Собранные воедино многие страницы, написанные мною в разные годы жизни, образуют, как мне думается, довольно подробную мою автобиографию.
Здесь частично я воспользуюсь этими страницами.
Я родилась 10 июля 1890 года в Одессе. Моя мать была педагогом. Она преподавала русский язык в казенном женском училище, а впоследствии была назначена заведующей этим же училищем. В общей сложности она проработала двадцать пять лет, после чего вышла в отставку. Еще и сейчас случается мне в какой-нибудь старушке библиотекарше или медицинской сестре обнаружить бывшую ученицу моей матери, вспоминающую о ней с уважением и любовью.
«Моя мама была учительницей русского языка. Это был важный, самый важный школьный предмет.
— Необходимо отлично знать родной язык, особенно такой разнообразный, богатый, прекрасный, как русский,— говорила мама.— Кто плохо знает свой язык, тот не оценит красоты родной речи, не задумается над книгой, не заслушается песни, не запомнит стихотворения...
Встречаясь с мамой на улице, ее ученицы вежливо кланялись ей. Если я была тут же, я радовалась, что столько девочек знают мою маму.
Окончив школу и превращаясь во взрослых, девушки и тогда не забывали свою учительницу русского языка. На улице они почтительно кланялись ей, говоря: «Здравствуйте!» — и мама приветливо отвечала: «Здравствуйте» — и при этом называла свою бывшую ученицу по фамилии.
Бывало так, что та, улыбаясь, говорила: «У меня теперь другая фамилия. Я давно уже замужем, и моя дочка скоро будет вашей ученицей».
— Вот и хорошо,— одобряла мама.— Посмотрим, как она будет писать классные работы. Вы, я помню, писали неплохо...
Да, много было бывших маминых учениц. Поэтому я не удивилась, когда в городском саду, где я гуляла со своей тетей, к нам на скамейку подсела старушка с зонтиком и спросила:
— А как поживает твоя мама?
— Значит, вы тоже мамина ученица? — догадалась я.
— Ну, что ты,— улыбнулась старушка,— я ее бывшая учительница. Твоя мама отлично училась. Передай ей привет от меня и скажи, что я, горжусь ею» («Как я была маленькая»).
У меня не было ни братьев, ни сестер, но избалованности, свойственной порой единственным детям, у нас в доме не было и в помине. Отец и мать работали очень много; трудовые навыки были мне привиты не нравоучениями, а примером.
«Мой отец любил порядок, и порядок любил его. Отцовский день, был весел от деятельности. Он был так славно заполнен трудом, что от этого становилось радостно жить. Отец никогда не знал тех тягостных минут или даже часов, когда время загнивает, покрывается ряской и медленно влачится к вечеру, к полуночи, к рождению следующего дня с такой же червоточиной, как и предыдущий.
Отцовский день так тек, как чистый и обильный водой ручей, у которого на протяжении всего пути в веселом и разумном порядке расставлены дела. То он вертит мельницу, то заботливо журчит между плодовыми саженцами, то поит огородные гряды, то выращивает рыбных мальков.
Вот отцовский письменный стол, простой, неновый, но удивительно-милый, приятно озабоченный, необходимый. Он служит отцу уже много лет. Он приобрел то тихое, будничное сияние, которое отличает полезные предметы от бесполезных. Мне и сейчас оскорбительны письменные столы-трутни, с их холодными крылатыми чернильницами, с их ярким тупым сукном. И — да здравствуют честные, простые столы, наше рабочее место!» («О моем отце»).
Мой отец возглавлял научное издательство «Mathesis» («Математика»), участниками которого были многие крупные профессора Одесского университета.
Писать стихи я начала очень рано.
«В детстве я писала стихи. Я писала их, отбивая ритм мячом, вечером, в полутьме. Точнее говоря, я не писала их, а придумывала. Я хорошо помню большую комнату — отцовский кабинет. Я кружусь на небольшом пространстве пола, мяч трепещет у меня в руках. Месяц плывет за окном, тучки ходят по нем. Мяч у меня такой, что нельзя рассказать какой. Та-та-та-там и вот — мяч по ковру идет. Та-та-та-там-та-тит — мяч над столом летит. Летит и разбивает нечто стеклянное на письменном столе моего отца.
Из столовой приходят и говорят, что разбита чернильница, что стыдно мне, что мяч у меня отберут и в кабинет вечером не пустят. Поздно, поздно: мне не стыдно, яд проник в меня, стихотворение уже написано. И как только за мной перестанут следить, я снова удеру вечером в комнату, полную тайн, буду играть в мяч, напишу второе стихотворение и, быть может, разобью вторую чернильницу.
Я писала стихи не только в детстве,— я писала их в юности, в тревожной юности, когда рифмы слетаются, как пчелы, на ученическую тетрадь. То было время расцвета декадентов, когда вокруг зеркала обвивались скульптуры девушек фисташкового цвета, состоящие из рук и волос. На уроке физики я писала стихотворение о водяной лилии:
Больной, тяжелой головой
Она склонялась над водой.
Больной, тяжелой головой...
— Мадемуазель,— вкрадчиво говорит наш физик, наша гроза,— что вы мне скажете о рычаге второго рода?
Молчание. Вздох. Единица... Потом писание стихов прекратилось на долгие годы» («Место под солнцем»).
Наша семья была демократична по духу. И все же, при всех своих привлекательных чертах, мои родители не шли дальше взглядов либеральной интеллигенции. Поэтому даже громовые залпы восставшего броненосца «Потемкин» прозвучали и для меня лишь отдаленным эхом в дачной тишине солнечного дня.
По окончании гимназии я поступила на Одесские высшие женские курсы, на историко-филологический факультет, но вскоре уехала в Западную Европу и провела там, с перерывами, около четырех лет: год в Швейцарии, где лечилась от болезни легких, остальное время в Париже.
В 1912 году в русской типографии в Париже был отпечатан мой первый стихотворный сборник «Печальное вино». До революции и в самые первые ее годы вышли в свет еще два моих сборника стихов: «Горькая услада» и «Бренные слова». Названия всех этих книг настолько характерны, что избавляют меня от необходимости подробнее говорить о своем творчестве тех лет.
В Россию я вернулась за месяц до первой мировой войны и решила обосноваться в Москве.
В октябре 1917 года из своего московского окна я наблюдала перекресток, где шли бои между белыми (юнкерами) и красногвардейцами. В один из таких дней маленькая пуля («белая» или «красная» — кто знает?) пробила двойное оконное стекло и легла на мой туалетный стол.
Это было грозным напоминанием о том, что комнатный уют обманчив. Что роль сторонней наблюдательницы — невозможна. Наступившие события требовали отчетливых решений: как дальше жить? О чем и для кого писать? Время «горьких услад» и «бренных слов» кончилось. Им на смену шли другие темы и другой читатель.
Эти переломные, решающие годы моей жизни я описала в повести «Место под солнцем». Но в действительности все было сложнее, чем это
описано в книге. Трудности были не только бытовые, но главным образом, психологические.
«Я много читала, что было странно и противоестественно в дни, когда ради тепла сжигали Шекспира и когда в муку подмешивали молотый горох.
Выбор авторов был нездоровый выбор. Из всего, что было написано, я читала только Диккенса и Франса. Каждый из них был умен и добр, но каждый, если следовать за ним неотступно, мог завести в бездну.
Один приходил с радостными слезами, другой — с грустной улыбкой. Один утверждал, что главное в мире — это сердце, другой утверждал — ум. Человеческая мысль, холодноватая, как хрустальная грань, улыбка над жизнью, улыбка над смертью, над женщиной, «этим пленительным сочетанием атомов»,— вот что было важно.
Убогие и больные, косноязычные и уроды, сироты, отданные на выучку ворам, бывшие каторжники, старые невесты, безумные от любви, застенчивые клерки, скромные предметы — поющие чайники и сверчки на печи — это был мир Диккенса. Это был уют старого рваного плаща, под которым преступник, голодный пес и бродячее дитя равно находят спасение от зимней ночи.
Диккенс знал теплоту счастья. Он писал:
«Ребятишки собираются один за другим у пылающего камина. Мать подбрасывает свежих поленьев, а отец только что обменялся дружеским кивком с кучером дилижанса за добрую милю от своей фермы и теперь стоит, обернувшись назад, и смотрит вслед удаляющимся путникам».
Франс утверждал:
«Время и пространство не существуют. Материи тоже не существует. То, что мы называем этими словами, есть именно то, чего мы не знаем, то препятствие, о которое разбиваются наши чувства. Мы знаем одну лишь реальность: нашу мысль. Она творит мир. И если бы наша мысль не взвесила и не назвала Сириуса, то Сириуса не существовало бы».
И у Диккенса и у Франса была убедительность, перед которой я была беззащитна... Но правда жизни, живая реальная правда, та, что проходила перед моими глазами, не мирилась ни с Диккенсом, ни с Франсом» («Место под солнцем»).
И все же в конце 1923 года в Государственном издательстве в Москве был издан мой первый после революции сборник стихов «Цель и путь». Началась моя подлинная писательская биография: до этого была только «предбиография», как бывает предыстория.
Круг моих тем обновился и неизмеримо расширился. Да и как может быть иначе в стране, включающей в свои пределы пятнадцать республик, и в каждой (только бы хватило сил!) хочется побывать и написать о ней, о ее людях, о ее делах.
В 1924 году, помимо стихов, я начала писать и прозу. Много пользы принесла мне в то время газетная работа, приучающая к четкости, конкретности, расширяющая политический кругозор...
20-е и 30-е годы были для меня наполнены впечатлениями от поездок по Советскому Союзу и по Западной Европе, куда я ездила в качестве журналистки. Мои очерки о Франции после первой мировой войны печатались в газетах, а затем составили отдельный сборник «Америка в Париже».
Сейчас, конечно, я написала бы эти очерки по-иному. Но многое в них правильно. В частности, о Колониальном музее в Брюсселе, где я также побывала в то время, я писала следующее:
«Колонии!.. Я помню, что давно, в мои школьные годы, у нас в классе, наискосок от глобуса, между «единицами мер и весов» и «исключениями на букву «ять» висела литография, на которой была изображена небольшая рысь, вонзившая зубы в шею оленя. Олень, запрокинув голову, мчится по равнине, но ясно, что от рыси ему уже не уйти: так и будет она висеть на нем, пока не высосет все живые соки. В Тервюрне, в Брюсселе, в Колониальном музее я снова с величайшей отчетливостью вспомнила и оленя и рысь. Именно в виде рыси предстала передо мною маленькая хищная Бельгия, вонзившая зубы в гигантское Конго...» («Америка в Париже»).
В годы второй мировой войны я была в Ленинграде вместе с мужем, назначенным в это ответственное время директором Первого медицинского института. Я прожила в осажденном городе почти три года, столько, сколько длилась блокада. Обо всем этом я написала в своем ленинградском дневнике, который так и называется: «Почти три года».
Стынущими пальцами при свете коптилки вела я свои дневниковые записи. Писала их для одной себя, не думая о том, что они станут достоянием не только советских, но и многих зарубежных читателей.
В Ленинграде, зимой 1942 года парторганизация мединститута приняла меня в кандидаты партии. Через год я стала членом партии.
«29 декабря 1943 года. Вечер.
Бюро райкома заседало за овальным столом, в большой прекрасной комнате: пол устлан дорожками, на столе — зеленое сукно. Мне задавали вопросы, а я, стоя, отвечала:
Вопрос. Почему вы не вошли в партийную организацию Союза писателей?
Ответ. Ленинградское отделение Союза писателей в настоящее время не имеет своей партийной организации. Писатели-фронтовики прикреплены к военным парторганизациям. Остальные — к заводам, где они работают.
Вопрос. Какая общественная нагрузка была у вас за это время?
Ответ. Я выступала на заводах, в клубах, в воинских частях, в госпиталях и школах.
Вопрос. Как представляете вы себе свою будущую партийную работу?
Ответ. Я, как и раньше, буду писать и выступать. Но постараюсь делать это много лучше, с точки зрения писательского мастерства. Кроме этого, буду делать все, чего потребует от меня партия.
Вопрос. Не пугает ли вас строгая партийная дисциплина?
Ответ. Нет, не пугает. Я организованна по природе.
По дороге из райкома домой я спрашивала себя: как же действительно прошел год моего кандидатского стажа? Какие изменения произошли со мной за этот срок?
Я выступала на фабриках, заводах, в воинских частях. Я писала. Верно. Но все это я делала и раньше. В чем же разница?
Это не просто сформулировать, но разница есть. Раньше было так: напишу, допустим, удачную вещь — и рада. Неудача была мне горька. Но это была моя личная печаль и только моя радость.
Теперь же я думаю: в какой мере то, что я пишу, полезно делу советской литературы, которая, в свою очередь, является только частью великого дела — процветания моей страны, первой социалистической страны в мире?
Каждое литературное произведение, логически продолженное, должно претвориться в действие. Может претвориться, во всяком случае.
Я старалась мысленно проследить эту линию, угадать, что происходит за тем обрывом в конце страницы, за которым начинается жизнь.
Как действуют сейчас мои стихи? Как работало мое перо, мое оружие, в осажденном Ленинграде? Сумела ли я хоть в какой-то степени быть нужной ему? Я отвечаю за это.
Мне это поручено партией, это мое партийное дело...»
6 июня 1944 года, побывав с мужем на выставке, посвященной обороне Ленинграда, я написала следующие строки:
«Но особенно долго, очень-очень долго стояли мы перед витриной, оформленной в виде булочной. Это было окно, густо заросшее льдом, только в центре неровно оттаявшее от скупого тепла двух коптилок.
И в этом просвете весы: на одной чашке четыре малые гирьки. На другой — 125 граммов хлеба — то, что большинство ленинградцев получало с 20 ноября по 25 декабря 1941 года.
Над весами, в стеклянной колбе, мука того времени. И ее состав:
Мука ржаная дефектная — 50%.
Соль—10%.
Жмых —10%.
Целлюлоза — 15%.
Соевая мука, отбойная пыль, отруби — по 5%» («Почти три года»)...
Кроме дневника «Почти три года» и «Рассказов о ленинградских детях», из крупных вещей в Ленинграде была мною написана поэма «Пулковский меридиан».
В ней я старалась описывать не только крупные события из жизни осажденного города, но и повседневные мелочи, которые, думается мне, также очень важны.
В системе фильтров есть такое сито —
Прозрачная стальная кисея, —
Мельчайшее из всех. Вот так и я
Стараюсь удержать песчинки быта,
Чтобы в текучей памяти людской
Они осели, как песок морской.
Поэма «Пулковский меридиан» и дневник «Почти три года» были удостоены Сталинской премии.
После полного снятия блокады я возвратилась в Москву, которую считаю своим родным городом.
Прекрасны архитектурные ансамбли Ленинграда. Нева — великолепна. Я очень привязана к своим ленинградским друзьям. Но сердце мое отдано Москве с ее кремлевскими звездами, с ее кипучей жизнью великой столицы великой страны.
Я по сей день продолжаю писать стихи и прозу. Писательскую работу считаю одной из прекраснейших на свете.
За эти годы я неоднократно возвращалась к бесконечно волнующему каждого писателя образу Ленина. Первое мое стихотворение о Ленине «Пять ночей и дней» было написано в год смерти Владимира Ильича. В 1956 году в стихотворении «Проект памятника» я написала о том, каким видится мне этот памятник:
Не там, на высоте, не в отдаленье,
На фоне облаков и птичьих крыл,
А рядом с нами. Здесь... При жизни Ленин —
Мы знаем — возвышаться не любил.
Пусть будет памятник такого роста,
Чтобы уже ребенок лет пяти
Без мамы смог бы дотянуться просто
И положить у ног его цветы.
Именно таким всегда остается Ленин в моем сердце...
В послевоенные годы я продолжаю ездить по Союзу. Побывала в Иране на первом конгрессе иранских писателей, с делегациями деятелей советской культуры ездила в Чехословакию и Румынию.
Осенью 1957 года была одной из участниц встречи итальянских и советских поэтов, происходившей в Риме.
По мере сил стараюсь помогать начинающим писателям и рада, когда мои советы идут им на пользу.
Последнее из написанного мною — это небольшая книга «Вдохновение и мастерство», куда я вложила весь опыт, накопленный мной за долгие-долгие годы работы.
Чем старше я становлюсь, тем труднее мне пишется. Отчего это происходит? Оттого ли, что требуешь от себя слишком многого, или с годами скудеет творческая сила? Очевидно, и то и другое.
Два этих встречных потока образуют томительное кружение на месте. И все же необходимо преодолевать его, подобно тому, как в юности, чтобы не захлебнуться, надо было укрощать сумятицу мыслей и чувств.
Не должно быть никаких скидок ни на молодость, ни на старость.
«Автор не должен падать духом. Пусть он мужественно идет до конца... будем же держать голову высоко, пока ее не покроют волны,— писал Флоберу стареющий Тургенев» («Вдохновение и мастерство»).
Мне остается только присоединиться к этим прекрасным словам.
«В заключение мне хочется поделиться с моими читателями впечатлением еще от одной поездки. Путешествуя по Закарпатской области, я побывала в Солотвино: знаменитые соляные копи, известные еще с эпохи каменного века, одни из наиболее крупных в Европе.
Молодой горный инженер (кстати, выяснилось, что он тоже пишет стихи) сопровождал нас на глубину двухсот метров под землей.
И там вознесся над нами готический соляной зал поразительной красоты. При свете электричества отчетливо были видны причудливые темные узоры, покрывающие белоснежные стены. Нечто вроде гигантского муара, выполненного не на шелку, а на соли.
Это была так называемая «соляная тектоника». Соляные структуры различных размеров и форм — результат многократных изменений в толще земной коры: вот почему и возникли эти разнообразные, изогнуто-волнистые линии. По этим линиям можно судить о возрасте соляных пластов, подобно тому, как по кольцам древесных стволов судят о возрасте деревьев. Разница только в том, что тут счет идет не на годы, а на тысячелетия.
В Солотвино передо мною предстала «соль земли». Выражение, которое метафорически применяют ко всему, что придает особый вкус, необходимый для здоровья как физического, так и душевного.
Одним из видов «соли земли» является и литература.
Трудно предугадать, как будущее распорядится с тем или иным детищем нашей литературы. На одном из выступлений Маяковского ему был брошен упрек, что, дескать, его произведения слишком злободневны. Что жизнь их будет коротка. «А вы зайдите через тысячу лет, там поговорим!» — ответил Маяковский.
Хочется верить, что советская литература с вдохновением и мастерством отразит все те могучие сдвиги в «социальной тектонике» современного общества, которые сделают человека свободным и счастливым» («Вдохновение и мастерство»).
Популярные статьи сайта из раздела «Сны и магия»
.
Магия приворота
Приворот является магическим воздействием на человека помимо его воли. Принято различать два вида приворота – любовный и сексуальный. Чем же они отличаются между собой?
По данным статистики, наши соотечественницы ежегодно тратят баснословные суммы денег на экстрасенсов, гадалок. Воистину, вера в силу слова огромна. Но оправдана ли она?
Порча насылается на человека намеренно, при этом считается, что она действует на биоэнергетику жертвы. Наиболее уязвимыми являются дети, беременные и кормящие женщины.
Испокон веков люди пытались приворожить любимого человека и делали это с помощью магии. Существуют готовые рецепты приворотов, но надежнее обратиться к магу.
Достаточно ясные образы из сна производят неизгладимое впечатление на проснувшегося человека. Если через какое-то время события во сне воплощаются наяву, то люди убеждаются в том, что данный сон был вещим. Вещие сны отличаются от обычных тем, что они, за редким исключением, имеют прямое значение. Вещий сон всегда яркий, запоминающийся...
Существует стойкое убеждение, что сны про умерших людей не относятся к жанру ужасов, а, напротив, часто являются вещими снами. Так, например, стоит прислушиваться к словам покойников, потому что все они как правило являются прямыми и правдивыми, в отличие от иносказаний, которые произносят другие персонажи наших сновидений...
Если приснился какой-то плохой сон, то он запоминается почти всем и не выходит из головы длительное время. Часто человека пугает даже не столько само содержимое сновидения, а его последствия, ведь большинство из нас верит, что сны мы видим совсем не напрасно. Как выяснили ученые, плохой сон чаще всего снится человеку уже под самое утро...
Согласно Миллеру, сны, в которых снятся кошки – знак, предвещающий неудачу. Кроме случаев, когда кошку удается убить или прогнать. Если кошка нападает на сновидца, то это означает...
Как правило, змеи – это всегда что-то нехорошее, это предвестники будущих неприятностей. Если снятся змеи, которые активно шевелятся и извиваются, то говорят о том, что ...
Снятся деньги обычно к хлопотам, связанным с самыми разными сферами жизни людей. При этом надо обращать внимание, что за деньги снятся – медные, золотые или бумажные...
Сонник Миллера обещает, что если во сне паук плетет паутину, то в доме все будет спокойно и мирно, а если просто снятся пауки, то надо более внимательно отнестись к своей работе, и тогда...
При выборе имени для ребенка необходимо обращать внимание на сочетание выбранного имени и отчества. Предлагаем вам несколько практических советов и рекомендаций.
Хорошее сочетание имени и фамилии играет заметную роль для формирования комфортного существования и счастливой судьбы каждого из нас. Как же его добиться?
Еще недавно многие полагали, что брак по расчету - это архаический пережиток прошлого. Тем не менее, этот вид брака благополучно существует и в наши дни.
Очевидно, что уход за собой необходим любой девушке и женщине в любом возрасте. Но в чем он должен заключаться? С чего начать?
Представляем вам примерный список процедур по уходу за собой в домашних условиях, который вы можете взять за основу и переделать непосредственно под себя.
Та-а-а-к… Повеселилась вчера на дружеской вечеринке… а сегодня из зеркала смотрит на меня незнакомая тётя: убедительные круги под глазами, синева, а первые морщинки
просто кричат о моём биологическом возрасте всем окружающим. Выход один – маскироваться!
Нанесение косметических масок для кожи - одна из самых популярных и эффективных процедур, заметно улучшающая состояние кожных покровов и позволяющая насытить кожу лица необходимыми витаминами. Приготовление масок занимает буквально несколько минут!
Каждая женщина в состоянии выглядеть исключительно стильно, тратя на обновление своего гардероба вполне посильные суммы. И добиться этого совсем несложно – достаточно следовать нескольким простым правилам.
С давних времен и до наших дней люди верят в магическую силу камней, в то, что энергия камня сможет защитить от опасности, поможет человеку быть здоровым и счастливым.
Для выбора амулета не очень важно, соответствует ли минерал нужному знаку Зодиака его владельца. Тут дело совершенно в другом.