Ж. Пиаже. "Речь и мышление ребенка"
Государственное учебно-педагогическое издательство,
Москва - Ленинград, 1932 г. OCR Detskiysad.Ru Книга приведена с некоторыми сокращениями
Нам остается рассмотреть некоторые общие результаты, полученные от анализа вопросов Дэля, с точки зрения статистической, с точки зрения возраста и с точки зрения детской психологии вообще.
§ 12. Статистические результаты
Для того чтобы сравнить между собою вопросы Дэля с точки зрения их устойчивости и отношения к возрасту, мы выделили три группы по 250 последовательных вопросов, включая туда, конечно, и «почему». Эти вопросы: от 201 до 450 (с 1 сентября по 3 ноября 1921 г.), от 481 по 730 (с 3 марта по 24 марта 1922 г.) и от 744 по 993 (с 3 июня по 23 июня 1922 г.).
Похоже на то, что можно сделать некоторые выводы из этих таблиц, данные которых, как сказано, относятся к десятимесячному промежутку времени, причем каждая серия отделена от другой интервалом в два месяца.
Прежде всего отмечается относительное постоянство трех больших групп вопросов:— первая, состоящая из вопросов причинного объяснения действительности (111, 78, 116), вторая — из вопросов, относящихся к человеческим действиям и правилам (91, 109, 85), и третья — из вопросов классификации и счета (48, 63, 49). Это постоянство окажется довольно интересным, если оно будет подтверждено последующими исследованиями. Быть может в развитии вопросов обнаружится закон, аналогичный законам развития речи: действительно, известно, что словарь, значительно обогащаясь с возрастом, тем не менее всегда подчиняется твердым законам, регулирующим пропорции слов различных категорий. Постоянство наших больших групп сохраняется на протяжении десяти месяцев, несмотря на очень ясные колебания внутри каждой группы.
Прежде всего самым ясным колебанием является уменьшение вопросов с союзом «почему» и соотносительный рост простых вопросов: 91, 53, 41 и 95, 122 и 143. Без сомнения этот факт надо поставить в связь с уменьшением вопросов причинного объяснения сравнительно с вопросами - действительности и истории, которые имеют тенденцию увеличиваться. Наконец, последний факт, который как будто бы противоречит первым двум, это тот факт, что вопросы «почему», хотя и уменьшающиеся в количестве (это, конечно, не значит, что они абсолютно уменьшаются), принимают все более и более причинный смысл в широком смысле слова. Для установления этого факта мы из общей массы собранных вопросов взяли между 200 и 1125 вопросами три отрезка, состоящие из 60 последовательных «почему».
Конечно, все эти данные могут быть отнесены на счет изменения личных интересов Дэля и на счет особенностей того года, когда мы делали записи. Поэтому мы и не хотим выводить из этих нескольких данных общих законов. Тем не менее небезынтересно установить, независимы ли эти три рода колебаний один от другого или связаны между собой. Вопрос, поставленный таким образом, даже только в отношении вопроса Дэли, может дать кое-какие обобщения.
Итак, с одной стороны, количество вопросов «почему» уменьшается, с другой — количество вопросов «действительности и истории» увеличивается сравнительно с вопросами объяснения; и, наконец, смысл вопросов «почему» становится все более и более причинным. Правда, при помощи статистики можно доказать все, что угодно, но здесь статистические данные как раз соответствуют тому, что обнаруживает качественный анализ и клинические исследования.
Если к концу наших наблюдений над Дэлем «почему» употребляются реже (по отношению к общему числу вопросов), то это потому, что между 3 и 7 годами вопросы «почему» представляют в некотором роде вопросы на все случаи, вопросы, которые доискиваются причины даже там, где ее нет, даже путем смешения явлений психического и физического порядка. Вследствие этого естественно, что когда эти два порядка начинают различаться друг от друга, когда появляется идея о случайности или о «данном», большое количество вопросов отделяется в дальнейшем от «почему» и принимает форму «каким образом» или простых вопросов, без вопросительного выражения н относящихся столько же к механике явлений, сколько и к их причине. Следовательно, уменьшение «почему» могло бы быть показателем падения предпричинности. Это падение становится очевидным по мере роста простых вопросов, так как они свидетельствуют о стремлении получить сведения дополнительные к простому «почему».
Увеличение «почему» причинного объяснения по отношению к другим классам «почему» происходит, вероятно, по той же причине. Именно потому, что предпричинность или, вернее, тенденция для всего находить основание идет на убыль. Дэль меньше заинтересован в «обосновании во что бы то ни стало» тех правил, которые могут обойтись и без этого. А вследствие того, что все вопросы «почему» специализируются,— вопросы «почему объяснения» берут верх (это не значит, что «почему логического обоснования» обязательно должны уменьшиться,— они ведь появляются лишь после 7—8 лет и по отношению к каждому обоснованию). Конечно, для того чтобы доказать приведенные положения, надо было бы иметь возможность классифицировать отдельные «почему» предпричинности, строгой причинности и т.д. и выразить результаты в процентных отношениях. Так как эта операция в настоящее время невозможна, то мы вынуждены довольствоваться предположениями, что уменьшение «почему», относящихся к обоснованию правил, является признаком, поддерживающим то положение, что потребность обоснования «во что бы то ни стало» у Дэля уменьшается, и вследствие этого предпричинность уступает потребности в более строго причинных объяснениях.
С этой точки зрения понятно также увеличение вопросов о действительности и истории по отношению к вопросам объяснения. Можно предполагать, что это увеличение не зависит от произвольной классификации. Если вопросы о фактах и обстоятельствах умножаются, то это, действительно, происходит потому, что ребенок отказывается от обоснования явлений, которые просто даны, и старается более точно определить условия или следствия их появления.
Как явствует из сказанного, полученные нами выводы очень напоминают выводы, получеиные Гросом и описанные в его прекрасных работах о «вызванных» вопросах. Давая ребенку какое-либо предложение и записывая вопрос, заданный по этому поводу, Грос с очевидностью показал, что вопросы причинности в широком смысле слова составляют между 12 и 17 годами более или менее постоянный процент (40%), независимо от возраста детей. Эти причинные вопросы могут быть разделены на регрессивные (причина) и прогрессивные (следствие), причем прогрессивные вопросы с возрастом регулярно увеличиваются. Этот вывод был в основных чертах подтвержден исследованиями института Руссо по отношению к детям моложе 12 лет (начиная с 9). Следовательно, превращение причинных вопросов в вопросы, относящиеся к следствию, совершенно не доказывает ослабления интереса к причинности вообще. Оно указывает лишь на то, что интерес отвлекается от чистого и простого «почему», чтобы направиться на детали самого механизма.
Что же касается Дэля, то мы из наших статистических данных можем заключить, что он прогрессивно утрачивает интерес к предпричинности. Таким образом отсюда можно вывести предположение, что упадок предпричинности относится по времени между 7 и 8 годами. Наши последние главы уже показали значение этого возраста с точки зрения упадка эгоцентризма, с точки зрения понимания детей друг другом и главным образом с точки зрения навыков мысли, которые предполагают уже настоящее обсуждение и сотрудничество в области абстрактной мысли. В связи с этим, в синкретизме приходится предположить наличие соотношений, имеющих весьма важное значение. Прежде чем попытаться их, выделить, попробуем проверить утверждение, что предпричинность у Дэля постепенно уступает настоящей причинности по мере приближения его к возрасту 7 или 8 лет.
§ 13. Упадок предпричинности
Можно применить очень простой способ для учета эволюции Дэля в области предпричинности — это спустя некоторое время просто задать ему его собственные вопросы, по крайней мере те из них, которце могут быть, несомненно, приняты за предпричинные по той манере, с какой они заданы. Для этой цели мы выбрали 50 вопросов причинного объяснения и задали их Дэлю (которому, исполнилось 7 лет и 2 месяца), сообщив ему, что эти вопросы были заданы ребенком его возраста. Очень важно отметить тот факт, что Дэль не имел ни малейшего подозрения, что ему предложены его собственные вопросы (как, вероятно, помнят читатели, он никогда не замечал, что его вопросы записывают). Даже больше, он сопровождал ответы на свои вопросы такими замечаниями:— Глупо спрашивать об этом, когда это так легко. Это глупо, это не связано одно с другим; это так глупо, что я здесь ничего не понимаю — и т. д.
Но один этот факт не убедителен. Мысль ребенка 6—7 лет еще так мало направлена и систематизирована, иначе говоря, она еще так подсознательна, во фрейдовском смысле слова, что забывание вопросов через несколько месяцев после их задавания и неспособность ответить на них еще не может служить доказательством изменения психического состояния. Дело в другом: замечается большое расхождение между характером ответа и самой формой вопроса; и иногда расхождение такое странное, что мы сочли необходимым проверить, действительно ли заданные вопросы имели предпричинное значение. Для контроля мы задали их десяти 7-летним детям. Некоторые дали нам ответы в совершенно ясной предпричинной форме, какую ожидал бы и Дэль в возрасте 6—7 лет, задавая свои вопросы. Другие ответили, как Дэль в 7 лет и 2 месяца, показывая таким образом, что они тоже переросли предпричинную стадию.
Может быть скажут, что Дэль перешел от предпричинной стадии к следующей стадии душевного развития потому, что он запомнил ответы, которые ему дал взрослый на заданные им раньше вопросы. Это само собой разумеется, но это не объяснение. Задача всегда состоит в том, чтобы узнать, почему ребенок принял эти вопросы, и главным образом узнать, почему он их ассимилировал, не искажая. Опыт показал, что в данном возрасте некоторые объяснения взрослых совершенно искажены, а в более позднем — нет. Когда мы говорим, что Дэль вошел в новую стадию, то мы подразумеваем эту способность пользоваться причинными или естественными объяснениями.
Вот некоторые из ответов Дэля:
— Почему есть Маленький Салэв и Большой Салэв?
— Потому что их два. Было две горы, поставленных одна против другой. Тогда сказали, что большая будет Большой Салэв, а маленькая — Маленький Салэв.
— Почему их (негров) заставляют быть такими?
— Это солнце, потому что в стране негров оно жаркое, еще более жаркое, чем здесь.
— Что заставляет его (шар) двигаться?
— Это, когда он скатывается.
— Он знает, что вы там?
— Нет, но он скатывается в вашу сторону.
— Что заставляет течь Рону так быстро?
— А! Потому, что это немного спускается.
Маленький мальчик написал свое имя на дереве. На другой день имени там не стало. Он спрашивает:— Почему дерево и железо стирают карандаш?— Потому что сверху кладут руки, потом трут и потом это уходит.— Это правильно?— Он ошибся, потому, что если написать карандашом на бумаге и взять железо и дерево и тереть, то это не стирается.
— Здесь видно, что Дэль не понял своего собственного вопроса.
— Озеро не доходит до Берна, почему?
— Потому что Берн — это далеко, а озеро совсем маленькое. Женевское озеро большое, но и оно не доходит до Берна. Если бы это было море, тогда да, но это не та страна, она не так называется.
— Кто заставляет течь озеро?
— Рона.
— Посадили ли (дерево) или оно растет само?
— Его посадили. Некоторые цветы могут расти сами.
— Если взять красное и оранжевое, то получается коричневое. Почему?— Я не знаю. Папа не мог бы все знать и я тоже.— Здесь ясно видно появление скептицизма у Дэлн; в шесть с половиной лет он так бы не ответил.
— Если они (ужи) не опасны, то почему у них есть это (ядовитые зубы)?
— Потому что они живут, как мы. У нас есть ногти, но это ни к чему не служит.
Читая эти ответы, можно усомниться в существовании предпричинности. Кажется, что Дэль всегда имел в виду лишь совершенно положительные объяснения, и что противоположное впечатление зависит лишь от недостатков его стиля, от неумения выразить свою мысль. Если бы это было действительно так, то он вовсе и не задал бы ни одного из этих вопросов. Объяснение, данное Далем по поводу того, что ужи не опасны, в этом отношении знаменательно. Это объяснение сводится к тому, что вопрос или не должен задаваться, или плохо поставлен. Ответ на вопрос о размерах озера таков же. Ответы на почему о двух Салэвах частично представляют то же явление. Что же касается отказа Дать объяснение, почему оранжевый и красный цвета дают коричневый, то он является совсем характерным. Короче, если бы Дэль во всех этих случаях подождал ответа, который он сам даст в 7 лет и 2 месяца, то он не задал бы этого вопроса. Что касается вопроса о неграх или о быстроте течения Роны, то очевидно, что положительные ответы, данные Дэлем в 7 лет и 2 месяца, не должны создавать никакой иллюзии насчет антропоморфического и «искусственного» характера, которые имели эти вопросы в 6 лет. Иначе непонятна сама словесная форма вопросов.
Впрочем мы сейчас проверим эти соображения,- изучив, каким образом отвечали на эти же вопросы другие дети.
Итак, ясно видно несоответствие между вопросами Дэля и тем, как он сам ответил на них несколько месяцев спустя; это как будто и подтверждает предположение, что он частью отказался от предпричинных объяснений. Действительно вопросы были поставлены так, как если бы предпричинное объяснение было возможно, т.-е. как если бы вое могло быть доказано в природе, как если бы все было оживлено намерениями; таким образом отыскиваемая причина явлений смешивалась с мотивом психологического порядка или причиной морального порядка. Ответ, данный Дэлем в 7 лет и 2 месяца, показывает, что в его уме назревает различие между строго причинным объяснением, психологической мотивировкой и логическим обоснованием. Действительно, он не только отказывается от того, чтобы все доказать (вопрос о двух Салэвах и ядовитых зубах), но кроме того он еще дает то собственно причинное объяснение, то логическое обоснование. Например, он объясняет течение Роны склоном, цвет негров — солнцем и т. д. (причинное объяснение). В вопросах о двух Салэвах и о размере озера ответ начинается простым логическим обоснованием (потому, что есть два Салэва, потому, что Берн удален от озера). Итак, повидимому, предпричинность у Дэля уменьшается, и уже возникает различие между строго причинным объяснением и другими видами связи.
Правда, не следует слишком далеко заходить в противопоставлении душевного развития Дэля в 6 1/2 лет и в 7 лет и 2 месяца. Из нескольких приведенных здесь вопросов видно, что ни причинность, ни логическое обоснование еще не представляются в чистом виде. Ответ на вопрос о размерах озера в этом отношении очень спутанный. Он стремится в сущности придать или отнять у озера такие свойства, какие имели бы место, если бы оно было телом, не вполне наделенным произвольным движением (например таким, как ребенку кажется солнце и ветер), но большой рекой, идущей, куда ей хочется: озеро могло бы пойти в Берн, если бы оно было морем, но оно «не называется» (не есть) так, как море, следовательно, оно не может этого сделать.
Мы проверяли эти результаты, задавая эти же вопросы Дэля десяти детям 7—8 лет. Этот вопрос показал нам, с одной стороны, что эти вопросы были истолкованы как вопросы предпричинного объяснения, по меньшей мерс большинством детей, слегка отставших от Дэля, а с другой стороны, что к 7—8 годам многие ответы уже становятся то причинными, то логическими, как и вопросы Дэля в 7 лет и 2 месяца. Вот некоторые из предпричинных ответов:
— Почему есть Большой и Маленький Салэв?
— Для детей и большой — для взрослых (0).— Потому что один — для маленьких детей, другой — для взрослых (Дэ).—Потому что те, которые хотят пойти на Маленький или на очень Большой (Жиа).—Для того чтобы всходить на Маленький, а также — Большой (Рю).
— Папа, мне сказал, что это (молния) делается само собой на небе. Почему? — Боженька ее делает (Рю).— Потому, что боженька ее делает (О).
— Почему их (негров) заставляют быть такими?
— Потому что боженька их наказывает. Они были злыми, когда были маленькими (О).— Потому что они грязные (Га).— Это боженька (Го).— Потому что они такими родились на свет (Жиа) и т. д.
— Кто заставляет так быстро течь Рону?
— Вода (Рю, Ант и т. д.).— Лодки (Рю).
— Кто заставляет течь озеро?
— Машины (шлюзы) (Рю).— Боженька (Рио, Го и т. д.).— Скалы (О) и т. д.
— Озеро не доходит до Берна. Почему?
— Оно закрыто (Рю).
— Потому что его остановили. Это большая стена (Го).— Потому что это не так велико. В Берне есть другое озеро (О).— Потому что это другое озеро — Бернское озеро (Дэ).— Потому что это не все те же озера (Ант).—Потому что это слишком далеко (Жиа). Все эти вопросы, вероятно, предпричинны. Но виден также полиморфизм этой предпричинности. Поэтому нам невозможно теперь же приступить к анализу, этих объяснений детей. Необходимы дальнейшие исследования, а пока приходится ограничиться тем, впрочем, единственно полезным для изучения логического суждения, как такового, у ребенка выводом, что предпричинность свидетельствует о смешении порядка психического и порядка физического; вследствие этого логическое доказательство никогда не будет чистым у ребенка — оно будет беспрерывно колебаться между обоснованием и психологической мотивировкой.
§ 14. Заключение. «Категории», или логические функции мысли ребенка 7 лет
«Вопрос,— говорит Клапарэд,— это осознание проблемы или трудности, подлежащей разрешению, иначе говоря, того направления, в котором надо искать ответа. Для того чтобы поиски увенчались успехом, надо знать, чего ищешь, т. е. надо поставить себе вопрос. Самая природа этого вопроса определит направление поисков. Следовательно, функция вопроса ясна: это вызов умственной деятельности в известном направлении.
Логики старались каталогизировать различные виды вопросов или, скорее, виды суждений, которые являются соответственными ответами; эти же ученые дали название «категорий» различным классам этих суждений-ответов. Перечисление видов вопросов не представляет большого интереса для психологов; вопросы, которые можно задавать себе, бесконечны; их так же много, как и различных затруднений, возникающих при желании на них ответить; и вопрос о том, могут ли они быть сгруппированы, по известным рубрикам, представляет лишь второстепенный интерес.
Интереснее спросить себя, какое биологическое происхождение этих различных категорий вопросов? Каким образом индивид пришел к тому, что спрашивает о причине, цели, месте и т. д. Эта проблема происхождения сводится к тому, чтобы узнать, каким образом, мало-по-малу, индивид стал интересоваться причиной, целью, местом и т. д. Мы вправе думать, что интерес к этим категориям возник только тогда, когда оказалось невозможным осуществить действие в отношении одной из них. Потребность создает сознание, а сознание причины (или цели, места и т. д.) блеснет в уме лишь тогда, когда человек испытает потребность в том, чтобы приспособиться в отношении причины (или цели и т. д.)
Когда приспособление происходит чисто инстинктивно, ум не отдает себе отчета в категориях, даже если действие инстинкта имеет такой характер, какой он имел бы, если бы эти категории принимались во внимание; вследствие автоматичности акта, его исполнение не задает нашему уму никакой задачи; нет затруднения в применении — значит нет потребности, а следовательно и нет осознания ни этой потребности, ни способа ее удовлетворения.
...Отметим мимоходом, насколько наша концепция категорий отличается от концепций философов. Для психологии способностей категории являлись бы результатом некоторого рода примитивной интуиции, но наблюдение нам показывает, что эти категории возникают лишь вследствие затруднений в приспособлении. Для ассоциационизма категории являлись бы результатом повторных ассоциаций, ставших неразрывными; но опять-таки наблюдение показывает, что когда ассоциация достигает максимума автоматизма (инстинкт, привычка), индивид не дает себе отчета в категориях, потому что, не испытывая затруднения в приспособлении, он не ставит себе и вопроса»
Мы процитировали это замечательное место потому, что в результате нашей работы мы можем лишь подписаться под ним. В одном отношении мы даже пошли еще дальше по пути функциональной психологии, полагая, что факт осознания категории преобразовывает её в самой ее природе. Так мы приняли формулу: «Ребенок сам становится причиной гораздо раньше, чем он получает понятие о причине»; при этом напоминаем только о следующем: одно лишь удобство выражения (которое, если мы не будем остерегаться, увлечет нас целиком к реалистической теории познания, т. е. за пределы психологии) может позволить нам говорить о «причинности», как об отношении, совершенно независимом от его осознания. В действительной жизни существует столько видов причинности, сколько видов или ступеней осознания. Когда ребенок «есть причина» или действует, как если бы он знал, что одно явление есть причина другого, то, несмотря на то, что он не дает себе отчета в причинности, это все же первый вид причинного отнощения, и, если угодно, функциональный эквивалент причинности. Затем, когда тот же ребенок начинает относиться к вопросу сознательно, —это осознание уже благодаря тому, что оно зависит от потребностей и интересов момента, может принимать различный характер: анимистической причинности, артифициалистической (связанной с представлением, что это сделано искусственно руками человека), целевой, механической (посредством контакта), динамической (силы) и т. д. Последовательность этих типов причинностей никогда не может быть рассматриваема как законченная,- и виды отношений, которые сейчас употребляются взрослыми и учеными, вероятно, лишь временные, как и все те, которыми пользовались ребенок или первобытный человек.
В этом отношении изучение категорий так, как этого желает Клапарэд,— дело функциональной психологии, и закон сознания открывает нам очень широкие горизонты для этого изучения. Здесь психологи сталкиваются с историками науки и современными логиками. Правда, классической логикой, будет ли она логикой схоластического реализма или кантовского априоризма — категории рассматриваются, как установленные и обязательные для предметов или для ума в определенном количестве и в раз навсегда законченной форме. Но эта гипотеза психологически неверна, и Джемс направил на нее всю живость своего ума, впрочем уже тогда, когда сами логики ее преодолели. Действительно, со времени Ренувье и Курно теория о категориях приняла совершенно новое направление, которое без преувеличения можно охарактеризовать, как заботу о психологии, потому что эта теория поставила своей задачей определить категории их генезисом в истории мысли и их постепенно развивающимся применением в истории наук. Такова точка зрения, которую с тех пор очень широко развили Гэфдинг, Бруншвиг и Лаланд. Под этим углом зрения проблема категорий должна быть поставлена и по отношению к интеллектуальному развитию самого ребенка: генетику важно отметить появление и применение этих категорий во всех стадиях, проходимых детским пониманием, и привести эти факты к фунциональным законам мысли.
В таком именно духе мы и хотели бы извлечь из вопросов Дэля таблицу, конечно приблизительную, но все же такую, которая дала бы будущим исследователям возможность ориентироваться в этом вопросе. Для этой цели достаточно переписать принятые нами классификации и рассмотреть их с генетической точки зрения.
Прежде всего какие отношения следует установить между нашей классификацией вопросов и той попыткой генеалогии, которую мы допустили в отношении «почему»? Известно, что вопросы «что это» и «где» предшествуют «почему» (Штерн, Декёдр). Но можно допустить, что в тот момент, когда появляется «почему», наступает переоценка ценностей в мысли ребенка, позволяющая лучше рассмотреть отношения, соединяющие между собою различные категории вопросов. Поэтому здесь мы займемся лишь возрастом от 3 до 7—8 лет, т. е. вторым возрастом вопросов, по выражению Штерна.
Действительно, при каких обстоятельствах появляются первые «почему»? Они появляются в том же возрасте, что и три следующих основных явления:
1. Образование двух различных планов действительности. Можно сказать, что до 3 лет действительное есть просто желаемое. Начиная с 1 г. 9 м. или 2 лет существует «да» или «нет», действительное или недействительное, но без всяких оттенков. К 3 годам воображаемое отделяется от действительного. Согласно наблюдению Штерна, в этом возрасте появляются такие слова, как «может быть» и др., которые именно отмечают это разделение воображаемого от реального. Согласно Штерну в то же время появляются такие глаголы, как «думать», «верить» и т. д. Но на наш взгляд появление этих слов, несмотря на сказанное выше, нисколько не означает различения ребенком психического от физического, или различения мысли от предметов, а только все то же различение того, что воображается, от того, что осуществляется.
2. К этому самому времени (2 г. 9 м. и 3 г. 10 м.) Скюпен относит первую ложь, т. е., согласно прекрасному определению П. Жанэ, «верования по отношению к будущему», в противоположность «верованию по отношению к настоящему».
3. Наконец, также к 3 годам появляются в речи ребенка флексии, падежи и немного более сложные времена, первые придаточные предложения: короче — весь аппарат, необходимый для первых оформленных суждений. И вот эти суждения имеют своею функциею построение за ощутимой и непосредственной действительностью другой, предполагаемой и более глубокой, чем просто данный мир в действительности.
Все эти превращения имеют ту общую черту, что они отмечают существенное в осознании: ребенок впредь различает действительность такой, как она представляется, непосредственной и чисто ощутимой, и кроме того — нечто предшествующее событиям и остающиеся подразумеваемым во всех явлениях. Это нечто мы обозначим общим термином - намерение. Эти намерения людей или предметов то соответствуют желаниям ребенка, то не соответствуют, отсюда и происходит различие между воображаемым или желаемым и реальным. Отсюда также происходит и это сопротивление действительности, которое делает необходимой ложь. Эти намерения то видны сразу, находясь в соответствии с событиями, то они не видны, откуда возникает необходимость их восстановить, предполагая их за предметами, короче приходится рассуждать, вместо того чтобы просто констатировать.
Эти превращения, одновременно с первыми «почему», имеют некоторое отношение к этой форме вопроса. До сего времени действительность почти всецело соответствовала желанию. Она располагалась, так сказать, в одной плоскости, причем ребенок не давал себе отчета о намерениях, явно противоположных его собственным или явно независящих от его собственных намерений. Задаваемые им вопросы прямо относились к названию вещей и к тому месту, где они, когда их нет перед глазами.
К 3 годам grocco modo ребенок осознает сопротивление вещей и людей: несоответствие между желанием и осуществлением налицо. Для той степени зрелости ума, при которой ребенок еще не отличает мысли от предмета, одушевленного от неодушевленного, и даже «я» от «не я», это несоответствие постигается лишь в форме намеренного сопротивления вещей и людей. Вследствие этого действительность кажется наполненной намерениями, которые ребенок приписывает людям и предметам; а сами предметы представляются ребенку то автономными, то зависящими от людей. В связи с этим вся действительность в различной степени наполнена,— конечно, не олицетворенными духами (потому что в это время ребенок еще не осознает единства своего «я» и очень мало заботится о том, чтобы приписать намерения отдельным «я»), но так сказать безличными намерениями, плохо локализованными и многоформенными.
Отсюда и появляются первые «почему», так как «почему» преимущественно представляют собою вопрос, отыскивающий скрытое намерение в действии или событии.
Первые «почему» обычно задаются по поводу человеческих действий.
Первое «почему», записанное Скюпеном при наблюдении «Буби», было такого рода. Мать ребенка лежит на земле. Малютка хочет ее поднять:— Ты ведь не мертвая, почему же ты все-таки не встаешь?
Второе «почему» появляется, когда ребенку запрещают рвать лепестки цветов:— Почему же?
Но даже и у тех детей, которые начинают с «почему» объяснения, трудно не видеть в требуемом объяснении не только предпричинное объяснение, но именно такое объяснение, где предпричинность всецело смешивается еще с психологической причинностью или причинностью намерения:— Почему деревья имеют листья?
Эти намерения, приписываемые людям и предметам, породят виды вопросов, соответствующих главным категориям мысли ребенка. Эти категории, следовательно, будут интенционального происхождения, т. е. они возникнут от осознания психологических операций, относящихся к намерениям, а не от простого констатирования мира восприятий. Кроме того, в эти категории намерения включаются предшествующие категории (название, место и т. д.) в хронологическом порядке для того, чтобы составить одно целое с ними.
Можно различить две основных категории, происходящих от преднамеренности, или две простейших функции мысли: функцию объяснения и функцию включения, которые, впрочем, составляют скорее два момента всей деятельности мысли, чем две замкнутых области. Функция объяснения — это центробежный момент, когда мысль стремится к внешнему миру, а функция включения — момент центростремительный, когда мысль стремится к анализу самих намерений и их связи.
Функция объяснения является результатом потребности, которую испытывает ребенок, как только он осознал существование намерений, и потребности во всем ставить эти намерения на первый план. С одной стороны, он находится среди лиц, действия которых видимы и могут быть мотивированы, с другой стороны, он находится в мире явлений, и событий, которые до этих пор не сопротивлялись мысли и, следовательно, не требовали объяснений, но которые теперь оказывают препятствия фантазии так же точно, как и люди. Эта двойственность требует уничтожения: раз действия людей вызывают свое «почему», то следует подчинить такому же порядку все действия, с которыми сталкиваешься. Отсюда ведет свое начало общая потребность предпричинного объяснения, происходящая от смешения психологической преднамеренности с физической причинностью. Итак, функция объяснения будет иметь два полюса: психологическое объяснение и объяснение материальное; два полюса, в начале близкие и неразличимые, а затем все более и более отчетливо различаемые, хотя и связанные общей потребностью объяснять.
Благодаря тому, что понятие о намерении появляется вследствие сопротивления действительности и в частности сопротивления людей, ребенку кажется, что все подчиняется некоторого рода необходимости моральной и физической одновременно. Ребенку кажется, что все должно быть так, как оно есть. Таким образом тенденция детской мысли состоит не только в том, чтобы во всем ставить на первый план намерения с целью объяснения происходящего, но также и в том, чтобы отыскать обоснования всему и найти связь намерений между собой. Отсюда происходит функция включения. Направление функции объяснения центробежно в том смысле, что мысль пытается выделить из намерений материальный результат, действие или событие, вытекающие оттуда, тогда как направление функции включения центростремительно в том смысле, что от намерения мысль старается добраться до мотива, который им руководит, до идеи. Функция объяснения стремится к предметам, функция включения стремится к идеям или суждениям. В начале же мысль ребенка одинаково удалена как от идей, так и от предметов — она занимает как раз промежуточную позицию. Функция включения тоже имеет два полюса. С одной стороны, психологический полюс — общий с тем же полюсом функции объяснения. На этом полюсе ребенок спрашивает себя:— Почему делают так-то и т. п.— «Почему» обоснования, которые мы собрали у Дэля, конечно, значительно более позднего происхождения, чем эти примитивные вопросы, хотя они и составляют частный случай «почему», касающиеся того, что должно быть. Другой полюс состоит из вопросов о названиях, определениях, основании суждений — короче, обо всем, что относится к логическому обоснованию. Как между психологическим и физическим объяснением мы констатировали много переходов, также и здесь между включением психологических действий (обоснованием) и между включением названий, категорий и, в дальнейшем, чисел имеется много переходов. Полюс, общий для обеих функций, полюс психологический (психологическое объяснение и обоснование) одновременно служит местом происхождения и расхождения функций объяснения и включения — сначала смешанных, но потом все более и более различающихся. Функцию объяснения и психологического обоснования, которая принадлежит к объяснению и включению одновременно, мы предлагаем назвать «смешанной функцией».
Эта схема может оказаться имеющей значение лишь для «почему»; но очевидно, что и другие виды вопросов, дзже предшествующие «почему», мало-по-малу входят в нее. Например, вопросы о месте («где» и т. д.) и вопросы названий («что это такое?»). По мере того как разъясняется функция объяснения, вопросы о месте все больше приобретают свойства группы вопросов действительности и истории, которым потребность в объяснении дает такое большое развитие. Что же касается вопросов о названиях, которые сначала независимы, не выделяются, как таковые, ни при объяснении, ни при обосновании или включении,— то их функция включения изменяется по мере того, как развивается функция. Название предмета, первоначально слитое с самим предметом, постепенно становится у ребенка доступным для обоснования, как и все другие явления, и далее для обоснования логического (детская этимология). Вследствие этого вопросы названия все более и более связываются с функцией включения. Так же обстоит дело с вопросами классификации и определения, так как определения сначала, как известно, просто утилитарные (определения по употреблению), потом становятся все более и более логичными.
В заключение следует вкратце перечислить результаты, добытые в отношении факторов, которые мы наблюдали в предыдущих главах, и, в частности, в отношении эгоцентризма мысли ребенка.
Мы подчеркнули в настоящей главе важность предпричинности и, следовательно, интеллектуального реализма, иначе говоря, важность того парадоксального факта, что мысль ребенка одинакова далека как от строго причинного объяснения, так и от включения или собственно логического обоснования. Весь механизм детских вопросов, который мы видели, держится на этом основном факте.
Какое, однако, может быть отношение между этим фактом и эгоцентризмом мысли ребенка? Взаимная зависимость и довольно тесная, потому что (см. § 12) предпричинность начинает исчезать в том же возрасте, что и эгоцентризм (7—8 лет.).
Действительно, надо признать, что, с одной стороны, в каждом строго причинном объяснении имеется стремление приспособиться к внешнему миру, стремление к объективации и, можно было бы сказать, к обезличиванию мысли. Без этого стремления мысль побуждается к выдвижению всюду на первый план намерений или к связыванию всех предметов субъективными связями, не основанными на наблюдениях, как об этом свидетельствует детская склонность все доказывать и ничего не принимать, как случайное. Эгоцентризм мысли, конечно, препятствует этому стремлению приспособления и обезличивания мысли. Он является прежде всего прямым препятствием, потому что чем больше «я» стоит в центре интересов, тем менее мышление может обезличиться и отделаться от идеи, что во всякой вещи есть намерения или благоприятные или враждебные по отношению «я» (анимизм, артифициализм и др.). Но эгоцентризм является также и косвенным препятствием, потому, что до тех, пока ребенок эгоцентричен, он очень мало заботится о сопоставлении своих мыслей с мыслями других, а, следовательно, и о том, чтобы самому обнаружить, во что он верит. Вследствие этого он подчиняется простейшему импульсу мысли замещать вещи, как они есть,— миром, созданным как единое целое, где имеется намерение и где все можно обосновать.
С другой стороны, в логических навыках имеет место стремление к внутренней связи и к направлению мысли, что само по себе тоже не дано примитивному мышлению, и что представляет собою постепенную победу разума. Здесь эгоцентризм мысли еще является действительным препятствием к приобретению потребности включения или логической систематизации. Это препятствие прямое, потому что всякая эгоцентрическая мысль по своей структуре занимает промежуточное место между аутической мыслью, которая «не направлена», т. е. витает по прихоти (как мечта) и «направленным» пониманием. Эгоцентризм подчиняется еще произволу «я» - больше, чем безличной логике. Но эгоцентризм создает и косвенное препятствие для развития включения и логической систематизации, потому, что только привычка к спору и к общественной жизни приводит к логике, эгоцентризм же как раз делает эту привычку невозможной.
Следовательно, даже и без объяснения этих фактов видно, что эгоцентризм мысли ребенка находится в тесной связи с неспособностью дать причинное объяснение или строго логическое обоснование. Вследствие этого понятно, почему мысль ребенка постоянно витает между этими двумя сходящимися в одной точке путями, оставаясь одинаково удаленной как от того, так и от другого. Отсюда и возникают явления предпричинности и интеллектуального реализма, которые свидетельствуют об этом срединном положении. Отсюда и стремление ребенка к обоснованию во что бы то ни стало и к тому, чтобы связать все со всем, что мы уже отметили в предыдущей главе.
Популярные статьи сайта из раздела «Сны и магия»
.
Магия приворота
Приворот является магическим воздействием на человека помимо его воли. Принято различать два вида приворота – любовный и сексуальный. Чем же они отличаются между собой?
По данным статистики, наши соотечественницы ежегодно тратят баснословные суммы денег на экстрасенсов, гадалок. Воистину, вера в силу слова огромна. Но оправдана ли она?
Порча насылается на человека намеренно, при этом считается, что она действует на биоэнергетику жертвы. Наиболее уязвимыми являются дети, беременные и кормящие женщины.
Испокон веков люди пытались приворожить любимого человека и делали это с помощью магии. Существуют готовые рецепты приворотов, но надежнее обратиться к магу.
Достаточно ясные образы из сна производят неизгладимое впечатление на проснувшегося человека. Если через какое-то время события во сне воплощаются наяву, то люди убеждаются в том, что данный сон был вещим. Вещие сны отличаются от обычных тем, что они, за редким исключением, имеют прямое значение. Вещий сон всегда яркий, запоминающийся...
Существует стойкое убеждение, что сны про умерших людей не относятся к жанру ужасов, а, напротив, часто являются вещими снами. Так, например, стоит прислушиваться к словам покойников, потому что все они как правило являются прямыми и правдивыми, в отличие от иносказаний, которые произносят другие персонажи наших сновидений...
Если приснился какой-то плохой сон, то он запоминается почти всем и не выходит из головы длительное время. Часто человека пугает даже не столько само содержимое сновидения, а его последствия, ведь большинство из нас верит, что сны мы видим совсем не напрасно. Как выяснили ученые, плохой сон чаще всего снится человеку уже под самое утро...
Согласно Миллеру, сны, в которых снятся кошки – знак, предвещающий неудачу. Кроме случаев, когда кошку удается убить или прогнать. Если кошка нападает на сновидца, то это означает...
Как правило, змеи – это всегда что-то нехорошее, это предвестники будущих неприятностей. Если снятся змеи, которые активно шевелятся и извиваются, то говорят о том, что ...
Снятся деньги обычно к хлопотам, связанным с самыми разными сферами жизни людей. При этом надо обращать внимание, что за деньги снятся – медные, золотые или бумажные...
Сонник Миллера обещает, что если во сне паук плетет паутину, то в доме все будет спокойно и мирно, а если просто снятся пауки, то надо более внимательно отнестись к своей работе, и тогда...
При выборе имени для ребенка необходимо обращать внимание на сочетание выбранного имени и отчества. Предлагаем вам несколько практических советов и рекомендаций.
Хорошее сочетание имени и фамилии играет заметную роль для формирования комфортного существования и счастливой судьбы каждого из нас. Как же его добиться?
Еще недавно многие полагали, что брак по расчету - это архаический пережиток прошлого. Тем не менее, этот вид брака благополучно существует и в наши дни.
Очевидно, что уход за собой необходим любой девушке и женщине в любом возрасте. Но в чем он должен заключаться? С чего начать?
Представляем вам примерный список процедур по уходу за собой в домашних условиях, который вы можете взять за основу и переделать непосредственно под себя.
Та-а-а-к… Повеселилась вчера на дружеской вечеринке… а сегодня из зеркала смотрит на меня незнакомая тётя: убедительные круги под глазами, синева, а первые морщинки
просто кричат о моём биологическом возрасте всем окружающим. Выход один – маскироваться!
Нанесение косметических масок для кожи - одна из самых популярных и эффективных процедур, заметно улучшающая состояние кожных покровов и позволяющая насытить кожу лица необходимыми витаминами. Приготовление масок занимает буквально несколько минут!
Каждая женщина в состоянии выглядеть исключительно стильно, тратя на обновление своего гардероба вполне посильные суммы. И добиться этого совсем несложно – достаточно следовать нескольким простым правилам.
С давних времен и до наших дней люди верят в магическую силу камней, в то, что энергия камня сможет защитить от опасности, поможет человеку быть здоровым и счастливым.
Для выбора амулета не очень важно, соответствует ли минерал нужному знаку Зодиака его владельца. Тут дело совершенно в другом.
© Все права на статьи принадлежат авторам сайта, если не указано иное.
16 +