Впервые за сорок лет моих литературных дерзаний и трудов я берусь за перо, чтобы рассказать в этой ответственной «исповеди» о себе. Вообще говоря, это как будто бы и не так трудно: вспоминай и записывай год за годом, что осталось в памяти. А в памяти, бесспорно, осталось все то, что воспринималось в жизни с особой эмоциональной силой. Но нужно ли все это читателю? Ведь он хочет увидеть в этом очерке только писателя. И меньше всего его интересует — как ты дошел «до жизни такой»...
Все же придется немного остановиться и на «неписательской» автобиографии. Конечно, не злоупотребляя этим.
И вот в самом начале — почти автобиографическая трагедия! Село Мойсенцы, Ирклеевского района, Черкасской области (б. Золотоношского уезда на Полтавщине), где я родился 22 марта 1895 года, в дни, когда пишется эта автобиография, навеки исчезает с Приднепровья, На его месте будут плескаться волны Днепра, перегороженного Кременчугской ГЭС! И трудно оценить по горячему следу, что важнее: родные места среди песков, плетней из лозы и вечных злыдней... Или широкий разлив могучего Днепра там, где было село, всесильная мощь электричества в отстроенном заново на черноземе селе Мойсенцах с его колхозными полями, домом культуры и достатками в селе моисенчанина?!
Это, безусловно, очень значительный биографический факт даже для писателя! Позволю себе шутку: теперь негде будет организовать дом-музей на родине литератора, но с этим я уж как-нибудь примирюсь. К слову сказать — я не очень люблю оглядываться на пройденный путь. Не таким-то он был легким. И, наоборот, так хочется, и всю жизнь хотелось, смотреть только вперед, идти, спешить, никогда не забывая, что отсталых бьют.
Итак, я родился в этом теперь затопленном селе на Приднепровье, против Черкасс. Родители... В основном — хорошие родители. Мать — Мария Ивановна, из семьи зажиточных мойсенчан Марченко, а отец, Леонтий Васильевич Мойся, — безземельный труженик, казак.
Уже в детстве я узнал тяготы жизни в чужом доме. Когда-то, когда я был ребенком, мне довелось жить и в землянке, пока строилась своя хата...
На шестом-седьмом году жизни пришлось пуститься в первые далекие странствия. Отец, спасаясь от долгов, был вынужден продать новую хату в Мойсенцах и переселиться в Уфимскую губернию (село Гавриловка, Стерлитамакского уезда). Об этом можно было бы и не вспоминать, но именно в Гавриловке, еще ребенком, я «прославился» как рассказчик. Это были мои собственные фантазии и пересказы чьих-то рассказов о далеких путешествиях в неведомые края, к чужим людям, с которыми приходилось бороться героям моих импровизаций. Я так завидовал старшим, умевшим рассказать сказку, и уже тогда старался всячески им подражать.
Там же среди башкирских детей началось мое знакомство с тюркским языком. Уже через полгода отец уехал на земляные работы, взяв с собой нас с матерью. Строилась железная дорога Оренбург — Ташкент, и мой отец, в то время уже землекоп по профессии, выехал в Актюбинск на строительство этой железной дороги. Там я стал приучаться к работе коногона, однако безуспешно — чуть не погиб под «сковырнувшейся» вагонеткой. Но именно там я научился удить рыбу и удил ее с увлечением и не без успеха в богатейших, тогда еще почти не тронутых, степных и уральских водоемах.
Землекопы научили меня хорошим рабочим песням, русскому и казахскому языкам.
Со строительства Оренбургско — Ташкентской железной дороги я попал с родителями на зимовку в Слободу Покровскую на Волге. Пока землекопы в Покровской учили меня песням, азбуке и читать по складам, у меня не было недостатка в хороших рассказчиках. Был такой «Булочка», уже пожилой, но энергичный человек, наш сосед. Он много знал и умел так увлекательно рассказывать о своей жизни и приключениях среди бурлаков и плотогонов, будто это были самые интересные сказки. Кроме того, он брал меня в воскресенье кататься в своих санках по замерзшей Волге. Ах, какие это были прогулки, вместе с тысячами покровчан, выезжавших и выходивших на лед!
Должен признаться, что тогда у меня появилась мечта стать бурлаком и обязательно на Волге. Но... я еще только ребенок, у которого родители не спрашивают, как он хочет жить дальше. Неожиданно отец законтрактовался «в грабари» в Сибирь на строительство дороги, берущей начало где-то у Минусинска. Я, конечно, был еще малыш, но отец уже почему-то решил — «все равно Ивана придется учить на гимназиста...» — и забрал с собой в коногоны только старшего брата. А мы с матерью и сестрой вернулись домой в Мойсенцы. Своего жилья у нас не было, но нас с радостью приютила старая, покинутая сыновьями бабушка, мать моей матери.
Зимой я уже ходил в мойсенскую школу. Школа — одно из самых дорогих воспоминаний моего поразительно короткого детства. Об этих трех годах вернее трех зимах, можно было бы рассказать немало хорошего.
Нечего и говорить, что учился я отлично. Учителя не гнушались побеседовать со мной и вне занятий, приглашали к себе. Само собой разумеется, что это не только вселяло в меня «гордость», но и обязывало ко многому.
В школе же на третьем году обучения впервые и совершенно отчетливо родилось желание писать. Стану ли я когда-нибудь писателем — об этом я не задумывался. Просто появилось стремление о чем-то рассказать, написать. Именно тогда я впервые услышал «приговор» учительницы, Марии Петровны:
— А ведь тебе быть писателем!
Дело в том, что без посторонней помощи помимо школьных заданий я написал «рассказ». Собственно, я старательно пересказал известную повесть «Вогул Никита». Взяв ее за основу и сохранив название, я подставил свои персонажи из ближайшего крестьянского окружения и, как говорили учителя, достаточно убедительно связал ситуации и судьбы персонажей. При этом довольно удачно замаскировал события, знакомые всем в нашем селе. И мне показалось (очевидно, так оно и было), что мои учителя были искренне увлечены этим «произведением» и, конечно, предсказывали мне «будущее».
А наряду с этим... еще за год до первого года обучения я пас деревенское стадо. Хлопотливое это дело, особенно летом, когда скотина носится, выгнув хвосты дугой...
После окончания мойсенской школы я поехал с отцом в Кривой Рог, где на Ростковском руднике стал коногоном. Нельзя сказать, чтобы это было легче, чем работать пастухом. И все-таки я никогда не жаловался. Сейчас, даже приятно вспоминать и слепого рыжего коня, с которым я трудился на откатке кварцита в карьере, и всегда красную от рудничной пыли одежду, глубину карьера, паукообразное пересечение рельс, по которым так хотелось поскорее погнать полные вагонетки. Из глубины видно небо, иногда даже солнце...
Там меня застала революция 1905—1906 годов. Мой отец еще дома, зимой того года, каким-то образом оказался участником столкновений в Черкассах. Помню, с каким воодушевлением он рассказывал об этом, собрав к себе мужиков. Позже в Криворожье отец принимал даже какое-то участие в одной из забастовок шахтеров Ростковского рудника и вообще с большим вниманием относился к революционным событиям в России. Я очень уважал своего отца за эти его свободолюбивые настроения.
Потом мне пришлось уехать на Кубань. Отец работал в Новороссийске и забрал меня туда же сначала коногоном, а потом и землекопом. С этого времени по-настоящему началась моя трудовая деятельность. На Кубани я пробыл почти шесть лет. Летом большей частью был землекопом, а зимой батрачил у станичных кулаков (станица Челбасская), работал переплетчиком, кровельщиком, плотником, даже продавцом в лавке. Со временем, оторвавшись от отца, работал землекопом у подрядчиков и вернулся домой в Мойсенцы только зимой 1912 года.
Этой же зимой я снова оказался в Кривом Роге. Там подрядчик набирал землекопов для вскрытия нового карьера на Шмаковом руднике, и я нанялся к нему. Но условия труда были очень тяжелые и после второй стачки мне пришлось перейти на шахту «Южно-Русского Днепровского металлургического общества». И нигде, ни на какой работе я не оставлял своего любимого занятия — писания рассказов, стихов. К огромному сожалению, получилось так, что из всего написанного почти ничего не сохранилось, кроме двух «стихотворений», из тех, что были посланы в журнал Олены Пчилки, каким-то образом уцелели в ее бумагах и вместе с ними попали в архив Института Литературы, да еще нескольких заметок, напечатанных в 1913 году в черкасской газете «Приднепровье». В редакции этой газеты не сумели прочесть мою замысловатую подпись и напечатали под корреспонденцией «Иван Ле...». Оценить преимущества псевдонима мне помог один случай.
В начале 1914 года умерла моя мать, и я приехал на похороны... В волостном правлении, где я должен был обменять свой заробитчанский паспорт на новый, вдруг слышу смех. Невольно заинтересовался. Оказывается, пришла газета «Приднепровье», где напечатана моя заметка о том, как волостной старшина утопил в днепровской проруби коня с санками и с... волостными книгами приходов и расходов, на которые готовилась ревизия... Тут явился и сам старшина...
Нетрудно представить себе, что было. Старшина обозлился, принялся угрожать. Рассвирепев окончательно, сел в бричку и уехал. И вот в таком виде он догоняет меня и еще одного мойсенчанина, инвалида. Мы, конечно, поклонились, приветствуя старшину, такой счастливый случай! А он разъярился, грозит кнутом:
— Ты, горбатый черт, если пишешь, так знай, что писать. Не то я тебя так распишу, что второй горб вырастет!..— и поехал.
Бедный мойсенчанин, как говорится, ни сном, ни духом ни о чем не ведает. А я... не помог ему тогда понять причину гнева старшины. Но после этого случая понял преимущества псевдонима и полюбил свой «Иван Ле»!
Война 1914 года застала меня на Урале. Там я впервые работал уже строительным техником целой дистанции на строительстве Уральск-Илецкой железной дороги. В армию, на войну, было призвано немало землекопов, а я еще не подлежал мобилизации по возрасту, мне предстояло призываться в 1916 году. Но осенью 1914 года уже был досрочно призван год, предшествующий моему. Поэтому к началу 1915 я оказался в Мойсенцах, а весной — в армии.
Шел второй год империалистической войны. С этого времени и до 1920 года с некоторыми незначительными, но «досадными» перерывами я был военным. Конечно, это тоже входит в биографию, и я все собираюсь написать ее со всеми небезынтересными приключениями солдата старой армии, участника октябрьских боев, партизана на Золотонощине! Наверное, когда-нибудь напишу.
Мне хотелось, если уж не миновать быть солдатом, быть им не в какой-нибудь простой части, а, по крайней мере, хоть в коннице! Сначала улыбалась перспектива служить в крепостной артиллерии в Ивангороде, но... Ивангород был уже сдан австро-немецким войскам. И я оказался в... Балашове, в 135-м запасном пехотном батальоне. «Пушечное мясо»!..
Это явилось для меня страшным ударом, и, главным образом, это был удар по самолюбию: несчастная пехота! Будучи достаточно сдержанным человеком, я горько заплакал, когда оказался в казармах батальона. Но нужно было служить и бороться за свое человеческое достоинство.
И я стал, что называется, хорошим солдатом. Конечно, и тут продолжал писать, большей частью стихи и дневник. Две тетради дневника погибли в окопах во время одной из операций...
Из учебной команды, назвавшись «химиком», я уехал в Петроград. Само по себе это событие не лишено интересных эпизодов. Однако пусть оно останется материалом для более полной автобиографии. В Петрограде я оказался в окружении учителей, метеорологов, с которыми мы стали добрыми друзьями. Обстоятельства заставили меня кое-чему подучиться, и именно здесь я впервые понял, чего не хватало моим литературным занятиям. В команде я был участником редактирования и издания солдатской газеты «Химик 5», вышедшей семь или восемь раз. Мы также выпустили два номера журнала «Досуг солдата». Все это печаталось на шапирографе и распространялось среди бойцов команды.
Самыми близкими друзьями в команде у меня были коммунисты Степан Федорович Кузнецов с Усть - Ижорского завода, Андрей Соколов — из Екатеринославских рабочих, Мищенко из Каменки, Пушкин — с Ижевского завода, беспартийный Гусев Иван Кузьмич — учитель из Уфимской губернии, Юхим Костенко—служащий какого-то сахароваренного завода на Курщине. Нельзя не вспомнить с удовольствием и Меерсона — приват-доцента Петровско-Разумовской Академии. Они составляли актив передовых людей в нашей команде и проделали огромную работу по моему образованию и воспитанию у меня революционного коммунистического мировоззрения...
Находясь в команде, я около полутора десятков раз участвовал в ее атаках, «принимал» газы противника. Не однажды был подтравлен, лечился и не мог пожаловаться на недостаток наград: я получил все степени георгиевских крестов и медалей, не считая «боевых» и «отличий».
В химической же команде по совету Гусева я написал так называемое «Письмо матери», которое напечатал журнал «Весь мир». Как последствие этого я имел удовольствие ежедневно получать со всех концов России десятки писем от «будущих матерей».
В химической команде меня застала февральская революция 1917 года. После одного столкновения, вызванного тем, что солдат кормили гнилой воблой, нескольких коммунистов, в первую очередь Кузнецова, на другой же день под каким-то предлогом откомандировали, вывезли из команды. Учителя Гусева нашли нужным немедленно направить в Полтавскую офицерскую школу. А меня — возили на положении арестованного из штаба в верхстоящий и обратно, пока не довезли в штаб армии в Молодечно. Через полтора месяца отпустили в команду.
В этом же году в качестве делегата от съезда химических команд в Петрограде я был делегирован на Всероссийский крестьянский съезд, где видел Ленина, слушал известное его выступление на этом съезде.
В том же году был переведен на службу в Управление речных флотилий действующей армии, где был писарем штаба и членом Комитета депутатов управления.
Управление флотилий внезапно сняли из Орши еще накануне Октябрьских событий. Наш комитет хотел выяснить «обстановку» в Смоленских революционных комитетах. Направили меня. Я, конечно, не мог остаться в стороне от событий. Выступал, принимал активное участие в разоружении «добровольческого» эшелона, ехавшего с фронта в Петроград.
Потом я оказался в Петрограде, где проводил в адмиралтействе ликвидацию управления «Отдельной морской бригады особого назначения», которой, кстати, подчинялось наше Управление речных флотилий.
Не могу не упомянуть и о своем участии с отрядом балтийцев в так называемом разгоне «Учредительного собрания».
Затем голод, тяжелое воспаление легких и в июле 1918 года возвращение на родину. А возвращаться в такое время, когда в Мойсенцах мной уже интересовались представители «власти», было рискованно. И не удивительно, что на пристани в Налиснях (из Кременчуга пришлось плыть пароходом) я был арестован и в Мойсенцы прибыл не в отчий дом, а в уездную «холодную» под конвоем «казаков» из организации «собственников» (националистическая организация крупных
кулаков Украины). К счастью, судить меня привели в Мойсенцы. Несмотря на то, что «судил» меня родной брат моей матери, один из активных деятелей «собственников» в Золотоношском уезде, непосредственно как арестованный я был в распоряжении сотенного Григория Федоровича Кушнира. Узнав, что меня допрашивает «дядька» Василь, сотенный понял, чем это пахнет и... выручил. Глубоко убежден, что этот поступок он совершил от души и не только потому, что у нас с ним были прекрасные отношения, более теплые, чем родственные.
— О Иван Леонтьевич! Уже отслужил? Ну, молодец! — воскликнул он, увидев меня на допросе у родного дяди. Ему нетрудно было оценить критичность ситуации — встречу племянника-большевика с дядей — активистом гетманских «собственников».
— Ты еще долго здесь пробудешь? — также по-родственному спросил он, беря меня под руку. Он видел, что я болен, чуть держусь на ногах.— Ну, пошли!
— Куда? — спрашивает родной дядя, мой палач.
— Ко мне. Корнеевна (его жена) будет рада, пошли. Приходи и ты, Василь Иванович, кончай тут свои дела.
И потянул меня к выходу. Дядька что-то крикнул. А мы пошли. Дрожали ноги, холодела душа.
Вот уже мы спустились с крыльца волостного правления на улицу.
— Какого черта ты приехал в такое время? — добродушно журил Григорий Федорович, ведя меня под руку.
Но погони не было. «Родной» дядька на секунду поверил в родственные чувства Григория Федоровича и не послал с нами охраны. Но позже все-таки прискакали двое вооруженных «казаков».
— Вы знаете...— всплеснул руками хозяин,— он поехал с Ганной Корнеевной купить где-нибудь водки... Вот и обед на столе, а их все нет. Как только приедут, пообедаем и явимся...
Ганна Корнеевна действительно уехала со мной в ту же минуту, как мы ступили во двор. Но не за водкой. Она «галопом», как велел ей муж, отвезла меня «в луг».
— Тут ищи ваших. Из Еремеевки какой-то Гайдамака, из Васютенец хлопцы. Да передай им, что наш Василь Иванович готовит в воскресенье перед рассветом облаву. Отряд вызвал из Золотоноши!..
Все эти острые положения я собрал и рассказал в своей первой напечатанной повести «Юхим Кудря». В ней нет ничего вымышленного. Эта повесть была задумана еще в те дни, когда я прятался в приднепровских лугах.
Не прошло и месяца, а именно в сентябре 1919 года, наша группа повстанцев организовала в волостях вооруженные отряды и так называемая «Державная варта» была разбита на всей Золотонощине. С этого момента и началось мое участие в партизанском движении. Деникинщина, арест и снова побег в приднепровские луга. Ревком, а со временем уездный исполком. Борьба с бандитизмом в уезде. И, наконец, в 1922 году отъезд в Харьковский технологический институт. Сам факт отправки меня на учебу, а также полные напряжения события из институтской партийной жизни не лишены общественного интереса.
Золотоношская партийная организация, в частности работник парткома, один из активистов борьбы с деникинщиной Лука Калинникович Обушный вызвал меня, тогда заведовавшего уездным отделом здравоохранения, и предложил поехать «подучиться». Произошло это не случайно. В Золотоношу прислали только одну путевку в Харьковский технологический институт. И я охотно поехал в Харьков.
Конечно, приемная комиссия в Харькове удивилась, что Золотоноша прислала им человека без какой-либо систематической подготовки, но не отмахнулась. Председатель комиссии вызвал меня к себе на собеседование, расспросил и, немного подумав, посоветовал:
— Пошлем мы вас, товарищ, в Киевский политехнический институт на рабочий факультет. Там подготовитесь за два-три года и пойдете на строительный факультет. Идет?
Еще бы! Я прекрасно понял совет и оценил его целесообразность. Прямо из Харькова я прибыл в приемную комиссию рабфака КПИ.
В первый прием на рабфак поступило немало людей с хорошим, хотя и не систематическим образованием. Именно к таким относился и я. Нас выделили в группу «ударников», которые, занимаясь без весенних и летних каникул, за год закончили рабфак.
В 1923—1924 учебном году я уже был студентом факультета инженеров путей сообщения (ФИПС). А летом 1924 года работал техником-практикантом на строительстве дороги Анапа-Тоннельная.
Нужно указать, что еще в первые дни после приезда в Киев, я окунулся в литературную жизнь. В 1923 году уже участвовал в организации пролетарских литературных сил («Жовтень», потом «ВУСПП»). Литературная жизнь Киева в то время буквально кипела в поисках верного пути, новых форм. Трудно даже сказать, какие и сколько творческих организаций и всякого рода течений насчитывалось тогда в Киеве. Естественно, что организации, считавшие себя стоявшими «вне политики», имели в своем составе значительные силы и не только среди начинающих. Какой станет литература Советской Украины? В писательских кругах это была сложная и нерешенная проблема. И ее необходимо было решать! Не буду вдаваться в рассмотрение этого вопроса. Достаточно того, что кое-кому из писателей не нравилась вообще никакая литературная организация, которая заботилась бы об идейной ясности, партийности советской литературы.
В 1924 году были напечатаны некоторые мои рассказы, стихотворение «Степи». Чуткое, товарищеское отношение ко мне Павла Тычины, который был редактором журнала «Червоный шлях», способствовало напечатанию в этом журнале моей повести «Юхим Кудря» (1926). В 1927 году «Юхим Кудря» появился впервые отдельной книжкой вместе с другими рассказами.
Кстати, стоит сказать несколько слов и о процессе написания «Юхима Кудри». В общежитии студентов-коммунистов на Крещатике, где я жил, друзья потребовали, чтобы я написал своего «Юхима Кудрю» и перестал рассказывать его им по памяти. Пришлось послушаться. Так, работая тринадцать дней без перерыва, по одному эпизоду в день, я написал эту повесть. Конечно, пришлось его еще несколько раз переписывать и доделывать. Но это был мой первый значительный литературный труд.
В 1926 году меня командировали на работу в Узбекистан, где я занимал должность «инженера по техническим поручениям». Строительство ирригационных сооружений и знакомство со старым проектом обводнения «Голодной степи», ознакомление с традиционной извечной борьбой Узбекистана за воду подсказали мне тему «Романа Межгорья». Кропотливое изучение борьбы узбекского народа за создание системы водоснабжения республики дали богатейший материал. И в 1928 «году я сдал в печать первую книгу «Романа Межгорья». Вторая книга была написана лишь в 1933 году.
В 1927 году я был первым редактором единственной в то время в Советском Союзе украинской ««Лiтературноi газети».
В 1929 году был направлен в Донбасс на помощь молодым донбасским писателям «Кочегарки». Я видел там восстановление Енакиевского металлургического завода — это дало материал для нового произведения под названием «Интеграл».
Выход из печати «Романа Межгорья» определил «всерьез и надолго» мою литературную профессию.
«Роман Межгорья» переиздавался на Украине почти ежегодно, печатался и на других языках. Вслед за этим романом и несколькими сборниками рассказов вышел роман «Интеграл» (тема — социалистическое строительство в Донбассе в первую пятилетку), а в 1934 году — роман из жизни колхозов — «История радости».
В 1936 году мною задуман роман-трилогия из истории Украины. Именно в этот период мне посчастливилось познакомиться с Максимом Горьким. В одну из таких встреч с Алексеем Максимовичем по его желанию я рассказал ему о своих планах — создать трилогию на историческую тему. Внимательно выслушав мой замысел, Горький посоветовал расширить план «Украины» до семи томов, включив в эту серию еще несколько исторических романов. Первый том — роман «Наливайко» — вышел в 1940 году.
Во время гитлеровской оккупации Киева большая часть рукописи романа «Украина» погибла. Пришлось заново писать его второй том — «Хмельницкий». Погибли также части из этой серии — варианты романа «Мазепа», многочисленные материалы и варианты всего труда, а также историческая литература. Таким образом, в настоящее время изданы пока только два тома серии «Украина». Настойчиво работаю сейчас над второй и третьей книгами «Хмельницкого».
Во время Великой Отечественной войны мною написан ряд новелл и очерков, которые печатались во фронтовой прессе, выходили отдельными брошюрами, а часть материалов вошла в книгу «Мои письма». Позже в соавторстве с Ал. Левадой написан роман «Юго-Запад» из эпохи военного времени. Написана повесть «Право молодости» со включением того же материала. По специальному заказу издательства «Молодь» закончил молодежную повесть «Робинзонада». Работаю над созданием цикла украинской современной новеллы.
Популярные статьи сайта из раздела «Сны и магия»
.
Магия приворота
Приворот является магическим воздействием на человека помимо его воли. Принято различать два вида приворота – любовный и сексуальный. Чем же они отличаются между собой?
По данным статистики, наши соотечественницы ежегодно тратят баснословные суммы денег на экстрасенсов, гадалок. Воистину, вера в силу слова огромна. Но оправдана ли она?
Порча насылается на человека намеренно, при этом считается, что она действует на биоэнергетику жертвы. Наиболее уязвимыми являются дети, беременные и кормящие женщины.
Испокон веков люди пытались приворожить любимого человека и делали это с помощью магии. Существуют готовые рецепты приворотов, но надежнее обратиться к магу.
Достаточно ясные образы из сна производят неизгладимое впечатление на проснувшегося человека. Если через какое-то время события во сне воплощаются наяву, то люди убеждаются в том, что данный сон был вещим. Вещие сны отличаются от обычных тем, что они, за редким исключением, имеют прямое значение. Вещий сон всегда яркий, запоминающийся...
Существует стойкое убеждение, что сны про умерших людей не относятся к жанру ужасов, а, напротив, часто являются вещими снами. Так, например, стоит прислушиваться к словам покойников, потому что все они как правило являются прямыми и правдивыми, в отличие от иносказаний, которые произносят другие персонажи наших сновидений...
Если приснился какой-то плохой сон, то он запоминается почти всем и не выходит из головы длительное время. Часто человека пугает даже не столько само содержимое сновидения, а его последствия, ведь большинство из нас верит, что сны мы видим совсем не напрасно. Как выяснили ученые, плохой сон чаще всего снится человеку уже под самое утро...
Согласно Миллеру, сны, в которых снятся кошки – знак, предвещающий неудачу. Кроме случаев, когда кошку удается убить или прогнать. Если кошка нападает на сновидца, то это означает...
Как правило, змеи – это всегда что-то нехорошее, это предвестники будущих неприятностей. Если снятся змеи, которые активно шевелятся и извиваются, то говорят о том, что ...
Снятся деньги обычно к хлопотам, связанным с самыми разными сферами жизни людей. При этом надо обращать внимание, что за деньги снятся – медные, золотые или бумажные...
Сонник Миллера обещает, что если во сне паук плетет паутину, то в доме все будет спокойно и мирно, а если просто снятся пауки, то надо более внимательно отнестись к своей работе, и тогда...
При выборе имени для ребенка необходимо обращать внимание на сочетание выбранного имени и отчества. Предлагаем вам несколько практических советов и рекомендаций.
Хорошее сочетание имени и фамилии играет заметную роль для формирования комфортного существования и счастливой судьбы каждого из нас. Как же его добиться?
Еще недавно многие полагали, что брак по расчету - это архаический пережиток прошлого. Тем не менее, этот вид брака благополучно существует и в наши дни.
Очевидно, что уход за собой необходим любой девушке и женщине в любом возрасте. Но в чем он должен заключаться? С чего начать?
Представляем вам примерный список процедур по уходу за собой в домашних условиях, который вы можете взять за основу и переделать непосредственно под себя.
Та-а-а-к… Повеселилась вчера на дружеской вечеринке… а сегодня из зеркала смотрит на меня незнакомая тётя: убедительные круги под глазами, синева, а первые морщинки
просто кричат о моём биологическом возрасте всем окружающим. Выход один – маскироваться!
Нанесение косметических масок для кожи - одна из самых популярных и эффективных процедур, заметно улучшающая состояние кожных покровов и позволяющая насытить кожу лица необходимыми витаминами. Приготовление масок занимает буквально несколько минут!
Каждая женщина в состоянии выглядеть исключительно стильно, тратя на обновление своего гардероба вполне посильные суммы. И добиться этого совсем несложно – достаточно следовать нескольким простым правилам.
С давних времен и до наших дней люди верят в магическую силу камней, в то, что энергия камня сможет защитить от опасности, поможет человеку быть здоровым и счастливым.
Для выбора амулета не очень важно, соответствует ли минерал нужному знаку Зодиака его владельца. Тут дело совершенно в другом.
© Все права на статьи принадлежат авторам сайта, если не указано иное.
16 +