. Фадеевым. Жили мы анахоретами. Днем работали, вечером выходили на шоссе, выбритые и торжественные, и рассуждали о мироздании и походах Александра Македонского. Неподалеку всю ночь вспыхивали огни электросварки. Осенней ночью по саду ходила огромная старая белая лошадь и со стуком падали яблоки. Стояли железные ночи. Как-то к нам заехал О. Ю. Шмидт и рассказывал о происхождении вселенной. Там же я написал и книгу «Жизнь», состоящую из ряда автобиографических поэм философской направленности. Эту тему я продолжал развивать и в последующие годы творчества. Смысл ее — столкновение человека с невероятным многообразием действительности, творческая победа человека над огромным то зловещим, то радостным миром.
В 1933 году Н. Тихонов, П. Павленко и я поехали в Дагестан. Эта поездка еще больше укрепила дружбу между нами, а меня вдохновила на книгу «Каспийское море».
В последующие годы я много раз бывал в Азербайджане и Дагестане. Целое лето плавал на танкерах по Каспийскому морю, рейсом Баку — Красноводск, и долгое время прожил в Баку, знакомясь с нефтяными промыслами и работая вместе с Самедом Вургуном над созданием антологии азербайджанской поэзии.
В 1935—1936 годах в составе группы советских поэтов я совершил большое путешествие по Западной Европе. Был в Польше, Чехословакии, Австрии, Швейцарии, Англии, Германии и Франции. Во Франции мне пришлось задержаться дольше, я узнал и горячо полюбил замечательный французский народ.
А события нарастали. Я видел грандиозную демонстрацию Народного фронта в 1936 году, огромный рост революционного движения, злобную панику среди буржуазии. Начиналась великая борьба Испании за свободу, Италия захватывала Абиссинию. Когда я возвращался домой через Германию, я слышал на всех перронах грохот барабанов и дикие вопли штурмовиков, видел серые колонны фашистских войск. Они шли захватывать Рейнскую область.
После смятенной Европы, полной страхов и надежд, меня с какой-то особенной силой потянуло к теме нашей советской родины и, даже точнее, к советской России. В это время я стал писать маленькие поэмы: «Комиссар Усов», «Кухарка Даша», «Дорога» и др., снова вспомнил гражданскую войну, свою юность, станцию Лозовую и даже нашу курсантскую венгерку в школе Всевобуча. Это было большое лирическое движение в область самого заветного, что есть у человека в жизни.
В конце 30-х годов я снова совершил поездку на свой родной Север, потом жил в Севастополе и на Южном берегу Крыма, где много писал, вернувшись опять к моей любимой лирической теме. В эту пору я обратился и к историческим темам нашей родины. Меня увлек сценарий Павленко «Александр Невский». Для этого кинофильма я написал ряд песен и среди них гимн «Вставайте, люди русские». Позднее, в годы Великой Отечественной войны, среди других стихов я не оставил исторической темы и вместе с Сергеем Эйзенштейном работал над его текстом сценария «Иван Грозный» и написал песни для этого фильма.
Часть моих стихов 1937—1940 годов вошла в книгу «Октябрьские стихи», часть в книгу «Новые стихи», написанную после освободительного похода наших войск в Западную Белоруссию и Украину, в котором я в качестве военного корреспондента принимал участие.
Книга была насквозь лирическая. Вышла она уже в первые военные дни. Последними предвоенными стихами в этой книге были такие:
Огни в порту.
Дай руку мне.
За нами
Дозорный катер
мчит,
лучом скользя,
И Ленин смотрит
вечными глазами
В такую даль,
что и сказать нельзя.
Эти вечные глаза Ленина, устремленные в грядущее, стали для меня символом жизни и победы всего нашего народа, всего, что есть лучшего и достойного в человечестве.
Великие испытания, пережитые нашим народом во время Великой Отечественной войны, заставили меня во много раз глубже подходить к самым любимым и заветным для меня темам.
Когда я снова вернулся в дорогую для меня Среднюю Азию, дорогую еще и потому, что на ее земле осталась могила моей матери, я как будто бы другими глазами взглянул на любимых мною героев, на сыновей и дочерей этих людей.
Я видел расцвет республик Средней Азии, строительство Фархада и Кара-Кумского канала, среднеазиатскую металлургию, нефть.
Как никогда в последних двух книгах «Пустыни и весны» меня вела страсть к открытиям, изысканиям, к показу переделки мира, героической борьбы с природой во имя счастья всего человечества. Пришел атомный век, еще сложнее стали противоречия в мире, победил великий народ Китая, поднялась Индия из колониального рабства, и многое стало видно с тех вершин, на которые взошли народы Азии. Но суровая бдительность советских людей стала еще острей, и об этом я пытался сказать в моей книге «Граница».
Начиная с 1949 года, я снова объездил границы нашего Союза. Много хороших дней провел на турецкой, иранской и афганской границах среди друзей-пограничников. До сих пор для меня пограничная застава самый лучший, самый светлый уголок моей великой родины. Еще проверенней стала сплоченность и дружба между народами Советского Союза, дружба, которой я отдал значительную часть своего творчества. Не так давно я написал книгу стихов «Тебе, Украина», посвященную двум великим славянским народам, истории, культуре и сегодняшним дням Украины.
1956 год был для меня особенно плодотворным. Весна этого года налетела на меня целым вихрем образов, воспоминаний, ассоциаций. Казалось, вся жизнь с дружбой и любовью, с разлукой и смертью друзей, с вечной радостью за свою родную природу заново прошла перед глазами.
Я писал, не отрываясь, радуясь, что каждый день могу входить в свою сказочную и в то же время реальную «страну» души. В результате появилась книга «Солнцеворот», вышедшая в том же 1956 году. Книгой «единого дыхания» назвал я ее. В ней как бы дан разрез по вертикали чувств, мыслей, переживаний человека, а в этом разрезе, как в геологическом сбросе, видны все напластования.
Стихи говорили об Урале, Средней Азии, Подмосковье, Севере, Кавказе, но основная мысль о вечном солнцевороте, о вечном круговороте в природе доминировала над всеми стихами.
Взрывная волна этой книги была настолько сильна, что я сразу же перешел к завершению работы над книгой поэм «Середина века».
Эту книгу я писал с 1943 года, писал с мукой, с горячностью, с душевным раздумьем о судьбах времени, о судьбах моей страны, о судьбах революции. Иные годы приносили несколько поэм, а иные были бесплодны, но сама книга двигалась все время. И вот летом 1956 года я вновь переписал ее два раза, все перевернул, переставил, ввел новых героев, изменил ситуации, дал другие концовки и начала, словно прошелся по всему корпусу книги электросваркой. Я выбросил из нее двенадцать поэм и написал пять новых. К концу года книга была дописана. Она представляет собой «автобиографию века», которая была пережита в душе рядового участника великих событий столетия. Действие перемещается из Советского Союза в Западную Европу, ведет героев через гражданскую войну, нэп, пятилетки к Великой Отечественной войне и заканчивается 1956 годом — временем после XX съезда Коммунистической партии Советского Союза. Те мысли и идеи, которые были высказаны на XX съезде партии, несомненно, оказали на книгу динамическое влияние.
В книге двадцать пять поэм и вступление. Она написана белым стихом, с применением некоторых новых для нашей поэзии приемов, активизирующих, инструментующих белый стих. Над всей книгой доминирует образ В. И. Ленина и тема вечной молодости жизни. Таковы заключительные слова финальной поэмы «Юность»:
Дыханье молодости слышит мир,
Рожденный, чтобы вечно обновляться.
Так будем вечно обновлять его!
Эту книгу я считаю самым крупным произведением в своей жизни. Последняя моя работа — книга «Синяя весна». О. чем она? Если бы человек взял свое живое сердце и выжал из него самое дорогое, романтическое, что он испытал за сорок лет революции, то все это замечательное и испытанное отразилось бы в подобной книге. Иногда в центре стихотворения находится просто небольшая деталь, характеризующая время, иногда значительное, определяющее эпоху событие. Иногда - положительный герой («Баллада о Новом годе»), иногда — отрицательный (стихотворение «Пир»). Но в любом случае — это книга о революции, о героическом поколении Октября, о бессмертных и неубывающих силах Великой Октябрьской социалистической революции.
Лирические стихотворения (вставки) только подкрепляют основную мысль книги.
Что же сказать в качестве послесловия?
Мне довелось многое видеть и многое пережить.
Несмотря на ошибки, а они были и в моей жизни и в творчестве, я с самых ранних своих стихов стремился сказать, что жизнь на земле создана для счастья, а не для бессмысленной гибели. Что человечество передает от поколения к поколению золотую ветвь своей культуры, выстраданной, возвеличенной мучениками и героями борьбы за единственно правильное и достойное человеческое существование. Много дорогих мне людей я вижу вокруг, многие ушли из жизни, но сила и могучая стойкость нашего народа, заново рожденного в великие октябрьские дни, вдохновляет и будет вдохновлять все человечество. И чем глубже и шире поэт будет проникать в самую толщу исторических событий, чем он больше будет взволнован нарастанием человеческих стремлений к миру, труду, знанию и радости, тем ответственней он выполнит свой долг художника.
В сказке или романтической балладе, в патетическом обращении или лирических стихах мне хочется! снова и снова говорить об октябрьских днях, зажженных могучей волей Ленина, о творящей силе коммунистической партии, о молодости нашего мира, о вере в огромное человеческое счастье.
* * *
Владимир Луговской последние месяцы его жизни работал в Доме творчества (Переделкино).
Он работал почти круглые сутки с неудержимой страстностью, молодо, восторженно, радуясь, что каждый день может входить «в свою сказочную и в то же время реальную «страну души».
Отрываясь от работы, он стремительно и жадно искал общения с людьми, с теми, кому мог бы почитать только что написанное.
«Прошу вас, послушайте — это я написал сегодня»,— говорил он чуточку смущенно, мягко, доверительно. Он любил, когда его слушали, « сам обладал великим даром слушать. Трогательно доброе, пристальное внимание и романтическая приподнятость, с которой он слушал собеседника, давая редкие, стремительные реплики, придавали разговору и пленительную непринужденность, и радость новизны.
Вечная молодость жизни, живая юность мира была основной темой его стихов, потому что таков был он сам в его отношениях с людьми, в его особенной, мгновенной, горячей и благожелательной отзывчивости.
Сразу и горячо отозвался он и на предложение дополнить автобиографию для сборника, задуманного Гослитиздатом: «Да, да, нам крайне необходимы такие, вот именно такие первоисточники, историко-литературные документы... В самом деле, если собрать воедино автобиографии и биографии писателей старшего поколения, то это будет автобиография века, и какого необыкновенного, великолепного века!..»
Работа над автобиографией была закончена 11 апреля 1957 года, а 5 июня того же года Владимир Луговской скоропостижно скончался в Крыму (в Ялте) в полном расцвете своего большого, яркого, молодого таланта.
Популярные статьи сайта из раздела «Сны и магия»
.
Магия приворота
Приворот является магическим воздействием на человека помимо его воли. Принято различать два вида приворота – любовный и сексуальный. Чем же они отличаются между собой?
По данным статистики, наши соотечественницы ежегодно тратят баснословные суммы денег на экстрасенсов, гадалок. Воистину, вера в силу слова огромна. Но оправдана ли она?
Порча насылается на человека намеренно, при этом считается, что она действует на биоэнергетику жертвы. Наиболее уязвимыми являются дети, беременные и кормящие женщины.
Испокон веков люди пытались приворожить любимого человека и делали это с помощью магии. Существуют готовые рецепты приворотов, но надежнее обратиться к магу.
Достаточно ясные образы из сна производят неизгладимое впечатление на проснувшегося человека. Если через какое-то время события во сне воплощаются наяву, то люди убеждаются в том, что данный сон был вещим. Вещие сны отличаются от обычных тем, что они, за редким исключением, имеют прямое значение. Вещий сон всегда яркий, запоминающийся...
Существует стойкое убеждение, что сны про умерших людей не относятся к жанру ужасов, а, напротив, часто являются вещими снами. Так, например, стоит прислушиваться к словам покойников, потому что все они как правило являются прямыми и правдивыми, в отличие от иносказаний, которые произносят другие персонажи наших сновидений...
Если приснился какой-то плохой сон, то он запоминается почти всем и не выходит из головы длительное время. Часто человека пугает даже не столько само содержимое сновидения, а его последствия, ведь большинство из нас верит, что сны мы видим совсем не напрасно. Как выяснили ученые, плохой сон чаще всего снится человеку уже под самое утро...
Согласно Миллеру, сны, в которых снятся кошки – знак, предвещающий неудачу. Кроме случаев, когда кошку удается убить или прогнать. Если кошка нападает на сновидца, то это означает...
Как правило, змеи – это всегда что-то нехорошее, это предвестники будущих неприятностей. Если снятся змеи, которые активно шевелятся и извиваются, то говорят о том, что ...
Снятся деньги обычно к хлопотам, связанным с самыми разными сферами жизни людей. При этом надо обращать внимание, что за деньги снятся – медные, золотые или бумажные...
Сонник Миллера обещает, что если во сне паук плетет паутину, то в доме все будет спокойно и мирно, а если просто снятся пауки, то надо более внимательно отнестись к своей работе, и тогда...
При выборе имени для ребенка необходимо обращать внимание на сочетание выбранного имени и отчества. Предлагаем вам несколько практических советов и рекомендаций.
Хорошее сочетание имени и фамилии играет заметную роль для формирования комфортного существования и счастливой судьбы каждого из нас. Как же его добиться?
Еще недавно многие полагали, что брак по расчету - это архаический пережиток прошлого. Тем не менее, этот вид брака благополучно существует и в наши дни.
Очевидно, что уход за собой необходим любой девушке и женщине в любом возрасте. Но в чем он должен заключаться? С чего начать?
Представляем вам примерный список процедур по уходу за собой в домашних условиях, который вы можете взять за основу и переделать непосредственно под себя.
Та-а-а-к… Повеселилась вчера на дружеской вечеринке… а сегодня из зеркала смотрит на меня незнакомая тётя: убедительные круги под глазами, синева, а первые морщинки
просто кричат о моём биологическом возрасте всем окружающим. Выход один – маскироваться!
Нанесение косметических масок для кожи - одна из самых популярных и эффективных процедур, заметно улучшающая состояние кожных покровов и позволяющая насытить кожу лица необходимыми витаминами. Приготовление масок занимает буквально несколько минут!
Каждая женщина в состоянии выглядеть исключительно стильно, тратя на обновление своего гардероба вполне посильные суммы. И добиться этого совсем несложно – достаточно следовать нескольким простым правилам.
С давних времен и до наших дней люди верят в магическую силу камней, в то, что энергия камня сможет защитить от опасности, поможет человеку быть здоровым и счастливым.
Для выбора амулета не очень важно, соответствует ли минерал нужному знаку Зодиака его владельца. Тут дело совершенно в другом.
© Все права на статьи принадлежат авторам сайта, если не указано иное.
16 +